Долгий поход.

 

Мы идем всю ночь, делая короткие привалы каждые несколько часов, чтобы отдышаться из кислородных баллонов.

 

Было бы невозможным взять достаточно воздуха на весь путь, так что все, что мы можем делать - это периодически прочищать легкие от газа и грязи, которые липнут к горам Дьябло как смола к камням.

 

Наши лица покрыты грязью, наш камуфляж тяжело обвисает, пропитанный пылью и отходами.

 

И это только после первой ночи.

 

Моя одежда стала маслянистой на коже, и грязь, которую несет ветер, нашла свой путь в каждое отверстие в моей форме.

 

Песок засыпается за ворот и натирает шею, руки уже натерло до мяса от соприкосновения с лазганом, и тяжелый рюкзак вгрызается лямками в плечи.

 

Спина нещадно болит, а икроножные мышцы напряжены словно закаленная сталь, глаза слипаются от пота и пыли.

 

Ветер кусает холодом, а одежда на мне мало помогает защититься.

 

Рад бы я оказаться где-нибудь в другом месте.

 

Рассвет нагоняет нас во впадине у огромного валуна.

 

Я первый в карауле, и пока свет медленно наполняет небеса, хотя от тусклый из-за густой облачности, я наконец-то вижу дорогу в пепельных пустошах ниже.

 

Жуя свой рацион, я смотрю на долину, которая простирается меж двух низких, закругленных горных пиков.

 

В желтом свете скалы блестят, словно покрытые маслом.

 

Несколько бледных искореженных деревьев торчат из расселин и трещин в камне.

 

Слышу как за спиной судорожно дрыхнет отряд, слышу их храп, кашель, пыхтение, все это смешивается с шелестящими звуками ветра, который гонит воздух вниз по горному склону.

 

Почти никого не видно - они все завернулись в свои спальники в разных закутках.

 

Из-под земли появляются сочащиеся кровью усики, с них капает на спящие тела запекшейся кровью и грязью.

 

Блаженные в своем неведении, они спят как ни в чем не бывало.

 

Серые щупальца обвивают их и туго сжимают.

 

Они просыпаются задыхаясь и крича.

 

Их шеи трескаются, а смертельные объятья выдавливают органы из их тел.

 

Щупальца сминают их лица.

 

Поднятые в воздух искореженные очертания взрываются кровью, брызжущей из разорванных артерий.

 

Их конечности вырывают из суставов и размахивают ими, словно трофеями.

 

Победный вопль разрывает предрассветный воздух, когда щупальца рисуют из крови и пыли богохульные узоры.

 

Воздух начинает дрожать и из кровавой дымки, созданной расчлененными телами, вырисовываются полупрозрачные очертания.

 

Осознаю, что раздающийся крик мой, что это я устроил бойню, и меня переполняет сила жертвоприношения.

 

Ощущаю, что боль этого восторженного открытия наполняет меня жаром и энергией.

 

- Твоя караул закончен.

 

От удивления я почти вскрикиваю.

 

Передо мной стоит Охебс, опираясь на край впадины, которую я охранял.

 

- Ты откуда, мать твою, появился? - бросаю я. - Сиськи Императора, мужик, я мог нахрен тебя пристрелить.

 

Он мрачно смотрит на меня, его взгляд задерживается на моем лице.

 

- Кейдж, ты выглядишь усталым, - в конечном счете произносит он, - твои глаза налились кровью.

 

- Естественно я устал, тупица, - говорю я, вскакивая на ноги, -

 

я на ногах последние часов двадцать.

 

Есть еще какие-нибудь стоящие наблюдения, или крупицы мудрости, что ты желаешь преподнести мне?

 

- Было похоже, что ты вроде как в трансе, - говорит он, явно тщательно подбирая слова, -

 

ты пялился на лагерь. Мне показалось, что ты спишь с открытыми глазами.

 

Пристально смотрю на него, пытаясь угадать его мысли, но его лицо как всегда ничего не выражает.

 

Чувствую что желудок сводит и тут же меня охватывает головокружение.

 

- Давай, не засни тут, - бросаю я, отталкивая его в сторону.

