Часть 5. Зима сменилась весной, промозглой и сырой.

Война

Зима сменилась весной, промозглой и сырой.

Сирин чувствовала себя несчастной, как никогда. Она смертельно устала, а грязная одежда постоянно была мокрой, хоть выжимай. Впрочем, это занимало ее куда меньше, чем события последних недель. Закрывая глаза, Сирин видела маленькие финские деревеньки, деревянные домики, крашенные в темно-красный цвет, и людей в пестрых иноземных костюмах, которые сначала со страхом смотрели на них, а потом в панике разбегались.

Степные всадники Сергея с улюлюканьем бросались в атаку, считая за счастье вонзить саблю в спину бегущего крестьянина или изнасиловать любую женщину — от совсем юной девицы до еле живой старухи. На месте деревень оставались пепелища и трупы, зато сумы степняков наполнялись все туже, а сменные лошади были нагружены так тяжело, что продвижение отряда замедлилось. Такой способ ведения войны был близок азиатам, и они явно показывали, что высоко ценят русского командира.

Тарлов считал, что эти набеги должны были нарушить снабжение армии Любекера и затормозить продвижение шведов, но время показало, что противника он недооценил: генерал не предпринял ни единой попытки принять сражение. Он еще больше ускорил приготовления и выступил на Петербург куда раньше, чем предполагалось. Самое позднее через месяц он должен был достичь города.

Сергей выслал вперед наблюдателей, которые исследовали местность, ища способ провести людей на юго-запад.

Но и без их донесений капитан понимал: чтобы остаться незамеченным шведами, ему придется сделать немалый крюк, опасно было при этом упустить врага из виду. Тяжелая дорога отнимала у людей и животных последние силы.

— Надо попробовать что-то еще! — сказал Тарлов однажды Ване.

Вахмистр выжидающе поглядел на него:

— И что же, Сергей Васильевич?

— Если мы хотим задержать шведов, пора впрямую столкнуться с войсками Любекера. — Сергей скептически оглядел свой отряд.

Шведские солдаты наверняка располагают оружием посерьезнее, чем вилы и цепы[11]. Но Тарлов должен был сделать все возможное, чтобы уберечь Петербург. Если город падет, дни Петра Алексеевича сочтены, да и его тоже. Стань царем Алексей Петрович, Сергею в армии места не найдется, такие, как Кирилин, позаботятся об этом.

Капитан подозвал к себе Канга:

— Надо выслать еще разведчиков для наблюдения за шведами. Если войско разделится на части, тотчас же поставить меня в известность!

Калмык выбрал из числа своих людей тех, чьи лошади были самыми выносливыми, и выслал их с заданием. Чтобы достичь шведского войска, им потребуется едва ли пара часов.

Неприятельский авангард день за днем прокладывал дорогу, настилая гать[12] для безопасности; войско тянулось по ней, словно гигантский червь. Возможности для неожиданного нападения в этом непролазном болоте не было никакой, а тем более для ночной атаки. Правда, местность принудила войско растянуться длинной и узкой колонной, но зато она же защищала шведов от внезапных конных набегов.

Тарлов понимал, что отряду необходимы опытные проводники, которые могли бы указать места, пригодные для быстрой атаки и такого же быстрого отступления, иначе лошади, увязшие в топкой почве, подставили бы всадников под неприятельские пули. Если он не хочет сгубить своих людей напрасно, нужно искать какой-то выход.

Сирин же в это время размышляла о вещах куда более прозаичных: переполненный мочевой пузырь настойчиво напоминал о себе, и она повернула жеребца в сторону. Каждый раз, уединяясь по естественной надобности, она испытывала смертельный ужас — судьба несчастных финских девушек наглядно демонстрировала, что ждет ее в случае разоблачения. Первого она успеет застрелить из пистолета, второго зарубит, но потом ей не поможет и сам капитан — если сочтет нужным вмешаться. Со времени их отъезда из Крапивно Сергей стал резок и угрюм, именуя ее не иначе как «чертов татарин».

Она забралась в кусты, огляделась и увидела, как Кицак, остановив свою лошадь рядом со Златогривым, приказывает всадникам проезжать дальше. Она почувствовала прилив благодарности — без помощи родича ей не удалось бы сохранить тайну в этом походе. Порой она задавалась вопросом: какую плату он однажды потребует за это? До сих пор Кицак довольствовался тем, что жадно набрасывался на добычу, собираясь, видимо, как и замышлял, вернуться в родную степь богатым человеком, но Сирин подозревала, что на уме у него было что-то иное. Закон чести велел Кицаку отомстить ее отцу и своей сестре, но путешествие на запад открыло ему, что в жизни есть и другой мир, помимо юрт и коз. С другой стороны, он, как и Сирин, навсегда останется чужаком в этой стране.

