Смысловая структура сообщения и его воздейственность

Исходя из сказанного, мы можем выделить в смысловой структу-ре публичного выступления две ступени — верхнюю, поверхностную (текст) и нижнюю, глубинную (действительные мотивы коммуника-тора). Путь от верхней ступени к нижней лежит через сообщение. Та-ким образом, если текст может рассматриваться как продукт индиви-дуальной активности, доступный отчуждению (обособлению, абстра-гированию) от создавшего его авторского голоса и (в принципе) озвучиванию каким-то другим голосом*, то сообщение недоступно такому отчуждению и не может рассматриваться как «вещь», откры-тая объективному созерцанию. Чтобы понять текст, достаточно его созерцать; чтобы понять сообщение, надо войти в него. Сообщение — это не просто импульс, воздействующий на сознание реципиента: это к тому же еще канал, по которому сознание реципиента совершает ответное движение, проникая в мир коммуникатора, в сферу дей-ствительных мотивов его деятельности. На этом пути реципиент как раз и встречает коммуникатора, вступает с ним в межличностный (в точном смысле этого слова) контакт. Сообщение, в отличие от тек-ста, — это, по существу, событие (или цепь событий), происходящее между реципиентом и коммуникатором, динамическое, меняющееся «психологическое поле», где осуществляется пересечение их деятель-ностей. Процесс проникновения в «затекстовый» мир и есть та куль-минационная фаза восприятия сообщений, которая делает его соб-ственно «смысловым».

А.А. Леонтьев предлагает различать два значения слова «смысл». Одно из них, которое он называет «нетерминологическим», традици-онно связывается с операцией «укрупнения значений», проводимой при восприятии текста, как такового, и ведущей к извлечению из него сложных семантических конфигураций. Извлечение из текста его собственного, «текстуального» смысла А.А. Леонтьев очень точно ха-рактеризует как «значенческое понимание».

Другое значение слова «смысл», квалифицируемое А.А. Леонтье-вым как собственно «терминологическое», предполагает усмотрение в сообщении некоего содержания, которого нет в самом тексте. Смысл в этом случае извлекается не из текста, а из предметного мира комму-никатора, из сферы действительных мотивов его деятельности/его целостного (а не только «коммуникативного») бытия: «Понимание текста на «значенческих» уровнях необходимо в том случае, когда базисная деятельность, обслуживаемая ориентировкой (в тексте.— А.Х.), есть деятельность над текстом, например пересказ. Понимание

* Употребляя слово «голос» в широком (на первый взгляд) метафорическом смысле, мы апеллируем, однако, к терминологической традиции М.М. Бахтина, в которой эта метафора приобрела категориальную определенность.

текста на «смысловых» уровнях — это такая ориентировка, которая обслуживает деятельность с тем, что стоит «за» текстом. Например, получив письмо и поняв его на высших смысловых уровнях, я могу предпринять действия, совершенно никак не связанные с самим тек-стом письма; но тем не менее основным звеном ориентировки будет именно ориентировка в содержании этого письма». Реципиент обна-руживает, какими содержаниями целостной (внекоммуникативной) деятельности коммуникатора продиктован сам факт предъявления данного текста, данного «текстуального смысла», и тем самым так или иначе превращает эти содержания в содержание своей деятельно-сти, познавательной или практической.

Текст становится средством «передачи» предметных содержаний из одной деятельности в другую только благодаря тому, что он впус-кает реципиента в мир действительных мотивов коммуникатора, де-лает возможным диалог вокруг этих мотивов. Субъект-объектные, соб-ственно перцептивные ресурсы сознания мобилизуются для работы над текстом и распознавания содержащихся в нем «текстуальных смыс-лов». Но расшифровав текст или какой-то его фрагмент, реципиент ус-тремляется дальше, сквозь текст, в мир действительных мотивов комму-никатора, пользуясь комплексом уже иных, несемиотических — интер-субъективных, «общенческих» — знаний и умений. Там, в этом мире, он и получает из рук коммуникатора новый предмет (или даже новое предметное поле) деятельности. Поэтому можно предположить, что мера воздейственности сообщения находится в прямой связи с той «дистан-цией», которая существует между действительными мотивами активно-сти коммуникатора, т.е. с субъективным, личностным смыслом его де-ятельности, с одной стороны, и предъявляемыми им «текстуальными смыслами» — с другой. Мы будем называть эту дистанцию «смысло-вой», поскольку эта дистанция определяет длину и трудность пути, ко-торый должен проделать реципиент, чтобы от «значенческого» понима-ния прийти к «смысловому» (в смысле А.А. Леонтьева).

