Убить клоуна

Наконец, остается сам Янукович. Поход 200-тысячного Майдана в "Межигорье" пока затруднен с точки зрения логистики - из центра Киева до гнезда Януковича 25 километров, а ближайшие станции метро можно просто закрыть. Но остается вариант мобильных групп, которые могут регулярно наведываться туда с мирным пикетом.

Кроме того, вне зоны внимания митингующих остались два офиса, которые забиты документами и напрямую причастны к семье Януковича. Появление там мирного пикета может вывести межигорского хозяина из равновесия гораздо быстрее, чем концерты на Майдане.

Первый - это офис Александра Януковича на улице Гайцана, 2. Именно здесь находится кабинет президентского сына. Думаете, звукоизоляция этих окон спасет от ритма революционного барабана?

Второй важный адрес - это теневой офис юристов семьи Януковича. Здесь хранится документация фирмы "Танталит", которая обслуживает "Межигорье", и множество других не менее интересных документов. Это на Подоле - улица Волоская, 11-а.

Кроме того, в Европе открыты офисы компаний, принадлежащих старшему сыну Януковича, - MAKO Trading SA в Женеве (Rue de Moillebeau 56, 1209 Genève) и MAKO Holding BV в Гааге (Alexanderstraat 23 2514 JM Den Haag). Их соседи и контрагенты были бы неприятно поражены, если бы узнали, с кем имеют дело.

Сегодня часто раздаются голоса разочарованных - ЕвроМайдан стоит уже почти месяц, а Янукович еще в должности. Но никто не обещал, что конец авторитаризму наступит быстро. И давайте вспомним, о чем мы говорили чуть больше месяца назад? Что Янукович пришел навсегда. Что он точно изберется на второй срок, а на третий - по усмотрению. Что Запад закроет на бесчинства Януковича глаза, потому что он подпишет с ними соглашение об ассоциации.

Что мы имеем сегодня? Янукович - хромая утка в глазах украинских олигархов. Янукович - враг половины Украины. Янукович - президент, который порой не может доехать до своего офиса, и вынужден управлять государством с дачи. Так, он все еще силен. Но теперь повестка дня в государстве изменился. Речь не идет о том, сколько еще сроков будет Янукович президентом. Речь идет о том, добудет ли он первый - и что ждет его в самом конце.

 

Сергей Лёвин

Убить клоуна

Когда мне было 6 лет, я испугался клоуна. Когда исполнилось 29, почувствовал жгучую, невыносимую потребность его убить…

* * *

Прекрасно помню тот день из детства, когда родители решили сводить меня в цирк. К нам в город тогда приехало гастролирующее шапито с паршивым зверинцем, распространяющим вокруг себя шлейф неприятного запаха.

Ещё на подходе к вылинявшему шатру меня замутило. Я едва не врезался в идущую впереди тётку с выводком детишек – так заплетались ноги. Мама забеспокоилась: может, заболел? Может, лучше сдать билеты обратно в кассу? Но отец решил: раз пришли, то пришли. Вскоре мы заняли свои места – одни из лучших, на третьем ряду.

Представление было шумным и сумбурным. Под куполом крутилась на трапециях худющая женщина в белом, силач с огромными накладными усищами жонглировал гирями, потрёпанные пудели выстраивались в пирамиду, а всадник на поджаром коричневом коне исправно нарезал круги по периметру арены.

Играла музыка – вы наверняка знаете эту навязчивую бравурную цирковую мелодию – только сказал о ней, а она уже вовсю звенит в ушах. В зале было душно. Я ёрзал на сиденье и тяготился, совсем не чувствуя радости от выступления труппы. Мне по-прежнему было дурно.

И вот настал момент, когда конферансье объявил: «Дамы и господа!» или «Мальчишки и девчонки, а также их родители!» Не помню точно, что он тогда сказал. Главное, он провозгласил, что сейчас будет выступать клоун Клёпа.

Ума не приложу, откуда они берут эти идиотские прозвища. Какой извращённый разум придумывает им псевдонимы? Вы знаете хоть одного человека, которого зовут Клёпа? Или Кока? Или Лёка? Или Шпунтик? Карандаш? – Я не знаю.

