Глава 1. Дождь монотонно стучал по подоконнику; единственное в комнате окно покрылось мокрыми дорожками

 

 

Дождь монотонно стучал по подоконнику; единственное в комнате окно покрылось мокрыми дорожками. Сырая, крохотная, полутемная и неуютная квартира неизменно пахла плесенью и нагоняла тоску. По-крайней мере, она была, эта квартира, купленная еще в те далекие времена, когда существовал отряд «Кину», когда работа позволяла что-то накопить, когда жизнь была другой, не такой тоскливой как теперь.

Давно. Как же давно…

Да, плохая однокомнатная квартира без ванной комнаты и кухни, расположенная в полуподвале – небольшое жизненное достижение, но все-таки, какие-никакие, а четыре стены и крыша, укрывающая от непогоды. Спасибо, есть маленький туалет и квадратная металлическая раковина в углу; жаль, что на месте предполагаемого зеркала лишь потемневшая штукатурка, но ведь зеркало – это не главное.

Я лежала на жесткой скрипучей кровати с тонким протертым матрасом в темноте с закрытыми глазами и слушала перестук капель, тщетно пытаясь отогреться под тонким одеялом.

Болело ушибленное колено, пульсировал на пальце порез.

Вновь навалилась усталость и удушающая, ноющая безысходность.

Еще один прожитый день в раю… На сколько меня хватит?

Хорошо бы встать, помыть голову и промыть рану, но для этого придется греть на единственной плитке старый почерневший чайник, тратить электричество, а в конце месяца искать деньги на его оплату. Проще завтра, при свете дня, чтобы не пришлось включать еще и лампочку. А сейчас бы согреться и поесть, но ни первое, ни второе неосуществимо. Приземистый дребезжащий холодильник, оставшийся от прежних хозяев, пуст, а надвигающаяся ночь вытянет из продуваемой халупы остатки тепла. Отопления нет. Накопить бы когда-нибудь на второе одеяло...

Медленный вдох. Выдох.

Завтра, когда обрюзгший Тони заплатит за сегодняшнюю вылазку, можно будет купить хлеба и сыра. Если не прикарманит половину выручки, то, возможно, останется на пачку чая и пару булочек – это временно заглушит терзающий болью желудок.

Шум дождя усилился.

За окном серела бетонная стена, окаймлявшая лестницу, ведущую в полуподвал.

Вот и прошел еще один день, один день на опостылевшем тринадцатом Уровне.

Почтовый ящик, криво прибитый к деревянной входной двери, оказался пуст. Когда же придет разрешение о переходе на четырнадцатый?

Что вам нужно, гадам в серебристой форме, чтобы дать зеленый сигнал? Уже три года здесь… сколько еще?

Поговаривали, что на четырнадцатом хорошо. Другие города, чистые уютные улицы, меньше преступности, люди добрее. Правда ли? Жизнь не должна быть такой собачьей, по крайней мере, не у всех. Повезло тем, живущим в небоскребах из белого стекла на центральных проспектах Солара, в их квартирах красиво и тепло, там не нужно думать о том, чтобы пересекать комнату на цыпочках и в три прыжка, лишь бы не отморозить ступни, полы их апартаментов устилали ковры.

Сон тщетно силился сморить утомленное сознание – мешала продрогшая физическая оболочка и нытье в порезанном пальце.

Придется все-таки встать, обработать рану и вскипятить чай, иначе не уснуть. Я вздохнула, пытаясь перебороть вселенскую усталость – зачем я здесь… для чего… кому нужна такая жизнь? – откинула одеяло и поднялась с постели.

 

Аптека на углу оказалась закрытой, и пластиковая белая коробка, стоящая в тумбе, этим вечером не пополнилась новыми запасами медикаментом. В истрепанной бумажной упаковке нашлась последняя таблетка перекиси, я бросила ее на дно стакана с водой. Не зажигая света, прошла до туалета, набрала в чайник воды, вернулась, поставила на маленькую плитку. Застыла у испещренного неровными потеками окна, глядя на тяжелое черное небо сочившееся влагой.

