Такими средствами обрели силу большевики после Октябрьской революции.

Но прошло не более нескольких месяцев, и картина начала постепен­но изменяться. Крестьянство не получило ровным счетом ничего, напро­тив, все больше и больше продуктов вымогалось грабежом или ре­квизициями. Результатом стала серия крестьянских бунтов и их отход от революции, удерживаемый еще частично страхом возвращения поме­щиков, восстановления старого режима и связанных с ним запретов. Красная Армия находилась приблизительно в том же положении, за исключением, может быть, нескольких сотен привилегированных боль­шевистских преторианцев. Рабочий класс в 1919—1920 годах также испытал немало лишений от голода, принудительного труда, бюро­кратизации и тирании новой власти. После ряда восстаний рабочих, "красных" солдат и крестьян в марте 1921 года новое правительство было на пороге того, что его вот-вот скинут; удержалось же оно у власти лишь благодаря жесточайшим репрессивным мерам, вводу новых ограничения и отходу от идеи коммунизма. Кроме того, для сохранения власти была введена многочисленная личная охрана для крупных государственны* деятелей. Часть интеллигенции, особенно высокопрофессиональных спеди^а' листов, удалось склонить к сотрудничеству, подкупив ее высокими ^заР ^а°?г^Т' ками, а предпринимателей — искушением обогатиться на спекуляциях. Н для того чтобы платить этим людям, они вынуждены были все больш и больше грабить крестьянство и эксплуатировать рабочих. Новое подавл ние инстинктов привело к тому, что в 1922—1924 годах они фактическ оказались во враждебном большевикам лагере. Реальную поддер*^ Советскому правительству оказывали лишь преторианская гвардия, "спеиь

Ью нэпманы.Такая поддержка могла бы оказаться не столь солидной, ji цаС1ы не усталость в стране от войн, революции, чрезмерного обнищания, мИй и безграничных просторов и разбросанности населения — главно- эПИДеепятствия на пути консолидации социальных сил. Из приведенного го много наброска видно, что наши первые три предположения теоремы ^гтносгью подтверждаются всем ходом русской революции. П° Жесточайшее подавление многих базовых инстинктов крестьянства, я чих,буржуазии, низшего духовенства и интеллектуалов, без сомне-Р1 существовалово Франции накануне революции 1789года. ^ Крестьянство облагалось громадными феодальными повинностями платежами (не следует забывать при этом и о голоде 1788года);Й бочиестрадали от нищеты и голода; буржуазия бесновалась от фактаРаивИлегийнобилитета; низшее духовенство — от привилегий епископа- Буквально все, даже "привилегированные", чувствовали себя "подав­ленными". Общество, еле сдерживаемое деспотической монархией,в тискахкоторой оно пыталось функционировать, внадежде апеллиро­вало кидее конституции, "которая должна быть дарована королевству".

Взрыв был неизбежным, и вскоре он произошел. Группы, преданные революции, включали в себя подавляющее большинство населения. Радикализация революции и "отхода" от нее все новых и новых ин­дивидов демонстрирует действие описанного выше естественного закона революции. Как только некая группа, участвующая в движении, находи­ла удовлетворение своим подавленным инстинктам, она тотчас же теря­ла интерес к революции. И если новая революционная власть пыталась принудить ее к соучастию, то она тотчас же оборачивалась против него.

И во Франции крайний экстремизм проявляют неудачливые интел­лектуалы, рабочие, преступники и авантюристы, составившие ядро яко­бинцев. В союзе с другими группами они представляют собой "загон­щиков" революции. Рабочие и торговцы попервоначалу поддерживали якобинцев, но как только они стали ощущать вторичное подавление инстинктов на своей собственной шкуре (голод, безработица, закон Jle Шапелье, трудовые повинности, принудительные работы), они мгновен­но начали переходить на сторону врагов революции и безуспешно пытались приостановить ее ход (вспомним о заговоре Бабефа). Крес­тьянство, освободившись от феодальных повинностей и захватив земли, проявило полную индифферентность по отношению к революционному Центру; но как только стали попираться их права в виде бесконечных Реквизиций, они незамедлительно стали оборачиваться врагами револю­ционного правительства. То же произошло и с низшим духовенством.