 

Он не отвечает.

 

Топаю вниз, в защищенную от ветров низину, где спят остальные.

 

Появившийся с другой стороны Кин-Драгг ни говори ни слова кивает. Он следил за дорогой, которой мы пришли.

 

Торопливо машу ему и падаю рядом со своим рюкзаком.

 

Вытащив одеяло, я перекатываюсь и прижимаюсь спиной к другим.

 

Лихорадочно скачут мысли.

 

В один момент я смотрю вниз на долину, а в другой прямо передо мной уже стоит Охебс.

 

Невозможно, чтобы он подкрался ко мне не издав ни звука, у меня достаточно острое зрение и хороший слух.

 

Тошнота спала, но я все равно на грани.

 

Глубоко вдыхая, я закрываю глаза.

 

Я чертовски устал.

 

Хочу провалиться в сон, но чем сильнее я его жажду, тем бодрее становлюсь.

 

Кровь стучит в уши, ощущаю под собой каждый камешек и булыжник.

 

Сердце молотом бьется в груди.

 

На грани слышимости чудится далекий шепот, переворачиваюсь и открываю один глаз, дабы рассмотреть говорящего.

 

Но все спокойно спят.

 

Когда усталость наконец-то затягивает меня в сон, голоса становятся громче.

 

ПЕРЕД закатом меня будит Лори.

 

После легкого ужина и глотка из своей фляжки, я готов идти.

 

Первым уходит Полковник, он направляется вниз левее главного тракта.

 

Он пробирается между разбросанных валунов и небольших кустиков.

 

Примерно через час мы проходим мимо возвышения - последней гряды, за которой начинаются пустоши.

 

Шеффер сильнее забирает влево, вверх по склону крутой горки.

 

- А мы себя не выдадим? - нервно спрашивает Брауни. - Еще даже не темно.

 

- Там есть кое-что, вам нужно на это взглянуть, - отвечает Полковник, указывая на северо-восток. В вечернем сумраке нам видная вся пустошь.

 

Где-то у горизонта темное пятно, от которого в воздух поднимаются сотни столбов дыма и испарений.

 

Похожие на небольшую гору очертания, окруженные небольшими пятнами, поднимаются на равниной.

 

Весь комплекс освещен бесчисленными источниками света, некоторые мерцают, а некоторые бьют прямо в небеса.

 

- Улей Гадес, - говорит Фенн, склоняя голову и сотворяя аквилу.

 

- От него ничего не осталось, - говорит Брауни.

 

- Наоборот, там миллионы беженцев, солдат, космодесантников и орков, - молвит Полковник, - там до сих пор идет сражение за контроль над руинами.

 

Комиссар Яррик объявил, что Гадес никогда не падет.

 

И в качестве нерушимости своего заявления он пролил свою кровь.

 

- Такая судьба ожидает Херон? - спрашиваю я. Полковник буравит меня взглядом.

 

Я забыл, что он не рассказал остальным о планах Инквизиции сравнять это место с землей.

 

- Такая судьба может поджидать все ульи на Армагеддоне, - говорит он, уходя от темы.

 

- Орки опустошат этот мир, а без факторий Армагеддона, без его кузней и ульев, миры на сотни световых лет вокруг ослабнут и падут, и эта длинная цепочка в конечном итоге приведет к самой Святой Терре.

 

Херон станет переломной точкой, чтобы предотвратить катастрофу.

 

В противном случае наша неудача станет началом конца Империума.

 

- Звучит слишком драматично, - говорит Кейт.

 

Он снял свою рюкзак и прислонил его к скале.

 

Это было ошибкой, потому что ему теперь снова с трудом придется закидывать его за спину.

 

- Хотел бы я, чтобы в этом была простая театральность, - отвечает Полковник, - и чтобы это была просто речь, поднимающая ваш дух.

 

Но это не так.

 

Мы со всех сторон окружены галактикой, полной врагов.

 

И нашего противника сдерживает только обширный флот Императора, его армии, и могущество Космодесанта.

 

Если враги учуют слабину, они обрушится на нас, словно свора падальщиков, и раздерут Империум на части.

