Георгий Васильевич Чичерин 6 страницасообразуется с жизненными условиями и потребностями народа. В том или другом государстве, на той или другой ступени развития, является преобладание того или другого начала, и это преобладание выражается в различии субъектов верховной власти. Поэтому, все эти формы идеально правомерны. Верховная воля государства может выражаться или в монархе, или в. аристократической палате, или в народном собрании, или наконец в совокупном решении различных органов. Но во всяком случае, верховная власть принадлежит лицу или лицам, не как собственность, а как представителям или органам государства. Но если все эти различные формы идеально правомерны, то спрашивается: на каком основании приобретается верховная власть в действительности? Почему верховною властью облечено то или другое лице, физическое или нравственное, а другие обязаны повиноваться? Для того чтобы известное лице считалось носителем верховной власти, необходимо, чтобы в нем соединялись все условия, потребные для существования верховной власти. Эти условия частью фактические, частью юридические. Они суть: 1) достаточная сила, чтобы вынуждать повиновение; 2) юридический титул. Сила составляет фактическое основание власти. Власть прежде всего держится собственною силою. Она не может быть верховною, если она не преобладает над всеми. Если известное лице не в силах установить в государстве порядок и вынуждать исполнение своих решений, то оно не в состоянии исполнять свои обязанности, как орган государства. Права же даются ему для исполнения обязанностей. Поэтому, оно теряет право, как скоро оно не в состоянии исполнять свои обязанности. На этом основании государь, лишившийся престола, изгнанный из государства, перестает быть государем; никто не обязан ему повиноваться, как законному монарху, хотя бы юридический титул его остался невредим. Так как власть присвоивается не лицу, а месту, то потерявши место, оно тем самым лишается власти. Наоборот, фактическая власть, не имеющая законного титула, требует себе повиновения уже потому, что она занимает это место и, стоя во главе государства, одна в состоянии исполнять обязанности, как орган целого, и вынуждать повиновение. Фактически тот, кто обладает наибольшею силою, естественно становится во главе государства. Однако фактическая сила недостаточна для утверждения верховной власти, как постоянного и прочного учреждения. И юридический и нравственный элементы государства требуют, чтобы власть была законная, а не только фактическая. На чем же основывается юридический титул верховной власти? В нормальном порядке, юридический титул верховной власти заключается в положительном законе. То лице, физическое или нравственное, юридически облечено верховною властью, которое получило его на основании закона, действующего в государстве. По самому существу государства, этот порядок должен быть непрерывный. Власть должна приобретаться и передаваться законным образом. Всякое изменение закона можеть быть только делом самой.верховной власти. Таким образом, требование законного порядка, представляющего присущее государству высшее нравственное начало, заключается в том, чтобы этот порядок оставался ненарушим, чтобы закон изменялся только законным путем. В этом состоит истинное значение начала легитимизма. Изгнанный монарх, как сказано, вовсе не есть монарх; верховная власть не принадлежит ему, как собственность; он лишается ее, как скоро перестает занимать свое место и исполнять свои обязанности. Но он остается представителем законного порядка, и если народ хочет восстановить нарушенное право, он снова призывает изгнанного князя. В этом состоит юридическое значение реставраций. Требование законного порядка до такой степени присуще государству, что всякая фактическая власть, для того чтобы получить прочное значение, должна приобрести юридическое освящение. При недостатке законного титула, она может восполнить его, опираясь на другие элементы государственной жизни. За исключением власти и закона, эти элементы суть граждане и государственная цель. Фактическая власть может сделаться законною или по воле граждан или по требованию общего блага. Мы видели, что воля граждан может быть выражением воли государства. Таковою она становится по естественному закону там, где нет другой власти, опирающейся на положительный закон. В этих случаях воля граждан может дать юридическое освящение фактической власти или по собственному изволению установить новую. На этом основано утверждение властей, возникших из переворотов, всеобщею подачею голосов. Но фактическая власть может сделаться юридическою и помимо явно выраженной воли граждан, во имя общего блага. Мы видели, что даже случайная власть требует повиновения во имя общественной пользы; таковы временные правительства. Здесь самая польза временная, необходимость сохранения порядка в данную минуту. Но государство есть союз постоянный, и как таковой, требует.