Глава 11. Народные обереги

В силу исторических условий своего развития деревня оказалась хранительницей народных традиций и архаичных пластов древней культуры.

Христианство, которое в XI - XII вв. многое видоизменило в культуре русского города, долгое время не проникало в деревню, и сельскую Русь (особенно лесную, северную) долго еще можно было считать языческой.

Исчезал под воздействием духовенства наиболее противоречащий христианской обрядности и наиболее заметный для властей обычай трупосожжения. Судя по раскопкам курганов, кремация в основном исчезла в XI в., но когда Нестор на рубеже XI и XII вв. писал введение в свой летописный свод и снабдил его описанием древних славянских обычаев, где подробно говорилось о том, как производился обряд сожжения умерших, то киевский историк вынужден был добавить: "еже творят вятичи и ныне".

Археология подтвердила правильность этого примечания: y вятичей курганы без сожжения появляются только в XII в. О силе язычества на "украинах" киевской державы пишут и авторы поучений против язычества и летописцы, отмечающие власть волхвов над народными массами. О тех же вятичах говорит киево-печерский патерик, повествуя о монахе-миссионере Кукше, убитом язычниками в вятических лесах.

О язычестве в Вятической и Радимической землях говорит еще одно наблюдение: в двух городах, имевших прямое отношение к вятичам и радимичам, вплоть до середины XII в. строились церкви с баптистериями для крещения взрослых людей. Такова Успенская церковь Елецкого монастыря в Чернигове и полностью аналогичная ей церковь в Старой Рязани. Это означает, что во времена Юрия Долгорукого в этих местах еще продолжался процесс крещения в новую веру. Hе следует думать, что только вятичи или радимичи были такими косными в этом отношении. Нестор, упомянув о трупосожжениях y вятичей, добавил: "Си же творяху обычая и Кривичи и прочий погании, не ведуще закона божия, но творяще сами собе закон". (Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916, с. 13.)

Для обширной Новгородской земли с её смешанным славяно-финским населением мы располагаем и более поздними свидетельствами о сохранении язычества. Митрополит Макарий, сподвижник Ивана Грозного, писал в Водскую пятину: "Молятся по скверным своим мольбищам древесом и каменью... Жертву и питья жрут и пиют мерзким бесом... и мертвых своих они кладут в селех по курганом и по коломищем..., а к церквам на погосты тех своих умерших они не возят схраняти". В 1501 г. митрополит Симон писал в Пермь: "А кумиром бы есте не служили, ни треб их не принимали... и всех богу ненавидимых тризнищ не творите идолом...".(Гальковский H. М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси. Харьков, 1916, т. I, с. 129.)

Обычай насыпать курганы над урной с прахом или над захороненным покойником был древним, языческим, но он почти не противоречил христианским нормам и сохранялся по всей Руси до XII - XIII вв., а кое-где и до XIV в. Тысячи курганов, исследованные археологами, обогатили науку огромным количеством бытовых предметов: посудой, принадлежностями одежды и, что для нас особенно важно, - женскими украшениями. К величайшему сожалению, до нас почти не дошла вышивка на ткани, и мы лишены возможности сопоставить весьма архаичные сюжеты этнографической вышивки с подлинными материалами средневековья.

Обильный этнографический материал позволяет построить такую схему женского восточнославянского наряда в целом: (Рыбаков Б. А. Макрокосм в микрокосме народного искусства. - Декоративное искусство, 1975, № 1 и 3.) Головной убор. Идея неба; изображение солнца, мирового древа, устремляющегося в небо. Изображения птиц. Сами названия женских головных уборов являются "птичьими": "кокошник" (от "кокошь" - петух, кур), "кика", "кичка" (утка), "сорока" и т. п. Частые в археологическом материале головные венчики, окружающие голову, могут рассматриваться, как символ "кругозора" - горизонта, круговой линии соприкосновения неба с землей (?)

Подвески к головному убору. В этнографии и в материалах XVI - XVII вв. широко известны "рясны", вертикальные полосы, идущие от кокошника вниз (до груди или даже до пояса). В металлических изделиях этого типа часты изображения птиц, а в бисерных ряснах, как бы имитирующих дождевые струи, обязательны "пушки", изготовленные из лебяжьего или гусиного пуха. В археологическом материале, как увидим в дальнейшем, в качестве таких подвесок к ряснам служили так называемые колты с изображениями русалок, семарглов или грифонов, т. е. во всех случаях посредников между небом и землей. С головным убором связаны височные кольца, хорошо известные в археологическом материале. Кроме того, по этнографическим и археологическим данным известны декоративные сетки (бисерные, серебряные), которые пришиваются к головному убору сзади и, опускаясь вниз на плечи, закрывают шею женщины сзади. Подобная сетка изображена на фреске XI в.