 

Отделение настолько сильно, насколько силен его самый слабый, и Империум силен настолько же, насколько слабейшая его планета.

 

Мы обдумываем это в молчании, пока Полковник ведет нас обратно к хребту.

 

Я определенно никогда не забуду вид дымящегося, разрушенного улья, который некогда населяли сотни миллионов душ.

 

Я видел ужас: в глазах придушенной женщины и на ратных полях, в буквальном смысле заваленных трупами, по которым ползли раненные.

 

Да даже воронка от Коританорума, где погибло три миллиона человек, едва ли сравнится с уничтожением Гадес.

 

Я могу понять, почему Яррик не желает оставлять этот опустошенный улей.

 

Он выстоял там во время первого вторжения Гхазгхкулла.

 

Как Полковник говорил, если ты хоть на мгновение дрогнешь, то ты труп.

 

Если ты покажешь хотя бы намек на слабость, или милосердие, то тебя уничтожат и выпотрошат, раз и навсегда.

 

Но все таки это позор, что мы идем в Херон.

 

Я бы предпочел оборонять Гадес.

 

Каким-то образом, штрафникам "Последнего Шанса" пристало бы сражаться за что-то разрушенное.

 

- Эй, двигай своей задницей, - из-за спины кричит Кин-Драгг, прерывая мои меланхоличные мысли.

 

Я понимаю, что замедлил его.

 

- Отвали, - не оборачиваясь отвечаю я ему.

 

Убыстряю шаг, стремясь оставить руины Гадес позади.

 

ЕСЛИ я думал что в джунглях тяжело идти, а горы Диабло - испытание, тогда пепельные пустоши должны быть худшей местностью, по которой мне когда либо приходилось идти. И это даже с учетом нашего вынужденного маршброска по ледяным полям Крагмира.

 

Куда не посмотри, повсюду лежит обесцвеченный песок и пепел.

 

Над колыхающимися дюнами стоит марево.

 

Постоянно дует ветер, окуная лицо в вечную пелену пепла, его прикосновение обжигает кожу, словно алхимические примеси.

 

С учетом туго стянутых капюшонов, ребризеров и зажатых носов, каждый из нас заключен в свой собственный мирок.

 

Невозможно разговаривать даже с человеком в паре метров перед тобой.

 

Почва под ногами постоянно смещается.

 

С каждым шагом ты по лодыжку проваливаешься в оранжевый и красный песок.

 

Мы словно ползем.

 

Полковник ведет нас дольше чем обычно, поэтому мы установим лагерь только когда горизонт окрасится предрассветным сиянием.

 

Ночью температура стремительно падает.

 

Наш пот замерзает прямо на коже, а над фильтрами вздымается пар от дыхания, похожий на выхлоп танка.

 

Но здесь это единственная влага - пепел под ногами остается таким же, в нем нет воды, которая бы замерзала.

 

Периодически мы видим вспышки взрывов в том месте, от которого уходим, или слышим рев низко проходящих ракетных двигателей.

 

На вторую ночь над нами прошла огромная волна Имперских бомбардировщиков, атакующих позиции примерно в десяти километров от нас.

 

Мы останавливались посмотреть на шоу: около часа небо озарялось вспышками кластерных бомб и зажигательных боеприпасов.

 

Каждый шаг отдает болью. Вытягиваю ногу из засасывающего пепла и ставлю ее перед собой, подтягиваю себя вперед.

 

В рюкзак за плечами, кажется, положили всю галактику.

 

Вдыхая неглубоко, дабы сохранить воздушные баллоны, цепляясь руками и на коленях мы карабкаемся вверх по дюнам, а ветер позади нас заметает все следы.

 

Иногда почва тверже, когда мы пробираемся по скальным откосам, там мы идем быстрее. Кин-Драгг практически постоянно мучается, к концу ночного перехода он в буквальном смысле слова переставляет свою больную ногу вперед.

 

Но иногда пустоши подобны океану.

 

Пепел почти невесом, он просто густая пыль, разносимая ветром и создающая постоянно двигающиеся барханы.

 

Мы бредем словно сквозь воду, ну или плывем через нее лежа на животах, вытягивая шеи назад, чтобы токсичная пыль не забила ребризеры.