И здесь, как и везде, первоначальный революционный порыв, осно­ванный на единстве чувств, был единодушным; но позже, вследствие Розницы в глубице и наборе подавленных инстинктов, революционный оток разделился на несколько течений. И чем дальше шли радикалы, м суше становился поток, образовывались обратные течения за счет тех в!**1111, котоРые получали освобождение от подавленных инстинктов. Тем Ревенем революционный авангард начинает репрессировать удовлетво- *ые группы и тем самым своими же руками выталкивает их в стан возпИВНИКОВ Дальнейшего углубления революции. Под конец всего этого Сй0»ают столь значительные ограничения, что выравниваются по В реМу количеству с репрессированными импульсами старого режима. ден 3УЛьтате революционная власть теряет всякую поддержку и вынуж- спаС1? УСтУпает место новому правительству, которое представляется

тельным по сравнению со "смертоносной" тиранией радикалов, и ц_ак,^{ы м}°жем наблюдать подобное подавление врожденных рефлексов ^анУне английской революции. Правление короля Карла I было по сути

Тираническим. Закон и права нации систематически попирались. Короле^ кие обещания не выполнялись. Новые налоги и монополии вводились такие товары, как соль, мыло, уголь, железо, вино, кожа, крахмал, таба** пиво и т. п. Население было разорено. Королевские угодья росли за сч*' деспотических аннексий частных владений. Судьи и высшая администрат1Т были коррумпированы. Население страдало от постоянно расквартировав ных в деревнях воинских подразделений. Каждодневно попирались н только богатые, хоть они и были солидным источником пополнения фиск^ но и бедные, ибо они были не опасны для режима. Аристократий предписывалось жить в своих поместьях. Кроме всего этого — невероятное давление религиозного порядка, причем как на простых людей, так и на духовенство; строгая религиозная цензура и т. п. Требовались невероятные усилия для того, чтобы "благополучно" вынести все это подавление инстинктов людей всех классов и национальностей. Но репрессии не могли длиться вечно, рано или поздно они должны были привести к взрыву.

Дальнейшее развитие английской революции, рассматриваемое с точки зрения радикализма разных групп и времени их исхода из процесса, соответствует положениям "2" и "3" нашей теоремы.

Обратимся к другому примеру — чешскому обществу XIV века. Накануне гуситских войн свободы и социального равенства фактически не существовало. Феодальные порядки становились все более и более ре­прессирующими, повинности росли, пошлины становились все многочис­леннее. Эксплуатация простого люда со стороны дворянства возрастала. О какой справедливости можно было говорить, если обидчик одновре­менно был и судьей. Крестьянство запросто лишалось земли. Пережива­ние от того, что чехи становились "рабами", было с каждым днем все сильнее, усиливалось оно вдобавок иностранным господством в Богемии.

Обнищание шло нога в ногу с обогащением аристократии, особенно германцев и римской католической церкви, а также с усиливающимся распутством и коррумпированностью духовенства. Из всего этого ясно, насколько значительным количественно и качественно было подавление человеческих инстинктов накануне революции.

Нет необходимости, видимо, продолжать список примеров из ис­тории других великих революций. Читатель может сам набрать нужное количество, анализируя под заданным выше углом зрения предреволю­ционную ситуацию влюбой стране.

Из всего рассмотренного материала явствует, что число групп, вов­леченных в революционное движение, особенно во времена великих революций, достаточно значительное. Эти группы крайне разношерстны и состоят из людей самых разных социальных позиций. Здесь можно увидеть и негодующего за прошлые унижения профессора, и обиженного редактором газетчика, и ущемленного знатью интеллектуала, и обанк­ ротившегося банкира, и разорившегося аристократа, и голодающего рабочего, и разоблаченного авантюриста, и склонного к насилию пре­ ступника, а также и душевно неуравновешенного, но готового к самопо­ жертвованию идеалиста. Многие из них страдают от голода, холода, другие исходят завистью, алчностью, мстительностью, страхом или гневом; третьи — жаждой и мечтой улучшения существующих отноше­ ний в обществе и т. п.