"Гривная утварь" - ожерелья, украшения шеи и груди. В этнографическом (плохо изученном) материале известны наборы бус, "мониста" из старых монет; специальных украшений мало. Археологический материал очень обилен. Кроме шейных металлических гривен, разнообразных импортных бус обнаружено множество ожерельных подвесок разнообразного содержания. Есть солярные знаки, есть изображения луны, крестовидные подвески (не связанные с христианством), подвески с изображениями зверей и птиц и подвески - "крины".

Обилие символических украшений-оберегов около ворота одежды и на шее объясняется тем, что здесь - наименее защищенная часть тела. Голова покрыта кокошником (или его обыденной заменой), корпус и ноги женщины закрыты одеждой, при изготовлении которой щедро применялась заклинательная символика, а шея во всех случаях оставалась открытой. Поэтому древние язычницы и их "пра-дщери" XIX в. стремились обезвредить этот опасный участок изобилием апотропеических подвесок.

Обереги-амулеты. Самой интересной для нас частью женских украшений являются специальные амулеты-обереги, включавшиеся в ожерелье или подвешивавшиеся особо (в области сердца или в "калите" y пояса). Обереги были как в виде отдельных подвесок, так и целыми наборами. Их магическое и апотропеическое значение не вызывает сомнений.

Украшение предплечий и бедер известно только по этнографическим данным. Вышивка на предплечьях рукавов нередко содержала архаичный символ возделанного поля, нивы: косо поставленный квадрат разделен на 4 части и в каждом малом квадрате помещена точка - знак зерна.(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981, с. 45.) Помещение идеограммы нивы именно в этом месте рукава прекрасно объясняется самим содержанием знака: нива требует труда, рук, и вышивальщицы когда-то сознательно, а в XIX - XX вв. уже по традиции изображали на рукаве рубахи в том месте, где он облегает главные мышцы (бицепс, дельтоид и другие), знак поля, как точку приложения мускульной силы. Такие же знаки нивы (и идеограмму дома, сруба) вышивали на шерстяных поневах вдоль бедер и ног, стремясь этим магическим узором придать большую силу корпусу и ногам.(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 47, 50.) Южновеликорусская понева, как и украинская плахта, является очень архаичной формой одежды и восходит к энеолиту или земледельческому неолиту.

"Обручи"-браслеты. Браслеты широко представлены и в деревенских и в городских материалах. В городском обиходе XI - XIII вв. серебряные браслеты были съемными, на шарнирах и предназначались для удерживания необычайно длинных, до земли, рукавов. Браслеты расстегивались тогда, когда женщина, подобно Лягушке-Царевне, начинала ритуальный танец и широко распускала свои рукава. Гравировка на таких браслетах настолько интересна и важна для нашей темы, что им будет посвящена специальная глава о русалиях. Деревенские браслеты проще, многофигурных композиций на них нет, но зачастую там мы видим сложную плетенку, которая в графике обычно является изображением воды, а это тоже ведет нас к русалиям, молениям о воде.

Перстни. Кольца на руках, по всей вероятности, связаны со свадебной символикой и на этих, самых маленьких по размеру украшениях, как и на всей избе-хоромине, выступает идея макромира, долженствующего оберегать микромир одной девушки: есть перстни с тремя крестами или с тремя солнцами или с двумя крестами и солнцем в середине. Это уже знакомый нам прием показа движения солнца от восхода к полудню а от полудня, апогея (который "чтут" язычники) к закату.

Подол одежды. Орнаментика подола известна только по этнографическим данным. Здесь в вышивке господствует, естественно, идея земли: небольшие растения, ходящие по земле птички, цветы. Изредка встречается идеограмма засеянного поля.

Такова в самых общих чертах предварительная схема заклинательного содержания женского наряда и убора. Мы в настоящее время при знакомстве с народным костюмом обычно воспринимаем позднейшую эстетическую сущность дожившего до наших дней наряда, отмечая лишь локальные вариации его, создающие впечатление разнообразия и неповторимости. Однако в любом восточнославянском регионе как в средневековье (археология), так и в XIX в. (этнография) мы всегда можем обнаружить в одежде и украшениях продуманную сотнями поколений систему защиты от упырей и навий, варьирующую лишь в изобразительных средствах.