прочного порядка. Если фактическая власть успела утвердить законный порядок в государстве и прочным образом установить повиновение, то тем самым она доказала свое соответствие государственной пользе, или идее государства. Изданный ею закон, недостаточный в своем источнике, ибо проистекает от незаконной власти, получает силу во имя общего блага, и через это самая власть, им определяющаяся, приобретает законный титул. Таким образом, если похититель престола успел утвердит законный порядок и обрести повиновение, то и сам он признается уже законным, а тем более его преемники, получившие престол уже по законному титулу, хотя этот титул в первоначальном своем источнике не имел достаточной юридической силы. Время делает незаконный титул законный, в государственном праве также, как и в частном, где собственность приобретается давностью. Но в последнем случае это делается в силу начал частного права, в первом в силу начал государственных, во имя общего блага, освящающего упроченный порядок. В государственном праве эти начала получают новое утверждение от международного союза. Признание верховной власти другими правительствами дает ей внешнюю законность, которая, присоединяясь к внутренней, сообщает большую прочность власти. Но относительно самостоятельных государств, признание или непризнание верховной власти другими нисколько не изменяет внутреннего ее права. Только полусамостоятельные государства подлежат в этом отношении ограничениям, определяемым международными трактатами. Таковы реальные субъекты верховной власти. Лице, ею облеченное, приобретает качества, свойственные сану. 1) Ему присвоивается высшее достоинство - величие, ибо оно является представителем высшего порядка, господствующего над людьми. Поэтому цари называются Величеством. Римляне говорили о величии римского народа (majestas populi Romani). 2) Оно приобретает право на высшее уважение. Оно становится священным и неприкосновенным. Преступления против него наказываются строже, как оскорбления величества (crimen laesae majestatis). 3) Не имея над собою высшего судьи, оно безответственно, ибо всякая ответственность предполагает высшего. Поэтому, самодержавные государи признаются ответственными только перед Богом. Точно также и в конституционных монархиях король признается безответственным. Здесь ответственность за все действия власти принимают на себя министры. Наполеон III признал себя ответственным перед народом; но это было не более как фразою. Юридически, подобная ответственность неосуществима, ибо нет законного способа подвергнуть ответственности монарха, как носителя верховной власти. Последовательное проведение этого начала повело бы к установлению республики вместо монархии. Будучи безответственною, верховная власть признается непогрешимою, конечно не в нравственном смысле, а в юридическом, также как непогрешимым признается приговор судьи, на которого нет апелляции. Как бы он ни был ошибочен, он считается выражением правды, ибо высшая власть есть высший законный орган правды. В этом смысле английское право признает, что король не может учинять неправды: the King can do no wrong. Как представитель государства, субъект верховной власти обладает полнотою права. Но принадлежащее идеальному субъекту полновластие может распределяться между различными реальными субъектами. Это распределение основано на том, что полнота власти заключает в себе многообразные права, которые могут быть присвоены отдельным органам. Верховная власть разделяется на отрасли, каждая из которых заключает в себе известную сумму или систему прав. Какие же это отрасли? У политических писателей мы находим различные деления. Вообще, насчитывают следующие отрасли: 1) власть учредительная, то есть, право установлять основной закон государства, определяющий устройство верховной власти и коренные права граждан; 2) власть законодательная, то есть, право установлять общие обязательные юридические нормы; 3) власть исполнительная, или правительственная, то есть, право приводить закон в исполнение, или управлять государством на основании законов; 4) власть судебная, то есть, право разбирать тяжбы и налагать наказания. Некоторые публицисты признают только