Стрелецкий Владислав Олегович 10 страница

Из правой руки вылетела мощная яркая вспышка, осветив все пространство.

Я почти ослеп, но успел разглядеть, что Витек держал в ней.

В маленькой. В тонком кулачке, с выступающими вперед костяшками, как в куриной лапке было зажато маленькое зеркальце

- Делай, что, можешь, Владлен,… но, ОНА, должна остаться в стороне.

- Только одно… - еле слышно прошептал я, чувствуя, как меня пронизывает все поглощающий, неживой свет - Еще раз… еще раз ее увидеть…

 

 

Вокруг раздавалась тихое, будто электрическое потрескивание. Небо было темным-темным. Не было ни луны, ни звезд. Лишь изредка на небосклоне сверкали разбивающие на части мир ветвистые молнии. Они яркой вспышкой ударялись о высоченные, зеркальные черные скалы, разбивая их в пыль.

Молнии, как тогда, на крыше небоскреба. И скалы, как в черной пустыне…

Что это, гроза? Галлюцинации? Или просто зазеркалье настолько поглотило мою душу, что почти полностью слилось с реальным миром в моем сознании. Уподобив его себе?

Треск становился все сильнее. Он сливался с далеким рокотом грома и тихим шуршанием проминавшейся, тлевшей от каждого шага моих бесцветных ног бумажной земли. Я шел мимо нарисованных толстой черной кистью крестов. Средь корявых проволочных деревьев, перемежавшихся с плоскими пластинами памятников, объем которых выдавали лишь тонкие линии каркасов. Как неживой, нарисованный карандашом герой мрачных комиксов, по страницам альбома. Шел к невысокому, образовавшемуся днем раньше на этом иллюзионном погосте свежему кургану. Туда. Где на рыхлой, неутоптанной земле, посреди колючих венков и завядших цветов, обтянутая с угла черной лентой, стояла фотография той, что была моей жизнью.

Еще раз… увидеть ее еще только раз…

Я подошел к огражденному участку старинного кладбища, перешагнул через прерывистый контур невысокой оградки и, взяв в дрожащие, еле различимые во тьме неживые руки ее фотографию и опустился на колени. Земля подо мной хрустнула. В стороны полетели яркие, тут же затухающие красные искры.

София…

Я отложил в сторону рисованный портрет. Прислонил его к полустертой черной ограде и, с хрустом раскидав в сторону стоженные из тонких проволок колючие венки, начал горсть за горстью, руками раскапывать тяжелую, размокшую от влаги и потемневшую от сырости бумажную землю. Я не чувствовал ее холода. Не ощущал усталости в своих руках. Разве может что-нибудь чувствовать нарисованный чернилами бумажный герой?

Ничего. Все зависит от чувств того, кто его нарисовал, и кто его придумал. А кто придумал меня?

Я сам?

Возможно.

Возможно, я сам начал эту дурацкую историю. Возможно, сам сделал так, что в итоге, ее конец вместо самого автора, дописывает кто-то другой. Тот, кто занял его место, превратив самого автора в собственного персонажа и сделав придуманную им же историю его жизнью.

Я не мог увидеть того, кто продолжает переписывать конец Моей истории. Не мог увидеть того Художника, кто воплотил ее на картинках в жизнь.

Но почему…

Если меня выдумали… если превратили в нарисованного, если уподобили бездушной кукле, лишив мир вокруг и сознание - цвета, оставив только равнодушную плоскую реальность на страничке бумажного листа, и тусклые черно-белые мысли в голове…

Скажи, Художник…

Почем мне так больно!!?

Чем дольше, с остервенением я разрывал могилу, тем плотнее и суше, становилась она внутри. Хруст мятых листов постепенно уступал легкому шуршанию. Я сидел уже внизу. По краям могилы высились ссыпающиеся горы, будто перспектива тех далеких черных скал на горизонте, с которых осыпались вниз целые пласты, расколотые молнией. Жалкое их подобие.

