Тебе лучше не знать. Олюсику привет. Скажи, пусть не комплексует. И, это самое, извинись за меня. Она хорошая, это я гнида. Думаешь, не понимаю? Я все понимаю, но судьба такая.

Оля, зеленая от нетерпения, страдала в кафе. Она уже успела обкофеиниться до состояния трясущихся рук. Я честно передала наш разговор. Кроме подробностей в виде Петлюры.

Так и сказал? Теперь я точно знаю, что мне надо делать!

Мне катастрофически не понравился ее энтузиазм. С таким выражением лица обычно шастают по баррикадам и мечут бомбы в красивых царей.

Эту козу драную надо проучить! Все, решено, подговорю девчонок, и побреем ее налысо.

Вряд ли облысение козы сподвигнет Артема на возвращение к тебе.

И фиг с ним! Но козу проучить надо. Вот тебе и тру‑эмо. Она же до сих пор втихаря по нашим тусовкам пасется. Трендит про свою исключительность и романтически поводит глазами.

Я сидела в полупустом кафе и прикидывала шансы козы остаться невредимой. Надо бы ее предупредить. А с другой стороны, это теперь не моего ума дело. Кроме того, я просто не знаю, где ее найти.

* * *

Стася – Ася. Может, лучше звать тебя Асей?

Ась?

Лучше не придумал? Тогда я стану тебя звать Кирюшей. Или Кирой?

Стася тоже хорошо звучит, – мгновенно передумал он. – Мне кажется, ты мне что‑то недоговариваешь?

Быть или не быть? Сказать или промолчать? Вот что со мной происходит? Как только появляется секрет, я не удержусь и пяти минут – все выболтаю Кириллу. Короче, я снова не удержалась, и теперь он знает, что я видела одного из насильников.

Так. Надо подумать. Он тебя точно узнал?

Ага. Еще как. Эта Петлюра улепетывала как ошпаренная.

Зря ты так легкомысленно относишься к этим подонкам. С другой стороны, они на тебя выйти никак не сумеют?

– Если только через Олю. Но это вряд ли. Она с Артемом общаться не будет. Хотя…

Похоже, мне пора возвращаться. Сегодня попробую уболтать маман. А ты футбол смотрела?

Еще как! Мы с папой орали на весь дом. Даже Митька кричал: «Оле‑оле‑оле‑оле!» У них такой тренер симпатяшный. Мне так его жалко было.

Ты это про кого? – недоверчиво удивился Кирилл.

Ну, у этих, которые против нас были. Которых мы обыграли.

У голландцев?

Наверное.

Тут все на ушах стоят. Орут, что Россия порвет Испанию, как тузик грелку.

Сильно вряд ли. И при чем тут Россия?

Мне десять минут разжевывали, как важна гордость за победу страны в таком сложном турнире.

При чем тут страна? Футбол – это футболисты. А страна ни при чем. У нас тоже все праздновали. Орали «мы их сделали», «Россия – лучше всех». Бред сивой кобылы. Если Испания нас раскатает как Бог черепаху, будут орать «России писец»?

Посмотрим. Хотя ты права.

И когда тебя ждать? Лето уже, а мы пока толком и не отдыхали. Я себе туфельки такие прикольные купила. Нога просто радуется. Можно хоть сто километров прошлепать.

По‑моему, ты фанат удобной обуви.

Точно. Я просто обожаю дружелюбную обувь. Особенно когда знаю, что мы с ней будем тебя встречать.

А как твой учитель по рисунку?

Учитель оказался прикольным добродушным дядькой. Аль представила меня, словно я чертовски талантливая художница. Которой для полного счастья не хватает отполировать свой талант под чутким руководством.

Просмотрев мои альбомы, дядька переместил брови на прежнее место. Зачем‑то постучал себя карандашом по передним зубам. Последующее за этим «м‑да» ничего не объясняло.

Очень плохо? – Дрожь в испуганном голосе была слишком заметна.

Да как вам, деточка, сказать?

Лучше правду.

Я не уверен, что вы нуждаетесь в каком‑то академическом обучении.

Я хотела пойти на ландшафтного дизайнера, – робко пролепетала я.

По вашим работам я не заметил нацеленности на эту специальность. Вы хоть немного представляете, чему вас там будут обучать? Уж не комиксам.

Аль резко хлопнула меня по плечу, призывая к оптимизму:

А если отбросить лирику, как вам ее рисунки?

Очень даже приемлемо. Но в нашей стране пока непопулярно. Я думаю, лет этак через десять повальная мода на такие художества переберется из Европы и к нам. Вот тогда… Я слышал, что в прошлом году проводился первый русский фестиваль по этой теме. Летом обещались повторить. Попытайте счастья. Быть может, вас заметят.

А пока вы ее будете учить, – приговорила Аль на правах любимой дочери собственного отца, который был дружен с художником еще с давних времен.