Алло, оператор!

 

На следующее утро, откашляв свои положенные тридцать-сорок минут, Освальд закурил, снял трубку и набрал указанный в брошюре номер.

– Прошу прощения, сэр, такого номера не существует. Вы уверены, что правильно его набрали?

– Абсолютно уверен. Я на него смотрю сейчас.

– Куда вы пытаетесь дозвониться, какой код района?

– Вот уж не знаю. Отель «На опушке», Затерянный Ручей, округ Болдуин, Алабама.

– Соединяю со справочной по району.

– К вашим услугам, – отозвалась немного погодя другая телефонистка.

– Будьте любезны, соедините меня с отелем «На опушке».

– Минуточку, сэр. Сейчас поищу. – Эта телефонистка говорила с таким густым южным акцентом, что можно было подумать, она издевается. – Извините, но у нас в справочнике нет никакой гостиницы «На опушке», округ Болдуин.

– О… Ладно, а вы сами где находитесь?

– В городе Мобил.

– Это что, в Алабаме?

– Да, сэр.

– Вы когда-нибудь слышали о местечке, именуемом Затерянный Ручей?

– Нет, сэр, никогда.

– А в вашем справочнике есть хоть какой-нибудь номер оттуда?

– Минуточку. Уже ищу… Есть телефон зала приемов в Затерянном Ручье и телефон тамошней почты. Вас соединить с каким-нибудь из этих номеров?

– Давайте попробуем зал приемов. Может, там мне смогут помочь.

 

Минут за пять до этого миссис Френсис Клевердон, симпатичная сдобная дама с белыми, мягкими, словно пух, волосами, и ее младшая сестра Милдред вошли в зал приемов с тыльной стороны через кухню. На улице было 72 градуса по Фаренгейту,^[6] жара и духота в зале стояли невыносимые, и женщины открыли все окна и включили потолочные вентиляторы. Была первая суббота месяца. Сегодня вечером состоится ежемесячное собрание членов Ассоциации местных жителей и совместный ужин «что бог послал».^[7] Прихватив угощение, сестры прибыли пораньше, чтобы подготовить все как полагается. Френсис внесла два прикрытых колпаками блюда, одно с бобовой запеканкой, второе с макаронами с сыром, а также кое-что на десерт.

Милдред, которая нажарила цыплят и приготовила свиное жаркое, подходить к телефону не стала. Возвратившейся от машины Френсис она сказала:

– Не отвечай. Это наверняка мисс Альма, как начнет трещать, не остановится.

Сестры успели принести из машины два торта и три ореховых пирога, а телефон все звонил.

– Она так просто не сдастся, – сказала Френсис и сняла трубку за секунду до того, как Освальд совсем уже собрался разъединиться.

– Алло?

– Алло! – обрадовался Освальд.

– Алло? – повторила Френсис.

– С кем я говорю?

– Это Френсис. А вы кто?

Тот же густой южный акцент, что и у телефонистки.

– Это Освальд Кэмпбелл. Не могли бы вы мне подсказать номер телефона гостиницы?

– Мистер Кэмпбелл, вы попали в зал приемов для местных жителей.

– Я знаю. Нас соединила телефонистка.

– Телефонистка? А вы откуда говорите?

– Из Чикаго.

– О боже!

– Может, вы случайно знаете телефон отеля «На опушке»? А может, это и не отель, а что-то вроде пансиона. Он в ваших краях.

– Отель «На опушке»?

– Вы о нем слышали?

– Слышать-то слышала… только этого отеля больше нет.

– Закрылся?

– Да нет. Сгорел.

– Когда?

– Минуточку. Моя сестра должна знать. Милдред, когда старая гостиница сгорела?

Казалось, вопрос позабавил Милдред.

– Где-то в 1911-м. А что?

– Мистер Кэмпбелл, это произошло в 1911 году.

– В одиннадцатом году? Вы шутите!

– Нет, совсем нет, говорят, здание сгорело дотла за один час.

– О… ну… А может, вы тогда подскажете, в какой другой гостинице я мог бы остановиться?

– Здесь?

– Ну да.

– Тут нет ни одной гостиницы.

– Ох.

– То есть когда-то они были, но сейчас нет. А как вы там у себя в Чикаго узнали про наш отель «На опушке»?

– Мой врач дал мне рекламную брошюрку, только она, видать, порядком устарела. Но все равно спасибо.