Мне нужно двигаться дальше. Становилось все тяжелее, но, разве рисованные герои могут чувствовать тяжесть или усталость? Видимо до тех пор, пока я окончательно не превратился в собственное плоское изображение – да.

Пока я двигаюсь – да.

Ведь рисованный портрет на бумаге не может сойти с него.

Бумага постепенно начала ломаться. Я брал ее горстям и охапками, но она просто рассыпалась в руках. Становилась пеплом. С каждым разом все сложнее и сложнее. Чем становилась глубже разрытая могила, чем ближе я приближался к своей самой главной в жизни цели, тем упорнее приходилось выгребать этот пепел, вперемешку с растертым в пыль сверкающим камнем.

Ближе…. Я уже совсем близко.

Сквозь черный переливающийся плотный песок показался край белой оборки и черный бархат гроба.

Еще чуть-чуть.

Минут через десять я смог полностью освободить крышку от рассыпчатой смеси серого пепла и эбонитовой пыли. Смахнул с гроба и раскидал по краям могилы их остатки, я уставился на черный крест, на мягкой бархатной поверхности. Даже на темной, почти не имеющей оттенка серого материи, он казался чернее черного. Будто провал в бездну, глаз черной дыры. Отверстие бездонного колодца, выложенное в форме креста.

Он затягивал.

София… наконец-то. Ты здесь.

Я подцепил крышку и, кое-как, напрягшись, не без труда вытащил ее на край. Затем повернулся и осторожно присел на корточки, возле белой атласной обивки и, наконец, взглянул внутрь.

- София…

Она лежала, словно восковая кукла, не дыша и не двигаясь. На мертвенно белом, бескровном лице яркими черными линиями выделялись контуры ресниц, прикрыв собой такие любимые мной ясные глаза. Губы были бледными, почти не различимы в нарисованном Художником мире. Легкое, белое до колен, простое платье, с отточенными легкими кружевами высоким воротом и длинными манжетами. Она любил это платье. Оно вообще светло бежевое, но в здесь было просто белым. София была в нем похожа на старинную фарфоровую куклу. С длинными аккуратно причесанными волосами, и большими роскошными глазами, в которые играли дети знатных людей давно минувших столетий.

Она была такой… хрупкой.

Я погладил ее по голове и аккуратно, боясь сломать, как самый дорогой бриллиант на свете взял в ладони ее руку. Ладошка была такой же, как у ребенка. Как у маленького, ушедшего раньше времени, еще не успевшего, как следует пожить и вырасти ребенка.

Я перевернул руку и вздрогнул. На белой коже чернел темный, будто лопнувший от натяжений глубокий отвратительный порез.

- София…

Я почувствовал, как по нарисованным щекам текут слезы. Одна за другой.

Кап!

На тонкой светлой ткани образовалась черная клякса.

Кап! Кап-кап!

Поджав губы, я аккуратно завернул ткань. Порез был не один. Их было множество. Рваные, отвратительно зияющие дыры на тонкой, нежной коже…

Кап! Кап-кап!

Я положил тоненькую руку на место, передвинулся чуть ближе и, аккуратно, придерживая мотавшуюся из стороны в сторону безвольную голову, переложил Софию к себе на колени.

Она такая хрупкая…

Такая маленькая… как ребенок.

Черные слезы стекали с моего лица и падали на ее закрытые веки, очерченные бледным контуром губы, кружевной воротник, шею…

Я чуть замер. На левой, дальней от меня щеке, виднелся глубокий бесцветный порез.

Я провел по нему пальцем. Белая краска стерлась, обнажив зияющую рану. Она прерывалась на уровне угла челюсти и дальше только темным краешком выглядывала из-под воротника. Его пересекала грубая неоднородная серая линия.

Стежок.

Я чуть-чуть отодвинул край воротника.

Еще один стежок.

