Наказание и награда и их связь с преступлением и подвигом

Простейшее определение наказания будет гласить: наказание есть акт, или совокупность актов, вызванных преступлением и представля­ющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты преступные. В pendant к этому определение награды будет гласить: награда есть акт или совокупность актов, вызванных подвигом и представляющих реакцию на акты, квалифицируемые как акты услужные ^[52] .

Что всякое наказание и всякая награда представляют какой-нибудь а_Кгп (физический или психический, безразлично) — это само собой очевидно. Н₀ не менее очевидно, что не всякий акт может быть карательным или наградным актом, а только акт, обладающий специфическим признаком Каков же тот логический момент, который простой акт делает кар₀$ или наградой? Таким логическим моментом является именно то обсто­ятельство, что кто-нибудь совершает этот акт как реакцию на поступки кажущиеся ему преступными или "услужными". Именно в том, что определенный акт индивида вызван преступлением или подвигом, имен­ но в этом обстоятельстве лежит логическое условие бытия кар и наград ^[53] . Все другие указывавшиеся признаки кар и наград не могут быть от­несены к числу конституирующих признаков ^[54] . Например, общераспрост­раненное утверждение, что всякая кара состоит в наложении на преступ­ника страданий и лишений, а награда — в наложении известной суммы удовольствий, наслаждений и выгод, само по себе неприемлемо. Непри­емлемо потому, что не все страдательные акты — акты карательные и не все акты, доставляющие удовольствие, акты наградные. Можно причи­нить человеку страдание, но оно может и не быть карой. Например, причинить "страдание любя", ради пользы любимого человека; врач часто при операциях причиняет страдание, но едва ли кто будет его акты называть карой; точно так же взимание податей с бедных часто причиня­ет им страдание, но едва ли эти акты они осознают как акты каратель­ные; исполнение ряда "прав" часто неразрывно связано со страданием для "обязанного", но он не квалифицирует акты правомочной стороны как акты карательные. Наконец, кто-нибудь может случайно, по неведе­нию толкнуть, ранить и искалечить другого, то есть причинить ряд лишений и страданий, но едва ли кто-нибудь назовет акты первого карой. То же, mutatis mutandis ^[55] **, применимо и к удовольствию и насла-

по отношению к награде. Не они простой акт превращают в акт ждени ^ _именно то, что последний есть реакция на подвиг. ^наГ*Но страдание, лишение и вообще зло, с одной стороны, и удовольст- наслаждение и благо — с другой, не являясь условиями, конститу- ^ВЙС' щими наказание и награду, все же весьма тесно связаны с ними ирУ" _сМЬ1Сле, что карательный акт почти всегда есть акт, причиняющий ^пеступнику страдание и лишение (зло), а наградной — удовольствие, погоду ^и благо.

Суть дела здесь заключается в следующем. Как уже во второй главе и характеристике наших реакций на различные поступки други> людей 5Р ' отмечено, акты, квалифицируемые нами как акты преступные, сегда являются для нас "оскорблением" и вызывают в нас некоторую "обиду"» неприятность, вражду и злобу по отношению к себе; они отталкивают нас от себя. Эти враждебность и неприятность неизбежно переходят и на субъекта преступления, то есть на того, кто совершил этот акт... Он становится в наших глазах "преступником", "врагом" и вообще лицом, акты которого перестают быть терпимыми. Это пси­хическое переживание вражды и злобы по его адресу неизбежно проявля­ется и в наших действиях, вызванных преступлением. Они, реализуя эту вражду, неизбежно принимают характер отрицательный, направленный и на причинение преступнику страдания, зла и вообще "отмщения за обиду", за преступление. Можно не иметь никакого намерения причи­нить зло кому-нибудь, например, убить кого-нибудь, но раз этот кто- нибудь совершит акт или ряд актов, кажущихся нам преступными, то вражда, а иногда и ненависть (при преступлениях, кажущихся особенно тяжкими), вызываемые преступлением, неизбежно объективируются в актах, отрицательных по адресу преступника. Этим и объясняется ряд совершенно неумышленных убийств, увечий и т. д., которыми "оско­рбленный" реагирует по адресу "оскорбителя" или преступника. В слу­чае преступлений, кажущихся кому-нибудь особенно тяжелыми, враж­дебность может принять форму страшной ненависти и разрядиться в ряде актов, называемых убийством, побоями и т. д. Великий сердцевед Достоевский в своих романах дает тысячи примеров, прекрасно иллюст­рирующих эту связь оскорбления, вызываемого преступлением, с непри­язнью, возникающей на почве оскорбления. А эта неприязнь разряжает­ся самопроизвольно в формах страдательных для преступника.

Для Дмитрия Карамазова поведение отца было поведением преступ­ным по его адресу. Отсюда — его враждебность к отцу. Враждебность переходит в ненависть. Отец и его поведение становятся в "его глазах" отвратительными. "Как можешь ты говорить, что убьешь отца?"