Представление о «смысловой дистанции» вряд ли может претен-довать на строгую дефиницию и операциональную определенность. Мы попытаемся, однако, передать читателю наше представление о ней, приведя примеры «значительной» смысловой дистанции, а так-же «средней» и «короткой».

Хороший пример значительной смысловой дистанции — сообще-ние, которое воздействует на наивного испытуемого в известных экс-периментах С. Аша. Действительным мотивом автора сообщения, ка-ковым выступает здесь экспериментатор, является решаемая им науч-ная проблема — проблема конформного поведения, а текстуальными смыслами — длины линий, называемые подставными испытуемыми, в сравнении с их псевдореферентами — длинами предъявленных ли-ний. Чтобы проделать путь от ответов подставных испытуемых до экс-периментального замысла, наивный испытуемый должен совершить

целый ряд шагов, из коих первым будет, по-видимому, догадка о «дикторской» функции остальных испытуемых, а последним — сама гипотеза «группового давления». Этот путь не удается проделать даже тем испытуемым, которые успешно сопротивляются давлению: не соглашаясь с подставной группой, наивный испытуемый почти все-гда испытывает, однако, известный дискомфорт.

Другой пример, более родственный сфере массовых коммуника-ций, — западная реклама, формирующая «имэджи» товаров. Ее дей-ствительный мотив универсален: сбыт товара, каким бы он (товар) ни был. В то же время «имэджи» (т.е. персистирующие смыслы реклам-ных текстов) обнаруживают богатую гамму эмоциональных и когни-тивных оттенков, ничего общего не имеющих с исходным (монотон-ным) смысловым импульсом. Трансформация действительного моти-ва коммуникации в форму текста опосредствуется целой системой средств, никак не связанных с рекламируемыми товарами, включая не только многократно испытанную на практике и обкатанную в упот-реблении изобретательную технику, но и теоретические модели, в том числе психологические. Поскольку эти опосредствующие звенья недоступны среднему потребителю рекламы, то и «смысловая дис-танция» между действительными мотивами рекламы и «имэджами» остается для него практически непреодолимой. Так, текст: «Старые добрые времена! Дом — родимый дом! Вино, вино, которое делала еще бабушка!» — имеет, конечно, с рекламируемым им вином «Мо-гэн Дэвид» столько же общего, сколько с вином любой другой марки. Он, однако, обнаруживает прямую связь с мнением психоаналити-ков, рекомендовавших фирме эксплуатацию «чувства привязанности». В глазах реципиента реклама строится вокруг конкретного товара (тек-стуальный смысл), тогда как на самом деле она выражает все ту же заботу о сбыте товара (действительный мотив) плюс абстрактный психоаналитический принцип (фактор «смысловой дистанции»).

Можно, наконец, упомянуть в данном контексте о предложении Билла, где текстуальный смысл («назначение председательствующе-го») образует очевидные «ножницы» с действительными мотивами (желание настоять на своем, слепая приверженность порядку). «Смыс-ловую дистанцию» и здесь можно считать значительной: для ее пре-одоления Мэри и Джеку понадобился известный опыт дальнейших встреч и взаимодействий с Биллом, наблюдений за его поведением. Несмотря на все различие между тремя только что рассмотренны-ми разновидностями сообщений, на их разномасштабность и разно-родность социальных функций, их объединяет принадлежность к од-ному классу сообщений. Это сообщения «авторитарного» типа. Все три сообщения игнорируют голос реципиента, заглушают его. Тексты всех трех сообщений рассчитаны на то, чтобы не впускать сознание реци-пиента во внутренние (собственно диалогические) пласты сообще-ния. Тем самым они инициируют либо конформное, слепое согласие

реципиента с императивом, выраженным в тексте, либо «изобличаю-щую дешифровку» текста — спор с коммуникатором*.