Я с силой рванул на себя верхнюю часть платья. Нежная ткань не выдержала и затрещала по швам. Волокна разошлись под пальцами. Убрав руку в сторону, я в немом ужасе уставился на ее обнаженное плечо.

Передняя его часть была полностью разрублена. Тяжесть руки тянула и отводила его назад, обнажая черную неяркую, с завернутыми вверх загнутыми краями какую-то заветревшуюся плоть с белыми проблесками очертаний плечевого сустава.

Поверх отвратительной, уродовавшей тело глубокой, будто разрезанной гигантским скальпелем раны, были наложены грубые толстые стежки. Рука была просто пришита к туловищу. Жесткие нитки входили в беззащитное тело, прошивая насквозь кожу, оставляя за собой большие вывернутые дырки.

Как неровно… София никогда не сделала бы так некрасиво. Она бы придумала что-нибудь… что-нибудь веселое. Что-нибудь, что смотрелось бы не так ужасно как этот грубый расходящийся шов на юном девичьем теле. У нее не было бы такого никогда. Такого отвратительного, не находившего ничего общего с нежным детским образом уродства.

Она бы обязательно придумала бы что-то другое… более подходящее для нее, чем просто заштопывани старым ржавым шилом.

«К каждому делу нужно подходить творчески…»

Например…

«…ведь даже на самом обычном дырявом носке можно вышить веселенький цветочек».

Кап!

Тяжелая черная клякса упала в зияющее пространство, прямо между швами.

Кап-кап!

Края широкой раны начали тлеть красным огоньками.

…например

Кап-кап-кап!

…взяла бы цветные нитки.

Рот скривился в безудержных рыданиях. Черные капли беспрерывным потоком потекли вниз, образуя прожжённые дыры. Я больше не мог сдерживать слез...

- Неет! – завыл я в голос, сложившись пополам и припав лицом к ее гадкой восковой коже. – Неет!!!

Слезы продолжали течь не останавливаясь.

Снизу раздавалось легкое потрескивание и щеке становилось все теплее. Я приподнял голову. Прожженные моими слезами дыры продолжали тлеть, охватывая все большую и большую поверхность и легким пеплом осыпаясь в пустоту. Ту, что скрывалась внутри тела.

Это тело не было Софией. Это была всего лишь бумажная кукла…

На фальшивой оболочке не осталось больше нетронутого тленом места. Последний красноватый огонек на секунду зажегся ярким красным светом. Это было так непривычно, после бесконечных черно-белых линий перед газами. Непривычно настолько, что резало сознание.

Раздался легкий хруст. Тело рассыпалось. Руки, державшие Софию, перестали ее чувствовать. От неожиданности, ладонь, державшая голову, дрогнула. Но пальцы схватили лишь серый невесомый пепел, плавно круживший у моих ног.

Софии больше не было…

- ХУДОЖНИК!!!

 

 

- Художник! – сотрясая сознание, громко выкрикнул я в черное бесцветное небо зазеркалья. – Художник, где ты, черт тебя возьми!!!

- Что ты сделал, художник! – орал я, в полном безумии. – Что?!!

- Это – сделал ты, - раздался тихий участливый голос.

Темные осыпающиеся стены разрытой могилы дрогнули и стали удаляться от меня, с треском расходиться в стороны. Пространство между ними и мной постепенно увеличивалось, комья земли с грохотом осыпались вниз и, не долетая до земли, растекались по поверхности стен, все сильнее и сильнее сливаясь с ними в одной плоскости, до однородной серой массы, до тех пор, пока не стали совершенно гладкими. В мир вернулись неяркие, какие-то матово-кремовые цвета. Даже не цвета, только намек на них. Не цвета, а всего лишь оттенки. Лишь для того, чтобы окружавшая меня обстановка седьмого этажа с огромным зеркалом напротив, казалась более привычной и достоверной. Да, это был тот же самый коридор, с которого все и началось. Я сидел посреди него, прямо на коленях, сжимая в руках рассыпавшийся от легкого прикосновения, как первый снег пепел, а передо мной, заслоняя собой вход в зазеркалье, казалось, над всем белым светом возвышалась черная фигура человека в просторном плаще с глубоким капюшоном, надвинутым на самое лицо, скрывая все его очертания…

- Художник…

Молча склонив голову на бок, в зеркальном отражении он наблюдал за моими жалкими рыданиями.