Темно, тихо, пусто. Сплошная усталость в душе и голод - бесконечные спутники обреченного на жалкое существование человека.

Случались времена и получше.

Когда таблетка в стакане растворилась, я, наконец, включила свет. Закатала мокрые джинсы (холодно в них, и еще холоднее без них), осмотрела расплывшийся на ноге синяк – колено я ударила после того, как вскрыла дверной замок и дала деру, позволив остальным дальше орудовать в доме без меня, задела им о бетонный парапет, перепрыгивая. Ничего. Заживет.

Теперь порез…

Рана оказалась достаточно глубокой и до сих пор кровоточила; я сунула палец в стакан и поморщилась – хорошее, должно быть, лезвие у того ножа, если с одного касания вот так. Жидкость в стакане окрасилась в розовый.

Когда люди говорят «день не задался с самого утра», они чаще всего имеют в виду непрозвонивший будильник, пролитый кофе, порвавшиеся колготки, нежелательный звонок на мобильный или пробки по пути на работу. У меня не было ни будильника, ни кофе в шкафу, ни колготок, ни машины, ни даже нормальной работы. Да, мобильник был: старый, с треснувшим экраном и заедающими кнопками; он же служил и будильником. Машину пришлось продать несколько месяцев назад, сразу после аварии, кофе я в последний раз пила у Саймона в гостях (Две? Три недели назад?), колготки вообще не использовала - зачем, если нет ни платьев, ни того, с кем ходить на свидания, а специфика работы требовала лишь неприметной и удобной одежды в гардеробе? Косметика, колготки, фены, бигуди – подобные вещи нужны женщинам, ведущим нормальный образ жизни, а не Локерам, официально числящимся на должности секретаря, а на деле выполняющим разовые нелегальные заказы по открыванию замков.

Я поджала губы.

Мой день считался удавшимся, когда в желудок попадала хоть какая-то еда, на теле вечером оказывалось меньше трех ран, а за окном стояло тепло, что позволяло заснуть без лязгающих от холода зубов.

Все, хватит сантиментов: чай и в постель. Еще одна ночь, еще один день – такой же бесполезный, как и предыдущий. Завтра к Тони на поклон, после работы в офисе – аптека и магазин. А вечером в почтовом ящике, может быть, появится заветная бумага о разрешении перехода.

Надейся.

«А на что еще надеяться?» - я огрызнулась самой себе.

К тому моменту, когда перестал кровить палец, согрелся и чайник. В крохотном облупившемся шкафчике, прибитом к стене над плиткой, нашлась пачка чая с тремя пакетиками – один тут же отправился в кипяток. Вот оно – драгоценное тепло. Желудок обиженно буркнул.

Да, не еда. Еда будет завтра.

Первый глоток немилосердно обжег горло: пришлось добавить в кружку холодной воды из бутылки. Все, можно пить.

За окном не на шутку разбушевалась непогода. Лило, как из ведра: в стекло жестко хлестали дождевые струи. Палец болел не так сильно; я еще раз посмотрела на порез и вдруг вспомнила о ноже, оставленном на полу у порога. Надо бы взглянуть на него поближе, сгодится ли в повседневной работе? Если нет, всегда можно оставить дома или подарить.

Нож нашелся на прежнем месте – справа от мокрых ботинок (черт, не просохнут до завтра …), я нагнулась и взяла его в руки. Тяжелый, средней величины, с отформованной под пальцы рукоятью, широким недлинным лезвием. Наверное, военный. Хорошая находка; с назначением можно определиться позднее, сейчас, главное, отмыть; серебристый металл едва просматривался под слоем грязи и налипшей травы.

Я вздохнула, сегодня свет в квартире горел неприлично долго (снова распухнет счет за электричество), и отправилась в туалет, к раковине.

 

Вот уже несколько минут я, не отрываясь, смотрела на лезвие, начисто забыв о зажженном свете и голоде.

Нож.