Но это означает, что все три типа сообщений должны обладать низкой воздейственностью:они исключают диалогическое взаимопро-никновение сфер жизнедеятельности и сознания коммуникатора и реципиента и тем самым препятствуют внесению в сознание реципи-ента новых содержаний. Точнее, как и в случае сообщений, возлагаю-щих главную надежду на «ролевое наименование», все три рассмот-ренные нами вида сообщений должны обладать: (1) достаточно вы-соким сиюминутным (тактическим) и (2) низким долгосрочным (стратегическим) эффектом. Первое — верно, в этом нет сомнений: даже если реципиент не поддается непосредственному воздействию подобных сообщений, это стоит ему немалых усилий. Нетрудно убе-диться, что верно и второе: эффект «группового давления» фактичес-ки исчезает, как только наивный испытуемый оказывается вне груп-пы; для сохранения «имэджа» необходимы постоянные непрекраща-ющиеся усилия рекламных бюро, систематическое генерирование рекламных текстов; предложение Билла, поначалу вызвавшее было одобрение, по прошествии времени отвергается.

Средняя «смысловая дистанция» характеризует конформное сооб-щение: это случай неудавшегося авторитарного воздействия. В кон-формном сообщении текст прозрачен для действительных мотивов коммуникатора, они отчетливо проглядывают сквозь него, но не фор-мулируются явно. Голос реципиента проникает в «затекстовый» пласт сообщения и разрушает слово коммуникатора, поэтому воздействен-ность конформного сообщения близка к нулю. Очень точной иллюст-рацией сообщений конформного типа могут служить письма Макара Девушкина — в том осмыслении, которое дал им М.М. Бахтин. Голос героя «Бедных людей» как бы поминутно перебивается чужим голо-сом. Бахтин дает этому «перебою голосов» такое определение: «...в самосознание героя проникло чужое сознание о нем; чужое сознание и чужое слово вызывают специфические явления, определяющие те-матическое развитие самосознания, его изломы, лазейки, протесты, с одной стороны, и речь героя с ее акцентными перебоями, синтак-сическими изломами, повторениями, оговорками и растянутостью, с другой стороны». Слово (сознание, голос) коммуникатора не выдер-живает столкновения со словом (сознанием, голосом) реципиента, как бы разбивается об него. Симптомы этого «разбитого» конформного слова нетрудно заметить в речи лектора или оратора, вдруг обнару-жившего, что аудитория с нетерпением ждет конца выступления или что председательствующий собирается решительно напомнить ему о

* Ср. лаконичные разграничения спора и диалога, предложенные Ю.А. Шрей-дером: «В споре участники стремятся победить, в диалоге — понять друг друга... Спор отчуждает спорщиков, диалог устанавливает между ними человеческую связь».

 

регламенте... Речь ускоряется, становится «синтаксически изломан-ной», сбивчивой, в голосе появляется монотонная нота, как бы с трудом сдерживаемая попытка кого-то перекричать, возрастает чис-ло «пауз хезитации», оговорок, скороговорок и бесцельных лекси-ческих повторов. «Изломы» в идеационном пласте лекторского созна-ния можно наблюдать, например, в том случае, когда, отвечая на возражение своего слушателя, актуальное или воображаемое, лектор начинает двигаться «по касательной» к теме лекции, а затем уже не может (или не успевает) к ней вернуться. Излишняя забота об обо-сновании своих суждений, ведущая, в свою очередь, к речевым длин-нотам, растянутостям и, как следствие, все к тому же «изломанному синтаксису», представляет собой ведущую характеристику конформ-ного коммуникатора.

Самая короткая «смысловая дистанция» характеризует сообще-ние диалогического типа: коммуникатор раскрывает в тексте дей-ствительный мотив обращения к реципиенту и тем самым приглаша-ет его к диалогу, явному или имплицитному. Непосредственная, так-тическая воздейственность такого сообщения может быть низкой; однако его стратегический эффект должен быть достаточно высок.

