Часть первая 2 страница. Сзади послышался топот.

- Ну, неужели, догнал!

Сзади послышался топот.

К нам подбежал Филлип Мальков, тот самый, который вместе с Софией наблюдал за первокурсниками. Ужасный клоун, жуткий бабник и вообще несносный тип. Мой одногруппник и по совместительству лучший друг.

- Фил, что с тобой?! У тебя растрёпанный вид!

Фил был ярким представителем творческой богемы. Выглядит всегда, будто только что приехал с какого-нибудь показа парижской недели моды. Или миланской? В общем, я не знаю, что этот интеллигент в модной одежде и очках забыл в такой дыре, как наш город, но даже здесь, среди странных субъектов, встречающихся на наших творческих факультетах, он выглядел не белой – зеленой вороной.

Но стильной.

Бежал Фил видимо долго, и сейчас стоял перед нами запыхавшийся. Запахнув отворот как-то странно скроенного двубортного пиджака, из-под которого выглядывал край красной клетчатой рубашки, он поправил жуткого вида оправу у себя на носу и обиженно воскликнул:

- Владлен, что за сарказм! Ниже нос, нельзя так издеваться над человеком.

- А как же первокурсники? – я насмешливо поднял брови.

- ты о чем?

Я реши не поддаваться на провокацию.

Фил немного отдышался и после добавил:

- Я просто ходил и смотрел, что они делают. Предложил одному чертить окружности не циркулем, а от руки, сказав, что наш преподаватель очень любит творческий полёт и ненавидит чёткость и точность. Ему нужна мягкость. – Он невинным взглядом посмотрел на меня. – Разве не так?

Я закатил глаза. Фил в своём репертуаре. Хорошо, что всех эвакуировали, а то бы бедному студенту точно не поздоровилось. Я знаю этого преподавателя. Он даже заготовки для чертежей и эскизы заставляет выводить по линейке.

- А вообще, Влад, не о том спрашиваешь. Тут вон, смотри-и! – он кивнул в сторону стоящей толпы. – Идёмте скорее, там, наверное, так горит!!

От нетерпения он подпрыгнул на месте. В голосе слышалось такое оживление, будто он только что зашёл в бутик, как раз в момент поступления новой коллекции.

- Нет, вы как хотите, - произнес он и снова побежал, на ходу крикнув: - Догоняйте!

- Идём скорее!

София вырвала у меня свою руку и бабочкой упорхнула вслед за Филом.

Я расстроился. Она не последовательна. Сначала меня за чертежи критикует, потом сама бежит на этот пожар смотреть, как на конец света. Ну куда он от неё убежит? Похоже, там действительно здорово жарит, и пара-тройка минут уже никакой роли не сыграют.

Люди стояли уже совсем близко. У многих в руках были фотоаппараты. Большинство снимало на камеры мобильных телефонов, не слишком комплексуя перед более удачливыми обладателями цифровиков. Они столпились в стороне от невидимого до сих пор мне входа и уставились вверх. Судя по этому - горела библиотека. Если так, то это…

- Это полный п…ец! – восхищённый голос Фила закончил мою мысль. – С ума сойти!

Завернув за угол, где немногим раньше скрылись Фил и София, я вышел к оцеплённому участку здания.

И замер, открыв рот.

Я был полностью согласен с Филом:

полный п.…ец.

Горело как в аду.

В глазах мелькнуло и потемнело. Хотя на улице была уже ночь, огонь неровным, каким- то рваным пляшущим светом освещал улицу на много метров вокруг, от очага пожара.

И не было холодно. Не смотря на зиму.

- Идем, Влад, не бойся.

Отец двинулся в сторону горящего здания. В толпу людей, больше похожую на взъерошенный муравейник. Туда, где погиб его брат, пытавшийся в одиночку расчистить хотя бы одну лестницу, чтобы у людей, находящихся на верхних этажах появилась надежда на спасение…

Отцу позвонили среди ночи и сообщили эту трагическую новость. Не говоря не слова, он быстро оделся и собрался уже выезжать, как увидел меня, выглядывающего из комнаты с круглыми от страха глазами.