- она…

-Что?

- она… - сквозь слезы, горько произнес я. - … должна была остаться в стороне.

Художник молчал. Лишь почти не уловимым для глаз движением засунул руки в невидимые карманы.

- Почему так произошло, Художник, почему? – я с силой сжал кулаки и зубы. – Ведь я пожелал. Чтобы ты исчез. Ведь ты должен был это исполнить!

Так, скажи мне, почему?!! Почему ты коверкаешь и выворачиваешь наизнанку все то, что я говорю?!

Быстрая усмешка мелькнула в отражении.

- Я лишь исполняю то, что ты пожелал.

Слезы продолжали безостановочно катиться по лицу вниз. На руки, смачивая рассыпавшиеся остатки пепла. Сейчас они были обычными. Такими же прозрачными, как и у любого человека. Но, от того не менее горькими.

- Это… это все из-за меня…

Я опустил голову вниз. Слезы градом стукались о пол.

- Художник, - позвал я его после долгого молчания. – Что мне теперь делать?

Тишина. Только хищный серебристый блеск бездонного зеркала. Как опускающийся стальной занавес. Кулисы моей жизни, которая оказалась всего лишь спектаклем одного режиссера. И это был не я. Блестящая острая зеркальная гильотина, которая через минуту обрежет все оставшиеся ниточки, тонкой еле заметной паутиной все еще тянущиеся из реальности к безвольной пустой марионетке.

Ко мне.

Я был всего лишь живой куклой в опытных руках кукловода, живущего за счет своих творений. Еще шаг и я полностью потеряю душу. Она и так стала тоньше зеркала. Она уже не отделяет иллюзию от реальности, смешивая их в единое целое, в один калейдоскоп вымышленных и действительных событий. Скоро она совсем истончится и растает, как прозрачный весенний лед на пробуждающейся реке. Душу смоет неудержимый поток иллюзий. И тогда…

- Что мне делать, - тихо повторил я свой вопрос.

Зеркало потемнело, засасывая в себя краски.

- Загадать свое последнее желание, конечно.

Я прикрыл глаза. Я чувствовал, как вокруг меня начинает образовываться огромный смерч. Яркие вспышки молний одна за другой сверкали, ослепляя даже сквозь закрытые веки. Электрические разряды пронизывали каждую клеточку моего тела, играй на натянутых нервах, как на струнах рассохшейся от старости гитары, готовы лопнуть в любой момент.

Круговорот бури крутился все сильнее. Я не хотел открывать глаза, не хотел снова видеть то, что столько раз творилось с миром вокруг за эти последние дни. Казалось нескончаемые дни…

Я уже не боялся. Я просто не хотел снова этого делать.

- Нужно, - бесцветным голосом произнес художник. – Ведь она…

«… должна остаться в стороне».

Да, да, да… Я знал это. Я столько раз повторял про себя эту простую истину. Обещал сам себе, что, чтобы со мной не происходило, это и в коем случае не должно задеть Софию. Я так хотел этого… так старался это не допустить. Так хотел от всего избавиться… от всего того, что мне мешало. От этих глупых смертей, от безумных иллюзий, от художника... и я так хотел ее защитить, что сделал все наоборот. Просто перестарался. Хотел избавиться от всего ненужного и сразу, а в итоге – потерял самое дорогое и бесценное, что у меня было.

Софию.