Все эти мотивы не что иное, как разнообразные формы проявления подавленных базовых инстинктов, удобренных тем, что основы социаль­ ного строя расшатаны, а дорога к революции открыта идеями РУ⁰^ и Вольтера, Иоанна Гуса и Иеронима Пражского, индепендента^ и Лильборном, Марксом и Лассалем, Лавровым, Михайловским, Пле' хановым и другими. Именно под этим влиянием радикальных иЛ

Енных "освободителей" начинаются всякие дерзновения "репрес- уМеР ннЫх" масс. Под их влиянием происходит дальнейшее углубление сЯР° ^ионного процесса, за которым следует... коллапс, рсВ<цаще предположение подтверждается также и отличием в степени олК)ЦИОННОсти жителей городов и жителей деревень. Профессор ^\айэс справедливо отмечал, что горожане, как правило, более рево- Э- \^0нны, чем сильчане. Более того, они обычно выступают зачин­щиками.в то время как революция затухает чаще в деревне. Из недавних ^ытий примерами, иллюстрирующими этот тезис, могут служить ^бытия в России, Венгрии, Баварии и Италии, а еще раньше события, ^исходящие в период Парижской коммуны во Франции... и даже во Ппемена Великой французской революции 1789 года.

Почему же так происходит? Да прежде всего оттого, что человек его инстинктами и рефлексами менее приспособлен к условиям боль­шого города, чем сельскому образу жизни. Город — явление сравнитель­но недавнее в истории человечества, особенно современный индустри­ альный город. Люди в течение тысячелетий адаптировались к деревенс­кой среде обитания, а не к городской. Перенесенный, однако, волею истории со всем своим багажом старых инстинктов в город, человек ощущает себя лежащим на "кровати из гвоздей", к которой его рефлек­ торная система отнюдь не приспособлена. Возьмем, к примеру, громад­ные массы городского пролетариата.

Каковы условия их жизни? Работа в закрытых пространствах, гос­подство бездушных машин из стали... Ужасающий шум и грохот... Одна и та же работа повторяется изо дня в день, механическая, монотонная, не дающая ничего ни сердцу, ни мозгу. Где и когда людские инстинкты адаптировались к подобным условиям, и могут ли вообще люди найти в такой работе удовлетворение? Естественно нет. В таких условиях не находят выхода ни импульсы творчества, новаторства, ни стремление к смене обстоятельств, ни любовь к перемещениям и т. п.

Добавьте к этому и тот факт, что пролетариат не имеет никакой собственности. А кроме того, в городах наряду с подавлением всех инстинктов взору пролетариата, с одной стороны, открыт мир плуток­ратии, сдругой — пучина бедности1. Следует ли удивляться, что проле­тарии умственного и физического труда всегда недовольны и извечно склонны к революционности[141].

Все изложенное можно расценивать в качестве дополнительного подтверждения нашей теоремы о генезисе революций. Из всего сказан­ного можно заключить, что теорема установлена и доказана.

Дезорганизация власти и социального контроля. Кроме универсаль­ного подавления базовых инстинктов человека существует еще одно ^Маловажное условие, необходимое для продуцирования революцион­но взрыва. Это — недостаточное и недейственное сопротивление Революционному подъему репрессированных масс. Под недостаточно- - ^и недейственностью я подразумеваю неспособность властей и вла- _си/*шей элиты: а) разработать контрмеры против давления репрес- льн°^{ВаННЫХ инстинктов}> достаточных для достижения состояния социа- ^0Г0 Равновесия; б) удалить или, по крайней мере, ослабить условия,

Продуцирующие "репрессии"; в) расщепить и разделить репрессироь пую массу на группы, настроив их друг против друга (devide et impera?%*4 в целях их взаимного ослабления; г) направить "выход" подавлецц ^ импульсов в иное, нереволюционное русло.