Он взял меня с собой…

 

 

Дядя работал пожарным. Он часто жаловался на техническую оснащенность нашего города по факту противопожарной безопасности. «Не хватает средств, - говорил он. – Не хватает. А из-за этого машин, обмундирования, техники.… Из-за этого и происходят у нас такие казусы». «Какие?» - спрашивал я. «А такие. Вот загорится, к примеру швейная фабрика, или того хуже: лакокрасочный завод – все! Пиши, пропало: у нас элементарно машин не хватит, чтобы потушить пожар такой сложности. Так и будет гореть, пока одно пепелище не останется. А коли уж высотка какая вспыхнет, - он только махнул рукой. – Люди из окон выпрыгивать начнут, как птицы – даром, что не летают. Лестниц-то у нас для таких случаев только две на всю область…»

Это был как раз такой случай: горело областное здание ГОВД. Пятнадцать этажей. Лестниц не было: одна находилась на другом конце области, и, когда ее доставили, было уже поздно: все сгорело дотла.

А вторая была сломана…

 

 

Как потом объяснили отцу, дядька влез в окно третьего этажа – максимальная высота, на которую возможно было подняться с имеющейся на тот момент лестницей. Он расчистил от огня уже два пролета, как в соседнем помещении лопнула газовая труба.

От дядьки не осталось даже шлема…

А люди так и сгорели живьем. Половина из них разбились, падая из окон.

Мы прибыли на место катастрофы.

Картина была страшная: огонь очень быстро объял всё здание по площади и начал методично, не торопясь, поглощать его этаж за этажом, как голодное животное. Везде стояли пожарные и милицейские машины, кареты скорой помощи. То тут, то там мелькали люди в белых халатах и в штатском: несли пострадавших.

Почти голая женщина с красной, полопавшейся от высокой температуры кожей и дымящимися остатками волос на голове, прямо на землю положила мальчика, примерно моего возраста. Совсем маленького. Он не шевелился – был без сознания. Совсем лысый, волосы сгорели. Тело, где ещё остались не тронутые его участки, было чёрным от пепла и сажи, а всё остальное пузырилось от ожогов. На голом скальпе были видны прожженные огнём язвы. В тех местах, где ожог был действительно сильным, краснели, будто выгрызенные огромным животным рваные участки плоти с чёрными обуглившимися краями. Одежда висела лохмотьями, а в некоторых местах спеклась с телом.

То, что осталось от правой ноги, было похоже на обгорелую головёшку.

Женщина истерично визжала. Подбежали санитары и мальчика переложили на носилки. В тот момент, когда мы с отцом проходили мимо, санитары высоко подняли руки с носилками. Нога соскользнула вниз, и почерневшая культя оказалась прямо перед моим лицом. Сквозь обуглившиеся остатки мяса тускло блеснула кость; в нос пахнуло хорошо прожаренным бифштексом.

К горлу подступила тошнота, а ноги подкосились…

 

 

Я тряхнул головой. Затем огляделся:

На улице был день. Я по-прежнему стоял и смотрел на горящий университет.

Ничего страшного – пожар, как пожар.

Я перевел дыхание.

Над козырьком входа бушевало пламя. Окна были похожи на почерневшей крепости или бойницы средневекового замка, из которого вырывались огненные языки какого-нибудь чудовища, и с жадностью и аппетитным потрескиванием лизали закопченную кирпичную кладку. Казалось, что в нашем университете сидит огромный огнедышащий дракон и пытается выжечь или спалить его прямо изнутри и вырваться на свободу.

Дым так густо валил в небо, что, если придерживаться тем же сравнениям, было впечатление, что дракон сидит на кратере вулкана.

Как тогда, в моем детстве…

Так.