Несмотря на то что Сирин уже почти привыкла к жизни в окружении русских, она все же желала свержения царя. Девушка мечтала явиться к родному народу как вестница свободы.

Тихий свист вывел ее из задумчивости. Она огляделась по сторонам и увидела, что Кицак машет ей рукой, указывая на одного из всадников, который тоже спешился, чтобы облегчиться. Сирин забилась еще глубже в кусты, стянула штаны и завершила свои дела так быстро, как только могла. Вновь садясь в седло, Сирин размышляла о том, что скоро вновь начнутся месячные кровотечения, последние два раза они так и не пришли, поэтому не было нужды заботиться, как это скрыть. Но сейчас она почувствовала тянущую боль внизу живота — надо было снова запасаться мхом и берестой. Выкидывать пропитанный кровью мох было опасно: вдруг кто-то из отряда заметит? Но и сжигать в костре — не лучший вариант. Это значило, что ей нужно быть еще осторожнее, чем обычно.

Сирин провела рукой по волосам и отметила, насколько они отросли.

— Скоро тебе придется подстричь мне волосы, — сказала она Кицаку.

Татарин рассеянно кивнул — очевидно, в мыслях у него было что-то другое:

— Русский предводитель выглядит так, словно по-настоящему рвется в бой.

Она вспомнила напряженное лицо Сергея и кивнула. День ото дня груз ответственности все сильнее угнетал капитана, на лице его отражались только злость и усталость, но сочувствия к нему Сирин в себе не находила. Ее злило, что Сергей направляет своих солдат не против врага, а против беззащитных крестьян. Ее соплеменники тоже порой нападали на неприятельские деревни, но тамошние обитатели обходились с оружием не хуже воинов Монгура. И женщин степняки не насиловали на месте, порой их уводили в качестве добычи, но всегда давали место в юрте.

Для Кицака опасения Сирин были ясны:

— Выкинь лишние мысли из головы! Ты воин, а не сопливая девчонка!

Сирин вздрогнула, прочитав в его глазах беспокойство.

— Спасибо... — прошептала она и постаралась принять равнодушный вид.

Это удалось ей весьма неплохо: уже вечером она от души смеялась над Ваниными скабрезными шутками. Она насадила на отточенную палку кусок мяса, добытый в последней разграбленной деревне, поджарила и с аппетитом съела. Дрова были мокрыми, костер нещадно дымил, но ни Сирин, ни остальные не обращали на это внимания. Она изо всех сил пыталась поддерживать огонь, чтобы люди могли просушить одежду и одеяла. Дождь прекратился, и все немного повеселели. Когда солнце закатилось, Канг, Ишмет и Кицак назначили караульных, прочие же с шутками и смехом улеглись спать.

Сирин завернулась в одеяло с головой и улеглась, как обычно, между Ваней и Сергеем. Лежа с закрытыми глазами, она не засыпала, прислушиваясь к болтовне вахмистра, — он изо всех сил старался поднять своему капитану настроение.

— Спокойной ночи! — только и ответил Сергей. Прозвучало это как «заткнись!».

— Доброй ночи, Сергей Васильевич! Доброй ночи, Бахадур! — Ваня вольготно растянулся, раскинув руки, и тотчас раздался его громовой храп.

Вокруг храпели, сопели и кашляли — обычно Сирин не замечала этого, привыкнув спать рядом с мужчинами, но сегодня почему-то долго не могла заснуть. Она заметила, что Сергей тоже не спит, ворочаясь с боку на бок, и едва удержалась от того, чтобы заговорить с ним. Уж конечно, он думает о шведах и о сражении, которое ожидает их вскоре, решила она и почувствовала, как веки ее тяжелеют.

 

Сирин очнулась от тревожного фырканья лошади. Она посмотрела на небо — в просветах между тучами проглядывали редкие тусклые звезды, тьма стояла — хоть глаз выколи. Сергей спал, Ванино присутствие выдавал громкий храп. Казалось, все было мирно, и все же смутная тревога не покидала ее. Она попыталась разглядеть караульных, но никого не увидела, даже шагов слышно не было. Внезапно одну из звезд, сверкавшую низко над горизонтом, закрыла непонятная тень, — какой-то человек крался через лагерь, и крался он к тому месту, где спал Сергей.

В чем Сирин точно была убеждена — это не был друг. На мгновение она растерялась. Закричи она сейчас — Сергей все равно не сумеет моментально проснуться и сообразить, в чем дело. Сирин уже собиралась выхватить саблю и броситься на защиту капитана — жест сколь решительный, столь же и бесполезный, — но тут она вспомнила про пистолет. Вчера их отряд подошел к шведскому войску совсем близко, так что она решила положить заряженное оружие рядом, завернув его в шинель, чтобы не отсырел порох. Она вскинула пистолет, взвела курок и нажала спуск. Порох с шипением вспыхнул — выстрел!