В исследовании Д.Д. Мак-Клинтока апробировались две версии коммуникативного воздействия — «информационная» и «интерпре-тационная». Испытуемыми были американские студенты с явно вы-раженными антинегритянскими предрассудками. В информационной версии содержалось изобретательное и подкрепляемое фактами до-казательство равенства негров и белых. В интерпретационной версии, которая знакомила испытуемых с теорией Д. Каца и ее эмпирически-ми подтверждениями, освещалась «патодинамика» личности, веду-щая к развитию предубеждения; о неграх почти ничего не говори-лось.

Выяснилось, что вторая версия влияет сильнее, чем первая, но обнаруживает свое влияние не сразу, а недели через три. Кроме того (и это чрезвычайно важно), данные о превосходстве второй версии над первой были получены чуть ли не исключительно за счет низко-конформных испытуемых: действию информационной версии под-дались 29% из них, действию интерпретационной — 82% (для вы-сококонформных соответствующее различие — 67 и 73%).

Стереотипное объяснение, которое получают подобные резуль-таты в работах Д.Каца и его последователей, фактически сводится к следующему: «В целом наши результаты подтверждают теорию, со-гласно которой аффективно насыщенные установки легче уступают попыткам вызвать у испытуемого взгляд внутрь себя, нежели открыть ему глаза на объективную природу проблемы». Мы и здесь находим традиционную абсолютизацию интрасубъективного аспекта процес-сов коммуникативного воздействия. Между тем этот удачно найден-ный экспериментальный дизайн дает дорогу куда более убедитель-

ной интерпретации: вместо пропагандистского текста, состоящего из суждений и фактов, повторяемых с чужого голоса, психолог предъявляет испытуемому свою собственную проблему,вводит его в свою «кухню» — не скрывая при этом, конечно, и того факта, что он не разделяет его (испытуемого) расистских предубеждений. Тексту-альный смысл сближается с действительным мотивом профессиональ-ной деятельности коммуникатора. Испытуемый принимает приглаше-ние к диалогу — совершается передача предметного содержания из деятельности коммуникатора в деятельность реципиента. Этот про-цесс тем вероятнее, чем выше собственная способность реципиента к диалогу, иначе говоря, чем ниже его конформность.

Таким образом, истолкование смыслового восприятия как дви-жения сознания реципиента из области текстуальных смыслов в сфе-ру действительных мотивов коммуникатора, постигаемых в диалоге с последним, дает гипотетический ключ к проблеме воздейственности сообщения. С этой точки зрения наибольшей воздейственностью дол-жны обладать тексты, авторы которых стремятся к предельно откры-тому самовыражению, к посвящению читателя или слушателя в про-блемы, имеющие для них высокий личностный смысл. Это стремле-ние к самовыражению и есть «феномен интературы». Отсюда и высокая воздейственность по-настоящему художественного сообщения — про-изведения, в котором автору удалось выразить себя и тем самым об-легчить читателю диалог с собой.

Кроме того, построенная классификация смысловых структур со-общения объясняет, почему неопытные лекторы, пропагандисты, ораторы тяготеют к авторитарно-безличной стратегии монологичес-кого «вещания», к предъявлению заученных текстов и неумеренным апелляциям к авторитетным источникам: на пути из области «авто-ритарного вещания» к предъявлению заученных текстов и неумерен-ным апелляциям лежит «опасная зона» конформных сообщений с предполагаемой нулевой эффективностью. Начинающий коммуника-тор боится в ней задержаться, увязнуть, вследствие чего и избегает сокращения «смысловой дистанции».

Такова, на наш взгляд, та система отсчета, которая дает возмож-ность по-новому взглянуть на проблему смыслового восприятия, учесть интерсубъектный момент этого процесса.

Решающее влияние, оказываемое межличностным контактом коммуникатора и реципиента на восприятие сообщений и их воз-действенность, предъявляет особые требования к подготовке лек-торских кадров. В частности, оказывается недостаточным само по себе обучение лекторскому мастерству: обучить можно предъявле-нию текста, но как быть лектору с предъявлением самого себя, своей собственной личности? В свете сказанного акцент смещает-ся с обучения лекторскому мастерству на воспитание у лектора личностных качеств. <...>;

«... Никакого таланта нет, — читаем мы у Андрея Битова, — есть только человек». Нет «хороших» и «плохих» ораторов, лекторов, пе­дагогов: есть готовые к самораскрытию люди и не готовые к таково-му. Погоду в аудитории делает человек, пришедший в нее с богат-ством своих действительных мотивов и с готовностью сделать это бо-гатство предметом всеобщего диалога.