Спокойно, Владлен, спокойно. Это происходит сейчас. Именно сейчас в данную минуту.

А не двадцать лет назад.

Черт как же это ужасно…

Наверху что-то лопнуло и из одного окна, как из пушки вылетел залп пепла и стеклянных осколков. В толпе завизжали. Серый пепел, кружась, стал опускаться на головы стоящих людей. Дым из этого окна повалил столбом.

Жарило так, будто у дьявола, в преисподней устроили день открытых дверей.

Спокойно… нет причин для паники.

Чтобы отвлечься, я начал пересчитывать горящие окна.

Точно – библиотека. И актовый зал…

- Осторожней!

Почувствовав толчок, я завалился в сторону, не устоял на ногах и с треском приземлился в росшие тут же ветвистые кусты. Краем глаза я заметил, как Сонька, также, видимо не без посторонней помощи, пролетев по инерции несколько метров, слетела с бордюра и, вскинув руки, шмякнулась лицом прямо об асфальт.

- София!!!

С боку что-то сильно грохнулось, тренькнуло, и меня накрыло градом осколков. Не обращая ни на что внимания и извиваясь, как уж на сковородке, я пытался выбраться из цепких объятий кустарника.

Наконец-то!

Порядком исцарапавшись и чуть не выкалив себе веткой глаз, я всё-таки сумел перевернуться на живот, отпихнул ногой мешающийся ноутбук и напролом, прямо по трещавшим под моей тяжестью кустам, на четвереньках пополз к месту, где как сломанная кукла лежала София.

- Соня, Соня, Сонечка…

Я выполз на асфальт. В ладонь так сочно вошёл осколок стекла, что я застонал.

Пофигу.

Камешки под коленками методично пересчитывали нервы, которые, казалось, должны были вот-вот лопнуть.

Господи, только бы с ней ничего не случилось…

Кое-как, преодолев это бесконечное расстояние в пару метров и постарев лет на десять, я подполз к Софии и осторожно перевернул её на спину. Приподнял и погладил по щеке.

- Соня…

Лицо было в крови. Я посмотрел чуть ниже, на бледно-голубую жилку на тоненькой шейке.

Она не пульсировала.

Вокруг нас стал скапливаться народ. Слышались удивлённые возгласы, все что-то говорили…

Продравшись сквозь толпу и отпихнув не в меру любопытных студентов, около меня очутился Мальков.

- Влад, что случилось? Мы с Сонькой … э, - только заметил он – а она…

Плохо слушающимися руками, я осторожно, как сокровище, опустил её голову и попытался встать. Колени дрожали.

- С вами всё в порядке? – раздался участливый голос.

Я резко повернулся.

Передо мной стоял незнакомый парень и немного вопросительно заглядывал в лицо.

- Это… это вы нас толкнули?

Он кивнул.

- И её?! – сорвавшимся голосом крикнул я.

- Ну да…

В глазах потемнело. Я до боли сжал кулаки, даже не почувствовав, как осколки в ладонях впиваются ещё глубже. Меня трясло.

- Ты… ты, ты, ты, ты – от гнева я даже начал заикаться. – Ты убил её, ублюдок! – выпалил я.

- Кого, её? – брови незнакомца поползли вверх, а в чуть раскосых глазах мелькнула насмешка. – Я думал, наоборот – спас.

- Влад!

Я обернулся.

Она сидела на асфальте и аккуратно, рукой вытирала лицо.

Я кинулся к ней.

- Соня! Боже мой, Сонь, ты жива! Я так перепугался…

София растерянно посмотрела на меня.

- Да ты чего! – удивилась она. - Я просто оступилась. Руку вон потянула, – она потрясла левой рукой и болезненно сморщилась. – Больно конечно, но не смертельно.

- Но… ты глаза не открывала, - я оглядел её. – У тебя всё лицо в крови!

- Влад, - сочувственно протянула она. – Это твоя кровь! У тебя ладони… да ты посмотри на них!