Он был бы обычным ножом, если бы не одна маленькая деталь – телефонный номер на его поверхности. Точнее, над его поверхностью. Стоило повернуть лезвие немного вбок, как цифры вспыхивали и гасли – отчетливые и различимые.

Голограмма.

Голограмм в своей жизни я видела несколько: на дорогих рекламных щитах, упаковках запрещенных медицинских препаратов и Комиссионных печатях. Кто, а главное, для чего, мог создать такую над лезвием обычного ножа? Ну, хорошо, пусть не обычного, а тяжелого, красивого, в чем-то уникального, но ножа.

Загадочная находка, которую я, отмыв, сначала тщательно изучила с помощью увеличительного стекла, теперь лежала на кровати, молча храня свои секреты. В том, что ряд вспыхивающих цифр над поверхностью не являлся ни шифром, ни беспорядочным набором, ни комбинацией к сейфу, я поняла с первого взгляда: во-первых, настолько важную информацию никто не стал бы помещать в виде голограммы на подобный предмет, а во-вторых, за долгие годы работы с электронными замками, я научилась распознавать кодированные данные. Нет, это определенно был номер. Телефонный номер. Вот только, зачем?

Время одиннадцать вечера. По окну барабанили капли, чай давно выпит, самое время лечь спать, а я все сидела на мятой постели, ощущая, как вверх по позвоночнику пробирается холодок.

Когда-то друзья из «Кину» научили меня работать с замками (благослови небо их ушедшие души), и теперь, наверняка были бы разочарованны, узнай, на что именно я в последнее время растрачивала талант, и, видит Бог, были бы правы. Работать спасателем совсем не одно и то же, что работать вором. Вот только один принцип, став профессиональным Локером, я не нарушала никогда – не брала чужого. Открывала двери? Да. Иногда даже сейфы, случалось и такое. Но ни единожды я не присвоила себе чужой вещи – то был жесткий моральный устой, удерживающий от падения на самое дно, спасающий остатки потрепанного самоуважения. В домах всегда работали другие, они же решали, что взять, а что оставить. Моя работа заканчивалась в тот самый момент, когда раздавался заветный щелчок (или писк, или сигнал), что проход открыт.

Все.

В этот самый момент я уносила ноги. Иногда целые ноги, иногда расцарапанные, в синяках или порезах, а деньги за работу забирала у Тони, но только то, что мне причиталась за вскрытые замки, но никогда процент от потенциальной суммарной стоимости украденных вещей, хоть он и был неоднократно предложен.

А теперь на моей кровати лежала чужая вещь, едва ли не именная, и это напрягало. Такую невозможно было потерять по случайности или выбросить, за такой хозяин бы зорко следил, возможно, поставил бы внутрь маячок. А если так, значит, скоро в дверь могут постучать. Хотя… Нож, это стало ясно при близком осмотре, не один день пролежал в канаве, а хозяин за ним так и не вернулся. Значит, маячка нет.

Мысли путались.

Чтобы отвлечься, я встала с постели, стянула с ног сырые джинсы и повесила их на спинку стула, затем, во второй раз за вечер, включила чайник. Вернулась на кровать, замотала ноги в одеяло.

Итак, что мы имеем?

Ценную потерянную вещь, которая кому-то была дорога, и телефонный номер ее владельца.

Возможно, несуществующий более…

Возможно. Но если номер окажется действующим, хозяин может очень обрадоваться, узнав, что нож был найден.

Обрадоваться настолько, что вознаградит за честность?

Или разозлится и надает по шее.

Ну, к последнему не привыкать…

Внутри против воли затеплилась надежда – вдруг, если позвонить, он (она?)… нет, скорее всего он, почувствовав прилив благодарности, даст, ну, пусть не тысячу или даже не сотню долларов, но хотя бы пятьдесят? Даже двадцать… Супермаркет на углу открыт до утра. Внутри есть сыр, хлеб, мясная нарезка, сок… шоколад.

Рот наполнился слюной.

Внутри тут же высунула личико маленькая Меган – ее обнадежило слово «шоколад».

Не смей надеяться.