На сцену выбежал Клёпа: несуразный рыжий парик, широченные полосатые штаны с подтяжками, башмаки 52-го размера, огромный бумажный цветок в петлице вихляющегося пиджака. Но хуже всего – жуткое лицо с холодными глазами, похожим на огромную нарывающую болячку бутафорским носом и намалёванной красной помадой безобразной улыбкой от уха до уха. Отвратительное зрелище! У людей же не бывает таких лиц! Даже самые безобразные экземпляры, которых мне пришлось встречать по жизни, были куда симпатичнее этого упыря.

Однако все дети вокруг буйно радовались клоуну, не замечая его противоестественной омерзительности.

Я почувствовал, как к горлу всё настойчивее подкатывает тошнота, пожаловался: «Мама, мне плохо». Она даже не глянула в мою сторону. Её внимание занимал Клёпа. Я потянулся к отцу – тот тоже не отрывал глаз от арены, где скрипучим голосом вещал плоские шутки этот оживший экспонат кунсткамеры.

Дальше – страшнее: он перелез через ограждение прямиком в зрительный зал! Аккурат перед нашими местами! Сначала смешил толстуна-карапуза, сидящего на первом ряду. Затем его бабушку, которая едва не задохнулась от смеха. А потом Клёпа пробежал взглядом места впереди и – о ужас! – уставился на меня.

– А вот и молодой человек, который поможет мне со следующим номером! – прокаркал он и, перешагнув через ряд, протянул руку.

Ужас переполнил меня. От сумасшедшего напряжения я потерял дар речи, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Я превратился в куклу, которую от пластмассовых собратьев отличало лишь неистово колотящееся сердце, готовое лопнуть, словно воздушный шарик, надуваемый чрезмерно усердствующим атлетом.

Клёпа, кажется, не замечал моего состояния: схватил (и довольно больно) меня за руку и попытался вытащить за собой на сцену.

Тут-то я и заорал! Завизжал так, будто меня режут, во всю мощь. А ещё почувствовал, как не выдержал этого испытания мой мочевой пузырь, и ногам в районе промежности за мгновение стало тепло и мокро.

Клоун столь бурной реакции не ожидал, пробубнил что-то вроде: «Ладно-ладно, незачем так паниковать – мы же не на «Титанике!» – и через пару секунд отыскал более покладистую жертву. Шоу должно было продолжаться.

А я всё не мог успокоиться. Кричать перестал, но тело сотрясали рыдания, слёзы лились ниагарским водопадом, а ещё я икал, и меня стошнило – прямо на мамины выходные туфли.

В общем, родители, шокированные моим выкрутасом, ушли с представления, провожаемые сочувственными взглядами публики. Никто не смеялся над перепуганным ребёнком, и только ублюдок Клёпа продолжал ощеривать свою поганую пасть.

Когда мы вышли из цирка, отец хотел всыпать мне ремня, но мама его остановила: «Ты что, ему же плохо! Он весь горит – надо поймать попутку и скорее домой». А я и правда чувствовал, как горячая волна высокой температуры растворяет в себе моё невесомое тело, и я уже нахожусь одновременно и здесь, и где-то очень далеко отсюда – в уютном, светлом, с кружевными облаками вдоль всего небосвода мире. В мире, где нет ни одного клоуна…

* * *

Прошло немало лет, но тот день я помню так, словно он был вчера.

С той поры я ни разу не бывал в цирке. Даже модный «Дю Солей», куда меня настоятельно зазывали друзья, отвергал категорически. Да что там – я выключал телевизор, когда там показывали программы о цирковом искусстве, и избегал любых фильмов, где фигурировали люди в гриме. Не мог заставить себя посмотреть ни безобиднейшее «Кабаре», ни «Бэтмена» с его Джокером, ни даже «Приключения Буратино» – там же были Пьеро с Арлекином, бррр! В общем, вымарал, выдавил из жизни всё, что хоть как-то могло напомнить о том детском потрясении.

Странность, подумаете вы. Не большая чем коллекционирование марок, этих бессмысленных бумажных прямоугольничков, или занятие спортивной ходьбой, которая делает движения человека, мягко говоря, неестественными – особенно мужчин. В общем, как говаривал Осгуд Филдинг Третий, у каждого свои недостатки.