– Погодите-ка секундочку, мистер Кэмпбелл. Милдред, закрой дверь, а то мухи налетят! Прошу прощения, мистер Кэмпбелл. Вы ищете что-то конкретное?

– Мне просто надо провести пару зимних месяцев в теплых краях. У меня легкие не в порядке.

– Бедный мой. Плохо это.

– Доктор сказал, мне следует побыстрее убраться из Чикаго.

– Я так вас понимаю. У вас там наверняка жуткий холод.

– Да уж.

Освальду не хотелось обрывать разговор, но пора было закругляться. И так это обойдется ему в целое состояние.

А миссис Клевердон не умолкала:

– У нас-то жарища. Нам пришлось открыть все окна и включить вентиляторы. Ой, простите, мистер Кэмпбелл. Я только дверь прикрою…

Он ждал, слушая, как из трубки несется приглушенный птичий щебет, – «птичек звонкие трели», как написала эта… как ее там… Диана Беркли. Придется теперь платить за эти трели.

– Я здесь, мистер Кэмпбелл, – вернулась к аппарату Френсис. – Вам нужен приют для вас с женой или для вас одного?

– Только для меня.

– Вы уже звонили в другие места?

– Нет. Я начал с вас – уж очень все показалось красиво. В любом случае спасибо.

– Еще минуточку, мистер Кэмпбелл. Дайте мне ваш номер. Погляжу, вдруг удастся что-нибудь подыскать.

Свой телефон Освальд сообщил, только чтобы отвязаться. Что за безумное местечко. Им звонит совершеннейший незнакомец, так они готовы заболтать его до смерти.

 

Расставив на столах цветы, Милдред вернулась в кухню.

– С кем это ты так долго?

– Одному чикагскому бедняге с больными легкими нужно где-то остановиться на зиму. Доктор дал ему брошюру про старую гостиницу, и он думал, что найдет там кров. – Френсис вытащила огромный кофейник. – И с чего это она, интересно, взяла и сгорела?

– Говорили, все крысы и спички.

– О господи. – Френсис откупорила большую банку с кофе. – Крысы могут сгрызть что угодно. Но чтобы пожар устроить!

 

На следующий день, часов около трех, Освальд совсем уже собрался опять взяться за Флориду, когда зазвонил телефон.

– Алло?

– Мистер Кэмпбелл, это Френсис Клевердон из Алабамы, вы вчера со мной беседовали, помните?

– Конечно, помню.

– Вы уже подыскали для себя подходящее местечко?

– Нет, еще нет. То, что предлагают, мне не по карману.

– Понятно. Если вы еще не передумали насчет наших мест, я вам тут кое-что нашла. По соседству со мной живет замечательная дама, она была бы рада вас принять на любой срок.

– Ух ты, – произнес Освальд. – И как вы думаете, сколько она с меня попросит?

– По ее словам, пятьдесят долларов в неделю ее вполне устроит, если вам это не обременительно. И конечно, сюда включено все питание. Это не слишком дорого?

Сложив свою шестисотдолларовую месячную пенсию и крошечное военное пособие, Освальд решил, что цена его устроит. Куда бы он ни звонил во Флориде, везде просили в два, а то и в три раза больше.

– Не слишком, и звучит очень привлекательно. Когда мне можно приехать?

– Бетти говорит, приезжайте в любое удобное для вас время, но чем скорее, тем лучше. Уж так хорошо на речке сейчас. Только, мистер Кэмпбелл, хочу вас предупредить, прежде чем вы примете решение. У нас тут крошечное селение, продуктовая лавка и почта, но зато тишь да благодать, и теплынь, уж это я вам гарантирую.

– Звучит заманчиво, – соврал Освальд. Конечно же, он так не считал, но вот цена… Следовало соглашаться, пока они там не передумали.

– Вот и замечательно. Позвоните мне, когда будете выезжать, вас кто-нибудь встретит.

– Договорились.

– И вот еще что, мистер Кэмпбелл, просто чтобы вы были в курсе. Мы здесь люди дружелюбные и доброжелательные, и соседи из нас хорошие, всегда придем на помощь. Надо только нас позвать. А вообще-то мы не любители совать нос не в свое дело.