Она обиженно почмокала губами и скрылась из поля зрения. Ей, мелкой, было все равно, что я, большая Меган Райз, должна, несмотря на трудности, оставаться рассудительной, логичной, уметь терпеть ущемления и где-то постоянно (непонятно из чего) черпать силы, на то, чтобы жить дальше.

Кроха, ты маленькая мечтательница. До сих пор веришь в доброту, в заботу, в сказки. Хочешь красивую квартиру вместо этой промозглой дыры, любишь смотреть на далекий ночной Солар и представлять себя живущей там, где тепло, где любят… Да, любят и понимают.

Я бы обняла ее, если бы могла, утешила бы, сказала, что все еще придет, однажды обязательно придет, но маленькая Меган уже ушла в недра сознания.

Стало грустно. Взгляд снова упал на нож; чайник на плите закипел. Рассерженно буркнул желудок – хоть бы кусок плесневого батона к чаю, но откуда? Если только позвонить… Позвонить по странному номеру, переливающемуся на лезвии.

Но ведь на дворе почти ночь?

Ночь, которую придется провести в голодных судорогах, если не попробовать.

Что, действительно? Звонить непонятно кому и пытаться объяснить, что ко мне в руки по ошибке попал чужой предмет?

Я вздохнула, прижалась затылком к холодной стене и закрыла глаза.

Бездействие еще никогда не помогало выжить, а вот действие… Да, оно порой подводило под риск и заканчивалось плачевно, но изредка все же приносило доход, способный обернуться куском колбасы или сыра.

Я выругалась вслух.

И это на ночь-то глядя. Свихнулась я должно быть уже… Не хватало, чтобы меня еще и побили за кражу.

Одеяло резко отлетело в сторону. Лязгая зубами теперь уже не только от холода, но и от волнения, я пересекла комнату, выключила плиту и застыла у стола, мысленно собираясь с силами. Ладно, пью чай, потом звоню.

И будь, что будет.

 

*****

 

Как сердце узнает, когда начинать бешено колотиться? Подумаешь, телефонная трубка в руках… Ведь ни единая цифра еще не набрана, всегда можно отступиться, тогда зачем так стучать, как будто мир через секунду рухнет?

Ладони тоже дрожали.

Совсем нервы ни к черту.

Нож рядом, телефон в ожидании, пальцы медленно обводят плоские черные кнопки, не решаясь нажать.

Все, поехали. Если не сейчас, то уже никогда.

Ежесекундно сверяясь с голограммой, я принялась набирать номер - первый пик, пауза, еще два, снова пауза… восемь, девять, четыре, три, двадцать два, триста сорок пять. Когда раздался первый длинный гудок, трубку пришлось вжать в ухо, чтобы не выскользнула из трясущихся пальцев.

Что я делаю?… Даже если ответят в двенадцатом часу, то сразу же пошлют и будут совершенно правы.

Второй гудок… Тишина. Третий. Казалось, все тело превратилось в единый ходящий ходуном пульс.

Наверняка, номер заброшен, иначе каждый бы звонил… Настороженность сменилась сначала радостью, затем облегчением. Четвертый гудок. Все, уже не возьмут…

- Да.

В своей жизни я часто радовалась раздающимся щелчкам, означавшим «у меня получилось открыть замок», но именно этому щелчку, возникшему при соединении абонентов, я почему-то не обрадовалась совершенно. Ответивший голос принадлежал мужчине.

- Здравствуйте.

Только бы не лепетать и не заикаться, ведь я ничего не крала, я звоню по делу, по важному делу.

- Здравствуй.

Я прочистила горло.

- Простите, что беспокою вас в столь позднее время, но, мне показалось, будет правильным позвонить вам.

Мужчина на том конце молчал. Определить, была ли тишина дружелюбной или враждебной, не представлялось возможным. Затем он спросил:

- Где ты взяла этот номер? Он не числится в телефонных книгах.

Обращение на «ты» вкупе с интонацией выдавало в собеседнике взвешенного, уверенного в себе человека. Хорошая и иногда опасная комбинация.