 

Один раз мы чуть не теряем Эразма.

 

Пересекая озеро пепла, он направлялся вперед, вместе с лентами патронов для тяжелого стаббера вокруг груди и сломанным сервочерепом, зажатым под рукой.

 

Он оступился и завалился вперед.

 

Вес боеприпасов начал тянуть его на дно.

 

Брауни умудрился схватить его за подбородок и продержать голову над поверхностью, пока остальные барахтались в пыли, пытаясь откопать его.

 

Пока пепел не остановился, мы несколько минут брели по грудь, потом Охебс нашел какую-то более крепкую поверхность и идти стало чуть легче.

 

Теперь мы своими лазганами проверяем дорогу перед собой - насколько она прочная.

 

Вообще ему повезло, что мы его нашли. Во тьме видимость не больше нескольких метров.

 

Только благодаря его крикам и лязгу лент с патронами, мы смогли определить его местонахождение.

 

Один Император только знает как Полковник и Охебс ведут нас в нужном направлении.

 

За исключением первое и следующей ночи, солнечное свечение теперь одинаково во всех направлениях.

 

О том, что мы не ходим кругами, мы можем судить только по постоянно дующему спереди и слева ветру.

 

Что ж, я надеюсь, что мы не ходим кругами.

 

Каждый день, как только лучики солнца начинают окрашивать небеса, мы ныряем от ветра в свои грубые укрытия, каждое из которых представляет собой не более чем двухсторонний лист на рейке.

 

Тут не к чему привязать колышки, так что мы растягиваем веревки рюкзаками и тарой с боеприпасами.

 

После установки лагеря, мы прерываемся на свои рационы, использую одну из малозаметных печек, что охотники на орков используют в джунглях.

 

Крошим рацион в слегка кипящую воду, получается сносный бульон.

 

Сняв перчатки, греем руки о тарелки.

 

С восходом солнца температура устойчиво растет, пока не становится жарко как в печке.

 

Никто не осмеливается снимать защитную экипировку, любой открытый всем ветрам участок плоти моментально истирается до мяса и покрывается волдырями.

 

Большую часть времени на нас затемненные защитные очки, которые спасают глаза от отраженного сияния возвышающихся гор и хребтов с каждой стороны.

 

Вчера мои щеки потрескались и начали кровоточить.

 

Всего четыре дня марша, а у меня уже начали выпадать брови.

 

Мы судорожно дремлем в своих лежанках, каждый вымотан тяжким переходом, но слишком не комфортно, чтобы найти утешение в забытье сна.

 

Никто даже не пытается выставить караул.

 

В раскаленном мареве и пыли видно едва ли метров на двадцать.

 

Никто нас не ищет, да и если бы искали, им нужно было бы выйти прямо на нас, чтобы обнаружить.

 

Лучше провести это время отдыхая, накапливая крохотные резервы энергии для следующего ночного маршброска, ближе к полудню наши тела начинают медленно оттаивать.

 

Постоянные изменения температуры разрушают экипировку.

 

Я всецело уверен, что дуло моего лазгана искривилось и теперь смотрит слегка направо.

 

Но в любом случае, вряд ли он теперь пригоден для стрельбы, так как песок забил линзы и механизмы оружия.

 

Я взял на себя обязанность напоминать всем и каждому, чтобы они чистили и проверяли свое оружие перед сном, так что если случится беда, то мы хотя бы сможем отстреливаться.

 

Когда приходит время сворачивать лагерь, мы практически вкапываемся.

 

Пыль и пепел собираются вокруг наших укрытий и покрывают толстым слоем рюкзаки.

 

В умирающем дневном свете каждый из нас по несколько минут откапывает свои засыпанные боеприпасы или запасные ботинки.

 

СЕМЬ ДНЕЙ и каждый из нас вот-вот упадет. Я настолько измотан, что сражаюсь за каждый шаг, каждой толикой своего тела, всю свою концентрацию я вкладываю в следующий шаг.

 

В завываниях ветра слышу голоса, но я знаю, что они не настоящие: я смог бы хоть что-то услышать за ветром и за своим толстым капюшоном если бы человек стоял рядом со мной и орал мне в ухо.