Следует помнить, что одежда и дополнительные обереги-украшения - все это должно было охранять человека за пределами его крепости-дома, во внешнем мире с присущим ему, рассредоточенным в нем злым началом.

Рассмотрим более подробно те звенья этой схемы, которые представлены в деревенских средневековых материалах X - XIII вв. Головные уборы. Деревенские головные уборы по курганным материалам известны нам очень плохо. H. И. Савин по мелким нашивным бляшкам установил, что дорогобужские крестьянки XI в. носили убор в виде кокошника.

Лучше сохраняются головные металлические венчики-очелья, но они не были распространены повсеместно и, возможно, являлись только девичьим убором.

Височные кольца. Нижняя кромка древнего кокошника снабжалась y висков несколькими кольцами ("заушницами"), получившими кабинетное наименование височных колец. Возможно, что к ним должно быть отнесено древнерусское слово "усерязь".(Серьги, продеваемые в мочки ушей, не применялись в древней Руси. Hа них перешло древнее слово "усерязь", означавшее подвеску к кокошнику у висков.)

Височные кольца восточных славян в XI - XIII вв. обладают интересной (наблюденной, но не разгаданной) особенностью: у каждого племенного союза на значительной территории (три - четыре современных области) существовал свой особый тип "усерязей".(Спицын А. А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным. - ЖМНП, 1899; Арциховский А. В. Курганы вятичей. М., 1930; Рыбаков Б. А. Радзiмiчь Минск, 1932; Седов В. В. Восточные славяне в VI - XIII вв. М., 1982; Равдина Т. В. Типология и хронология лопастных височных колец. - В кн.: Славяне и Русь. М., 1968, с. 136 - 142; Соловьева Г. Ф. Семилучевые височные кольца. - В кн.: Древняя Русь и славяне. М., 1978, с. 171-178.)

Семилучевые и семилопастные кольца прочно ассоциируются с летописными Радимичами и Вятичами; спиральные - с Северянами, браслето-образные - с Кривичами, ромбощитковые - со Словенами и т. д. Женские украшения как бы играли роль опознавательного знака того или иного племенного союза. П. H. Третьяков, исходя из поздней даты курганов с височными кольцами, относящихся к тому времени, когда старые союзы племен были уже сменены феодальными княжествами, пытался объяснить единство стиля головных уборов тем, что дополнения к ним - височные кольца - изготавливались в едином центре, в столице княжества.(П. H. Третьякову убедительно возражал А. В. Арциховский в статье "В защиту летописей и курганов". (Сов. археология. М., 1937, т. IV, с. 54-60).) Тщательное изучение техники литья височных колец позволило выявить отливки, вышедшие из одной литейной формы, т. е. изготовленные одним мастером, а нанесение мест находки этих отливок на карту показало, что район сбыта одной мастерской был крайне узок - 20-30 км в поперечнике. Hа всю землю Вятичей должно было приходиться 100-150 разных мелких мастерских, где отливали семилопастные височные кольца вятического типа.(Рыбаков Б. А. Сбыт продукции русских ремесленников в X - XIII вв. - Учен. зап. МГУ 1946, вып. 93, с. 68-112; Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948.)

Следовательно, изготовление височных колец в одном столичном центре отпадает. Вятические "усерязи" делались в селах многими десятками местных кузнецов ("кузнь" - тонкое изделие), а сохранение общеплеменного единства в XII - XIII вв. должно найти какое-то другое объяснение.

Наиболее ранние височные кольца мы встречаем в Среднем Поднепровье в VI - VII вв. н. э. У племени "русь" на р. Роси бытовали огромные серебряные кольца, один конец которых закручен в плотную спираль, позолоченную в середине. У каждого виска было по 3 - 4 таких кольца.(Рыбаков Б. А. Древние русы. - Сов. археология, т. XVII; Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М.. 1982, с. 76-77.)

Золотые круги спиралей естественно рассматривать как изображения солнца. Размещение их по двум бокам околыша головного убора (в этнографических материалах снабженного эмблемою полуденного солнца), быть может, расценивалось как места выхода солнца из-за линии горизонта в начале дня и ухода к концу дня? "Горизонт" в этом случае - нижняя кромка кокошника или кички. Такие же солнечные знаки окаймляли головные уборы и y соседних с русами Северян. Отличие было лишь в том, что серебряная проволока закручивалась с обоих концов, образуя две спирали.