В свете вспышки Сирин разглядела, как чужак резко остановился, точно наткнулся на невидимую стену, раздался странный клокочущий звук, а затем тяжелый удар о землю. В темноте кто-то громко выругался, а затем весь лагерь взорвался звуками. Сергей вскочил. Еще не поняв, в чем дело, он крикнул:

— Огня! Живо!

Кицак первым прыгнул к лагерному костру, разгреб угли и подбросил сухих листьев и хвороста. Поначалу казалось, что огонь погас вовсе, потом ветки неохотно занялись. Вскоре зажглись другие костры, и пламя осветило поляну. Всего в лагере схватили около тридцати чужаков, несколько калмыков лежали с перерезанным горлом. Кое-кто из пришельцев пытался бежать, но солдаты в ярости бросились на них. Тарлову с трудом удалость втолковать азиатам, что нужно оставить в живых хотя бы нескольких чужаков. К нему привели троих — двое были ранены, один, казалось, сошел с ума от страха.

Сергей бросил быстрый взгляд на мертвеца, валявшегося едва в двух шагах от его спального места, и невесело улыбнулся Бахадуру:

— Ты спас не только мою жизнь, но и жизни многих наших людей.

Сирин посмотрела на человека, навсегда унесшего в себе пулю от ее пистолета и вздрогнула от запоздалого страха. Руки и ноги противно тряслись, но она старалась собраться с силами:

— Ты спас мне жизнь в схватке на «Святом Никодиме». теперь мы квиты.

Голос Сирин звучал твердо, разве что слова она произносила медленнее, чем обычно, ей требовалась пауза, чтобы выдавить из себя следующее слово.

«Бахадур, кажется, счастлив заплатить мне такой долг», — подумал Сергей и обиженно отвернулся. С тех пор как мальчик встретил сородича, он словно преобразился. Сергей втайне мечтал, чтобы Кицак куда-нибудь исчез. Старый татарин показал себя осмотрительным командиром, не терял головы в критических ситуациях — вроде этой, и все же Сергей был несправедлив к нему, ведь именно Кицак спас от рук разъяренной толпы трех шведов.

Сергей отогнал от себя эти бесполезные мысли и начал размышлять, что следует теперь делать. Пленники были одеты в плотную охотничью одежду, позволяющую долгое время продержаться в лесу. Лица чужаков выражали решимость и упрямство, и все же Сергей почувствовал их страх.

— Кто вы и кто вас послал?! — рявкнул он. Один из них, раненый, сплюнул:

— Убирайся вон, проклятый русский, и забирай в свой ад чертова царя — ему там самое место.

Сергей на вызов не ответил и повторил вопрос.

— Русская свинья! Ты заплатишь за все бесчинства, что творили твои проклятые разбойники! — продолжал изливать душу пленник.

Некоторые из калмыков забеспокоились, и Сергей почувствовал, как стремительно рушится его авторитет. Он повернулся к Кангу:

— Заставь этого парня говорить!

Калмык согласно кивнул. Кроме трех караульных ночные гости вырезали еще около дюжины человек его племени, и сейчас был замечательный случай посчитаться с ними.

Через час упрямый чужак умер, ответив почти на все вопросы Сергея. Люди, убитые в лагере, были не шведами, а карелами, которых Любекер использовал в качестве проводников через болото. Их мечтой было отомстить за сожжение родных деревень.

Число шведских и финских солдат в войске Любекера пленнику было доподлинно неизвестно, приблизительно он называл цифру в тридцать тысяч человек, все отлично вооружены. Перебежчик описал даже обоз, состоящий из множества грузовых подвод и осадных пушек. Обоз создавал для Любекера наибольшие трудности при перемещении — раскисшая почва не выдерживала груза, телеги проваливались, поэтому он отдал приказ двигаться вперед по гатям, которые солдаты инженерных войск настилали ежедневно.

Таким манером он планировал дойти до Ингерманландии — несколько сотен телег с досками и сваями сопровождали войско. Минувшей осенью деревянная дорога была протянута до границ России. Если ничто не помешает работе солдат, Любекер доберется до Санкт-Петербурга через неделю.

Сергей понимал: чтобы оправдать доверие Апраксина, действовать придется быстро. Он обернулся к двум оставшимся пленникам:

— Вы пойдете с нами — покажете, где и как можно атаковать инженерный отряд!

— Мечтай! — со смехом ответил один из них. Его товарищ испуганно втянул голову в плечи.

Сергей подошел к пленнику, схватил за подбородок и задрал ему голову кверху:

— Вы сделаете это, иначе я отдам вас солдатам!