 

Пустоши превратились в волнистое буйство зеленого и оранжевого, темно красного и черного пепла.

 

Шнурки моих ботинок разъело коррозийной пылью, а на плаще в некоторых местах появились дыры.

 

Мое лицо сгорело, из глаз постоянно текут слезы, а в глотки словно запихнули раскаленные добела иглы.

 

Даже снять ребризер и сделать глоток воды - непосильная задача.

 

Нам нужно пытаться не вдыхать окутавшие нас токсичные испарения.

 

Проходим озеро нефти, горящее зеленым пламенем.

 

В центре останки какой-то искореженной машинерии.

 

В промозглой ночи это жар воспринимается как благо, так что мы стоим некоторое время, наплевав на то, что на фоне пламени нас может быть видно.

 

Тут некому нас заметить.

 

Тут вообще ничего и никого нет.

 

Ну, или я так считаю.

 

На восьмой рассвет мы уже почти готовы разбить лагерь, когда во тьме в пятидесяти метрах перед нами вырисовываются мерцающие фигуры.

 

Мне почудилось, что у меня снова галлюцинации, но вскоре они обретают плоть в виде группы людей, едущих на спинах странных животных.

 

Несмотря на нашу изнуренность и оцепенелость мыслей, мы моментально реагируем.

 

Я скидываю на землю свою рюкзак и тут же падаю рядом с лазганом наготове.

 

Впереди и справа Эразм несется вперед вместе с боеприпасами для тяжелого стаббера Брауни.

 

У Полковника в руках болт-пистолет и он машет им Кин-Драггу и Кейту, чтобы они обошли слева.

 

Лори и Фенн уже несутся вправо.

 

Охебс укрылся за своим рюкзаком в паре метров от меня позади и слева.

 

Он уложил свой лазган на рюкзак и прильнул к прицелу очками.

 

Наездники замечают нас и останавливаются.

 

Один из них выезжает вперед, вытягивая винтовку из ножен, висящих рядом с ногой.

 

Шестиногое существо, на котором он сидит, покрыто длинным, косматым мехом и имеет остроконечную морду меж массивных плеч.

 

Широкие перепончатые ноги ступают по пепельной поверхности не проваливаясь, оно вертит головой из стороны в сторону и постоянно фыркает.

 

На морде не видно глаз или ушей.

 

А сам наездник с головы до пят укутан в рваное тряпье.

 

Кроме этого, на нем тяжелая черная одежда и через грудь крест-накрест два патронташа.

 

Его ноги защищены длинной стеганной юбкой, разделяющей у паха, под ней плотные брюки.

 

Из под шарфа, намотанного на лицо, блестят линзы защитных очков, но самого лица не видно.

 

Он едет вперед одной рукой целясь из своего ружья, а другой держась за поводья зверя.

 

Он останавливается примерно в пятнадцати метрах от меня, бросает взгляд влево и вправо.

 

Целюсь лазганом прямо ему в грудь, палец замер на спусковом крючке.

 

Теряю мгновение дабы стряхнуть грязь с наглазников, затем снова целюсь.

 

Справа раздается звук выстрелов запинающегося автогана, а в бурлящей пыли видны дульные вспышки.

 

Полковник немедленно поднимает пистолет, но я нажимаю на спусковой крючок первым.

 

Как и Охебс.

 

Два лазерных луча попадают в наездника почти одновременно: мой выстрел взрывает какой-то патрон на бандольере, а второй прошивает его правое плечо.

 

Зверюга подает назад, когда Брауни открывает огонь.

 

Рев тяжелого стаббера прорывается сквозь вой ветра, и два следующих всадника вылетают из седел.

 

Раздается еще выстрелы автогана справа, им вторит треск лазганов.

 

Внезапно все мой чувства обостряются.

 

Делаю несколько выстрелов в групку наездников, пока те разворачивают своих зверей, чтобы сбежать.

 

Попадаю одному из жеребцов в бок, и тот дико дергается, практически сваливая своего всадника, после чего оба исчезают во мраке.