Истоки подобных спиралей-кругов ведут нас в бронзовый век, когда y многих народов Европы, в том числе и y протославян (тшинецкая культура), широко применялись в украшениях проволочные круги, плотно заполненные спиралями. Золотистая бронза содействовала восприятию этих кругов как символов солнца.(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 253.) Промежуточным звеном являются бронзовые предметы с такими же спиралями зарубинецкой культуры.(Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982, с. 32.) Прямыми потомками двуспиральных височных колец Северян VI - VII вв. являются односпиральные кольца тех же северян времен Киевской Руси. Круглая кольцевидная форма, позволяющая говорить о солярной символике, была y височных колец дреговичей, кривичей и словен новгородских. У словен большое проволочное кольцо расплющивалось в 3-4 местах в ромбические щитки, на которых гравировалась крестообразная фигура или квадратная "идеограмма нивы".(Седов В. В. Восточные славяне..., с. 226 и 227.) В этом случае солнечный символ - круг - сочетался с символом земного плодородия.

В VIII - IX вв. в Восточную и Центральную Европу откуда-то, очевидно из ближневосточной зоны торговых связей, к славянам проникли два типа височных подвесок. Оба они имеют в своей основе кольцо. Один тип распространен в Среднем Поднепровье и прослеживается далеко на запад. Украшение состоит из трех слитных частей: кольца, полумесяца, вписанного в нижнюю половину кольца и прикрепленного снизу полушария с 6 - 8 выступами-лучами. Здесь небесная символика перенесена на нижнюю часть, изображающую звезду с крестом на ней и лучами, исходящими от нее. Украшения щедро снабжены зернью.(Василенко В. М. Русское прикладное искусство. М., 1977, рис. 35-40.)

Другой тип попал, очевидно, волго-донским путем в землю Вятичей и Радимичей, был хорошо воспринят местным населением и просуществовал, видоизменяясь, до XIII в., дав начало радимичским семилучевым височным кольцам X - XI вв. и вятическим семилопастным XII в., дожившим до татарского нашествия. В основе его кольцо, в нижней части которого торчат вовнутрь несколько зубчиков, а вовне - более длинные треугольные лучи, часто украшенные зернью. Связь с солнцем ощущается даже в научном наименовании их - "семилучевые".(Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948, рис. 14, 15. Железницкий клад из земли Вятичей (близ Зарайска).) Впервые попавшие к восточным славянам кольца этого типа не были чьим-либо племенным признаком, но со временем закрепились в радимичско-вятических землях и стали в X - XI вв. таким признаком этих племен.(Соловьева Г.Ф. Семилучевые височные кольца. Карта на с. 172. Рисунки на с. 174-175.) Носили семилучевые кольца на вертикальной ленте, пришитой к головному убору.

Более поздние, чем радимичские, курганы вятичей сохранили нам последние звенья эволюции этих височных колец: лучи стали расширяться и в конце концов превратились в секирообразные лопасти, в которых В. М. Василенко видит изображение топора Перуна. (Василенко В. М. Русское прикладное искусство, с. 220.)

Классические вятические семилопастные височные кольца XII -начала XIII в. очень стандартны на большой территории и очень интересны по своему языческому содержанию. Первичные образцы IX - X вв., попавшие на Оку и на Сож из каких-то далеких земель, где знали львов (бляшка из одного клада с семилучевыми), стали во времена Юрия Долгорукого и Всеволода Большое Гнездо перерабатываться местными мастерами. Лучи превратились в секировидные лопасти, верхний изогнутый ряд зубчиков стал ровной горизонтальной линией "городков"; y основания полукруглой дужки стали отливать два колечка с лучистой насечкой. Hа основном щитке "усерязей" появился устойчивый, одинаковый волнистый орнамент. Выработанный повсеместный стандарт просуществовал не менее столетия.

Разгадка смысла этих изменений приходит при ознакомлении с теми дополнительными знаками, которые сами мастера своими тонкими инструментами наносили иногда на лопасти височных колец. Знаки на лопастях прекрасно расшифровываются при обращении к символике русской вышивки XIX в., так как полностью совпадают с вышитыми узорами. Преобладает тема плодородия земли, но встречаются и схематические изображения рожаниц, так широко представленные в вышивке. (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 481, 483, 517.)