- Конечно нет, то есть… возможно, что нет, но он написан на той вещи, что я сегодня нашла. Именно поэтому я и звоню.

На этот раз секундная пауза дыхнула холодом.

- Какой вещи? – Эти слова были произнесены медленно и настороженно, будто даже неохотно.

- На ноже.

На том конце повисла мертвая тишина. Ни дыхания, ни шума, ни слов.

Мой взгляд заметался с лежащего рядом ножа на темное окно и обратно. Затем на мокрые джинсы, висящие на стуле, на чайник, снова на нож, но я не видела ничего из того, на что смотрела.

Почему он молчит? Если нож никогда не числился в списке принадлежавших ему вещей, то почему бы не сказать об этом? Мол, гражданочка, что вы мелете? А если числился, то почему бы не выказать облегчения?

Внутрь закралось нехорошее предчувствие – липкое, похожее на стягивающуюся пружину. Что-то шло не так.

- Я всего лишь подумала, что раз на ноже ваш номер, то…

- Я скоро буду у тебя. Жди.

Короткая фраза и череда коротких гудков сразу после.

Господи спаси!

Я ошалело посмотрела на телефон; выбросившаяся в кровь порция адреналина заставила тяжелый сердечный ритм перейти на бег.

Почему сразу у меня? И как скоро? Что вообще за странная реакция и не менее странный диалог? У МЕНЯ?! Я с ужасом смотрела на мобильник, экран которого уже погас. Мне все-таки надают по шее за кражу!?

Хотелось громко выругаться. Как он узнает куда ехать? Ох, о чем это я - каждый, кто имеет доступ к телефонной базе, за минуту вычислит адрес.

Что я наделала? Кто толкал меня на этот звонок? Лежал себе нож и лежал, есть-пить не просил… нет же, давай позвоним, еще разок сыграем благородную роль, побудем быть честной…

Тихо! Без истерик.

Мысли тут же сиганули в сторону и затихли; в навалившейся тишине барабанный бой крови, отдающийся в ушах, зазвучал оглушительно.

Кем бы ни оказался незнакомец, он посмотрит телефонную базу, приедет и заберет нож. Все.

Все?

Да. Все.

Не думая о том, что делаю, я положила телефон на кровать, подошла к стулу и принялась натягивать на ноги мокрые джинсы; от прикосновения холодной ткани кожа покрылась пупырышками.

Сколько теперь ждать - всю ночь? Пока отыщет адрес, пока подъедет, пока выслушает мой путаный рассказ…

Черт бы меня подрал! Оставила бы нож себе и забыла о нем, и уже спокойно видела бы десятый сон, так нет же…

Одевшись, я наскоро расчесала волосы, переложила нож с кровати на стол, заварила чай и погасила свет. Наощупь вернулась к столу, села на стул, обхватила пальцами горячую кружку и попыталась успокоиться.

Уснуть все равно не смогу. Буду ждать здесь.

 

*****

 

Когда Дэлл Одриард, светловолосый мужчина, сидящий в кресле, отнял от уха телефон и медленно опустил руку, сохраняя непроницаемое выражение лица, его друг по имени Мак Аллертон всерьез обеспокоился.

- В чем дело?

Костяшки пальцев на руках Дэлла, держащего в руке стакан с коньяком, который они неспешно пили, беседуя о работе, побелели от напряжения, лицо окаменело, губы сжались, а в глазах застыло странное выражение.

- Седьмой. – После молчания ответил он.

Аллертон напрягся. Дай Бог это не то, о чем он подумал, вот только его обычно расслабленный спокойный друг редко выглядел вот так, значит, не ошибся. То был седьмой человек, нашедший нож и позвонивший по поводу находки.

- Твою %№. – Выдохнул Мак и потер темную щетину. Сложно было добавить что-то более емкое, учитывая глубину той ямы, в которую Одриарду, специалисту по взрывчатым веществам, работающему в отряде специального назначения, скоро придется оказаться.

- Мужчина? Женщина?

- Женщина.