 

Френсис говорила правду. Жители Затерянного Ручья предпочитали заниматься своими делами. Правда, несмотря ни на что, в душе Френсис оставалась оптимисткой с романтической жилкой. Появление нового мужчины в населенном пункте, где в наличии четыре вдовы и три одинокие женщины, неизбежно вызывало у всех определенный интерес. Одной из трех незамужних была ее сестра Милдред. Сама-то Френсис была вдовой, но в гонку включаться не торопилась. После двадцати семи лет счастливого брака ей вполне хватало и воспоминаний о пережитом, а вот в отношении других дам… почему бы и не подтолкнуть судьбу в нужном направлении? Тем более Френсис была пресвитерианкой и верила в предопределение. К тому же мистер Кэмпбелл позвонил в первую субботу месяца, единственный день, когда в зале приемов кто-то есть, и это вам не простое совпадение. Вот будет здорово, если гость обернется чьим-нибудь рыцарем-поклонником в сверкающих доспехах! Из местных мужчин в расчет стоило принимать одного только Роя Гриммитта, владельца продуктовой лавки. Правда, ему всего тридцать восемь, для большинства дам слишком молод. Да и вообще после всего, что с ним стряслось, он, похоже, останется вечным холостяком. А жалко. Такой красивый, да еще и добряк. Хотя Френсис очень хорошо его понимала, получше, чем некоторые. Что все прочие чувства перед настоящей любовью!

 

Лавка

 

Добродушного гиганта Роя Гриммитта, державшего продовольственную лавку в Затерянном Ручье, любили все. Он был из тех немногих, если не считать креолов с противоположного берега реки, чьи семьи поселились здесь еще в начале восемнадцатого века, кто родился и вырос в этих местах. Лавка досталась Рою в наследство от дяди, который хозяйничал в ней почти пятьдесят лет. На большой рекламной жестянке кока-колы, выставленной перед кирпичным зданием, незатейливо значилось: «СЪЕСТНЫЕ ПРИПАСЫ ГРИММИТТА», однако это был не просто магазинчик. Это был ориентир. Если бы не лавка на углу, большинство людей преспокойно проезжали бы мимо, не подозревая, что на берегах реки укрылся городок. Для шестидесяти-семидесяти его обитателей лавка была местом, где они отоваривались и обменивались новостями, добрыми и дурными, а для рыбаков – еще и своеобразным привалом, где они не только покупали снасти и наживку, но и всласть похвалялись уловом – все, за исключением Клода Андервуда, лучшего рыбака, который никогда и словечком не обмолвился, сколько поймал и где. Перед лавкой – две бензоколонки, внутреннее убранство – самое простецкое: деревянные полы и мясной прилавок в глубине. Из украшений только чучела рыб, промысловых птиц, головы оленей по стенам да рыжая лиса на полке. Один из креолов, Джулиан Лапонд, – единственный чучельник в округе – когда-то дружил с дядюшкой Роя, частенько резался с ним в покер. Товар в лавке продавался в основном местный. Рой закупал мясо у охотников и не знал недостатка в свежих креветках, крабах и устрицах из залива, а также в рыбе из реки. Молоко, птицу, фрукты и овощи Рой получал с близлежащих ферм. Поскольку его магазинчик на всю округу один-единственный, он торговал не только продуктами и бензином. Ассортимент товаров был обширный – от рабочих рукавиц, грабель, лопат и мотыг до резиновых сапог. Дети обожали бывать у Роя – у него не переводились конфеты на любой вкус, картофельные чипсы и мороженое, а у входной двери стоял громадный холодильник с напитками. Внутри – чего душа пожелает: «Оранж Краш», рутбир,^[8] «Грапетт», «Доктор Пеппер» и «Эр-Си кола». Что ни попроси, у Роя все непременно найдется. Но имелось в магазинчике Роя еще то, чего не могла предложить ни одна другая лавка на свете.

 

Лет пять тому назад, вскоре после Рождества, Рой услышал, как где-то позади дома хлопает духовое ружье. В том году два мальчишки из семейства, живущего за лесом, получили в полное свое распоряжение пневматическое ружье и принялись пулять по всему, что попадалось на глаза. Рой сам был охотник и рыбак, но ведь эти мерзкие маленькие голодранцы подстрелят зверюшку и бросят умирать. А такое Рой ненавидел и потому выскочил на улицу через заднюю дверь с криком: «Эй, пацанье, а ну-ка хватит!» Мальчишки мигом драпанули в лес, а на земле остался трепыхаться комочек перьев. Рой подобрал маленький комочек. Это был птенец.

– Вот ублюдки.