Начать рассмотрение этих интереснейших знаков следует с наиболее полного комплекта их на височном кольце из кургана в Зюзине (совр. Москва) второй половины XII - начала XIII в.(Равдина Т. В. Типология и хронология..., с. 141, рис. 2. Исследовательница опубликовала большинство колец с символическими знаками, но не остановилась на их семантике. Ценным является уточнение датировок. Интересную коллекцию знаков, собранную Т. В. Равдиной, можно пополнить: одно кольцо найдено в с. Городище б. Перяславского уезда в 1853 г. Кольца со знаками опубликованы мною и В. М. Василенко. Есть знаки и на кольцах Белевского клада. Василенко В. М. Русское прикладное искусство.) На центральной лопасти знак плодородия представлен в виде "ромба с крючками" (терминология А. К. Амброза). Ромб поделен на четыре части, а от углов во вне отходят изгибающиеся отростки.(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 50, 82-92, 182.) Мы уже видели четкий знак "засеянной нивы" на ромбощитковых кольцах новгородских словен. (Рис. 87). Hа двух соседних лопастях даны такие же ромбические знаки плодородия, но меньшего размера, от каждого угла ромба отходит в сторону длинный крест. Следующая пара содержит знак креста с пересеченными перекладинами концами. Это типичная четырехчастная схема распространения блага в 4 стороны. Hа последних самых верхних лопастях изображена свастика, знак огня (возможна связь с подсечным земледелием).

Итак, пять нижних лопастей посвящены теме плодородия земли и идее распространения блага "на все четыре стороны" (крест с четырьмя крестиками на концах). Свастика на крайних лопастях не может означать здесь солнца, так как солнечные кольца с лучами находятся рядом, над свастикой. Эти колечки y основания дужки, появившиеся при коренной переработке старых украшений, можно рассматривать как солнечные знаки y двух концов дужки-небосвода. В символической орнаментике русской избы мы видели устойчивое изображение трех дневных позиций солнца: утренней, полдневной и вечерней, но в фольклоре наряду с этим широко распространен еще один стандарт - упоминание только двух четко видимых позиций солнца: утренняя заря и восход и вечерняя заря и закат солнца; полдневная позиция требовала особых расчетов. Эти две зари иногда даже олицетворялись в виде двух девушек. По всей вероятности, на украшении, которое находилось в общей системе женского убора "между небом и землей" - между кокошником с его небесной символикой и корпусом владелицы, вполне сознательно помещали только два этапа дневного солнечного пути: восход и закат солнца. Полдневная позиция солнца была обозначена на кокошнике. Полной аналогией этому являлась форма прялки, где полдневное солнце занимало верхнюю лопаску, а утренняя и вечерняя позиции солнца изображались внизу на небольших колечках, которые назывались "серьгами".(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 241, 243, 247.)

Изменение старого прототипа началось не с изготовления этих двух солнечных знаков, а с появления на широком щитке очень сложного, но устойчивого изображения системы волнистых, зигзаговых и изогнутых полос, которые нельзя определить иначе, чем желание мастеров показать двуслойную природу небесных вод. Верхний ряд показан как горизонтальная полоса с волнистым верхним краем и ровным нижним. От нижнего края иногда опускаются гирляндовидные полоски, напоминающие трипольские схемы облаков. Иногда вся верхняя полоса заменяется двойным зигзагом, т. е. опять точно так, как изображалось "верхнее небо" художниками энеолита. Нижние полосы завершаются внизу треугольниками, которые устремлены к лопастям, т. е. к тем местам на височном кольце, которые несут на себе знаки земного плодородия. Есть височное кольцо (курган в Покрове), на котором ромбический знак плодородия помещен только на средней лопасти, а от "водного треугольника" к нему тянется прерывистая вертикальная линия из точек, очевидно, изображающая дождевую струю. Эти нижние водяные линии следует считать небесной водой, дождем, устремленным к земле, к нивам, т. е. водой "среднего неба", между небесными запасами воды ("хлябями небесными") и землей. Вскоре, вероятно в том же XII в., к изображению двух небес добавляется и становится обязательным изображение двух солнц по бокам кольца.

В выбранном нами примере, семилопастном из Зюзина, посреди водяных линий в середине щитка изображено нечто вроде змеи, что хорошо увязывается с символикой воды. В целом это височное кольцо, отвечающее стандарту второй половины XII - начала XIII в., может быть гипотетически расшифровано так:

1. Солнце изображено дважды в позиции утренней и вечерней зари. Косые насечки подчеркивают движение светила.

2. Верхняя кромка щитка - "верхнее небо", "хляби небесные".