— Ты русская свинья, а солдаты твои — бешеные псы!

Пленник хотел плюнуть в лицо Тарлову, но не успел — кинжал калмыка перерезал ему горло.

Сергей заметил расширившиеся от ужаса глаза второго пленника и неприятно оскалился:

— Как тебя зовут?

— Пааво, — проскулил тот.

— Павел то есть! Слушай меня, Павлик, если хочешь выжить в этой войне, сделаешь то, что я скажу, понял? Иначе мои люди позабавятся с тобой.

Финн посмотрел на Тарлова так, словно перед ним внезапно возникли все духи и демоны, и нерешительно кивнул. Сергей хлопнул его по плечу:

— Молодчина, Павлик! Отдохни немного — скоро выступаем.

 

Когда Сергей отдал приказ выступать, только свежий холм влажной земли напоминал о том, что здесь нашли последний приют почти тридцать финнов и двадцать азиатов. Взяв в провожатые Пааво, капитан надеялся обогнать колонну финского войска и атаковать инженерный отряд авангарда. Местность, где они сейчас шли, была усеяна бесчисленными крошечными озерцами и лужами жидкой чавкающей грязи — без проводника он наверняка потерял бы в трясине не половину отряда. Быстрые косые взгляды вахмистра и некоторых солдат выдавали их убежденность в том, что финн приведет их к гибели. Но в Сергее жила уверенность, что воля Пааво сломлена, теперь финн будет верен ему как собака. Не верил капитан и в то, что Пааво воспользуется удобным случаем вернуться к шведам — они наверняка сочтут его предателем, а тогда судьба финна вряд ли будет лучше судьбы его товарищей, убитых калмыками.

Ближе к полудню они дошли до небольшого холма — время от времени подобные возвышенности нарушали монотонность болотистой равнины. Тарлов направил жеребца к подножию, намереваясь забраться на вершину и осмотреться. Вверху ему пришлось пригнуться и чуть ли не на брюхе ползти сквозь чахлый кустарник — менее чем в версте от себя он увидел войско шведов. Казалось, гигантская многоножка ползет по деревянному настилу дороги. Передовые отряды виднелись далеко на горизонте, обогнать их в этот же день не было никакой возможности.

Сергей уже намеревался вылить свою досаду в нескольких крепких выражениях, как внезапно заметил разрыв в колонне шведского войска. Инфантерия[13] с мушкетами и пиками продолжала свой путь, не заметив, что отряд артиллеристов остановился. Бомбардиры суетились вокруг одного из орудий — пушка соскользнула с гати и, повредив настил, увязла в болоте.

Тарлов дрожал от нетерпения, это был первый шанс нанести шведам чувствительный удар. Он оценил расстояние, отделявшее его отряд от войска шведов: если финн не заведет отряд в ловушку, им вполне удастся подскакать туда, напасть на артиллеристов и отступить прежде, чем подоспевшие шведы возьмут их в клещи. На счету была каждая минута. Сергей сполз с холма, вспрыгнул на Мошку и со всей возможной быстротой поскакал назад:

— Началось! Атакуем!

Ваня улыбнулся почти с облегчением и принялся заряжать ружье. Сирин глубоко вздохнула и попыталась принять вид отчаянного головореза, каким представлялся русским любой татарин, на самом же деле она желала оказаться как можно дальше отсюда. Сирин еще не до конца пережила ужас ночного нападения, а потому меньше всего на свете снова стремилась в бой. Но она должна быть Бахадуром, а это означало — ни малейшей слабости. Как и все остальные, не желая выдать противнику свое присутствие раньше времени, Сирин спешилась, ухватила жеребца под уздцы и повела его под защиту густого кустарника. Кицак подошел к Сирин, поглядывая на нее с любопытством:

— Когда мы разоряли деревни, кое-кто считал тебя трусом. Но сегодня ночью ты доказала, чего стоишь на самом деле. Эти финские собаки убили бы не только командира, но и многих из наших людей, а потом скрылись бы незаметно.

Сирин кивнула со всем возможным хладнокровием. Кицак был прав, и все же ее мутило от одной мысли о новых убийствах, пусть даже только для защиты своей жизни, как это порой было при набегах на деревни. Аллах создал женщину, чтобы она дарила миру новые жизни, а не затем, чтобы убивать. Она проклинала Зейну и отца, обрекших ее на столь противное природе сушествование, и спросила себя: отчего же она так тоскует по родине? Но ответа не было. И если бы не Кицак, ее тайна давно открылась бы и она разделила бы участь финских женщин. Сирин сглотнула и оскалилась в хищной улыбке:

— Мы покажем этим благородным шведам. Как ты думаешь, Кицак?