Серо-коричневый птенчик был такой крошечный – и не разобрать, что за птица. Может, воробей, а может, пересмешник или крапивник. Рою уже доводилось подбирать за мальчишками убитых или подраненных птиц, но эта пичуга была совсем уж крошечной – пожалуй, и летать-то еще не научилась. Он знал, что бедолагу не спасти, но все-таки отнес птичку в лавку, положил в старый носок, а носок в коробку и поставил в теплое темное место в своем кабинете, чтобы какому-нибудь ястребу, филину или иному хищнику не вздумалось вдруг полакомиться. Пусть несчастный хоть умрет спокойно. А что еще Рой мог для него сделать?

Дети в округе жили вполне милые, и Рой находился с ними в прекрасных отношениях, но эти двое новеньких оказались настоящей шпаной. Никто не знал, кто они такие и откуда. Рассказывали, что семейство поселилось за лесом в старом ветхом трейлере. Родителей Рой не встречал, но однажды увидел, как мальчишки швыряются камнями в собаку, и все про них понял. А сегодняшнее происшествие было и вовсе из ряда вон. Любой, у кого поднялась рука стрелять в птенца, заслуживал хорошей оплеухи. Если бы хулиганы попались Рою в руки, он бы им всыпал по первое число.

На следующее утро Рой и не вспомнил бы о птичке, если бы из коробки не донеслось чириканье. Он вытащил из коробки носок, и птенец буквально выпрыгнул наружу – с разинутым клювом, живехонький и явно оголодавший.

– Ах ты ж, проклятый подстреленыш, – поразился Рой.

Он понятия не имел, что делать. Подранков он подбирал и прежде, но впервые квартирант пережил ночь – и вон какой оказался бодрый и непоседливый. Рой снял телефонную трубку и позвонил приятелю ветеринару в Лиллиан – маленький городок в десяти милях.

– Привет, Боб, у меня тут птенец, его, похоже, подстрелили.

Приятель удивления не выказал.

– Опять детки с духовым ружьем?

 

– Ага.

– Что за птица?

– Не знаю. – Рой оглядел пташку. – Он такой страшненький… смахивает на пастушка. Оперение серо-коричневое. Может, воробей, или пересмешник, или… Не знаю, что он за птица, но голодный. Мне его покормить?

– Покорми, если уж тебе так хочется.

– И что ему дать?

– Что мама дает – червячков, жучков. В общем, свежего мясца. – Боб засмеялся. – Ведь ты, Рой, теперь ему мама.

– Здорово, только этого мне и не хватало.

– И вот что, Рой…

– Ну?

– Если серьезно, он вряд ли выживет, но если ты хочешь выходить его, то нужно извлечь пульки. Если не вытащить, иначе точно умрет.

Рой взял птенца в руки, растопырил ему крылья и принялся тщательно осматривать, поражаясь силе, с какой тот старался вырваться. Ранки обнаружились под правым крылом ближе к грудке. Рой отыскал пинцет, раздвинул перья и одну за другой извлек пульки из тельца отчаянно пищащей и дергающейся птахи.

– Прости, приятель. Знаю, больно, но никуда не денешься.

Рой промыл ранки спиртом, посадил малыша обратно в носок, отправился в секцию наживки, извлек из контейнера большого дождевого червя и несколько личинок, покромсал их на кусочки бритвенным лезвием и подал птичке завтрак. Птенец жадно проглотил угощение и попросил добавки.

Подранка Рой поселил у себя в кабинете – а то еще прознают, что он из рук кормит пичугу три раза в день и два раза ночью. Приятели его точно засмеют, В детине шесть футов и два дюйма, а он с птахой возится.

Дни летели, и Рой старался не слишком привязываться к питомцу. Он знал, какие птенцы нежные и как нелегко их выходить. Каждое утро он, почти ожидая, что обнаружит малыша мертвым, открывал дверь лавки, слышал бодрое чириканье и сердце его наполнялось радостью и гордостью за маленькую птичку. Он сроду не видел, чтобы так цеплялись за жизнь, но по-прежнему помалкивал. «Буду его кормить, – думал Рой, – а там видно будет. Научится летать – покажу людям».

Так прошло несколько недель. Птенчик окреп, набрался сил и очень скоро принялся скакать по всему кабинету, растопыривая крылья, только взлететь у него никак не получалось. Рой заметил, что при попытках подняться в воздух он как-то заваливался на правую сторону. Рой заволновался, посадил питомца в обувную коробку и повез к Бобу.

Ветеринар осмотрел пичугу и сказал:

– Крыло сильно повреждено, Рой. Он никогда не сможет нормально летать и на воле наверняка погибнет. Скорее всего, нам придется пойти до конца и усыпить его.