В.А. Лабунская

НЕВЕРБАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ: СТРУКТУРА И ФУНКЦИИ*

Известно, что мимика, жесты как элементы невербального пове-дения личности являются одной из первых визуальных, знаковых си-стем, усваиваемых в онтогенезе. Наиболее веским аргументом в пользу приоритета невербального языка над вербальным служат результаты, свидетельствующие об интернациональном характере основных ми-мических картин, поз, наборов жестов, а также данные о чертах жес-тикуляции и мимики, которые выступают генетическими признака-ми человека, например, врожденные способы выражения эмоций. Спонтанное невербальное поведение постепенно дополняется симво-лической мимикой, жестами, интонациями, позами, использование которых основано на культурном, групповом, ситуативном соглаше-нии и невозможно без предварительного обучения. Структура, содер-жание, форма невербального поведения, его актуализация обуслов-лены многовековой практикой общения.

В общении обязательно будет разворачиваться познание одной личности другой, будет проявляться и изменяться отношение, иметь место обращение друг к другу. Невербальное поведение партнеров одновременно выступает как условие познания их личности, возник-новения отношения, как своеобразная форма обращения друг к другу. Именно в общении ярко проявляется индикативно-регулятивная фун-кция невербального поведения личности.

Невербальное поведение вплетено во внутренний мир личности. Функция его не сводится к сопровождению ее переживаний. Невер-бальное поведение — это внешняя форма существования и проявле-ния психического мира личности. В связи с этим анализ структуры, содержания индивидуального невербального поведения — это еще один

* Лабунская В.А. Невербальное поведение (социально-перцептивный подход). Ростов: Изд-во Ростов, ун-та, 1986. С. 5—35.

из способов диагностики уровня развития личности как субъекта об-щения. Выделение общих элементов, компонентов невербального по-ведения, определение его функций позволяют создать культурно-спе-цифическую типологию невербального поведения.

Рассматривая известные классификации невербальных средств общения, нетрудно заметить, что в их основу положены основные атрибуты бытия, материи, всеобщие формы и способы ее существо-вания: движение, время, пространство. Какие бы невербальные сред-ства не выделялись, все они могут быть сведены к кинесическим (движения тела), пространственным (организация поведения, меж-личностного общения) и, наконец, к временным характеристикам взаимодействия. Сказанное имеет отношение и к паралингвистичес-кой, экстралингвистической подструктуре, которая включает дви-жения тела, изменения голоса, паузы и скорее отличается функция-ми, чем является оригинальной системой невербальных средств об-щения. То же самое можно сказать о прикосновениях. По своей сути, они представляют направленные движения тела, головы, руки, ко-торые с полным основанием можно включить в состав кинесической подструктуры.

В последнее время четко прослеживается тенденция включать в структуру невербальных средств общения, помимо указанных, сре-ду — окружающие социально-бытовые условия, обстановку, сово-купность людей, связанных общностью этих условий; объекты, ко-торые используются личностью для связей с окружающим миром: одежду, косметику, украшения и т.д. Возникает вопрос: могут ли все названные невербальные средства рассматриваться как элементы не-вербального поведения.

На наш взгляд, включение в невербальное поведение личности всех продуктов ее многообразной деятельности является расширен-ным его толкованием. Мы же понимаем под невербальным поведени-ем личности социально и биологически обусловленный способ орга-низации усвоенных индивидом невербальных средств общения, пре-образованных в индивидуальную, конкретно-чувственную форму действия и поступков. К элементам невербального поведения отно-сятся все движения тела, интонационные, ритмические, высотные характеристики голоса, его временная и пространственная организа-ция. Круг подструктур невербального поведения личности гораздо уже круга элементов, выполняющих роль невербальных коммуникаций или невербальных средств общения.

При рассмотрении связей и отношений между элементами и под-структурами невербального поведения мы исходили из его определе-ния, а также из того факта, что сам феномен «невербальное поведе-ние» рассматривается нами в контексте социальной перцепции, как личностное образование, наделенное когнитивно-регулятивной функ-цией.