Как уже не раз отмечалось, человек может быть доведен до крайне голода, но если к его виску приставлен револьвер, то он и не притроне/0 к стоящим перед ним кушаниям. Импульс, продиктованный голодо? будет подавлен, пусть даже если индивид находится на краю голодн J смерти. В этом же духе можно рассуждать и о людях с другим!! подавленными инстинктами. В каждом обществе в любой период^? развития мы обнаружим более или менее сильную "репрессию" инстин° ктов значительной части населения. И если эта репрессия не привод^ к катаклизмам или мятежам, то лишь по причине сопротивления со стороны властей и привилегированных групп населения. В самом деле нам хорошо известны периоды в истории, когда подавление инстинктов населения было крайне сильным, но оно вовсе не приводило к революци­онным взрывам, а лишь... к вымиранию одной части населения и раб­ству другой. Причина тому — чрезвычайно сильный и действенный государственный контроль. Захваты, оккупации, аннексии могут послу­жить в данном случае в качестве примеров.

Вспомним о Бельгии и части Франции, оккупированных Германией в годы мировой войны; о Рурском бассейне, захваченном Францией и Бельгией в 1923 году; о России, порабощенной бандой интернациональ­ных негодяев, которых начиная с 1921—1922 годов ненавидят не меньше, чем, скажем, германцев в Бельгии и Франции, или как сейчас ненавидят французов и бельгийцев в Руре. Но вопреки этому оккупанты оказывают­ся способными предотвратить потенциальный революционный взрыв[142].

Иными словами, для революционного взрыва мало одних подавлен­ных инстинктов, необходимо еще и отсутствие мощного, эффективного сопротивления властей и правящих кругов. Мы наблюдаем нечто подо­бное в дореволюционные эпохи? Без сомнения.

Атмосфера предреволюционных эпох всегда поражает наблюдателя бессилием властей ивырождением правящих привилегированных клас­сов. Они подчас не способны выполнять элементарные функции власти, не говоря уж о силовом сопротивлении революции. Неспособны ониина разделение иослабление оппозиции, сокращение репрессий или организацию "выхода" репрессированных импульсов в нереволюцион­ное русло. Практически все дореволюционные правительства несут все­бе характерные черты анемии, бессилия, нерешительности, некомпетент­ности, растерянности, легкомысленной неосмотрительности, а сдругой стороны — распущенности, коррупции, безнравственной изощренности ит. д. Безмозглость, безволие, бесхитростность. "Встране нет рулевого. Где же он?.. Может, он уснул?.. Правитель утратил свою силу и долее уже не поддержка нам" — таковы комментарии Ипувера о слабости власти фараона накануне иво время египетской революции эпохи СреД* него Царства....

В Древнем Риме накануне и во время движения братьев Гракхов (* в. до н. э.) мы видим подобное вырождение власти: вместо мудр^' энергичных и властных patres conscripti^[143]* — дегенеративный сея* ' льстивый, подобострастный и раболепствующий перед толпой и

АМИ. Т. Моммзен так описывает этот период: "Никто более не жертвовать ни своим достоянием, ни жизнью во имя блага Вместо героев — трусы; вместо добрых сенаторов — гнилая poflPкратия; вместо неумолимых воинов и правителей — трусливая ^моральная аристократия толпы".