Рою словно под дых двинули.

– Ты полагаешь? – спросил он, стараясь скрыть огорчение.

– Ну разумеется. Не годится держать дикую птицу взаперти. Очень жестоко, на самом деле.

– Пожалуй, ты прав. Я думал, он выкарабкается.

– Если хочешь, могу оказать тебе услугу и усыпить его прямо сейчас.

– Нет. Это моя птица. Я сам ею займусь.

– Дело твое. Я дам тебе пузырек с хлороформом. Просто капни на ватку и подержи у клюва, он и не почувствует ничего. Уснет, и все.

Рой запихал птенца обратно в обувную коробку и покатил домой. Птаха шумно прыгала в своем узилище, стараясь вырваться, и Рой ясно сознавал, что его приятель прав: бесчеловечно лишать живое существо свободы.

В ту ночь он накормил птичку до отвала, часов около девяти опустился на стул, достал ватку и пузырек с хлороформом. Птенец прыгал по кабинету, норовя вскочить на все, что на глаза попадется, клевал бумаги на столе. Рой взял его в руки, поднес поближе к свету, присмотрелся повнимательнее – и впервые заметил, что некоторые бурые перышки покраснели, на голове наметился хохолок, а вокруг глаз – черная маска. Рой поразился. Это же кардинал! Жаль, что малышу не суждено подрасти, какая красивая птица бы получилась. Проклятье! Рою внезапно захотелось отправиться в лес, разыскать этих двух поганцев и хорошенько стукнуть друг о дружку головами, да еще раз, да еще!

Рой просидел несколько часов, глядя на пичугу, потом поднялся и выкинул пузырек в мусорное ведро.

– К чертовой матери эту дрянь, приятель. Утром увидимся.

Он выключил свет и отправился спать. Умертвить птенца было выше его сил. Все равно что улететь на Луну.

После этой ночи Рой стал брать пичугу с собой в лавку. И вскоре пошел слух, что в продуктовой лавке поселился птенец виргинского кардинала, и каждый счел своим долгом заглянуть в магазинчик и восхититься. Поначалу птаха сидела на прилавке или под надзором Роя прыгала по кассе, еще через несколько недель научилась совершать коротенькие перелеты, нередко промахиваясь мимо цели, но с каждым днем делалась все сильнее и энергичнее, так что Рой на всякий случай вывесил на входной двери объявление:

 

НЕ ВЫПУСТИТЕ ПТИЦУ!

 

По ночам, когда Рой закрывал магазин, все помещения оказывались в полном распоряжении птахи, и она всласть предавалась странствиям. Приходит раз Рой поутру – а птенец проклевал дырку в коробке с воздушной кукурузой и скачет по прилавку с клювом, застрявшим в воздушной кукурузине. Рой рассмеялся и осторожно высвободил клюв. Похоже, своевольник любит продукцию под товарным знаком «Крекер Джек»! Тогда-то он и назвал пичугу Джеком. Но вскоре оказалось, что Джек не дурак полакомиться крекерами «Риц», картофельными чипсами, арахисовым маслом, ванильными вафлями и особенно шоколадками «Бадди Бар». Как только птичке попадались конфеты, она шла на любые ухищрения. Однажды Джек проклевал дырку в коробке с мармеладом и залез внутрь, и на следующее утро Рой вытащил его всего в сахарной пудре. Вскоре даже покупатели привыкли к тому, что со всего товара уже снял пробу Джек.

В восторге от пичуги были все, исключение составлял лишь один человек. Милдред, младшая сестра Френсис, ясно дала понять, что птица ей не нравится, и постоянно жаловалась:

– Я же знаю, он истоптал все товары. За что ни возьмись, все в дырках от его клюва. Прямо вредитель какой-то. Захожу недавно в лавку – а он сел мне на голову и разворошил всю прическу. Пришлось возвращаться домой и заново укладывать волосы.

Френсис, которая любила птичку, отвечала:

– Послушай, Милдред, но ведь со мной он ни разу не проделал ничего подобного. Вот ты его недолюбливаешь, и он тебе тем же отвечает.

– Говори что хочешь, но продовольственная лавка – не птичник. Я так и сказала Рою: «Хорошо, что к нам редко заглядывает санитарный инспектор, а то тебе мигом бы запретили держать птицу».

– Так что же ты продолжаешь туда ходить, ведь с утра до ночи только и ворчишь из-за птицы?