И правда.

- Почему не шевелилась? – допытывался я.

- А что тут случилось? – пропустив мой вопрос мимо ушей, София обвела взглядом собравшихся.

- Вон… - я повернулся и хотел кивнуть на темноволосого парня.

- Извините, - он был уже тут и подавал Софии руку. – Я был рядом. Видимо от перепада температуры лопнуло стекло – летело прямо на вас, - он помог ей встать и теперь отряхивал её. – Не хотел, чтобы вы упали, но – другого выхода, по-моему, не было. – Он последний раз стряхнул рукой с ее плаща невидимую пыль, выпрямился и, наконец, посмотрел на нас. На меня – как показалось, насмешливо, затем на Софию. Ростом он был чуть повыше неё. – было бы не очень хорошо, если бы с вами что-нибудь случилось. Особенно если была возможность этого избежать

Я молчал.

- Извините, - он ещё раз обвёл глазами нашу компанию, чуть задержал взгляд на вытянувшемся лице Фила и снова обратился к Софии:

– Берегите себя.

Затем резко развернулся. Мне в глаза ударил лучик света, от висевшего на груди незнакомца зеркального медальона. На секунду я ослеп. Когда вновь вернулась способность видеть, незнакомец уже шёл в противоположном от нас направлении. Полы его не длинного плаща развивались как крылья, а за спиной на ремне болтался зеркальный фотоаппарат.

- Ну, ну, чего встали! – Фил первым пришёл в себя и начал разгонять толпившихся возле нас любопытных. – Всё! Все живы, здоровы. Давайте расходитесь!

- Фил, мы помочь хотели, - обиженно протянул студент из параллельного потока. – Не хочешь – не надо!

- Дим, вали! – Фил махнул на него рукой, как на надоедливую муху и развернулся ко мне и удивлённо спросил. – Чёрт возьми, Влад, ты слышал, что этот тип в черном сказал!? – его глаза за очками были широко распахнуты.

Я молча посмотрел в ту сторону, где совсем недавно стояли все мы. Там ваялись остатки разбитого вдребезги огромного оконного стекла. Мне стало нехорошо. Я опустил голову и огляделся: асфальт вокруг нас был усеян мельчайшими частицами зеркальной пыли.

- Нужно было хоть спасибо сказать, - растерянно пробормотал я, всё ещё глядя под ноги.

- Да ладно, успеем ещё! Ты вот что скажи. – Фил с озабоченным видом смотрел мне в глаза, когда я вопросительно поднял голову. – Ты его вообще когда-нибудь раньше здесь видел, а? Кто он?

Я пожал плечами.

- Понятия не имею.

- С фотиком, значит наш, - всё ещё недоумевал Фил. – Не, действительно. Кто такой?

- Это Рэм.

- Кто?! – одновременно воскликнули мы с Филом, как будто до этого репетировали всю жизнь.

Глаза у нас с ним полезли на лоб.

- Как? – добавил Мальков.

- Рэм, - повторила София. Она подошла к нам сзади и протянула мне сумку с ноутбуком. – Рэм Викторович. Держи Влад.

Фил в задумчивости поджал губы

- Интересное имя.

- Ага, - согласилась она. – В этом году откуда-то приехал, не знаю. Куратор наших первокурсников…

- Ваших? - опять влез Фил.

- Дизайнеров, - София нахмурилась. – Не перебивай, Фил! Курирует первокурсников, ведёт у них дизайн проект, а еще преподаёт историю фотографии.

- Че-еерт, - простонала я. – Так он ещё и преподаватель…

Фил заржал. Предатель…

- Да, - кивнула Сонька. - И интересный, между прочим. На лекциях не спишь. Побольше бы таких.

Фил ещё раз хохотнул.

- Думаю, Влад был бы в восторге!

- Да иди ты! – достал меня этот придурок.

Я отошёл в сторону и начал вытаскивать стекло из ладоней.