спрашивает Митю Алеша. "Я ведь не знаю, не знаю, — отвечает ервый, — может, не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он Друг мне станет своим лицом в ту самую минуту — ненавижу я его дык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку. Личное омерзение /-вую. Вот этого боюсь, вот и не удержусь". А далее Достоевский так _МИн^сЬ1вает сцену, когда Митя стоял под окном отца в роковую для него себя^ *^^ичное омерзение нарастало нестерпимо. Митя уже не помнил сцен ^{И Вд}РУ^г ««хватил медный пестик из кармана"¹... Эти и подобные _ВЬ1 ^{ы вел}иколепно иллюстрируют механизм психических переживаний, ^стратг^аСМЫХ "Рулением, с одной стороны, и наказанием как актом отельным по отношению к преступнику — с другой... Ричинный ряд здесь таков: 1) акт — преступление; 2) оно вызывает

Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Т. 2. С. 469—470.

психические переживания оскорбления, оскорбление — неприязнь (враэ^ ду, злобу, ненависть) и 3) они спонтанно разряжаются в ряде актов наносящих преступнику тот или иной вред или страдание. Такова связь карательных актов с актами, причиняющими преступнику страдание...

То же приложимо и к связи наградных актов с актами, приносящий "подвижнику" удовольствие и вообще благо... Подвиг квалифицируется нами всегда как нечто положительное и возбуждает как по отношении) к "услужным" актам, так и по отношению к "подвижнику" "симпатичес­ки-притягательное" переживание, имеющее разные степени, начиная с простой симпатии и простого "одобрения" и кончая "благоговением восхищением и восторженностью". Эти "положительные переживания'' неизбежно выливаются и в положительные по отношению к "преступ­нику" акты (награда).

Как "страдательность" кар может иметь различные степени в зави­ симости от "низости" преступления (простое неодобрение, выговор, словесные оскорбления, имущественные лишения, арест, удары, увечья',убийство и т. д.), так и "благая положительность" наград может иметь такие различные степени, в зависимости от "высоты" подвига (простое одобрение, словесная похвала, вещественные дары, восхищение, уваже­ ние, преклонение).

Таков механизм подвигов и наградных актов, всегда принимающих "каритативную" по адресу подвижника форму.

Сказанным мы, с одной стороны, подошли, а с другой стороны, ответили на одну из основных проблем уголовного права, проблему, служившую и служащую предметом бесчисленных споров и известную под названием "основ права наказания" или "оснований наказания". Был поставлен вопрос: почему преступление вызывает наказание, каковы причины, вызывающие кары по адресу преступника? И вот на этот вопрос последовало бесчисленное множество теорий, выдвигавших различные и разнородные принципы. Указывались различные потребности, вызы­вающие наказание (потребности материальные, чувственно-психические, интеллектуальные), указывалось на инстинкт самосохранения, поддер­жания авторитета власти, чувство мести, на закон природы, на божест­венное провидение, на эстетическое отвращение и т. д. и т. д. Наряду с этим ставился и другой, близкий к поставленным вопрос: почему наказание всегда направлено на причинение преступнику страдания, иначе говоря, почему карательные акты суть всегда акты "страдатель­ные", жестокие, а не акты, доставляющие удовольствие? И на этот вопрос дано было множество тонких и остроумных ответов.

Одни говорили, что жестокость и страдательность кар объясняется отсутствием у карающих сострадания или понимания чужого страдания,как это бывает у детей. Другие объясняли жестокость кар тем, что причинение страданий другому доставляет чувство удовольствия, про­исходящее от сознания своей силы. Третьи "удовольствие наказания' видели не в чувстве собственного могущества, а в том, что это удо­вольствие происходит в силу закона контраста: чужое страдание в силу контраста возбуждает в нас чувство удовольствия, в силу чего-де и совершают люди карательные акты. Четвертые — потребностью в психических "потрясениях" и в новых эмоциональных возбуждениях,каковые будто бы даются актами жестоких кар. Пятые ссылались на закон эволюции, на то, что страдательность кар есть пережиток зверства и т. д. и т. д.

Все эти гипотезы и теории, частично правильные, частично односто' ронние, по существу дела здесь не так уж необходимы и во всяком случае, при всем своем остроумии, не делают указанную связь престуЯ'

наказания, наказания и страдания более ясной, чем она непо- _ления _{но дана} каждому из нас в наших переживаниях... Иначе говоря, ср^е,дсУ_игпаем даже самую постановку подобных вопросов — ложной, M^{bl с 1}\_{ю П}роблему: почему преступление вызывает наказание, а наказание _а сам) _хр_адательный характер — лжепроблемой.