и франции накануне Жакерии и революции конца XIV века насту- период царствования Иоанна II, правителя крайне бездарного, я^ае _лаННОго вояки, окруженного такими же нулями, как и он сам. б*_в днглии Карл I и его правительство в равной степени было не особно следовать одной определенно строгой политической линии; ⁰¹¹ _{ха же} они добивались лишь на поприще раздражения людей своими У^с_чнЫми шараханиями и истерическими взрывами деспотизма. Правите- ^ство то арестовывало членов оппозиции, то выпускало их на волю, попавшись в войну, они не знали, как ее вести. Они не способны были же _0Казать протекцию своим фаворитам, таким, как Букингем, Стаф- Аорд, Вильям Лод и др. "Не ощущалось ни твердости целей, ни власт­ней РУ^КИ"' "" ™^{шст Гиз}°-

В дополнение к этому — мотовство королевского двора, расшвыри-

вание денег, создание синекур для своих фаворитов. Пенсии со времен королевы Елизаветы с 18 тысяч фунтов выросли до 120 тысяч. Расходы на содержание королевского семейства выросли почти вдвое, достигнув суммы 80 тысяч фунтов. И все это шло вперемешку с перманентным подавлением рефлексов людей¹.

Воистину только самое некомпетентное правительство может столь успешно возбуждать народ против себя самого и оказаться столь непо­воротливым, столкнувшись с результирующими беспорядками.

Положение дел с французской аристократией и правительством Лю­довика XIV накануне революции печально известно... Аристократия была совершенно ре способна сопротивляться и не сделала никаких необходимых уступок. Ришелье систематически ослаблял горделивый норов аристократии; Людовик XVI продолжил его дело. Пребывая в эпикурейской похоти, бессловесная и изнеженная аристократия была совершенно бессильной. Скандальное и безнравственное поведение, дань моде и бессмысленному либерализму, утраченная вера в свои собствен­ные права, паразитический образ жизни и полное непонимание ситуации — вот характерные черты французского нобилитета. Даже в 1789—1790 годах "аристократия продолжала улыбаться", не понимая, что началась революция.

За долгие столетия до того французская аристократия успешно выполняла важные социальные функции, которые достались их предкам Л1цнь как привилегии. Такое положение дел не могло долго сохраняться2. Король может быть, конечно, человеком благородным, добросердеч- и веселым. Но вспомним мудрые слова Наполеона: "Если люди °Рят, что король мил, то это значит, что он дрянной правитель".

^{замечает}» ^что "^тиР^ания Карла была если не самой жестокой, то, по г ы^И самой несправедливой из всех царствований в Англии". 552-^5544 ^{эн в свосй книге} "Происхождение современной Франции" (С. 8, °°^вРем ^веР^Н0 подмечает: "Какой бы ни был общественный институт, но если Расц_ен^^Нники обозревают его в течение сорока поколений, то их не следует Ность ^{Вать как плохих} судей. И если они доверяют ему свою волю и собствен- Нуяело Делают это исключительно пропорционально его достоинствам. Не ^Не°босн ^{ДаТЬ от человека} благодарности за ничто, за ошибку или восхваления ^{И с}Диц1*°^Ванных привилегий без должных на то причин. Человек эгоистичен ^к°м завистлив ко всему такому".

¹⁰ п

^1Итирим Сорокин 289

Людовик XVI не ведал, как повести себя, он не знал даже, ₀ помыслить в сложившейся ситуации. Его правительство, возможи^^[144]и было честнее всех остальных, но при этом оно было правительств кризиса. В средние века короли династии Капетингов считались "зацц^¹ никами народа", хотя на самом деле не были таковыми. Но если кор₀ ^Т больше уже не верховный командующий армией, не высший судья ^ защитник городских коммун, то кто он? ' ^е

А рядом с ним — Мария Антуанетта и весь "лакированный" свет блестяще знакомый с Вольтером и Руссо, но безвольный, неэнергичный и не желающий вникать в суть обстановки. Беспомощность власти проявилась и в начале революции — 6 мая 1789 года — при открытии Генеральных Штатов, да и во многих других событиях революции Попервоначалу правительство еще пыталось притормозить разворачи­вающуюся драму революции, но вскоре бросило это дело, своей бездар. ностью лишь дополнительно раздражая народ. То же самое произошло и во взаимоотношениях с армией. Короче, так длилось до самой казни короля. "Дожди шли с первого дня". Людовик XVI весной и летом 1789 года все еще полагал, что он король, хотя далеко уже не был таковым. Он был лишен власти и славы.