В 24 года я женился. Нет, настолько рано не хотел, но так сложились обстоятельства. В четверть века стал отцом. Дочку назвали Викторией – хорошее имя, по фэн-шую. С таким только вперёд!

Жизнь текла ровно, как река без порогов. Я, забросив юношескую мечту о работе по профессии – биологом, таксовал, жена трудилась кассиром в банке, Вику устроили в детсад – один из лучших в городе, пришлось хорошенько подмазать заведующей.

Однажды жена позвонила и заныла в трубку, зная, как я это не люблю. Её не отпускали с работы: конец года, балансовый отчёт, всё такое, а у дочи утренник, и в садике требуют, чтобы непременно пришёл кто-то из родителей.

– Ладно, – сказал я. Разве это проблема?

Но я же тогда не знал! Да и кто мог предположить, какой сюрприз мне приготовила судьба?!

Я пришёл в садик, сел в актовом зале на неудобный деревянный детский стульчик в окружении полутора десятка разряженных мамашек и одного понурого отца, не отрывающего взгляда от смартфона.

На небольшой сцене прыгали детишки в цветастых карнавальных костюмах, Вика была Мальвиной в голубом парике. С детьми хором пели заунывные песни про «спи, ёлочка, бай-бай» Дед Мороз и Снегурочка. Первого изображала воспитательница с огромной грудью, комично распирающей красную шубу так, что походило, будто сказочный старикан – пережравший анаболиков чемпион мира по пауэрлифтингу. Снегурку воплощала переусердствовавшая с косметикой нянечка далеко за полтинник – молодящаяся Бабка-Ёжка, не иначе. Парад уродов какой-то.

Я выносил испытание стоически – всё-таки детсадовский утренник. Здесь, наверное, и не такое бывает. Даже хлопал в ладоши вместе со всеми – правда, без энтузиазма.

Когда вакханалия безвкусия стала клониться к финалу, Дед Мороз пробасил: «А сейчас, детишки, у нас для вас сюрприз! Ни за что не догадаетесь, кого мы пригласили к вам в гости!»

«Белочку! Зайчика! Лунтика! Смешариков!» – попыталась предсказать малышня. Но бабостарикан только качал из стороны в сторону тяжёлой башкой. И тут начал догадываться я. Это было интуитивно, на подсознательном уровне. Но сомнений не было!

Меня сиюминутно бросило в пот, сердцебиение усилилось, к горлу подкатил ком.

Приближалось неотвратимое.

«У нас в гостях – клоун Клёпа!» – наконец рассекретил интригу Мороз, и из-за ёлки, гогоча, выскочил мой детский кошмар.

Это был он. Вне всяких сомнений. Тот самый мерзкий, ухмыляющийся плотоядной пастью уродец – только спустя годы заметно раздавшийся вширь. И голос у него стал ещё противнее.

«Вот и я, детишки, девчонки и мальчишки!» – возвестил Клёпа и расхохотался, когда к нему в объятья ринулась осчастливленная детвора. Мне стало жутко.

Я не мог на это смотреть дольше. Знал: ещё минута здесь, в этом внезапно потесневшем, съёжившемся до размера коробки Шрёдингера зале, и меня разобьёт инфаркт. К прогрессирующей тошноте добавилось головокружение, и я, изо всех сил стараясь не потерять сознания, поднялся с места и направился к двери. К счастью, все были увлечены шутками кривляющегося паяца и моего исчезновения не заметили.

В коридоре я едва не сбил с ног нянечку в белом халате, извинился и, ускорившись, выскочил на морозный воздух. Там меня всё же вывернуло наизнанку. Хорошо, весь персонал был в здании, и никто не стал свидетелем моего позора.

Кое-как доковыляв до машины, я сел за руль и попытался собрать себя в кучку. Получалось скверно. Руки дрожали, пот холодными градинками капал с длинных волос на руль. Дыхание никак не удавалось восстановить – меня будто бы настиг приступ астмы.

Перед глазами стоп-кадром застыла перекошенная морда клоуна. Он вернулся из сокровенного, потайного, загнанного в самые непроходимые джунгли памяти детства, чтобы вновь фиглярствовать и издеваться надо мной.