Теперь она, рассеянная в прах, лежала на моих коленях легким серой пылью. Лишь только сильно постаравшись, еще можно было ощутить ладонями, что недавно держали ее, то тепло, которым она согревала меня все это время, что я знал ее. С тех пор, как очнулся от комы – на протяжении всей моей второй жизни… ведь я очнулся только благодаря ей. Теперь я это знал точно. Если бы не она – мне никогда бы не вернуться к жизни. Она, только она одна была всей моей жизнью. Она была реальностью… и мечтой. Одновременно.

Жаль, что я почувствовал это лишь тогда, когда моя мечта разбилась вдребезги вместе с ней.

Как и моя жизнь.

Той, что удерживала меня в этой реальности – больше не было. И ее не было по моей вине.

Что ж… пришло время отдать ей то, что она дала мне.

София вселила в меня новую жизнь, дав мне частичку своей души. Остаток моей души разбился вместе с тем смертоносным стеклом, павшим сверху. Именно тогда я умер окончательно. У меня уже нет своей души. Она зацепилась. Ее затянуло в зеркальный омут в тот момент, когда я в первый раз захотел изменить свою реальность. Она прочно зацепилась за те острые черные скалы в мертвой зеркальной пустыне, скрывающейся в клубах светящегося сиреневого тумана под черно-фиолетовым небом. Она попала в капкан, и теперь он захлопнулся. То тонкое, что осталось в моем теле, те тончайшие ниточки, тянувшиеся в такой далекий мир реальности, в котором я жил еще так недавно, то, что удерживало меня от безумия все это время – это была частичка ее жизни. Та, что она вдохнула в меня после аварии; благодаря которой я смог заново родиться и жить…

Пришло время отдать последнюю часть души – ее души - обратно. Ведь я уже, по сути, мертв.

«За неё не то, что убить – душу отдать не жалко…»

Да, Фил, ты как всегда оказался прав.

Ведь теперь…

- … у тебя нет выбора.

 

 

Я открыл глаза. Вокруг бушевала буря. Огромный вихрь черного торнадо, поднимая вверх целые пласты окружавших стен, скручивал пространство. Яркие вспышки молний крушили жалкие остатки высотного здания, сжигая их за одно мгновение и превращая в пепел. На маленькой нетронутой площадке остались только я, стоящее напротив темной зеркало и разделяющий нас человек. Тот, кто сотворил весь этот хаос. Человек в черном - тот кукловод, управлявший мной, как своей марионеткой. Повелитель иллюзий, что вогнал меня в плоский нарисованный мир. Тот, кто превратил живую душу в плоский карандашный набросок на истлевшем от времени листе бумаги.

Художник.

Упершись в пол дрожащими руками, я поднялся на подкашивающиеся ноги.

- Ты готов? - спросил он. – Ты готов в последний раз изменить свою реальность?

Я молча кивнул.

Зеркало изогнулось, серебристой волной прошлось из одного конца другой, на мгновение, в последний раз показав мне образ той, что была для меня всем…

- Готов.

Зеркало вновь потемнело, приобрело форму всасывающей воронки. Я чувствовал неживой холод, исходящий от нее, чувствовал, как меня буквально силой затягивает в этот смертельный водоворот. Все нарастающий гул скручиваемой в спираль черной воды внутри него заложил уши. Ураган сбивал с ног. Черная ослепительная молния ударила откуда-то сверху расколов маленький клочок пространства на части. Ее вспышка была настолько яркой, что мне пришлось зажмуриться.

Когда я открыл глаза, зеркало снова стало обычным. Художник исчез. От черной молнии не сталось и следа. Лишь темная, поглощающая свет глубокая трещина в полу, разделившая паривший в вихре урагана обломок коридора на две неравные части. На одной был я – на другой – лишь отражение.

«Кто я – человек или отражение?»

Я задавал себе этот вопрос, тогда, когда первый раз так же стоял перед зеркалом, погружаясь в него по локоть.