Фил подошёл ко мне и примиряюще похлопал по руке.

- Ладно, не обижайся... я понимаю,… ты за Соньку испугался?

Я кивнул.

- Правильно. Я бы тоже испугался. – Он кивнул и посмотрел в сторону стоящей чуть поодаль от нас девушке. Она широко раскрытыми глазами и смотрела на пылающий университет.

- … когда Рэм сказал, что это он толкнул её – я хотел его убить.

Фил серьезно посмотрел на меня.

- За неё не то, что убить – душу отдать не жалко…

Он замолчал. Затем вдруг спохватился и совсем другим тоном продолжил:

– Хорошо, что всё обошлось. А то, если честно, я не знаю, что лучше: быть нафаршированным разбитым стеклом, или проломить себе череп и потом всю оставшуюся жизнь после смерти соскребать свои мозги с асфальта.

… у этого парня было потрясающее чувство юмора.

 

 

2.

Это был самый лучший вечер. Даже если не все те события, предшествовавшие ему и произошедшие после – этот вечер все равно был бы для меня самым лучшим. Давно такого не помню, в последнее время был очень занят: восстановление в университете, подготовка к сессии, к защите диплома … Заказы, работа, в перерывах – нескончаемые больницы, консультации у психологов и психотерапевтов, снова заказы, работа… София тоже была завалена – второй курс очень сложный. А тут.… Казалось, кто-то свыше сжалился над нами и решил устроить маленький праздник - подарил этот вечер.

 

 

Через несколько часов, переодевшись и перекусив, мы совместными усилиями обработали мои ладони – и отправились в парк. Мы сидели на берегу реки, прямо в одежде и, склонившись друг к другу, просматривали отснятые фотографии.

София как всегда оказалась права: здесь было чудесно. Было ощущение, что из шумного, гудящего города ты попадаешь в какой-нибудь сказочный мир, где раскинувшись до горизонта, стоит волшебный лес с золотыми деревьями и мягким ковром из опавших листьев. Здесь было тихо и спокойно. Кое-где по тропинкам прогуливались молодые пары с колясками, бегала малышня, а на лавочках сидели пока еще беззаботные студенты – до ближайшей сессии оставалось два месяца.

В глубине парка тихо чирикали птички. Мы с Софией бегали между деревьев и дурачились как дети: гонялись друг за другом и смеялись. София нашла огромную кучу опавших листьев – настоящий стог! – и, хохоча, начала зарываться в нее с головой.

Потом долго отплевывалась от попавшей в рот листвы и вытряхивала из волос осеннюю шелуху. А, в отместку за то, что я фотографировал ее пятую точку, когда она изображала из себя крота, София, не смотря на мое отчаянное сопротивление, извернулась и умудрилась-таки засунуть за шиворот горсть мятой листвы. Брр-р! – она была мокрая! В ответ, я высыпал ей на голову целую охапку.

Мы устроили настоящий листопад местного масштаба!

Затем добрели до парка аттракционов и остановились у маленькой карусельки. Совместными усилиями раскрутили, и София с разбега запрыгнула на нее. Присела на треснувшую скамейку, раскинула руки в стороны и, откинув назад голову, счастливо засмеялась:

- Влад, я лечу, лечу!

Длинные волосы развевались на ветру, их кончики слегка касались земли, взметая вверх легкие облачка пыли. Еще пару раз, для порядка толкнув карусель, я отошел подальше и начал снимать.

 

 

София серьезно увлекалась фотографией. Камеру она везде носила с собой, не расставаясь с ней не на минуту. А сегодня прихватила даже два фотоаппарата: один цифровой, полупрофессиональный, тот самый, который я держал в руках, а второй – настоящий раритет! – старенький, выпущенный еще в советские времена, пленочный «зенит». Предмет ее особой гордости и мох насмешек. Не знаю, как этому старичку вообще удалось выжить в эру расцвета компьютерных технологий, но София в нем души не чаяла.