— А то как же, Бахадур! — рассмеялся татарин. Глаза его, однако, оставались серьезными. Сирин оказалась крепким орешком, он не понимал, как могла у трусливой русской рабыни родиться такая храбрая дочь. Мать Бахадура звали Наталья, она вздрагивала и сжималась от любого резкого слова, и даже дети презирали и шпыняли ее. Видно, в Сирин взяла верх добрая татарская кровь, кровь Монгура, чьи предки по материнской линии вели род от самого Тимурленга, русские называли его Тамерланом, а то и далее — от самого Чингисхана, покорителя земель. Пусть это звучало странно, но Кицак горд был сражаться на стороне этой женщины, ей не было еще и восемнадцати лет, но она уже стала бесстрашным воином, надежным, как скала.

Сергей услышал смех Кицака и стиснул зубы — ему отчаянно захотелось выругаться.

Пааво, шагавший рядом с ним, выбирал дорогу осмотрительно, и все же чем дальше, тем больше Тарлова охватывала неуверенность. Земля размокла настолько, что Мошка утопал в грязи по самые бабки — остановиться нельзя было ни на миг. Пустить коней в галоп было невозможно, если же атаковать в пешем строю, у шведов будет достаточно времени зарядить мушкеты, и атака захлебнется в крови. К тому же местность оказалась вовсе не столь ровной, как это виделось с вершины холма: равнину пересекали протяженные возвышенности, некоторые высотой в человеческий рост, словно нечистый внезапно заставил застыть бушующее море.

Солдатам снова и снова приходилось карабкаться по скользкому откосу на гребень «волны», а затем скользить в жидкую грязь на другой стороне. Азиаты использовали любую возможность укрыться, и все же Сергей с ужасом ждал, что вот-вот шведские горнисты заиграют сигнал тревоги. Но, к его удивлению, все было тихо — лишь брань и разговоры шведских артиллеристов, все еще возившихся с застрявшей пушкой, становились все громче и отчетливее.

Наконец солдаты Сергея подобрались к шведам на расстояние выстрела — сейчас они были укрыты от глаз неприятеля последней возвышенностью, громкое слово или конское ржание каждую секунду могло выдать их. Только бы ему удалось выстроить людей прежде, чем их заметят, тогда можно надеяться на успех. Участок гати длиной самое меньшее шагов в двадцать, был разрушен и задерживал продвижение войска. Последние отряды оторвавшейся передней колонны отошли уже на порядочное расстояние, когда заметили непорядок и остановились. Тарлов видел, как несколько человек возвращались — очевидно, чтобы выяснить причину задержки. На помощь своим товарищам уже подходили новые отряды, но они мало что могли сделать — нескольких человек не хватало, чтобы вытащить пушку, а как только в одном месте скапливалось много людей, настил уходил в топкую почву.

Наконец шведский офицер приказал пожертвовать пушкой и бросить все силы на восстановление дороги. Солдаты Тарлова собрались под прикрытием возвышенности и густого кустарника и приготовились к атаке. По знаку капитана они вскочили в седло, рысью преодолели оставшиеся пятнадцать шагов и бросилась на шведов. Те поначалу не поняли, что произошло. На небольшом расстоянии лук степняка был опаснее шведского мушкета — он не требовал долгой и сложной перезарядки, и через мгновение несколько артиллеристов уже лежали в грязи, сраженные калмыцкими стрелами. Сергей с обнаженной саблей налетел на шведского полковника — в грязном синем мундире тот застыл на месте, глядя на нападавших, Словно на демонов из преисподней. Клинок с хрустом разрубил плоть. Шведы явно были ошеломлены внезапной атакой. Очевидно, они не принимали степной отряд всерьез, считая, что русские удовольствуются набегами на деревни, но не посмеют атаковать настоящую армию. Сергей оглянулся и увидел Бахадура со знаменем в левой руке и пистолетом в правой. Сабля в такой ситуации была бы куда полезнее — после первого же выстрела пистолет превращался в бесполезную игрушку. Сергей хотел крикнуть об этом Бахадуру, но тут юный татарин поднял пистолет и выстрелил. Шведский канонир рухнул в двух шагах от Сергея. В руках он держал пушечный забойник, которым собирался проломить череп русскому капитану.

— Спасибо! — крикнул Сергей. «Молодец!» — подумал он, увидев, что мальчик заткнул еще дымящийся пистолет за пояс и выхватил саблю.

Сирин и не подозревала, как прекрасна была она, когда, пришпорив своего жеребца, направила его прямо на врагов, разящими сабельными ударами держа их на почтительном расстоянии. Кицак со своими всадниками пришел ей на помощь, оттеснив столпившихся шведов в сторону от твердой дороги. Люди Канга и Ишмета тоже одерживали верх над противником. Сергей решился отозвать часть солдат.