«Кто я? Человек или отражение? И что там, на другой стороне, в таинственном мире зазеркалья? Сделав шаг в ледяную бездну, куда я попаду? Окажусь ли я в плену отражения, или … наоборот: вырвусь на свободу…»

Кто я, человек или отражение?

А кто я сейчас?

Пропасть.

На одной стороне – я, на другой – лишь отражение

Я – лишь отражение.

Пришло время нам слиться.

- Иди, - раздался голос откуда-то с веху, но я не был в этом уверен. Голос художника мог звучать просто у меня в мозгу.

- Иди, - повтори он. – В последний раз, оставь все свои страхи и сомнения и войди в зазеркалье.

В зазеркалье….

«Сделав шаг, куда я попаду? Окажусь в плену отражения или… вырвусь на свободу?»

А, может, просто сольюсь с ним…

Ведь я – всего лишь отражение.

Я взглянул в глаза своему «отражению». Он смотрел прямо на меня, нагло улыбаясь. Я взмахнул рукой и откинул назад длинную челку. Он сделал то же самое. На левой стороне щеки не было никакого рваного шрама.

Он скрести на груди руки и, чуть выпрямив спину, нагло склонил голову на бок.

- Ну вот, Владлен, мы и встретились. Снова.

Я молчал.

- Пришло время. Ведь ты - всего лишь отражение.

Ты не вспомнил?

Я закрыл глаза.

Что? Что я должен был вспомнить?

Тишина. Мое подсознание ничего мне не подсказывала.

- Впрочем, это уже не важно.

«не важно…» повторил я про себя и посмотрел в лицо своему фальшивому двойнику.

«Ты всего лишь жалкая моя копия. Ты не настоящий. Это не я а ты мое отражение. Это я руковожу каждым твоим движением. Ты – всего лишь безвольная марионетка, зависящая от того, кто ею управляет»

«ты не настоящий… ты на самом деле только отражение…»

Да. Даже если и так - теперь это на самом деле уже не важно…

- Теперь, у тебя уже нет выбора. Пошли! Время пришло. Добро пожаловать домой.

Не подчиняясь мне, ноги пошли по направлению к зеркалу.

Огромная глубокая пропасть, разделявшая меня и отражение, становилась все ближе. Но кто из нас есть это отражение...?

Рука потянулась вперед. Двойник, не отрываясь, смотрел мне прямо в глаза.

Они такие же, как и у меня. Такие же, светло карие, почти желтые… но слишком жесткие, для настоящего моего отражения.

«Там внутри… ты видишь эту тьму? Тьму внутри твоих глаз»

Все, как в прошлый раз.

- Говорят глаза зеркало души, - протянул двойник

- Да… - тихо сказал я.

Отражение рассмеялось

- Тьма – это настоящая твоя сущность. Твое время настало. Отбрось все свои страхи и сомнения и вернись в нее.

Нога зависла над застилавшим зияющую пропасть туманом.

В последний раз.

«София…- пронеслось в голове. - Я так и не увидел тебя

В последний раз…»

Отражение, управляющее мной, сделало последний шаг на встречу…

Рука коснулась холодного омута. Ледяная поверхность дрогнула и через секунду тягучей водой обтекла мое тело, и тут же сомкнулась за спиной, пропуская в неживой нарисованный на клочке бумаги мир зазеркалья…

 

 

Посреди черной песчаной пустыни, расстилавшейся под беззвездным фиолетовым небом, было тихо. Лишь еле слышное шуршание пересыпавшегося под ногами человека в черном плаще переливавшегося огоньками темного песка. Он не спеша шел к возвышающимся прямо посреди бесконечного рассыпчатого моря огромным черным часам, высеченным из зеркальной гладкой скалы.

Подойдя вплотную, Художник остановился под нависающим над ним гигантским циферблатом и, облокотился на тусклую гладкую поверхность зеркального стекла, скрывавшего за собой громаду мрачного тяжелого маятника. Переведя дыхание, он посмотрел вверх, на мерцавшие в ночи черные остроконечные стрелки.