В связи с этим в основу выделения подструктур невербального поведения положены основные характеристики невербальных средств (движение, пространство, время), а также системы их отражения и восприятия: оптическая, акустическая, тактильная, ольфакторная.

На рис. 1 представлены структуры невербального поведения, под-структуры и элементы, показана их взаимосвязь, что создает, по на-шему мнению, условия для анализа реального невербального поведе-ния, для определения функциональной специфики его подструктур.

Начнем рассмотрение невербального поведения с той подструк-туры, которая создает основное ее свойство — движение— и отража-ется с помощью оптической системы субъекта. Такой подструктурой невербального поведения является кинесика.

Под кинесикой принято понимать зрительно воспринимаемый диапазон движений, выполняющих экспрессивно-регулятивную фун-кцию в общении. Кинесика — это не только язык тела (жесты, мими-ка, позы, взгляд), но также манера одеваться, причесываться и т.д. К кинесике помимо выше названных движений относятся также та-кие, которые связаны с использованием предмета: хлопанье дверью, поскрипывание стулом, почерк. Как мы видим, кинесика — понятие, использующееся для обозначения различных движений человека, но чаще всего при изучении движений рук и лица. Многие исследователи в этом случае применяют следующие понятия: экспрессия, паралин-гвистика, выразительные движения. Экспрессия определяется как выразительное поведение человека. Все явления экспрессии подразде-ляются на следующие относительно самостоятельные области изуче-ния: выразительные движения и физиогномику.

Физиогномика — это экспрессия лица и фигуры человека, взятая безотносительно к выразительным движениям и обусловленная са-мим строением лица, черепа, туловища, конечностей.

Под выразительными движениями понимаются «широко разли-тые периферические изменения, охватывающие при эмоциях весь организм...

Захватывая систему мышц лица, всего тела, они проявляются в так называемых выразительных движениях, выражающихся в мимике (вы-разительные движения лица), пантомимике (выразительные движения всего тела) и «вокальной мимике» (выражение эмоций в интонации и тембре голоса)». Иногда все выразительные движения обозначаются тер-мином «жест». Так, Г. Гибш и М. Форверг пишут: «Под жестами следует понимать определенные более или менее отчетливо воспринимаемые и описываемые свойства общей моторики преимущественно поверхности тела (лица — мимика, всего тела — пантомимика, рук и кистей рук — жестикуляция)». Нетрудно заметить, что эти два определения имеют отношения к одному явлению — выразительным движениям человека, так как в них подчеркивается связь этих движений со скрытыми для внешнего наблюдения психологическими явлениями.

Польский психолог Я. Рейковский предлагает разделять такие ком-поненты невербального поведения, как эмоциональные действия и выразительные движения. К эмоциональным действиям он относит все те невербальные действия человека, которые вызваны эмоцией и направлены на то, чтобы эту эмоцию выразить и разрядить. Напри-мер, по мнению Я. Рейковского, в том случае, когда человек узнает о смерти своего родственника и начинает рыдать, падать — это вырази-тельные движения, в том случае, когда человек надевает траурную одежду, начинает причитать — он выполняет специфические эмоци-ональные действия. Эмоциональные действия выступают как форма мотивированного поведения и являются приобретенными. Тем самым подчеркивается конвенциальный характер эмоциональных действий в отличие от выразительных движений, являющихся формой непос-редственного выражения состояний человека.

Первоначально выразительные движения исследовались в психо-логии под рубрикой «экспрессивное поведение», в контексте эмоци-ональной сферы личности. Толчком послужила работа Ч. Дарвина «Вы-ражение эмоций у человека и животных». В настоящее время вырази-тельные движения исследуются в рамках социальной персональной перцепции, невербального поведения и невербальных коммуникаций. Отсюда многообразие существующих подходов к исследованию выра-зительных движений: паралингвистический, индикативный, комму-никативный и другие. Основные вопросы, которые ставят исследова-тели выразительных движений поведения, можно сформулировать следующим образом:

1. Какое происхождение имеют выразительные движения в онто-генетическом и филогенетическом плане?

2. Место выразительных движений в психомоторике человека и их функции?