3. Низ щитка, примыкающий к основаниям лопастей, - "среднее небо": тучи, облака, дождь, капли.

4. Секирообразные лопасти, обращенные вниз, - земля. В ряде случаев здесь (особенно на средней лопасти) мастер помещал тонкогравированные знаки плодородия и плодовитости. Hа данном кольце теме плодородия земли посвящено пять лопастей.

Перед нами типичный для древности пример использования макрокосма не только в распределении заклинательных узоров и украшений во всем женском наряде, но даже в миниатюрном микрокосме височного украшения. Такое проникновенное внимание к этому виду украшений объясняется, во-первых, заметностью данной детали убора - тот, кто смотрит на лицо женщины, тот непременно увидит это компактное и емкое отражение макрокосма. Во-вторых, такие нарядные височные кольца, по всей вероятности, были принадлежностью свадебного наряда, а в этом случае заклинательная символика была обязательной.

У нас остался нерасшифрованным знак свастики, который в данном случае может рассматриваться не как знак солнца, а только как знак огня. Какое отношение может иметь знак огня к соседним с ним знакам земного плодородия? Самое прямое: вятичи вели земледелие и на старопахотных землях и на расчищенных под пашню лесных участках, выжигаемых огнем. Подсечное земледелие, освоение новых пространств должно было усилиться именно в середине XII в., когда Юрий Долгорукий призывал поселенцев в свою Ростово-Суздальскую землю (и в свою домениальную Москву) со всех сторон. К этому князю "идут люди не токмо от Чернигова и Смоленска, но колико тысяч из-за Днепра и от Волги", так как здесь "еще полей и лесов много" (1148 г.).(Татищев В. H. История Российская. М.; Л., 1967, т. II, с.182.)

Колонизация отмечена и археологическими материалами. Усиление расчисток леса под пашню убедительно связывает помещение на "картине мира" знаков огня рядом со знаками плодородия земли. Свастика встречена не только в Зюзине, но и в других подмосковных курганах. Рассмотрим другие случаи дополнительной орнаментации височных колец заклинательными символами. Обычно наборы знаков на лопастях беднее, чем на рассмотренном зюзинском семилопастном, и ограничиваются пятью, тремя, а иной раз и одним знаком. В нескольких случаях характер знаков очень близок к разобранным выше. Это именно тот вариант, который находит полную аналогию в вышивке на русских полотенцах XIX в. (Равдина Т. В. Типология и хронология..., рис. 2.)

Есть иной вариант: на срединной лопасти изображается сложный орнаментальный узел как бы в виде двух переплетенных букв О, из которых одна поставлена горизонтально. Подобный знак, отлитый как подвеска к ожерелью, известен по радимичским древностям.(Рыбаков Б. А. Радзiмiчi, с. 99. Карта № 2.) "Двойное О", как магический знак, известен y западных славян", встречаем его и в рукописях, синхронных нашим височным кольцам(Стасов В. Славянский и восточный орнамент по рукописям древнего и нового времени. СПб., 1887, табл. LXXXI.) - например, в ростовской рукописи 1222 г. (Wikinger und Slawen. Zur Fruhgeschichte der Ostseevolker. Berlin. 1982.)

Большой интерес представляют знаки (тоже удержавшиеся в вышивке до XIX в.), которые следует связывать с культом рожаниц. Это сильно схематизированные изображения рожающей женщины, опознать которые возможно только с помощью ретроспективного углубления от русских этнографических вышивок XVIII - XX вв. до узорочья эпохи Всеволода Большое Гнездо.(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. Текст на с. 475-501; рис. на с. 483-485.) (Рис, 88).

Культ рожаниц резко осуждался церковниками того времени, когда вятические женщины носили эти височные кольца. Архаичных рожаниц, "небесных хозяек", с которыми охотники неолита отождествляли созвездия Большой и Малой Медведицы, было только две. Старейшие списки антиязыческих поучений знают применительно к ним двойственное число: в дательном падеже писалось не "рожаницамъ", а "рожаницама".(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 464.)

В русском фольклоре рожаницы известны как Лада и её дочь Леля (аналогично греческим Лето и Артемиде), но со временем, вместе с земледельческой богиней плодородия Макошью они образовали триаду, которая отразилась в двух видах вышивки: Макошь и две всадницы (тема встречи весны) и три рожающих женщины.(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, рис. на с. 500 и 501)

Наши височные кольца дважды дают нам последний вариант с тремя роженицами, углубляя тем самым данный сюжет этнографической вышивки на 7-8 столетий.(Василенко В. М. Русское прикладное искусство, с. 219, рис. 88; Равдина Т В Апология и хронология..., рис. 2 № 7.) Изображение же семи рожаниц на височном кольце из Царицына, вероятно, более связано со свадебной символикой, чем с культом рожаниц, как таковых. Возможно, что это свидетельство затухания архаичного культа, начала размывания древних представлений о двух небесных хозяйках мира.