А разве то же самое не повторилось в русской революции? Император Николай был буквальной копией Людовика; императрица Александра Федоровна — копией Марии Антуанетты. А придворные? Разве дряхлый Горемыкин, некомпетентный Штюрмер, сумасшедший Протопопов и не­нормальный Вырубов и многие другие не были скопированы с придворно­го круга Людовика XVI? Ни одного министра здравомыслящего и власт­ного. Перед нашими глазами — целая галерея физических и психических импотентов, бесталанных правителей, женственных и циничных карликов'.

Простого сопоставления этой картины с той, что наблюдалась три­дцать лет до этого, в правление императора Александра III, достаточно, чтобы увидеть, к каким катастрофическим результатам приводит деге­нерация власти и правящих кругов.

Что же происходит при этом с аристократией? В былые времена, подобно французской знати, она успешно выполняла важные функции администрирования, суда, защиты отечества, то есть когда она целиком была поглощена государственными делами. Тогда ее привилегии были обоснованными. Но к концу XVIII века, после издания указа о вольности дворянства при сохранении всех привилегий, начался процесс вырожде­ ния. Потихоньку класс превращался в социального паразита, а его претензии — в необоснованные злоупотребления. Подавляющее боль­шинство дворян попросту растрачивали богатства, накопленные их предками, время от времени выкачивая дополнительные средства из государственной казны. Когда же на миг возрастала активность дворян­ ства, как было, к примеру, в 1905 году, ее порождала не столько забота о благополучии страны, сколько примитивно хищнические аппетиты.

Вот почему не следует удивляться приговору истории, вынесенному русской аристократии, и пределу, который был положен этому наросту на теле России. Не удивляет нас также и полное отсутствие энергИ класса в самозащите, в обороне старого режима и его сердцевин — самодержца. Гибель русской аристократии произошла безо ^вСЯК°_0Х героизма. Нечто подобное можно наблюдать и на примере ДРУ¹^ революций. Все они подтверждают нашу догадку относительно втор

ины революций — вырождение элиты общества. История "терпит";яР ическпе, жестокие, циничные правительства, но до поры до време- _ка они сильны, покуда они хотят и знают, как управлять государ- 00* ^п Несмотря на вре негативные стороны их правления, они полезны ство^'

o^fjfcccильные и "добрые", бессмысленные и паразитические, высо-

Ерные и бесталанные правительства истории долго не выносит. К°МВьФоЖДение власти правящих классов, если их положение исключи­ло икастообразно, рано или поздно становится неизбежным. Вызва-^ этодействием биологических и социальных факторов1. й° Отпрыски талантливых правителей, как, к примеру, потомки русско-французскогонобилитета, совершенно не похожи на своих отдален- Гух предкови, вместо того чтобы быть правителями "божией мило- Й становятся, вследствие полного отсутствия управленческого та- мнта, " рабами от рождения".

Подобное вырождение всегда очень опасно для любого общества;_в периоды кризиса оно предвещает катастрофу. Общее состояние дел в такие моменты усложняется еще и тем, что все тот же социальный процесс действует и в обратном направлении, то есть среди отпрысков угнетаемой части населения. Их дети иногда рождаются с качествами "прирожденных правителей";.

Если "механизм социального распределения" работает совершенно и размещает первых в подчинительное положение, уступая позициилидерамвторых, то из этого не следует никакого общественного ущерба. Принцип, столь необходимый процветающему обществу, гласит: "Каж­дому по его способностям (особенно врожденным)". В данном случае он не будет нарушен. Но, увы! До сих пор еще ни одному обществу не удалось продемонстрировать свою способность к подобной циркуляции членов. Множество обстоятельств способствуют тому, что "полноправные прави­тели" остаются у вершин власти, занимая те же позиции, что и их предки. Тоже распределение сохраняется и среди "головастиков" низших классов. Общественный баланс, таким образом, нарушается обоюдоостро.