3. Какие психологические явления соответствуют тем или иным выразительным движениям?

4. Какова ценность выразительных движений как средств диагнос-тики и коммуникаций?

5. Насколько возможно адекватное опознание психических свойств, состояний, процессов человека по его выразительному поведению в межличностном общении?

Еще в сороковые годы нашего столетия выдающийся советский психолог С.Л. Рубинштейн дал ответы на многие вопросы психологии выразительного поведения:

1. Природное и социальное, естественное и историческое в выра-зительном поведении, как и повсюду у человека, образуют одно не-разложимое единство. Это не просто внешнее пустое сопровождение эмоций, а внешняя форма существования и проявления.

2. Выразительные движения во внешнем раскрывают внутреннее, создают образ действующего лица.

3. Выразительные движения выражают не только уже сформиро-ванное переживание, но и сами могут его формировать.

4. Общественная фиксация форм и значений выразительного по-ведения создает возможность конвенциальных выразительных движе-ний.

5. Выразительные движения в известной степени замещают речь, они — средство сообщения и воздействия.

Высказанные С.Л. Рубинштейном положения о природе, содержа-нии и функциях выразительного поведения находят конкретное раз-витие в современных исследованиях как советских, так и зарубежных авторов.

Первый и самый главный вопрос психологии невербального по-ведения: «Каков диапазон психологических феноменов, связанных с выразительным поведением, что выражается с помощью выразитель-ных движений?» Ответ на этот вопрос выступает критерием деления всех исследований в области экспрессии поведения на две группы. Первая группа включает работы, в которых выразительное поведение понимается как индикатор внутренних, преимущественно эмоцио-нальных состояний субъекта. Такой подход к определению диапазона психологических феноменов характерен для тех областей психологии, где экспрессия рассматривается в соответствии с эмоциями — для эволюционной психологии, нейропсихологии, патопсихологии.

Наряду с этим направлением развивается физиогномический под-ход. Физиогномика претендует на определение свойств характера по чертам лица. Однако большинство ученых отрицают прямую зависи-мость между чертами лица и свойствами характера. В то же время нельзя игнорировать реальное существование многочисленных и разнород-ных явлений обыденного сознания, в которые входят и устойчивые психологические ассоциации, возникающие у большинства людей при восприятии человеческой внешности. Первые формы обобщения это-го опыта представлены в мифологической и религиозной форме со-знания, а также в искусстве. Например, кино в наши дни взяло на себя роль трансформатора массового физиогномического опыта. Но даже кинематограф все чаще стал обнаруживать сложность и драма-тичность соотношения лица и личности, внешнего и внутреннего. Действительно, связь признаков внешности с психологическим со-держанием личности образуется благодаря общению людей. Как в этом случае относиться к этим связям? Совершенно верно решает вопрос о связи внешности с психическим содержанием личности В.Н. Панфе-ров. Он пишет: «Ответ на вопрос о взаимосвязи объективных и субъек-тивных свойств человека нужно искать не только и не столько по линии связи психологических качеств личности с конституциональ-ными особенностями организма, сколько в рамках отношения «при-чинно-следственные взаимосвязи человека с миром вещей и людей — психологические качества личности». Иными словами, общение, со-

вместная деятельность людей формируют внешность человека. При-знаки внешности выступают как знаковая система психологического содержания. Таково диалектико-материалистическое понимание свя-зи внешности и личности.

В настоящее время в психологии экспрессивного поведения со-храняются эти два направления. Так, одна из ведущих ученых в этой области психологии Н. Фрийда предлагает разделить поведение на два вида: выражение, которое соответствует временному состоянию, и выражение, которое является общей характеристикой личности.

Вторым критерием в изучении выразительного поведения высту-пает вопрос диапазона средств выражения («Как выражается?»). Каж-дое средство экспрессии имеет самостоятельную традицию исследо-вания. Наиболее изученными являются мимика лица как средство выражения состояния и жесты как паралингвистические явления. Позы, движения корпуса как средства выражения внутренних психических состояний личности изучены слабо.