– А где я тебе возьму другой магазин? Можно подумать, вокруг нас двадцать пять супермаркетов. У меня нет выбора. Говорю тебе, эта птица – вредитель. Не успеешь зайти, как она уже у тебя по голове скачет. Она социально опасна, вот и все, и не желаю больше об этом говорить.

– Как и я, – сказала Френсис. – Составь список покупок, и я куплю в лавке все, что тебе нужно, только бы не слышать больше твоего ворчания.

Милдред разгневанно смотрела на нее.

– Да как я узнаю, что мне нужно, если сама не пойду в магазин и не увижу своими глазами? Недаром ведь это называют «ходить за покупками»! – И с этими словами она вылетела за дверь.

Хлопот Джек доставлял немало, порой учинял настоящие безобразия, но в какого же красавца он вымахал! Крошечный неприметный птенец превратился в великолепную алую птицу в черной маске. Со своим словно напомаженным клювом и блестящими карими глазками Джек выглядел как и полагается кардиналу, только стоило ему повернуться в фас, как почему-то начинало казаться, что птица ехидно улыбается. Однажды Рой сказал Клоду Андервуду:

– Клянусь, у этого своевольника есть чувство юмора. Каждое утро что-то новое учинит, войду в магазин – и меня с порога смех разбирает. Вот вчера повис вверх ногами на рыболовной сети и раскачивается туда-сюда.

Время шло, и Рой, убедившись в сообразительности Джека, начал обучать птицу кое-каким трюкам. Очень скоро Джек уже усаживался ему на палец и клевал подсолнухи с ладони. Его любимая игра заключалась в том, что Рой потихоньку клал семечко кому-нибудь в карман, Джек нырял за ним, а затем с семечком в клюве летел к Рою, передавал похищенное и в награду получал целых десять семечек.

Внимание окружающих явно нравилось Джеку. Впервые увидев себя в зеркале, он весь напрягся, нахохлился и бросился на свое отражение, недвусмысленно дав понять, что считает магазинчик своей вотчиной и не позволит другим пернатым вторгаться сюда. Пришлось Рою убрать из лавки все зеркала. Обнаружив, что чужак бесследно исчез, Джек, возомнив, будто в одиночку обратил незваного гостя в бегство, надулся от гордости, заважничал. По большей части он восседал у Роя на шляпе или на плече, хотя и самостоятельными вылазками не брезговал. И как-то раз выяснил, что это небезопасно.

Генри, огненно-рыжий толстый кот начальницы почты Дотти Найвенс, как-то целый день просидел у окна лавки, не сводя глаз с Джека, который беззаботно перепархивал с одного угла кассы на другой; в такт перелетам дергался и кошачий хвост. Кот твердо вознамерился поймать птицу и добиться своего не мытьем, так катаньем. В три тридцать, когда подъехал школьный автобус из Лиллиана и дети хлынули в лавку за конфетами и лимонадом, кот решил воспользоваться шансом. Проскользнув в приоткрывшуюся дверь-сетку, он одним прыжком взлетел на прилавок и попытался цапнуть птицу. Джек стрелой взмыл в воздух, чудом избежав кошачьих когтей, и приземлился на верхней полке. Нимало не смутившись, Генри метнулся за птахой через всю лавку по коробкам с чипсами, по блокам сигарет, по жестянкам и бутылкам – куда Джек, туда и кот. А за Генри с криками кинулись и все прочие. Ну и суматоха поднялась, прямо светопреставление! Взъерошенный Джек еле уворачивался от когтей, старался вспорхнуть повыше да скакнуть подальше. Наконец он умудрился перелететь через лавку и сесть на мясной прилавок; кот рванулся следом, вспрыгнул на прилавок и на четырех лапах проехался по нему, сбивая банки с кетчупом и хреном. А Джек напряг все свои силенки, бешено замахал крыльями и взлетел на оленью голову, уж здесь страшному зверю было его никак не достать. Тут в дело вступил Рой и шваброй выгнал раздосадованного кота через заднюю дверь. Джек же весь натопорщился, расправил крылья и со своего безопасного насеста крикнул что-то оскорбительное вслед изгоняемому хищнику.

Кардинал так и просидел на голове весь оставшийся день, осыпая Роя ругательствами за то, что пустил в лавку кота.

Наутро на двери появилось новое объявление:

 

НЕ ВЫПУСТИТЕ ПТИЦУ!

НЕ ВПУСТИТЕ КОТА!