Каждый раз это дается ему все труднее и труднее. Чем глубже в отражение затягивает душу, тем сложнее удерживать ее в нем. Это отнимает слишком много сил.

Что ж… всегда приходиться чем-то жертвовать.

Нужно запустить время.

Он поднял руки, подцепил пальцами край стеклянной поверхности и с видимым усилием потянул его на себя. Отколотые неровные края впились в ладони. По рукам потекла кровь. Художник сжал зубы. Это всегда больно.

Дрожащие ноги уперлись в землю, покалено утонув в зыбучем песке. Мышцы готовы были лопнуть от напряжения. В глазах потемнело, а внутри черепа застучали тяжелые молотки. Капюшон упал с головы. Кровь, стекавшая по побелевшим от нечеловеческих усилий костяшкам пальцев, тоненьким ручейком закапала на песок. Раздалось шипений. Песчаные барханы, соприкоснувшись с темной кровью, на секунду вспыхивали яркими угольками, а затем превращались в шуршащий пепел.

Дверь потихоньку поддавалась. Еще одно усилие…

По поверхности прокатилась ослепительная вспышка, осветив н мгновенье темную пустыню. Скользкими от не перестававшей течь крови ладонями Художник оттолкнул в сторону тяжелую стеклянную створку. Наконец-то.

Перед Художником открылась бездонная черная пасть глубокой пещеры – невидимая дверь в другую реальность. Внутри матово блеснул огромный диск выпуклого маятника. Художник сложил одну руку в кулак и выжил на его поверхность ручеек крови. Не успев стечь вниз, она тут же впиталась в камень. Маятник сверкнул.

Наступая на острые камни, Художник сделал шаг внутрь и навалился на него всем телом. Огромная громадина бесшумно сдвинулась с места.

Раздался сильный треск и шум осыпающейся волны камней. Воздух сотряс сильнейший грохот. Приложив еще одно усилие, человек в черном длинном плаще отошел в сторону. Старинный механизм, существующий со времен мироздания, с того далекого дня, как во вселенной зародилась сама жизнь, породив за собой смерть, начал постепенно оживать.

Грохот камней все нарастал. С каждым новым ударом огромные пласты внутри пещеры рушились вниз. В воздух поднимались густые клубы стеклянной черной пыли. Со стороны песчаной пустыне подул сильный ветер, чуть не сбив Художника с ног. Тысячи песчинок полетели в сторону раскачивавшегося из стороны в сторону маятника, ударявшего о каменные своды. Но не дальше. Песчаная буря не проходила в самую глубь, будто натыкаясь на невидимую преграду. С дрогой стороны к ней слеталось множество бестелесных черных существ с белыми масками овалов вместо лиц. Переставляя беспалые руки, словно зловещие мимы, они летали вдоль невидимой поверхности, то растекаясь в широкое бесформенное прозрачное темное облако, то уплотняясь, становясь непроницаемым сгустком черного тумана с белым светящимся ликом.

Маятник раскачивался все сильнее, с каждым разом стирая в пыль все больше камня, перемешивая его с летящими навстречу порывами песка.

БОММ…

- Раз.

БОММ…БОММ…

От низкого протяжного звона мрачное пространство пещеры заходило ходуном. Художник чуть присел и прикрыл рукой голову.

БОММ…БОММ…БОММ…

- …. Четыре, пять, шесть, - тихо считал он.

БОММ…

В оглушительную какофонию ворвался резкий звук. Прозрачную поверхность невидимой преграды, отделявшую черню пустыню от безликих черных существ, покрыло сеткой крупных трещин. Существа по ту сторону заметались вдоль нее, как черные змеи.

БОММ… БОММ…

С каждым ударом часов невидимую стену покрывало все больше трещин. Они с немыслимой скоростью расползались по всей поверхности, искажали обзор, искривляя черных призраков, превращали все глубокое пространство пещеры в огромный калейдоскоп.