Предпочтение в изучении отдельных средств выражения обуслов-лено, во-первых, историческим развитием проблемы экспрессии в целом, во-вторых, общей теоретической позицией исследователя, в-третьих, относительной доступностью изучения одних средств вы-разительного поведения по сравнению с другими (например, мимику проще зафиксировать). В-четвертых, разветвленной системой явлений, в контексте которых рассматривается выразительное поведение и оп-ределяется его значимость. Такое акцентирование внимания на от-дельных средствах экспрессии и условиях их проявления не следует считать оптимальным, так как оно не отражает специфики экспрес-сии, а порождено факторами, которые перечислены выше.

Третьим критерием в изучении невербального поведения является вопрос функций выразительных движений в общении («Для чего выра-жается?»). С.Г. Геллерштейн и П.М. Якобсон считают, что выразитель-ные движения, проявляющиеся в общении при различных психических состояниях, служат внешним выражением этих состояний, а также от-ношений к тем или другим лицам, предметам или явлениям действи-тельности. Выразительные движения рассматриваются как индикаторы эмоциональных состояний и показатели многообразных отношений че-ловека к окружающему миру. Г. Гибш и М. Форверг указывают, что дей-ствия, выразительные движения, жесты и речь обладают прямыми воз-можностями управления социальной жизнью. Они также отмечают, что выразительные движения являются «отражением» определенных дина-мических процессов, «внешней стороной» этих процессов, индивиду-ально психической составной частью действия. Последнее, как извест-но, не только предметно, но и вместе с тем социально направлено. Отсюда выразительные движения приобретают коммуникативную фун-кцию. Г. Гибш и М. Форверг считают, что вовлечение выразительных движений в сферу социальных явлений приводит к возникновению у

них новых функций: формирование структуры аффекта и его нейтра-лизация путем конвенциализации выразительных движений.

Т. Шибутани к выразительному поведению относит любой вос-принимаемый звук или движение тела, которые служат показателем внутреннего состояния человека. Он считает, что «движения и звуки становятся жестами только в социальном контексте, когда они слу-жат показателями намерений человека и таким образом представляют другим какую-то основу для соответствующих реакций».

Т. Шибутани подразделяет выразительные движения, исходя из их социальной или биологической природы. В системе коммуникаций и личностных отношений им рассматриваются так называемые соци-альные выразительные движения, в системе эмоциональных состоя-ний человека — те выразительные движения, которые имеют биоло-гическую природу. В первом случае выразительные движения наделя-ются функциями установления согласия между общающимися, выработки общего отношения к ситуации, во втором случае — функ-цией выражения эмоционального состояния.

Т. Шибутани решает проблему соотношения конвенциальных и неконвенциальных выразительных движений, их функций, противо-поставляя одно другому. В методологическом плане это представляется недостаточно верным. Возникновение социальных функций вырази-тельных движений, их конвенциализация возможны прежде всего потому, что они выполняют функции диагностики и выражения оп-ределенных психических явлений.

Такая функция выразительных движений, как создание «образа действующего лица», особое значение имеет в контексте социальной перцепции. Здесь сложные психологические образования, динамично выражающиеся в поведении и внешнем облике человека, рассматри-ваются как сигнальный комплекс, информирующий другого человека о психических процессах и состояниях его партнера по общению. Каж-дый комплекс одновременно выполняет как осведомительную, так и регулятивную функции. Другими словами, выражение как индикатор, сигнал, воздействие, регулятор деятельности (в том числе и обще-ния) выступает как единое целое. Выразительные движения рассмат-риваются как носители самостоятельного сообщения в их познава-тельной и экспрессивной функциях. Благодаря характерной для них функции симптома (выражения), показателя внутреннего состояния живого существа (это отмечено в ряде определений выразительных движений и составляет предмет изучения в области эмоциональной сферы личности, патопсихологии, психодиагностики), в ситуации общения они одновременно являются знаком более высокой ступе-ни, осуществляют коммуникативную функцию и направляют действия партнеров.

Наряду с вышеназванными функциями, выразительное поведе-ние наделяется также функциями регуляции процесса возбуждения,

разрядки, облегчения. Остается актуальной такая функция экспрес-сии, как целенаправленное действие. Эта функция выражения выде-лена на основе положения Ч. Дарвина о выразительных движениях как рудиментах когда-то целесообразных действий, направленных на удов-летвор