законодательную и исполнительную власть, считая судебную лишь видоизменением последней; другие, напротив, ставят судебную власть на ряду с остальными; третьи присоединяют к этому власть учредительную; наконец, четвертые присоединяют к этому делению еще власть княжескую, соединяющую в себе все отрасли и стоящую над остальными, как умеряющее начало. С последним мнением нельзя согласиться. Власть княжеская не может войти в разделение, ибо это не отрасль власти, а известная ее форма. Мы находим ее у двух писателей: у Гегеля и у Бенжамена Констана. Гегель признает ее третьим моментом в системе властей: момент общий есть власть законодательная, момент частный власть исполнительная, наконец момент единичный представляется княжескою властью, которой предоставляется окончательное, личное решение. У Констана королевская власть (pouvoir royal) играет роль умерителя. У обоих она занимает известное место в системе конституционной монархии. Однако и здесь она не составляет особой отрасли, а установляется для приведения к единству различных отраслей власти, которые, образуя отдельные системы, могли бы нарушить государственное единство. Княжеская власть, понимаемая в этом смысле, не составляет необходимой принадлежности всякого образа правления, а потому место ее не здесь, а в учении о конституционной монархии. Затем представляется вопрос: составляет ли учредительная власть отрасль отдельную от законодательной? Нет сомнения, что существует различие между основными законами и остальными. Во многих государствах установлены для первых особые учреждения. Иногда требуется особое учредительное собрание для изменения основных законов; иногда последние подвергаются утверждению народа. При таких условиях, учредительная власть может рассматриваться, как отдельная отрасль верховной власти. При всем том, нет достаточного основания ставить ее на ряду с властью законодательною и исполнительною. Последние различаются самым содержанием деятельности: первая состоит в праве установлять общие нормы, вторая-в управлении государством. Учредительная же власть, также как законодательная, установляет общие нормы, хотя важнейшие из всех, те, которые служат основанием для остальных. Там, где для этого существуют особые учреждения, они представляют только усиление того же начала, которое требуется и для законодательства, именно, участия народа. Поэтому мы учредительную власть можем признать только высшею отраслью законодательной, ту, которая определяет права самой верховной власти. И так, первая отрасль верховной власти есть власть законодательная. Вторую составляет власть исполнительная, или правительственная. Некоторые публицисты, основываясь на том, что всякая деятельность состоит в решении и в исполнении, разделяют совокупную верховную власть на законодательную и исполнительную. В силу этого начала, вторая власть подчиняется первой, как рука подчиняется голове. Но это разделение установляется по 'форме деятельности, а не по содержанию, между тем как различные отрасли власти определяются различием содержания. Оно состоит, с одной стороны, в установлении общих законов, с другой стороны, в самом управлении. Закон далеко не обнимает всех решений, а управление не состоит в одном непосредственном приложении законов. Оно ограничивается пределами закона, но действует часто совершенно самостоятельно. Так, ведение войны, переговоры, заключение мира не определяются и не могут определяться общими законами. Вследствие этого, писатели, которые держатся этого разделения, как например Локк, признают еще особую власть федеративную, именно потому, что она не подходит под понятие об исполнении. Очевидно, что федеративная власть ничто иное, как управление государством в сношениях с внешними державами. Но и в самых внутренних делах, правительственная власть не ограничивается простым исполнением законов. Она сама издает обязательные нормы, определяющие способы действия в пределах закона; на этом основано различие между законами и уставами, или постановлениями (reglements). Во многих случаях она сама устраивает различные части в подчиненных ей учреждениях. Она, в силу данного ей права, по усмотрению обстоятельств, разрешает, утверждает и предпринимает различные действия. Наконец, в чрезвычайных случаях она уполномочивается действовать и вне пределов закона. Из всего этого очевидно, что эта отрасль власти должна быть названа не исполнительною, а правительственною. Задача ее состоит в управлении государством на основании и в пределах установленных законов. Наконец, представляется вопрос: следует ли