^H°^CU^!onvoc "почему и отчего" не возбраняется, конечно, ставить от- етьно чего угодно. Но эта потенциальная возможность их поста- носит ^ равносильна действительной возможности ставить их и от- новк ^ Можно, например, спрашивать: почему сумма углов ^ВСЧлидовского треугольника равна двум прямым; почему корова имеет ^эвК _е ноги, а не две; почему объем газа обратно пропорционален ^ЧеТлению, или почему "тела от нагревания расширяются"? Ставиться ^да® "_Почему" могут. Но так же ясно, что все ответы на эти вопросы ^ЭТедутся к положению: "потому, что между данными явлениями суще­ствует причинная или функциональная связь", то есть связь необходимо- неизбежная. Иначе говоря, мы приходим в этих случаях к тому же, из чего и исходили, то есть к ответу: "потому, что потому". То же следует сказать и о связи преступления и кары, кары и страдания. Оскорбление, вражда и карательный акт связаны причинно и неизбежно с преступле­нием. Симпатия, каритативность и наградной акт связаны причинно с подвигом.

Такова связь, в этой ее неизбежности и ее объяснение. Нам остается констатировать эту связь, сказать, что это "должно быть так в силу того, что это происходит так"... и только... Если кому-нибудь нравится боль­ше фраза, что "таков закон природы или закон человеческой психики", можно пользоваться и подобным "объяснением"... Сами же гипотезы в этой области и ряд теорий в области проблемы о "целях наказания" исследователь должен из "объясняющих теорий" превратить в "факты", которые следует анализировать и о которых позволительно спрашивать: почему в данную эпоху данный индивид целью наказания считал возмез­дие, в другую эпоху — охранение своей и общественной безопасности, в третью — исправление преступников и т. д. При такой постановке сами эти "гипотезы" превращаются уже в факты и при надлежащем изучении позволяют обнаружить интересные взаимоотношения между структурой общества, с одной стороны, и формами наказаний — с дру­гой; между закономерностью развития преступлений и наказаний, зако­номерностью, почти не зависящей от воли индивида, с одной стороны, и ее отражением в сфере идеологии — с другой.

Многие исследователи думали и еще думают, что явления преступ­ности, ее характер, ее увеличение или уменьшение, линии ее развития, а равно и характер наказания, увеличение или уменьшение его жестоко­сти, его формы и виды и т. д. — все это дело воли индивида или группы ^ндивидов, что придание того или иного характера преступлению и на- _e(J^aHHI0 зависит от их желания и воления, что установление их форм объ ^ДСЛ0 "^пР^{оизвольного}" ^и "намеренного" акта индивидов, и пытались Одн^{ЯСНИТЬ Все эти явления}» исходя из анализа отдельной личности. _Тез ^{ако из}учение исторической действительности показывает, что все эти ниб " ^Мал°основательны и, исходя из них, невозможно хоть сколько-

УД^ Расшифровать сложный узор, вытканный историей. Дейст_в^{ТОрИЧеское из}У ^чение преступлений и наказаний, подвигов и наград ^ЭТа зък^ТеПЪН0 Убеждает в закономерности их поступательного хода. Но °номерность — закономерность sui generis¹*, отличная от того,

^С0оего рода, особого рода (лат.).

что хотели и чего добивались индивиды, бывшие "виновниками и "установителями" кодексов, определявших, что есть преступленц и что есть наказание, и для какой цели предназначено последнее. думали одно, а ист орическая действительность заставляла осуществлят совсем другое. ^ь

Устанавливая ту или иную систему наказаний и обосновывая эт\, систему на тех или иных принципах, они думали, что это "они творцЛ этой системы", что она необходима именно вследствие тех оснований которые формулировали они и из которых они сами исходили пр* организации этой системы. Но как мало можно верить в создание государства волением отдельных индивидов, не раз считавших себя его творцами, так же мало приходится верить и в индивидуально-волевое и намеренное создание кодексов, систем наказания и вообще в регулиро­вание преступно-карательных и подвижно-наградных процессов. Их за­кономерность — иная закономерность, а потому и вопросы о праве наказания и цели наказания в их обычных постановках мало помогут при исследовании действительности в сфере преступлений и наказаний, подвигов и наград.

Иное дело их значение и постановка в науке практической, исходя­щей из принципа долженствования и строящей программу сознатель­ного регулирования соответственных явлений сообразно с тем или иным идеалом "основной нормы", из которого она исходит и должна ис­ходить. Я разумею уголовную политику. Здесь они уместны и разумны. Но и она может быть действительной практически плодотворной наукой лишь в том случае, когда опирается на теоретическую науку, изучающую с точки зрения сущего действительные причинные связи, данные в ис­торически-социальной действительности. Как медицина опирается на биологию, как агрономия — на анатомию и физиологию растений, вместе с органической химией, как практическая технология опирается на химию и физику и как каждая из этих практических наук только тогда стала плодотворной, когда развились соответствующие теоретические науки, так и уголовная политика только тогда будет действительной "социальной терапией", когда наука уголовного права сумеет форму­лировать ряд действительных причинных законов. А их еще мало. Только сдвиг, произведенный в ней антропологической и в особенности социологической школами дает основание надеяться, что криминалисти­ка выходит на настоящую дорогу, идя по которой она может быстро достигнуть весьма плодотворных результатов.