 

Мы стреляем им вслед, совершенно не понимаю, попали или нет.

 

Передний всадник упал на шею своего скакна, который тупо стоял на месте, пока Полковник не всадил болт ему в череп.

 

Он завалился на бок, подняв при этом облако пепла и пыли.

 

Брауни дает еще пару очередей, после чего все снова замолкает, ну, за исключением свиста ветра.

 

Справа раздаются еще несколько выстрелов, и мне кажется, что я слышу крик, хотя не уверен.

 

Ждем, на случай, если они перегруппируются и предпримут еще одну атаку.

 

Проходит минута, затем другая, и еще одна, но мы все равно сидим на месте.

 

После дня монотонного топанья, внезапная деятельность разгоняет кровь по телу, я практически подергиваюсь от нахлынувшей энергии.

 

Напрягаю все силы, дабы остаться спокойным.

 

Мы все оборачиваемся, кода справа появляются что-то тянущие меж собой две фигуры.

 

Нас отпускает, когда мы видим, что это Фенн и Лори возвращаются с трофеем. Вместе с Охебсом, Фенном, Брауни и Спужем все еще настороже, мы собираемся вокруг мертвого наездника.

 

Он выглядит точно так же, как и все остальные убитые: закутан в слои и слои одежд.

 

Кейт стягивает с головы всадника шарф, открывая изъеденное всеми ветрами лицо, кожа загрубелая и толстая.

 

Губы усеяны струпьями и фурункулами, а зубы представляют собой черные пеньки.

 

Лори на некоторое время снимает ребризер, чтобы заговорить, пытаясь при этом не слишком часто вдыхать.

 

- Их было четверо, они пытались обойти нас сзади, - произносит она, делаю паузу, дабы вдохнуть из ребризера, - одного из них заметил Фенн и открыл огонь.

 

Полковник кивает, затем снимает свою маску.

 

- Кочевники, - произносит он, -

 

их может быть больше.

 

Нам нужно уходить, пока они не вернулись.

 

А днем выставить дозор.

 

Я киваю, когда он поворачивается ко мне в ожидании подтверждения.

 

Спрятав пистолет в кобуру, он машет нам двигаться дальше.

 

Он вертит головой то влево, то вправо, словно ожидает увидеть других всадников.

 

Пепел уже засыпал их тела, и к тому времени когда мы собрались и выдвинулись колонной по одному, единственное что свидетельствует об их существовании - несколько темных насыпей.

 

Когда мы уходим в бурлящую пыль, ветром приносит далекий навязчивый крик.

 

Это сигнал, в этом не может быть сомнений. Покрепче сжав оружие, мы нервно оглядываемся вокруг и отчаливаем.

 

СЛЕДУЮЩИЕ две ночи мы идем изо всех сил.

 

В конце концов, когда приближается рассвет десятого дня, на горизонте к северу видно что-то темное.

 

Дневной солнечный свет застает нас в тени нависающего утеса, красным пятном взлетающего на сотни метров над дюнами.

 

Больше мы кочевников не видели, хотя изредка одному из нас по очереди чудилось, что он видел очертания вдалеке, спереди или сзади нас.

 

У изножья утеса находим небольшое отверстие наполовину забитое песком и пылью, прокапываемся внутрь.

 

Обнаруживаем просторную пещеру, в ней можно стоять в полный рост, а в ширину она около двадцати метров.

 

Пока остальные разбивают лагерь, Полковник просит меня и Охебса подойти к нему.

 

Выйдя из пещеры, мы бредем вокруг утеса, по тот не уходит к горному хребту, по которому мы лезем вверх.

 

Даже учитывая толстую подошву и перчатки на руках, подниматься не так-то легко, но в конечном счете мы взбираемся.

 

Отсюда видно на несколько километров над туманом из пыли, поднятым ветрами в пустошах ниже.

 

И вот оттуда замечаем проходящее примерно в двадцати километрах от нас шоссе Гадес-Херон. Оно прорезает пустоши, стоя на высоких стоблах, подобно серой тесьме на оранжево-красном фоне.

 

А чуть восточнее в дюнах и холмах раскинулась кузня Авернис, над ней висит черно-маслянистое облако сажи.