судебную власть считать отдельною отраслью верховной власти? Многие этого не признают, на том основании, что суд ничто иное, как известная форма исполнения. Хотя в новейших государствах судьи независимы от исполнительной власти, однако это разделение относится только к подчиненной сфере; собственно же политических властей, по этому воззрению, две: законодательная и исполнительная. Это возражение было бы справедливо, если бы мы приняли разделение на власть законодательную и исполнительную. Но принявши разделение не по форме, а по содержанию деятельности, мы должны судебную власть отделить от правительственной, ибо они имеют две различные сферы деятельности: одна управляет общими интересами государства, другая разбирает права и обязанности граждан. Это две стороны государственной деятельности, которые требуют особых систем. Важнейшая гарантия права состоит в независимости судебной власти от правительственной. Но так как первая ограничивается решением отдельных случаев, а не общих дел, то она играет меньшую политическую роль, нежели две остальные. Однако она может иметь весьма важное политическое значение: она ограничивает произвол правительственной власти, а иногда решает и высшие конституционные вопросы. Таково, например, положение суда в Соединенных Штатах. Поэтому судебная власть несомненно должна быть поставлена на ряду с другими. И так, верховная власть разделяется на законодательную, правительственную и судебную. Эти три отрасли соответствуют отношениям верховной власти к трем остальным элементам государства к закону, к государственной цели и к правам граждан. Эти отрасли, разделяясь, получают соответствующие им органы. Разделение может быть установлено в самой верховной власти; но еще чаще оно происходит в подчиненных органах. Из этого образуется сложный организм властей и учреждений, который, разветвляясь по всему государству, составляет однако нечто цельное и единое, 'ибо все исходят от единой верховной власти и представляют единую государственную волю в приложении к разнообразию условий и элементов жизни. Верховная власть развивается в систему учреждений.
Глава VII. Отношение государства к другим союзам
Человеческие союзы, отличные от государства, как сказано выше, суть союз кровный, союз гражданский и союз церковный. Отношение их к государству определяются самым их существом. 1. Отношение к союзу кровному. Формы кровного союза суть семейство, род и племя. Они образуются естественным нарождением. История народов начинается с господства этих союзов. Первоначально они обнимают человека всецело; в них он живет и действует. В особенности род и племя, будучи обширнее семейства, способны существовать, как самостоятельные союзы, заменяя собою государство. Но это господство кровных союзов прекращается с дальнейшим развитием. Человек, по своей духовной природе, не может поглощаться всецело физиологическими отношениями. Как существо свободное, одаренное разумною волею, он отрешается от этой первобытной основы, становится самостоятельным лицом и строит из себя высшие духовные союзы. Поэтому, на дальнейших ступенях, кровные союзы или исчезают или входят, как составные элементы, в другие высшие союзы, гражданский и государственный. Из трех форм кровного союза, семейство носит характер частный, племя характер общественный, род же стоит посредине между обоими. Поэтому семейство естественно входит в гражданское общество, как составная его часть. Семейное право составляет часть гражданского права, хотя здесь чистые гражданские начала видоизменяются кровными отношениями. Точно также и род входит в состав. гражданского общества. По своему двойственному характеру, он получает в нем значение не только частное, но и общественное, особенно в те эпохи, когда частные союзы занимают в обществе главное место, как было в древности и еще более в средние века. Мы знаем, какую роль играли в древней России родовые отношения. Но когда гражданские отношения, вследствие развития государственных начал, низводятся на степень частных, общественное значение рода исчезает; остаются отношения родственные, которыми определяется наследственное право. Что касается до государства, то чем ближе оно к патриархальному союзу, тем более оно носит печать последнего. Классические государства имели совершенно племенной характер и строились по началам кровного союза. Соединяясь в одно государство, различные племена сохраняли свою отдельность. Внутри себя племя делилось на колена, колена на роды. Это были патриархальные деления, возведенные на степень государственных, или государственные