— Утопить чертовы пушки в болоте! — прокричал он.

Кицак первым понял замысел своего предводителя. Татарин спрыгнул с коня, схватился за один из канатов, которым шведы пытались вытянуть увязшую пушку, и с помощью своих людей опрокинул орудие, так что ствол погрузился в грязь. К нему присоединились и остальные. Спешиваясь, они сталкивали пушки с гатей в мшистую топь.

Тарлов удовлетворенно наблюдал, как гордость шведского фалунского литейного производства все глубже погружается в болото. В своем триумфе он забылся и тут же чуть не поплатился за это — мушкетная пуля, гудя, как рассерженный шмель, пробила его треуголку.

— Назад! Отступаем! — крикнул он своим людям. Всадники тут же вскочили в седла и помчались прочь, так быстро, как только позволяла топкая почва. Сергей подсадил в седло Пааво, вспрыгнул на Мошку и пришпорил жеребца. Мокрая земля проседала под копытами, и через несколько шагов ноги Мошки ушли в топь почти по колено, но несколько рывков — и конь вырвался из вязкого плена, унося от смерти всадников. Шведы попытались было преследовать нападавших, но их хватило ненадолго. Небольшой кавалерийский отряд оказался настойчивее — с яростными возгласами они преследовали отступающего противника, не замечая, как русские перегруппировываются под прикрытием возвышенности.

Не дожидаясь приказа, татарские всадники ударили с тыла, осыпав преследователей градом стрел. Когда они вновь вернулись в строй, у каждого в руках было новенькое шведское ружье, Канг, кроме того, разжился саблей, а Кицак набил седельную суму пулями и порохом. Еще несколько всадников принарядились и гарцевали теперь в трофейных треуголках.

Угроза преследования миновала — можно было перевести дух. Сергей неспешно подъехал к холму, с которого не так давно наблюдал за колонной шведского войска, и оглядел поле сражения. Неприятельские ряды смешались, и солдаты до сих пор метались в беспорядке. Офицерам стоило немалого труда восстановить спокойствие, но и они, казалось, не могли решить, как теперь поступить. По оживленной жестикуляции можно было догадаться: одни настаивают на преследовании противника, другие — на том, чтобы спасти пушки.

Орудия почти полностью исчезли в трясине, и практически не было шансов спасти хоть одно: для этого пришлось бы возводить стены до ближайшего сухого участка, а затем откачивать воду. По подсчетам Сергея, шведы потеряли не меньше шести орудий, а то и все восемь. Гордый достигнутым успехом, Сергей поблагодарил солдат, не забыл он и про Бахадура.

— Кажется, ты во второй раз спас мне жизнь. Неплохая работа! — Шутливым тоном Сергей надеялся пробить окружавшую Бахадура броню отчуждения, но татарин только плечами передернул. Рассерженный, Сергей развернулся и отошел.

Он и не догадывался, скольких усилий стоило Сирин выглядеть безучастно. Она благодарила Аллаха, что ей удалось сохранить Сергею жизнь. В ее глазах он был сейчас единственным, кто мог держать азиатов под своей рукой. Люди эти в большинстве случаев были изгнаны из племени за какое-то преступление, и терять им было нечего, но цена безопасности на мгновение показалась Сирин чрезмерной. Ей вновь пришлось убивать людей.

 

Первое удачное нападение на шведскую колонну положило начало целому ряду подобных набегов отряда Тарлова. Эти атаки стоили противнику еще трех пушек, несколько обозных телег и больше сотни убитых и раненых. Генерал Любекер, обеспокоенный происходящим, уже подумывал выставить фланговую защиту из тяжелой кавалерии, но в этом случае всадники продвигались бы вперед крайне медленно. С другой стороны, это сделает невозможным любое нападение, и русскому капитану придется считаться с тем, что шведы в любой момент могут обойти его отряд и взять в клещи.

Последняя атака оказалась неудачной — только благодаря везению конников Сергею удалось уйти от преследовавших их драгун. Капитан понял: пора разрабатывать новый план. Все его набеги до сих пор были для шведского войска булавочными уколами — они отнюдь не мешали противнику двигаться дальше на Петербург.

— Если нам в ближайшие пару дней не удастся задержать их или, по крайней мере, отвести в сторону от Санкт-Петербурга, городу пылать в огне, — сказал Сергей вечером Ване и Бахадуру.

— Было бы жаль... Такие красивые дома... — вздохнул Ваня.

Сирин только плечами пожала. Это была не ее война, так что не следовало и думать, как выиграть ее.

Сергей, впрочем, не замечал молчания вокруг, продолжая излагать свои мысли:

— Нужно, чтобы Любекер получил ложное донесение, где говорилось бы о ловушке возле Санкт-Петербурга, угрожающей потерей большей части войска.