 

Она похожа на кузню Инфернус, только менее разгромленную.

 

Дымовые трубы сотни метров высотой пронзают темное облако, высокую и огромную, плоскую с боков конструкцию в центре, окружают лучащиеся жаром купола факторий-храмов Механикус.

 

Больше отсюда ничего невозможно разглядеть.

 

Дымящиеся останки гарганта - семьдесят метров разорванных металлических плит и торчащих пушечных стволов - покоятся в паре километров от комплекса.

 

Вокруг него все роится движением.

 

Из-за облака пыли невозможно что-либо рассмотреть детально, но это явно орки.

 

Вспышки света из кузни через несколько секунд дополняются гремящим, отдаленным буханьем тяжелых орудий.

 

Охебс указывает на западную часть кузни, и вот там мы замечаем затененные очертания двух боевых титанов, судя по размерам, полагаю, что это "Владыки Войны".

 

Они стоят и наблюдают за индустриальным комплексом.

 

Словно огромные стражи высотой в шестьдесят метров, они неподвижны, их огромные плазменные реакторы на холостом ходу, а здоровенные орудия молчаливы.

 

Перед ближайшим титаном по шоссе едет колонна транспорта, танки и личные машины.

 

По сравнению с бронированными титанами, они выглядят как игрушечные, они все меньше по размерам, чем его голова.

 

Могу себе представить, как экипаж стоит на своих постах и ожидает приказа обрушить разрушительную мощь своих боевых машин.

 

Достав карту, Полковник дальше копается в кармане.

 

На свет появляется короткий карандаш, тот делает несколько пометок на карте и передает ее Охебсу.

 

Заглядываю ему за плечо, пока он проводит маршрут под шоссе к западу Аверниса, вокруг края орочьих линий и затем к самому комплексу.

 

Полковник кивает, забирает карту и прячет ее.

 

Мы спускаемся с гряды и присоединяемся к остальным.

 

ВЕСЬ ДЕНЬ не спал, думая о кочевниках пепельных пустошей, что нашли нас и зная о том, что сражение предстоит очень скоро.

 

Нам слышны периодические взрывы.

 

Нам нужно проникнуть в Авернис, и сражение на самом деле может сыграть нам на руку.

 

Никто даже не посмотрит вслед отделению, несущемуся через заминированный комплекс - там и так повсюду солдатня.

 

Единственная проблема - самим бы не увязнуть в сражении.

 

Когда день переходит в ночь, темные небеса снова освещаются взрывами и дульными вспышками.

 

Мы идем по пустошам к Авернису.

 

Идем медленнее, чем обычно, дабы неожиданно не вляпаться во что-нибудь.

 

Я сам, Лори и Фенн регулярно отходим вперед, чтобы разведать вражеские позиции, но за первый час таковых не обнаруживаем.

 

Шум от орочьей атаки теперь громче, они сражаются всего в паре километров от нас.

 

Начинаем забирать на запад, подальше от веселья поле боя.

 

Когда подходим ближе, то замечаем свет фар от машин, движущихся по шоссе.

 

Это танки и транспорт снабжения, который перебросили с других фронтов для усиления Аверниса.

 

Между огромными распорками проходим под самим шоссе, перебираемся через насыпи из мусора и остовы машин.

 

Столбы из рокрита выщерблены и в них полно дырок от пуль. Свидетельством разыгравшейся битвы за контроль над дорогой, во все стороны слева и справа растянулись искореженные останки сражавшихся.

 

Сквозь рокот проносящихся выше машин раздается странный шум: звук раздираемого металла, и падение вывернутых из дороги камней на груду щебня.

 

Во тьме происходит какое-то необычное шевеление.

 

Возможно это просто пустынные крысы или одинокие мусорщики промышляют среди останков войны.

 

Чем бы оно ни было, оно не показывается нам на глаза.

 

Когда мы проходим беспорядочно нагроможденные обломки, то быстро осматриваем местность за нами - но там никого нет.

 

В двух километрах впереди к востоку стоят внешние здания комплекса-кузни.