Когда аристократия сильна и талантлива, то никакие искусственные барьеры не нужны для защиты ее от посягательств со стороны "выско­чек". Но когда она бесталанна, то в искусственных препонах ощущается такая же острая необходимость, как костыль инвалиду, что, собственно, ^и происходит в истории. В периоды застоя в дореволюционные эпохи ^вырожденцы правящего класса прибегают исключительно к искусствен­ным средствам для предотвращения процесса проникновения в их среду головастиков" из низов и для монополизации всех высоких обществен­ных позиций. Нечто подобное произошло в Древнем Риме, когда в сере- II века до н. э. был принят закон о закрытии всех высших постов стране для инородцев. Иая у^{Ледование} циркуляции элиты во Франции показывает, что начи- _об ^с XVII—XVIII веков проникновение "головастиков" из нижних слоев ^пРео^{ТВа В высшие} страты сопровождалось громадными трудностями выпо^{ДОЛения многих} барьеров протекционизма, с помощью которых По-fr, ^Ждаю1Дийся правящий класс пытался сохранить свои монопольные ^П0ЗДЧИИ В обществе^[145].

aarJ^ подобное мы наблюдаем и в истории Англии, когда накануне некой революции аристократы во главе с королем пытались

Прекратить продвижение из нижних слоев общества наверх. Особе это касалось представителей среднего класса, к тому времени д0НН° точно окрепшего. Более того, предпринимались попытки столки^ их еще "ниже", лишая их ранее принадлежащего права соучас^ в правительстве.

То же происходило и с российским обществом накануне револют» 1905 года, когда вырождающийся правящий класс упорно отказын в соучастии талантливым "самородкам", "самоучкам" из других сло^ не желая урезывать себя в правах и готовый отвергнуть любых талан*' ливых "пришельцев", таких, к примеру, как Витте[146].

Нетрудно понять, что благодаря подобным мерам на вершине обще ства аккумулируются "бездарные правители", а "головастиков" у 0с нования пирамиды власти становится все больше и больше.

Давление, которое оказывают первые, возводя все новые и новые барьеры для сохранения за собой высоких общественных позиций, ста­новится все сильнее, равно как и чувство "подавленности" внизу. Рано или поздно эти барьеры должны быть разрушены. Кризис общества лишь ускоряет этот процесс. Когда же наступает революционный взрыв то все барьеры и препоны на пути свободной циркуляции разрушаются одним ударом. Безжалостная революционная метла начисто выметает социальный мусор, не задумываясь при этом, кто виновен, а кто нет. В мгновение ока "привилегированные" оказываются сброшенными с вы­сот социальной пирамиды, а низы выходят из своих "социальных подва­лов". В "сите" селекции образуется огромная щель, сквозь которую могут проникнуть все индивиды безо всякой дискриминации. Но на второй стадии революция устраняет свои же собственные ошибки, воз­двигая новое "сито", и циркуляция обретает обратное движение. Именно так, а не иначе развивались все революции.

Quot;Головастики", достигшие вершин, сливаются с"остатками" нераз- ложившейся аристократии, перегруппируя тем самым весь социальный организм. Со временем после "операции" весь общественный агрегат м,ожет вполне успешно функционировать до тех пор, пока не накопятся нбвые "репрессии", "паразитизм" и"разложение", которые приведут к новому революционному взрыву. Но если "головастиков" у основания общественного конуса недостаточно или они отсутствуют вовсе, то есть нет реальной замены выродившейся власти, тогда все общество вновь погрузится в глубокую депрессию. В истории Рима это происходилоне раз. История понуждала знать к постоянному поиску "головастикоз среди вольноотпущенников, плебеев, рабов, варваров. Увы! все их по­пытки были тщетными. Но вот иэтот источник был исчерпан — то было смертным предвестием гибели западной Римской империи. Таков круго­ворот истории. Таким был он до Ноя, таким остается исейчас.

Основные причины, порождающие вторую стадию революции. Из всего того, что было сказано, со всей очевидностью явствует,чт вторая стадия революции — контрреволюция — логически вытекае из первой стадии.