Ваня взглянул на него с интересом, Сирин безучастно смотрела на огонь. Сергей подавил закипавшее раздражение, и стал размышлять. Немало кампаний провалилось из-за ошибок генерала — необходимо было вынудить Любекера совершить ошибку. Некоторое время Сергей просчитывал свои возможности. Лучше всего, если шведам в руки попадет письмо от имени Апраксина, а то и самого царя, но у него не было ни подобающей бумаги, ни печати — подлог мигом распознали бы. Единственное, что он мог сделать, чтобы обмануть неприятеля, — послать к шведам человека, который под видом перебежчика рассказал бы Любекеру правдоподобную легенду.

Сергей покачал головой, слишком уж безрассудной показалась ему поначалу эта идея, слишком уж велика вероятность на следующий день увидеть труп посла, раскачивающийся на придорожном дереве. С другой стороны, какая еще была возможность предотвратить взятие Санкт-Петербурга? Но кому Любекер поверит? Кому-то из его степняков? Вряд ли. Ваня никогда не отличался особым хладнокровием, к тому же он не выглядел человеком, которого мог бы отправить к вражескому генералу высокопоставленный предатель. А если он отправится сам — кто сможет держать в руках эту разнузданную ватагу азиатов? Солдаты ограничатся мародерством в ближайших деревнях, а потом подадутся на юг. Даже если он переживет встречу со шведами, это будет стоить ему чина, а то и головы. Единственный, кто оставался, — Бахадур.

Сергей внимательно поглядел на татарина и спросил себя: сможет ли этот мальчик перехитрить шведов? Бахадур был очень умен, да и хладнокровия ему не занимать. Он сумел бы выдать Любекеру и его генералам совершенно правдоподобную ложь. Но шведы были известными мастерами пыток, что они сделают с мальчиком, если затея Сергея провалится, лучше даже не думать. С другой стороны, Бахадур уже не раз доказал свою надежность, начиная с боя на «Святом Никодиме» и заканчивая нападением на колонну шведского войска, а его надменная и замкнутая манера могла ввести в заблуждение и Любекера.

С вымученной, виноватой улыбкой он повернулся к татарину:

— Бахадур, мне надо поговорить с тобой.

Сирин с удивлением взглянула на него.

— Мы не можем больше атаковать войска Любекера — его фланговые отряды перебьют нас. Нужно как-то заставить его повернуть. Ты сможешь отправиться в шведский лагерь и передать Любекеру ложные известия?

Сирин испугалась:

— То есть я должен так запросто прискакать к шведам и передать им письмо от тебя?

— Не письмо. Тебе придется передать им информацию на словах, и не от меня... — Сергей задумался, подыскивая правдоподобно звучащее имя, и ухмыльнулся, припомнив вероятных заговорщиков, с которыми ему пришлось познакомиться в Москве. Присутствовать на собраниях ему больше не доводилось, но имена высокопоставленных членов кружка он запомнил.

Сергей обнял Бахадура за плечи и привлек поближе к себе:

— Слушай меня внимательно. Твоя жизнь будет зависеть от того, поверят ли тебе шведы! Если они заподозрят обман, то наверняка примутся пытать тебя, чтобы вытрясти все, а уж замучить человека до смерти — на это они большие мастера.

У Сирин от страха свело мышцы спины, аж плечи заболели. Отчаянный замысел Сергея не вызывал у нее доверия, но она не имела права разрушить навязанный ей образ татарского воина, не боящегося ни шайтана. ни мук преисподней. Сирин смертельно побледнела, но ей ничего не оставалось, как согласно кивнуть.

— Что я должен рассказать шведам?

Голос прозвучал резко и хрипло, как воронье карканье, и она испугалась, что Сергей заметит ее страх, но он только кивнул и начал объяснять. Сирин внимательно вслушивалась, повторяла каждую мелочь и каждое имя, которое она должна будет упомянуть. Наконец она решила, что сумеет пересказать все, даже если ее разбудить среди ночи. Каждого из персонажей Сирин могла описать в подробностях, словно не пропускала мимо ушей ни одной светской сплетни. Кстати сказать, русские офицеры были не меньшими охотниками обсудить пикантную подробность из жизни ближнего своего, чем женщины ее племени, болтающие во время стирки.

— Яковлев, Лопухин, Кирилин, — повторяла она, когда Сергей наконец замолчал. Яковлев не был ей знаком, Лопухина Сирин тоже видела лишь издали. При имени Кирилина лицо Сирин перекосилось — вот уж кому она точно не желала ничего хорошего.