деления, построенные по типу племенных. Так, в Риме, патриции делились на трибы, трибы на курии, курии на декурии, декурии на роды. У Евреев мы находим разделение племени на колена и роды во всей его чистоте. Самые сословные деления в древности носили нередко племенной характер. Таковы были разделения на патрициев и плебеев в Риме, на Спартанцев, Лакедемонян и Илотов в Спарте. Но с дальнейшим развитием государства эти разделения, основанные на кровном союзе, исчезают. Они исчезли уже в древности; новое же государство их вовсе не знает, ибо оно не носит племенного характера, а произошло из смешения многих племен. Однако и здесь кровная связь не исчезает, но она получает высший характер: род сохраняет свое значение, как преемственный носитель государственных начал; племя становится народом. Государственное значение рода заключается в передаче от поколения поколению высшего общественного положения и сопряженного с этим высшего сознания государственных начал. Государство, как постоянный союз, все основано на преемственности поколений. Наследственная монархия выражает это начало в самой верховной власти, родовая аристократия в преемственном сохранении высшей способности. Ни то, ни другое не составляет однако необходимой принадлежности всякого государства. В демократической республике нет ни царского дома, ни родовой аристократии. Но это не означает высшей ступени развития. Физиологический элемент, также как. юридический и нравственный, всегда составляет одно из существенных начал государственной жизни. Исчезновение преданий, основанных на преемственности поколений, лишает государство одного из главных его устоев и дает ему одностороннее направление. Через это элемент свободы получает неограниченный перевес над всеми остальными, что вовсе не соответствует идее государства, 'как она изложена выше. Самостоятельное значение власти и закона опирается на физиологические начала. В еще большей степени значение физиологического элемента проявляется в проистекающей из племенного союза народности, которая составляет самую существенную основу государства. Мы видели, что слово народ имеет двоякий смысл: физиологический и юридический. Здесь идет речь только о первом, который точнее можно обозначить словом народность, ибо народ есть уже нечто организованное. От племени народность отличается тем, что в первом преобладает связь, основанная на единстве происхождения, а во второй сознание духовного единства. В племени связь может быть даже и бессознательная; оно может быть рассеяно по разным местам и не сознавать себя, как одно целое. Народность же непременно сознает себя, как единую духовную сущность. В обоих отличительным признаком служит язык. Племенная связь составляет физиологическую основу народности, но на этой основе вырастает высший духовный мир. Поэтому, в народность могут входить множество посторонних элементов, которые она, как духовная сущность, себе подчиняет и претворяет в себя. Каково же отношение народности к государству? Мы видели, что государство образуется народом в юридическом смысле, как организованною массою. Но физиологическое и политическое значение народа, народ и народность, находятся в тесной связи. Народность, сознавая себя единою духовною сущностью, стремится иметь общую волю и общую организацию, то есть, стремится сделаться народом, или образовать государство. Наоборот, государство, составляя единый организм, требует от граждан сознания своего единства, общения идей и интересов, а это сознание и это общение даются ему народностью. Из этого понятно, почему субъект государства есть народ, а не более обширное соединение людей. Государство, как цельный организм, возвышающийся над остальными союзами и представляющий сочетание присущих им начал, заключает в себе юридический, нравственный и физиологический элементы. Поэтому, оно не может быть основано на отвлеченно-нравственном, или общечеловеческом начале. Общечеловеческим союзом может быть только церковь. В государстве же необходимо общение всех интересов и проистекающее отсюда единство воли, направляющей общую деятельность. Это возможно только в более тесном союзе людей, именно, в народе. Поэтому государства, далеко заходящие за пределы народности естественно стремятся к распадению. Отсюда неудачи всех попыток основать так называемые всемирные монархии. Слово всемирный принимается здесь впрочем в фигуральном смысле, ибо история никогда не представляла даже приближения к государству, обнимающему все человечество. Это утопия, которую некоторые писатели считают идеалом