Как раз тогда я понял, что мне пора перестать бояться. И страх обратился ненавистью.

Дыхание и пульс вернулись в норму. Я вытер лоб носовым платком, поправил причёску и выпрямил спину. Легче, куда как легче…

Дверь садика открылась. По обильно посыпанной песком дорожке к воротам, торопясь, двинулся Клёпа. Он вышел к трассе и начал озираться – видимо, искал тачку.

Я даже не успел задуматься, что делать дальше, а рука уже сама повернула ключ зажигания.

Остановил машину прямо перед ним. Он обрадовался, распахнул дверь и ввалился в мою «мазду». От него скверно пахло: смесь застарелого пота и дешёвого мужского парфюма.

– Чёртова работа! Чёртов холод! Даже переодеться некогда, а уже в новом месте ждут! Звонят, эсэмэсят, когда будешь, спрашивают. Шеф, до 13-го садика подкинешь? Минут десять отсюда, на Кирова, знаешь?

Я кивнул и тронулся с места, стараясь не смотреть направо.

Этот парик, нос перезревшей помидоркой на леске, размалёванные губы были совсем рядом. Нет, нет, только без паники!

– Такая пора, брат: только успевай с утренника на утренник. Вертишься как белка в колесе или, того хуже, говно в проруби, – продолжал болтать клоун, не обращая внимания на моё взвинченное состояние. – И ведь терпеть не могу детей, всю суету эту, танцы с хороводами. А кушать-то что-то надо! Раньше, когда в большом цирке работал, по городам мотался, и зарплата была постоянная, и премия годовая. Профсоюз даже был, права наши защищал, прикинь! А сейчас – что накалымишь по таким вот садикам да богатеньким буратинам, то и твоё. Тысчонка здесь, тысчонка там – вот и получа… Эй, алё, шеф! Ты не в ту сторону едешь! Заворачивай! Я же опоздаю!

Я нашёл в себе силы и повернулся к нему. Он, пристально глядя прямо в мои глаза, прочитал в них что-то, что ему категорически не понравилось, и попытался рвануть ручку, но я предусмотрительно заблокировал двери.

– Что вам от меня надо?! – Клёпа, или как там его по-настоящему, резко перешёл на «вы». Вся беспечность его голоса улетучилась, оставив место только страху. – Если денег, то у меня с собой всего пара штук. Начало дня – не нашабашил ещё. Но хотите – поедем ко мне домой. Там у меня есть кое-что: деньги, золота немного. Стереосистема дорогая – её можете взять… Я никому ничего не скажу, честное слово. Я один живу, сами увидите. Ещё у меня большая коллекция дисков с фильмами. Там разные фильмы есть, в том числе очень редкие. Есть даже в единственном экземпляре – ну, вы меня понимаете… Понимаете же, да?

Я не отзывался, и он, прогундосив минут пять, замолк и стал пялиться в окно.

Тем временем я покинул город и вырулил на раздолбанную, хоть и отсыпанную минувшим летом щебнем дорогу к дачному кооперативу. У моих родителей здесь был участок, и я знал, что в это время года шансы встретить людей в этих местах равнялись нолю. Тем не менее, решил подстраховаться и, обогнув коттеджный посёлок, покинул дорогу и метров двести ехал между деревьев прямо по слежавшемуся снегу. Вокруг был лес – дубы да сосны. Ещё ёлки и какие-то редкие кусты. Главное, никого в пределах видимости.

Я остановил «мазду», разблокировал дверь. Впервые за всё время обратился к своему попутчику:

– Выходи.

– Что? – переспросил он. Хотя, конечно, прекрасно слышал. Видя, что не реагирую, запричитал. – Зачем? Мне здесь не нравится! Зачем вы привезли меня сюда?

– Выходи, – повторил я, а сам, наклонившись, нащупал под сиденьем тяжёлый гаечный ключ, припрятанный там на всякий случай. Мало ли что в дороге приключится…

Он вышел. Я тоже. Было очень холодно. Сильный ветер развевал его идиотские кудри. На гриме остались вертикальные бороздки от слёз. Оказывается, отвернувшись к окну, он плакал. Я и не заметил.