— Верно! У шведского короля шпионов на Руси предостаточно, а что они пропустят, то расскажут иноземные гости и посланники. Наверняка им известно и о замыслах генералов относительно войны. Некоторые европейские страны поддерживают шведов, передают им всю информацию. Хотя бы одно из имен, которые я назвал тебе, Любекеру должно быть знакомо.

Сергей глубоко вдохнул и покачал головой, словно желая еще раз обдумать свой план.

— Разумеется, солдаты Любекера не должны распознать в тебе прапорщика русской армии. Сменные вещи у тебя с собой? — Это был не столько вопрос, сколько утверждение, Сергей отлично знал, что вьючная лошадь Сирин изрядно нагружена.

Сирин согласно кивнула, хотя и не понимала пока, к чему он клонит.

— Надень парадный мундир — пускай шведы полюбуются, и возьми другую лошадь, твой жеребец чересчур приметен.

Сирин не хотелось оставлять коня — Златогривый превосходил резвостью любую шведскую лошадь и даже в таком болоте умудрялся отыскивать безопасную тропу. Но она понимала, что Сергей прав, и не собиралась спорить с ним. Пусть дружба их в последние недели несколько охладела, мнение Сергея значило для нее очень много, пожалуй, даже больше, чем того хотелось бы.

— Я все сделаю, Сергей Васильевич! — Это прозвучало почти клятвенно.

Неожиданно капитан улыбнулся ей, как мальчишка, провернувший удачную каверзу.

— Надеюсь! Если тебе не удастся заставить шведов свернуть и они разграбят и сожгут Петербург, царь нас всех побросает в этот костер.

Сирин невольно покачала головой:

— Если Санкт-Петербург так ему дорог, почему он не пошлет достаточно солдат для его защиты?

Сергей только горько рассмеялся:

— Петр Алексеевич — государь всея Руси, а не только Санкт-Петербурга. Необходимо перехватить основные силы шведов, прежде чем они дойдут до Москвы. Если столица падет, наша страна погибла. И большинство народов, которые сейчас находятся под рукой царя, не преминут этим воспользоваться. Начнутся восстания, мятежи, государство начнет разваливаться, а самый лакомый кусок заберут себе шведы.

Сирин уже была готова сказать, что ей все равно, что Россия чужая для нее страна, но она промолчала — почему-то не хотелось огорчать Сергея. Сирин ощущала неясную симпатию к этому человеку, которого должна была бы ненавидеть почти так же, как русского царя.

— Когда мне отправляться? — спросила она.

— Завтра утром. Придется тебе сделать крюк, чтобы появиться с другой стороны. Какую-то часть пути с тобой проедут Ваня, Кицак и кто-нибудь из солдат, но когда вы заметите, что шведы уже недалеко, им придется повернуть назад. — Сергей посмотрел на северо-запад, где солнце — тяжелый тусклый красный шар — грузно наваливалось на линию горизонта.

— Ты уверен, что хочешь пойти на это? — спросил он внезапно.

«Я уверена, что это последнее, чего мне хотелось бы», — пронеслось у Сирин в голове, но произнесла она совсем другие слова:

— Да, конечно! Надо же нам что-то делать, если не хотим, чтобы царь поджарил нас на углях Санкт-Петербурга!

Сергей сосредоточенно кивнул:

— Я на тебя полагаюсь, Бахадур! Тебе понадобится новое имя — что-нибудь звучное, что произведет впечатление на шведов. Какой-нибудь старинный боярский род вполне сгодится, а лучше даже кого-нибудь из Рюриковичей вспомнить. Сейчас подумаю... — Сергей задумался, внезапно лицо его озарила по-детски гордая и торжественная улыбка. — Бутурлин! То, что надо!

 

Сирин никогда еще не чувствовала себя такой напуганной и одинокой, как сегодня. Никогда, даже когда Зейна отдала ее русским. Как и в тот бесконечно далекий день, она ехала по дороге в пышном платье, пусть даже сейчас это был парадный мундир драгунского офицера, а не ее татарский наряд. Сможет ли она разыграть перед шведами русского офицера, да еще и предателя? Сирин была почти убеждена, что Любекер уличит ее во лжи и прикажет обойтись с ней соответственно. Чтобы отвлечься, Сирин разглядывала золотое кольцо на руке, из каких-то сентиментальных соображений Сергей возил эту вещицу с собой, хотя оно было ему мало. Продавать кольцо он не хотел, но сегодня расстался с ним без колебаний — украшение придавало Сирин солидности.

Девушка торопила ленивую лошадку туда, где шведские войска ждали, пока солдаты настилали гать. Она беззвучно шептала шведские слова, которым научил ее Пааво, впрочем, у финна и у самого выговор оставлял желать лучшего. Когда же Сирин пыталась поздороваться по-шведски, казалось, что у нее простужено горло. Она задал