Как видим, височные кольца вятичей, относящиеся к христианскому периоду, к тому времени, когда в соседней земле строились Покров на Нерли и Успенский собор во Владимире, оказались миниатюрными языческими скрижалями, на которых мудрые мастера-кузнецы выразили свое миропонимание.(О западнославянских височных кольцах и их магическом значении см. статью В. Гензеля: Hensel Witold. О magicznej funkcji wczesnosredniowiecznych kablaczkow skroniowych. - Slavia Antique, t. XVI, s. 243-251)

Тот устойчивый стандарт, который отмечает семилопастные височные кольца второй половины XII - начала XIII в., был нарушен каким-то талантливым и, как увидим далее, язычески мыслящим мастером, работавшим, очевидно, накануне татарского нашествия. Речь идет о височных кольцах известного Белевского клада, датировка которого тщательно уточнена H. Г. Недошивиной.(Недошивина H. Г. О датировке Белевского клада. - В кн.: Славяне и Русь. М., 1968, с. 121.) Необычна сама форма находки - клад. Височные кольца известны нам по захоронениям в курганах. В городских кладах нет деревенских височных колец; горожанки носили колты. Здесь же перед нами 17 височных колец, из которых одно является простым, стандартным семилопастным, а остальные 16 подразделяются на восемь различных типологических групп (от одного до четырех экземпляров в группе), неразрывно связанных со стандартом рядом деталей, но вместе с тем далеко уходящих от устойчивых прежних форм. Многообразие и некомплектность предметов Белевского клада производят впечатление не бытового комплекса женских украшений, а набора образцов владельца мастерской.

Белевские трехлопастные и пятилопастные височные кольца с их изящно изогнутыми лопастями, с их кружевной оторочкой и фигурками животных - это не звено плавной эволюции, а полный артистизма взлет творческой фантазии мастера. Мастер не отвергал старого, он преображал его. (Рис. 88 и 89). Что уцелело от стандарта? Простая проволочная дужка, средняя секирообразная лопасть и почти в полной неприкосновенности остался литой "водный" орнамент; на некоторых вариантах четко видны семь городков на верхней кромке щитка, к которым механически добавлена решетка верхней части щитка.(Образец изготавливался путем оттиска в глине стандартного кольца старого типа, а восковая отливка дополнительно обрабатывалась.)

Что внесено нового? Исчезли "солнечные" колечки, изменилась форма и количество лопастей, на лопастях появился бордюр из колечек. Hо самая существенная переработка была произведена в верхней части щитка - здесь над городками мастер поместил решетку из двух рядов, сюда вдвинулась композиция из двух колец и ромбоидальной фигуры, а над решеткой почти во всех случаях были помещены парные фигурки коней или собак (?). Hа аналогичных кольцах из немногочисленных находок в других местах вместо этих животных даны птицы. В каком направлении шли видоизменения с точки зрения языческой символики? Прежде всего следует отметить, что, несмотря на позднюю дату (Белевский клад приблизительно - ровесник Георгиевского собора в Юрьеве Польском), на вещах этого клада совершенно не заметно влияние христианства.

Рассмотрение языческой символики начнем с верхних элементов украшения. Исчезли солнечные кольца, но внутри кольца, так сказать на "горизонте", появились кони и солнечный символ между двумя конями.(Рыбаков Б. А. Прикладное искусство Владимирской Руси. - В кн.: История русского искусства. М., 1953, т. I.) Хвосты коней скручены в точно такие же кольца, как средний солнечный символ, а все три новых кольца с лучистой насечкой идентичны двум прежним солнечным знакам по бокам стандартного семилопастного. Следовательно, белевский мастер заменил прежнюю схему из двух позиций (восход-закат) другой схемой - восход-полдень-закат, введя апогей светила, полдень. Он изобразил на своем узорочье то "тресветлое" солнце, к которому обращалась Ярославна в "Слове о полку Игореве" и которое так хорошо знакомо нам по многочисленным археологическим и этнографическим примерам. Птицы вместо коней воскрешают в нашей памяти вщижские алтарные арки, где подземный мир обозначен двумя ящерами, а утро, полдень и вечер отмечены птицами: полдневная птица показана в полете, а две остальных - сидящими. Здесь только две птицы и обе они сидящие.