БОММ…

- … десять… - продолжал считать Художник.

БОММ…

- … одиннадцать….

Черные тени за растрескавшимся стеклом замерли, прилипнув к нему белым подобием лица. Бесформенные сгустки тел удлинились, вытянувшись в длинные капли, с прикрепленными к основанию масками. Концы тянуло глубоко в недра пещеры.

Перед последним ударом время замедлилось.

Огромный диск маятника на секунду завис высоко в воздухе. А затем плавно, набирая скорость начал падать вниз.

БОМММ….

- Двенадцать!

Вытянутые тела стрелой полетели к поверхности.

Раздался треск. Стекло на мгновение прогнулось, а затем разлетелось в пыль.

Черные создания вылетели прочь, и растворились в воздухе.

- Время пришло…

 

 

Александра мягко поцеловала меня в губы.

- Было так хорошо…

Она откинулась на соседнюю подушку и потянулась как сытая кошка. В тусклом свете заглядывающей в окошко луны ярким пятном выделялись медные волосы.

Мы лежали у меня в комнате, на разобранной кровати в полной темноте. По телу до самых кончиков пальцев приятно растекалось легкое онемение. Горячую кожу освежал легкий ветерок, влетавший в закрытое плотной сеткой окно.

- Я принесу чего-нибудь попить.

Она села, натянула на голое тело рубашку, в которой я ходил дома и, встряхнув волосами, пошла по направления к кухне.

-Аа-а…лександра...

- МЯЯУ!!!

Пронзительный визг резанул так, что я подскочил.

- Линда! Как ты меня напугала! - Александра наклонилась и тихонько шуганула кошку. Затем повернулась ко мне.

- Что ты?

Я в обалдении смотрел на нее. Рот приоткрылся, но я только покачал головой.

-Ничего…

- Ну, смотри, – она пожала плечами и, скрывшись на кухне, начала чем-то греметь.

Я упал на постель и тупо уставился на трещину под отошедшей плиткой, так похожую на устье текущей реки.

Судя по всему…

В бок неудобно упиралось что-то мягкое. Извернувшись, я выдернул из-под спины белую шелковую подушку с вышитым рыжим котярой.

Я жил с Александрой…??

Я медленно дотронулся ладонью до правой щеки. Не считая небольшой щетины, кожа на ней была гладкой и ровной. Я посмотрел глазами из стороны в сторону. Правый угол обзора просматривался также хорошо, как и левый. Глаз свободно двигался.

Что это такое? Не было никакой аварии? Не было зеркал, Художника и …

Софии?

Этого не может быть.

«…я часто думаю, что было бы, не попади ты в ту аварию, или не очнись в тот момент, когда я случайно зашла к тебе в палату… Мне кажется, вы с Сашей были бы вместе…»

Ведь без тебя я бы не очнулся, ведь так, София?

Значит, никакой аварии и не могло было быть. Если я сейчас жив, а мы с ней вместе…

Ты действительно осталась в стороне…

Я отложил в сторону подушку и снова сел.

Да, но ПОЧЕМУ я все еще жив…?

Александра вернулась в комнату, неся в одной руке бутылку, а в другой два глубоких бокала. Присев на край кровати, она протянула одинмне. Я автоматически взял его в руки.

- ты не хочешь, ничего мне сказать?

Я молча повернул голову в ее сторону, продолжая летать в своих мыслях. Если Софии больше не существовало… или кто-то сделал так, что мы с ней никогда не встречались в этой жизни…

Даже если так…

Здесь было что-то не то…

Александра продолжала выжидающе смотреть на меня.

- Влад? Ты меня слышишь?

- Конечно, - произнес я, не слыша собственного голоса.

Что-то не сходилось. Что-то очень сильно мешало воспринимать эту реальность как настоящую, как это было обычно, до этого момента.