государственного развития, но которая совершенно несбыточна. Человечество никогда не может соединиться в общую юридическую организацию. Человечество не есть лице, а общий дух, развивающийся в разнообразии совместных и преемственных нравственных лиц, образуемых народами. Различие естественных и исторических условий, под которыми живут народы, расселенные по земному шару, производит различие народных характеров, направлений и интересов. Отсюда различие воль и распределение верховной власти по разным центрам. Юридическая власть принадлежит не общему безличному духу, а живому союзу людей, то есть народу, устроенному в государство. Однако, в действительности, не всегда физиологическая народность совпадает с юридическою. Мы видим народности, разделенные на разные государства, и, наоборот, государства, составленные из разных народностей. Иногда это происходит от чисто внешних условий: народность, рассеянная по разным странам, не может образовать единого тела, и наоборот, народности, перемешанные между собою, необходимо должны войти в состав единого государства. Последнее мы видим, например, в Австрийской Империи, где перепутаны Немцы, Венгры, Итальянцы, Румыны. Славяне различных племен, вследствие чего образовалось самое пестрое политическое тело Смешение племен бывает даже условием высшего развития. Племя, чтобы сделаться политическим народом, должно выйти из своей ограниченности и взойти на высшую ступень духовного развития; средством для этого служит смешение с другими. Иногда одно племя покоряет другое, и тогда сознание власти дает ему и высшее политическое сознание; так было, например, в Спарте. Или же одно племя соединяется с другими сродными, и это обобщение рождает высшее духовное и политическое единство. Так было первоначально в Риме. Когда впоследствии к патрициям присоединились плебеи, прибавился новый элемент, а с тем вместе и новый источник государственного сознания. В новое время это смешение народов происходит еще в гораздо большей степени, нежели в древности. Мы видим это, например, во Франции и в Англии. Как французская, так и английская народность образовались из различных, насевших друг на друга племен. Из славянских племен, великорусское, наиболее смешанное, явилось и наиболее способным к образованию прочного государства. Племена же Чувашей или Латышей, живя первобытною племенною жизнью, не в состояниит образовать самостоятельный политический союз. Их назначение-подчиняться другим народам и входить в состав других государств. Из этого ясно, что для образования государства, кроме внешних условий, необходимы и внутренние. Не всякий народ способен устроить из себя государство. Для этого нужно высшее политическое сознание и государственная воля, которые находятся не у всякого. Народ, который неспособен разумно и добровольно подчиняться верховной власти и поддерживать ее всеми силами, никогда не образует государства, и если в нем установится нечто похожее на государственный порядок, он будет всегда непрочен. Этим, между прочим, объясняется падение Польши, которая никогда не могла установить у себя истинной верховной власти. Существовавшее в ней политическое устройство было ничто иное как узаконение анархии. Народ, способный к государственной жизни, должен прежде всего проявить уважение к законному порядку. Революционные же стремления менее всего служат признаком политической способности. Кроме государственного сознания и воли, нужна еще достаточная сила, чтобы сохранить свою самостоятельность и свое место в ряду других, что также находится не у всякого народа. Каждый самостоятельный народ призван быть историческим деятелем. Над народами нет высшей власти, которая бы ограждала слабых. Каждый должен стоять за себя, а на это нужна сила. Кто не обладает достаточною силой для самостоятельной деятельности, тот должен отказаться от самостоятельности. Это опять высший исторический закон, который дает право участия в судьбах мира только народам способным действовать на этом поприще. Но и здесь, также как в отношении верховной власти к подданным, материальная сила держится нравственною. Это-сила духовная, основанная на высшем сознании и воле. Сила народа вытекает из его государственного сознания. Народ, который способен единодушно соединяться около власти, всегда сумеет отстоять свою самостоятельность. Это мы видим на многих примерах. Так, Греки отстаивали себя против Персов, Нидерланды против Испании, Швейцарцы против австрийских и бургундских князей. Таким образом, способность народа доказывается историею. Этим с нравственной точки зрения
|