 

Из крыш выступают дымовые трубы, выбрасывающие пламя, свет от кузни и печей бьет из разбитых окон и разрушенных дверей.

 

На фоне ревущих реактивных двигателей и трассеров, пронзающих ночное небо, мы проникаем в Авернис, пробираясь через ломанный решетчатый забор, окружающий оставшиеся без окон здания предместий.

 

Пробираемся через дальнюю стену и спрыгиваем во внутренний двор.

 

На замерзшей до камня земле урывками дымят кучи теплого шлака, подсвеченные вспышками противовоздушных орудий на крыше ближайшего здания кузни.

 

У входа в кузню стоит караулка, мы огибаем ее, держась теней, после чего идем вдоль окружающего ограждения.

 

Когда мимо проходит отделение пехотинцев Стального Легиона, следуя за своей "Химерой", ныряем в тени.

 

Справа от нас оживает прожектор, его луч света бьет в небеса и отражается от них.

 

К нему присоединяются другие, и вскоре десяток пятен яркого света крест-накрест полосуют ночное небо, периодически подсвечивая силуэты огромных бомбардировщиков орков.

 

Пока мы пробираемся через забор, в небо с визгом улетают разрывные и трассеры.

 

Но бомбардировщики не атакуют, они исчезают из вида, поскольку направляются на восток, к улья Херон.

 

Полковник показывает налево, и мы спешим туда, огибаем брошенные баррикады из мешков с песком и пустующими пулеметными гнездами, и спешим в сам Авернис, окруженный портальными мостиками над дремлющими огневыми позициями.

 

Перед нами взрывается отклонившийся от траектории снаряд и обрушивает кирпичную стену надворной постройки.

 

На приводимой в движение паром машине появляются пожарные, и мы отходим в сторону, держимся другого маршрута, чтобы попасть к нашей цели.

 

Полковник неуклонно ведет нас на северо-восток, окольными путями, дабы избежать контакта с силами обороны.

 

Примерно в полукилометре внутри Аверниса чадит очистительный завод, его трубы и башни сливаются на фоне темного неба, а трубы и резервуары теперь представляют собой темную мешанину скрученного металла и разорванного феррокрита.

 

- Вот и оно, - говорит Полковник, его голос приглушен ребризером. Он машет мне первым идти внутрь.

 

Что-то хрустит под ногой, и опустив взгляд вниз, я вижу полусгнивший череп орка.

 

Рядом лежат другие останки, как чужаков, так и людей, теперь очевидно, что завод несколько раз переходил из рук в руки.

 

На развороченную сеть подвесных проходов ненадежно опираются скрученные, похожие на шпили, насосные башни.

 

Полковник ведет нас к ним, жестами показывая, что нам нужно внутрь разрушенного здания.

 

Проходя мимо, замечаем, как в пустых, потрескавшихся дисплеях отражаются наши лица.

 

Мимо перевернутых кресел, избегая растрескавшихся плит и валяющихся на полу кружек, мы идем дальше.

 

Оказываемся на верху у спиральной лестницы, уходящей в глубины Аверниса.

 

Полковник достает маленький фонарик из своего рюкзака и поджигает его спичкой. Затем, достав пистолет, ведет нас вниз.

 

Пять ярусов и мы выходим на еще одну площадку.

 

Полковник отходит от лестницы и ныряет через рухнувшую арку прохода.

 

Внутри мы оказываемся в комнате, полной труб и измерительных приборов, насосные механизмы уже давно стоят. Через всю комнату проходит одна единственная здоровенная труба, в два раза выше человека.

 

Рядом со стеной, куда она уходит, есть люк обслуживания.

 

Когда Охебс открывает его, то тот тревожно скрипит.

 

Посветив туда фонариков, Полковник осматривает внутренности темной трубы.

 

Ее борта в пене и осадках, а по дну струится тонкий ручеек блестящей, густой жидкости.

 

Воняет она очень резко, даже через защитное одеяние, глаза и губы щипет.

 

Полковник пригибается и перешагивает через люк в трубу, его ботинки глухо звенят по толстому, проржавевшему металлу.

 

Посветив фонариком влево, в сторону Херона, он машет нам идти за ним.