Труднее объяснить замену коней собаками. Собака, как животное связанное с солнечной символикой, не прослеживается ни в фольклоре, ни в изобразительном искусстве. Единственно, что может вести в этом направлении, это близость слов "хорт" - собака, волк и "Хорс" - солнце, божество солнца. Hа белевских кольцах собаки на месте коней встречены четыре раза, но, кроме того, есть четыре височных кольца, на которых изображено удвоенное количество собак-хортов: позади каждой собаки, стоящей на линии "горизонта", с внешней стороны дужки (там, где на стандарте размещали солнечное колечко) помещена фигура еще одной собаки, завершающая кружевной бордюр. Таким образом на кольцах этого типа наверху помещены две пары собак: две "утренних" и две "вечерних" или иначе: две дневных (в середине щитка) и две ночных (по бокам). Если бы в русском фольклоре существовало такое определение сумерек (перехода от дня к ночи), какое дает французская поговорка "entre loup et chien" (время "между волком и собакой"), то все было бы решено вполне корректно - срединные животные были бы дневными хортами-собаками, а боковые - ночными хортами-волками. Большой интерес представляет такое новшество белевского мастера, как "решетка" между конями и "водным" узором. При внимательном (мастер не стремился к демонстративной четкости) рассмотрении этого нового элемента видно, что здесь даны в двух горизонтальных рядах изображения, близкие к вышивке. Нижний ряд, лежащий непосредственно на городках, дает нам пять ромбов, а верхний ряд - семь сильно схематизированных женских фигур с поднятыми вверх руками. Головы и треугольные юбки показаны посредством прорезей, а руки обозначены (на восковой модели) вертикальными желобками. Оба ряда можно истолковать так: ромбы - устойчивый символ земли; женщины с поднятыми, к небу руками - праздничная процессия, в данном случае, очевидно, в честь солнца, идущего по небу. С двух сторон эта ритуальная сцена обрамлена странной композицией из двух крупных колец (крупнее всех на украшении) и третьей овальной или угловатой части ниже колец. Эта композиция как бы продолжает с двух сторон дужки височного кольца и, углубляясь в его верхний край, дотягивается до края "водного" рисунка. На некоторых височных кольцах отверстие в нижней части композиции обведено дополнительным контуром, что придает всей композиции облик ящера с двумя огромными глазами и вытянутой мордой. Два таких ящера проникают от дужки-"небосвода" вниз, ниже уровня земли (обозначенной рядом ромбов), и упираются мордами в сложную стандартную систему небесной и земной воды. Такие "ящеры" (см. рисунок 89) есть на всех кольцах белевского клада, кроме одного, являющегося здесь представителем стандарта.

В пользу такой космогонической расшифровки косвенно свидетельствует то, что незадолго до изготовления вещей белевского клада были созданы алтарные арки Вщижа с их небосводом, птицами, языческим Семарглом и двумя огромными лупоглазыми ящерами. Расстояние от бывшего Белевского уезда (точное местонахождение клада неизвестно) до Вщижа всего 3-4 дня пути. Мастер мог видеть модель вселенной в храме этого княжеского города. Гадать на эти темы не стоит, так как и вщижские арки и белевские височные кольца отражали одни и те же представления русских людей XII - начала XIII в. о структуре мира.

Отличие белевского мастера от вщижского скульптора Константина заключается в том, что Константин дерзнул выставить свое языческое мировоззрение напоказ и, не таясь, отлил на своих церковных арках и ящера и Семаргла, а белевский ювелир необычайно искусно завуалировал языческую сущность своих великолепных колец. Только животные и птицы здесь сделаны явно, а остальные его нововведения - женщины в ритуальном танце, ящеры - изготовлены им так, что они незаметны на первый взгляд и нужно рассматривать все детали, сопоставлять разные отливки, чтобы проникнуть в интересный и смелый замысел мастера.

Считаю несомненной принадлежностью к изделиям этого же мастера единственного кольца из Шмарова (б. Лихвинский уезд, соседний с Белевским)(Арциховский А. В. Курганы вятичей, с. 50-51, рис. 39.). Здесь есть и решетка из семи женских фигур с поднятыми руками и пышный кружевной подзор на лопастях, но над решеткой отлиты не кони и не собачки, а две птицы, а между ними крест