Я ни в коем случае не осуждаю эту страсть и не оспариваю фотографию, как искусство, но я не профессионал – любитель. Хотя достаточно хорошо разбираюсь в этом вопросе. Даже когда-то, еще в глубоком детстве ходил в фотокружок. Это было о-очень давно. Многое я подзабыл, но кое-какие навыки еще остались. Теперь с удовольствием применяю их на практике: в частности помогаю Софии управляться с технической частью ее любимого хобби – оборотной стороной медали этого искусства: проявка пленки и печать фотографий. Развожу для этого реактивы и вообще, слежу за тем, чтобы она не спалила квартиру и не взорвала весь дом к чертовой матери. Она это может.

С тех пор, как она приобрела этот древний аппарат, да и еще, в придачу к нему, откапала у отца в гараже среди старого, никому не нужного хлама, парочку объективов – она просто пропадала на фотосъемках.

Могла целыми днями ходить по каким-нибудь садикам, паркам. Очень любила бывать в старой части города, где еще сохранились образцы сталинской и дореволюционной архитектуры. Нравились ей маленькие, уютные дворики, с детскими песочницами и цветочными клумбами под окном. И наоборот – укромные уголки с разрисованными всякой оккультной атрибутикой стенами. Мрачные задворки, где собирались совсем уж сомнительные компании: готические секты, панк рокеры, металлисты… или, на худой конец, более привычные, но от этого не менее опасные бомжи.

Еще стройка. Стройка - это второй дом для фотографа.

В последние два пункта этого списка я предпочитал ходить вместе с ней – мало ли… Люди у нас разные бывает. Кто не обратит внимания: мимо пройдет. А иные и по голове чем-нибудь ударят - те же панки. Они ведь сумасшедшие. В лучшем случае – изобьют и отнимут камеру. А в худшем и убить могут.

 

 

Мы частенько, вдвоем с ней, ходим именно по таким злачным местам со стареньким «зенитом». А потом закрываемся в переоборудованную в фотолабораторию, путем вкручивания красной лампочки, Сонькину ванную, и печатаем фотографии.

Но это София. Я не такой. Не особо люблю всю эту древнюю рухлядь, отдавая предпочтение современной технике, благо на дворе уже вовсю идет двадцать первый век. Обращаться с ней проще, да и возможностей больше. Не вижу я никакой прелести в том, чтобы возиться с пленкой, когда можно при помощи цифровой съемки тут же просмотреть весь отснятый материал, а затем спокойненько, на компьютере удалить неудавшиеся кадры и отредактировать хорошие, чтобы они стали еще лучше. София говорит, что я техник до мозга костей. Ну что ж… видимо, я потому и стал архитектором, а не дизайнером, как она.

Но все же, видимо, какие-то зачатки творческой натуры во мне имеются. Было кое- что, что я любил в фотографии точно так же, как и София: это цвет.

Цвет – это все. Он сразу оживляет картинку, придает ей яркости и настроения. Цвет влияет на наше ощущение, мировосприятие, пробуждает в человеке те или иные чувства, эмоции. Красный – возбуждает; оранжевый – согревает, а желтый – успокаивает. Не даром, все психиатрические больницы, изнутри и снаружи красят в желтый цвет.

Я теперь хорошо разбираюсь в этом.

Белый цвет – нейтральный. Так же, как и черный. Но если белый ассоциируется со светом, с началом, с чистым белым листом, рождающим полет фантазии, и на котором можно написать все, что захочешь другими – цветными красками, то черный – это цвет мрака, хаоса. Конца всего. Он также дает простор для творчества, но, при этом, оставляет за собой четкость и лаконичность. Ничего лишнего.

Голубой и синий – цвета глубины и океана. Ясного неба и теплого моря. Они охлаждают и придают ясность мыслям.

Зеленый – цвет весны и свежести. А фиолетовый…

Фиолетовый – цвет тайны.

Весь спектр человеческого восприятия мира, человеческих возможностей зависит от цвета.