Я стоял, смотрел на него и не знал, что делать дальше. За последний час омерзение внутри меня сменилось ненавистью, ненависть – решимостью, решимость – апатией…

– Вы знаете, я не понимаю, не могу догадываться, что вами движет, какая такая цель, но в любом случае вы должны мне объяснить, что происходит, – вдруг затараторил клоун. – Я имею право знать, зачем вы меня сюда привезли. Что я вам сделал?! Если обидел как-нибудь, готов извиниться. Компенсировать, в конце концов, любое причинённое неудобство. И ещё я вам соврал – у меня дома много денег. Очень много. Никто не знает. Я просто брал выкуп. У богатых семей. Воровал детей, шантажировал. В разных местах, разных городах. Не один раз. Хотел-то один, но это же невозможно. Затягивает. От этого никак не отказаться. Так что вы будете обеспечены на всю жизнь. Вы…

Он бросился на меня, изо всех сил ударил в лицо. По всей видимости, сломал нос. Я выронил железяку и пошатнулся. Пользуясь тем, что я ослеплён вспышкой боли, он повалил меня на снег и начал душить.

У него были очень сильные руки. Я и не представлял, насколько.

Я видел нависающее надо мной искажённое яростью лицо, его ледяные рыбьи глаза и этот невозможный, немыслимый рот, ещё более изощрённо извращённый в гримасе гнева.

Клоун был намного сильнее меня. И я чувствовал, что он это понял.

Хотел бы сказать, что от удушья перед глазами промелькнула вся жизнь, но нет, это было бы банально. И к тому же ложь. Вместо экскурсии по своим 29 годам я вернулся в шесть, вновь сел вместе с отцом и матерью на третий ряд гастролирующего шапито, борясь с тошнотой от резкого циркового запаха мочи и пота, от ощущения, что не должен был сюда приходить.

На сцене торжествовал клоун Клёпа. Он был на арене и одновременно здесь, надо мной. Его лицо почти не изменилось, оно накладывалось одно на другое, и, предложи кто-нибудь сыграть в «найди 10 отличий», я бы спасовал, не раздумывая.

Меня вновь охватил тот детский страх, те смятение и отвращение, что двадцать три года назад лишили меня речи и поработили разум. Я снова и снова, будто очутившись в плену дня сурка, одну мучительную секунду за другой переживал тот шок.

Но на этот раз я был взрослее. И намного злее. Правая рука нащупала в снегу упавший гаечный ключ, и я, стиснув его покрепче, ударил клоуна так, что его череп хрустнул. Клёпа ослабил хватку и начал заваливаться набок. Но пальцев не разжал. Они всё так же впивались в мою кожу, давили на кадык, перекрывали кислород.

Тогда я ударил его ещё раз. И опять. По щекам и лбу потекла горячая жидкость. А когда я, наконец, сбросил с себя его обмякшую тушу, то склонился над ним и продолжил орудовать тяжёлым ключом, с первобытным восторгом наблюдая, как исчезает его лицо – мой кошмар, моё наваждение, моё проклятие.

Даже не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я перестал молотить по бурой жиже, в которой никак нельзя было узнать ни человеческое лицо, ни клоунскую гримасу.

Я зашвырнул своё орудие в лес. Ключ пролетел, сбивая снег с ветвей деревьев, метров тридцать и скрылся в сугробе. Я встал, отряхнул с куртки и джинсов снег и пошёл к машине, не оборачиваясь.

Когда я склонился к дверце, взгляд случайно упал на зеркало заднего вида. Меня тут же согнуло надвое в приступе неудержимого смеха. Казалось, от этих спазмов тряслась каждая клетка моего тела, каждый гадский нейрон, каждый пакостный лейкоцит в компании с тромбоцитом.

В зеркале я увидел растрёпанные в разные стороны волосы, окрашенные в багрянец и похожие на нелепый парик со слипшимися космами, безумный взгляд и кровавые потёки во всё лицо, образующие огромную, от уха до уха, издевательскую джокерскую улыбку.

Я убил клоуна.

Я сам стал клоуном.

Продолжая хохотать во всё горло, я вернулся к трупу. Для полноты образа мне оставалась всего одна маленькая деталь – помидорный ублюдочный нос…