Дэлл на секунду прикрыл глаза, затем залпом осушил стакан, не желая даже думать о том, что это все-таки случилось снова. Блеснули в свете лампы на широком запястье дорогие серебристые часы. В жесткий взгляд закралась злость и неуловимая обреченность. Он усилием воли заставил себя разжать пальцы, чтобы стакан в руке не треснул.

От прикуренной стоящим напротив него темноволосым человеком сигареты под потолком поплыл дым.

- Сколько времени прошло с последнего раза? – Аллертон - убийца на службе Комиссии, прозванный за особое умение ощущать жертв на расстоянии Чейзером - прищурил зеленовато-коричневые глаза.

- Три месяца. Три месяца спокойной жизни… - Дэлл вдруг взорвался. – Я должен был забрать его из того кювета!!!

- Ты не мог! Не имел права.

Тот жестко выругался, поминая недобрым словом в каком гробу он видел это и все остальные права. Мак понимал его, это ему предстояло остаться сегодня вечером в кабинете собственного дома, чтобы допивать коньяк, а после работать или отдыхать, в то время как его коллеге придется нестись на машине через ночь, чтобы ублажить мелочное желание очередного идиота. Идиотки. Еще неизвестно, кто хуже, вдруг подумал он, мужчины или женщины. Наверное все-таки женщины. Слабый пол умел наилучшим образом давить на болевые точки, выворачивая на поверхность всю извращенность, которую зачастую скрывали за холеными лицами и длинными ресницами их умы. Алчные, похотливые, однажды дорвавшись до власти над другим, жаждущие отыграться по полной.

Нет, он был вынужден признать, конечно не все. Но те, что попадались на пути Дэллу, успели сформировать стойкое убеждение о том, что женщина с «особым» ножом в руках, куда хуже мужчины.

Одриард медленно втянул воздух и посмотрел на него исподлобья.

- Я должен идти.

- Откуда был звонок?

- Код Солара.

Чейзер усмехнулся. Конечно, откуда же еще. Именно там в последний раз остался лежать на дне вонючей обочины тот самый нож, однажды выданный Дрейком за провинность, и ни Мак, ни кто-то другой, не имели права подобрать его, чтобы помочь другу избежать наказания. Единожды нарушенный приказ карался Начальником Комиссии не просто жестоко, а утонченно жестоко, как в случае с Дэллом: однажды ослушавшись, тот оказался привязан к бездушному предмету, переходящему из рук в руки, и тот, в чьих руках оказывался злосчастный нож, получал в свое безраздельное распоряжение раба в виде здорово мужчины ростом метр девяносто с развитой мускулатурой, сноровкой и другими полезными качествами. А люди глупы – подобная комбинация часто заставляла их распахивать рты, а мозг истекать вожделением от чувства власти. Почти все моментально становились одинаковыми… И ни один, похоже, не задумался о том, каково это быть рабом. Суки.

- Нет, ты не можешь убить ее. – Сказал он, глядя на стальной блеск появившийся в глазах Дэлла, когда тот поднялся с кресла. – Однажды Дрейк остынет.

Одриард холодно улыбнулся, молча спрашивая «ты в это веришь?». Нет, Мак не верил. Он хотел добавить, что однажды кто-то может отдать нож, и тем самым прервать затянувшуюся пытку, но не добавил. Потому что уже сам не верил, что такое когда-нибудь случится. Реальность за последние три года успела покрошить и затоптать в землю все надежды.

- Я пошел.

- Если тебе нужны будут деньги…

- Да, я понял. Спасибо.

Дэлл вышел в коридор. Через минуту завелся мотор черного автомобиля, припаркованного у входа.

Мак смотрел, как машина отъезжает, чувствуя ярость, хотя это не ему сейчас нестись к порталу, чтобы попасть с четырнадцатого на тринадцатый, не ему встречаться с незнакомкой, которой вскоре предстояло узнать про «подарок» и смотреть, как зажгутся нездоровым светом от радости ее глаза…

Да, Дрейк умел наказывать. А они - убивать. И это было именно тем, что Начальник запретил делать с теми, кто звонил по указанному над лезвием номеру.