Цвет, в особенности, в сочетании с правильным светом, дает безграничные возможности для фотографии. По сути – это ее основа. Свет и цвет – именно в таком порядке.

Я очень люблю, когда много света, особенно естественного, дневного, и особенно сейчас – осенью. Такой свет бывает только раз в году. В этот короткий период, когда уже все пожелтело, но деревья еще не готовы сбросить с себя свой сказочный наряд. И стоят, ослепляя, золотом и наполняя сердца теплом.

Свет такой теплый! И так его много…

 

 

Я смотрел на Софию, которая кружилась на карусели. Подставив лицо теплым лучам осеннего солнца. Она улыбалась.

Свет такой теплый!

Волосы развивались по ветру, и, казалось, тоже покрылись позолотой.

Вообще, они у нее темно-русые. Длинные и прямые - видимо, поэтому казавшиеся какими-то холодными. Даже серебристыми. Они напоминали полотно: как шелк или атлас – эти ткани, даже если они и будут оранжевого, самого-самого теплого цвета – всегда будут казаться холодными.

Но сегодня, под стать окружающему пейзажу, даже они, казалось, приобрели терпкий, карамельный оттенок, и переливались на солнце красноватыми искорками.

… такой теплый! И так его много…

Было бы преступлением упускать такое, и я вовсю орудовал фотоаппаратом, сделав, наверное, сотни замечательных снимков.

 

 

София откинула носком валявшийся в песке камень и вытянула ноги.

- Жалко, что нельзя сразу посмотреть на фотографии. Нужно ждать вечера, когда окажешься дома, потом еще проявить пленку, увеличить. Напечатать… Жуть!

- Еще после ждать, когда они высохнут.

- Это точно, - разочарованно протянула София.

Я не утерпел и улыбнулся:

- Неужели, тебе так нравиться возиться с пленкой?

- Ты же знаешь, что да.

- Почему?

Она задумалась.

- … как объяснить? Это такое… немного редкое, уже даже экзотическое занятие для нашего времени…

- Экзотическое?

- Ну да, - София пожала плечами. - Мало кому доступное, и почти ненужное сейчас, и от этого не совсем понятное. Но, для тех, кто разбирается – это доставляет настоящее удовольствие.

- Это как жареные тараны в китайском ресторане, когда туда заходит европеец? – решил уточнить я.

- Блин, Влад! Ты что хочешь, испоганишь! - возмущенно воскликнула она.

Я удивился.

- Чем же я тараканов испоганил?

Сонька пихнула меня.

- Ладно, ладно, перестань! Все, молчу, – успокоил я ее, потирая ушибленные ребра. – У тебя слишком острые локти – не делай так больше.

- Так ты понял меня?

- Конечно! Вы – фотографы гурманы.

- Точно! – обрадовалась София.

- …создаете себе проблемы и получаете от этого экзотическое удовольствие. Мазохисты, – закончил я.

- Влад!

- Хорошо, хорошо – поднял я вверх руки, в знак капитуляции. - Давай, уже - рассказывай.

- Да что тут рассказывать, - она задумалась. – Это нужно самому понять… почувствовать. Пообещай, что не будешь смеяться?

Я пообещал.

Она какое-то время молча смотрела на горизонт, затем снова заговорила:

- Не знаю, как это точно объяснить – это что-то на самой границе ощущений. Пленка – она более живая, что ли… передает не только внешнюю красоту того, что попадает в кадр, но и саму атмосферу, настроение… теплоту какую-то. То, что ты испытываешь, глядя на объект в жизни. Когда снимаешь на пленку, кажется, что вкладываешь в работу частичку своей души. Ты уже не сможешь переснять, или отредактировать на компьютере.… У тебя есть только один шанс, одна попытка на один кадр, и ты можешь использовать только ее. Один миг – ни секундой раньше, ни секундой позже…

- Миг, между прошлым и будущим?

- Да, - кивнула она. – Именно. Миг, между прошлым и будущим, - она закрыла глаза, а через секунду снова распахнула их. Так широко, будто на горизонте появился корабль призрак. – Это и есть жизнь, Влад, настоящая! – она посмотрела на меня. – Ты понимаешь?!

- Ну,… пытаюсь, - честно признался я. – правда, не особо…

- Вот, смотри! – она вдруг резко вскочила на ноги, спугнув стайку прыгающих вдоль берега воробьев. – Сейчас все поймешь – держи скорее!

С этими словами она сняла с шеи кожаный ремешок, на котором болтался старенький «зенит», и протянула мне его. А сама, сопровождаемая возмущенным воробьиным чириканьем, побежала к росшим неподалеку от воды деревьям.

- Ты куда, Сонь!?

Она не ответила, побежала дальше – к одному из огромных лесных великанов; обняла его и прильнула щекой к коре.

- Смотри! - крикнула она мне. – Смотри в объектив!

- Ии…что дальше?

Она засмеялась.

- Тут нет инструкции, Влад! Просто смотри в объектив, в кадр и жди! Попробуй почувствовать, как он живет – его движение, жизнь.

Ты поймешь, когда надо остановиться!

Что ж, ладно…

Я поднес камеру к глазам и поймал Софию в кадр. Подошел чуть поближе: в этих фотоаппаратах даже «зума» не было. Навел резкость. Так… теперь композиция: чуть левее, чтобы не перегружать середину…. Ага! - вот так, замечательно. Свет…

- Голову, - я показал, как повернуть. – И чууть-чуть повыше!

Отлично! Три четверти – самое то. Пусть этот ракурс и считается банальным, но это классика.

А классика, как говорит Фил - всегда в моде.

Беспроигрышный вариант.

Со стороны реки подул легкий ветерок. Я смотрел в объектив, не отрываясь: с картинкой в нем творилось что-то невероятное…

Только что София просто стояла в кадре, а теперь…

Ресницы дрогнули. Волосы рассыпались по плечам и заструились водопадом, сверкая и переливаясь, как вода в роднике.

Картинка ожила: София находилась в кадре всей душой, она жила в нем.

Жизнь чувствовалась в каждом его уголке: в каждом листочке, в ней самой, в ее глазах. Они смотрели на горизонт, а в глубине отражалось небо…

У меня перехватило дыхание: я быстро нажал на кнопку – затвор тихонько щелкнул.

Я перемотал пленку и еще раз посмотрел на то, что только что наблюдал в объектив фотокамеры: волосы легли ровным покрывалом; порыв внезапно налетевшего ветра стих, унеся с собой волшебство, оживившее целый маленький мирок на одном кадре фотопленки.

Сказка закончилась.

Вокруг тихо шелестели деревья. На берег забегали низкие, гладкие волны и, с тихим плеском ударяясь о камни, отступали обратно. Над головой чирикнула птичка, зигзагами пролетела несколько метров и скрылась в листве. На душе было тепло и спокойно.

Ко мне, спотыкаясь о корни деревьев, подбежала София. Глаза светились, а сама она улыбалась.

- Ну как? У тебя получилось, да? Тебе понравилось?!

У нее была веселая привычка задавать вопросы один за другим, не дожидаясь на них ответа.

Я наклонился и обнял ее.

- Да, - только и сказал я.

- Теперь ты понимаешь, что я имела в виду?

Я зарылся лицом в ее волосы и уткнулся в шею. Под кожей размеренно пульсировал маленький сосудик, молоточком отдавая мне в щеку. Все нормально. Просто показалось.

Чтобы прогнать неприятные воспоминания, я глубоко вдохнул и закрыл глаза. От волос легко и как то по-домашнему пахло ванилью. И еще чем-то… чем-то сладким и вкусным. Чем-то…

- Ты мыла голову молочным шоколадом?

Она рассмеялась: весело и беззаботно.