Студопедия — сентября 1971 года
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

сентября 1971 года






Приехал к малому перерыву. Прошли показания экспертов. Они твердо заявили, что Кустов здоров и вменяем. Теперь будут прения сторон.

Вывели Кустова, лицо землистое, бегающие глаза. Сегодня он в клетчатой куртке, в руках узелок со сменой одежды, жена принесла...

Говорил с защитником Кустова. Судя по всему, человек он дельный. Подробно объяснил мне юридическую суть — убийство из хулиганских побужде­ний, т. е. 102-я статья. Беспричинное убийство. А тут, он считает, причина была. Накапливалось взаимное | раздражение, взаимная ненависть. Это убийцу не (339) обеляет, но статью, возможно, удастся изменить. С тем адвокат и пошел обедать. А я стоял и думал: как же мне вникнуть, разобраться в этих юридических нюансах? Если писать буду...' И пришло мне в голову только одно — хорошо, что я не адвокат Кустова...

Вышла из своей комнаты судья, на ходу о чем-то переговариваясь весело с женщиной-заседателем. Про­шел мимо прокурор со вторым заседателем. Это они — обедать... А я все стоял... Подошла ко мне Власенкова: «Завтра Вите 25 лет исполняется...»

Как раз завтра и будет приговор.

О родителях. Будто снова он жив, И будто снова они хоронят его. То есть все, что-то делалось, связанное с Виктором,— похороны, сороковины, след­ствие, суд — все в ряд, и вот, как объявят приговор, то уж — конец...

Когда убили Витю, сестра его, Люся, была в род­доме. И все спрашивала мужа: «Почему никто не приходит? Неужто Витьке неинтересно на племян­ницу посмотреть (палата на первом этаже)». Ей ничего не говорили, боялись, что молоко пропадет. А уж когда она сильно беспокоиться стала, мать Ольга Тимо­феевна собралась с силами, пришла под окно палаты. «Что с тобой, мама, ты черная вся?» — «Радикулит замучил, дочка...» А Василий Петрович стоял за уг­лом и плакал, подойти не решился, сказал, что не выдержит. «Скажите Люсе, что я в рейсе...»

Прокурор, заключительная речь: «Природа опреде­лила смерть как освобождение. Освобождение от ста­рости... И как же противоестественно, когда обры­вается молодая жизнь...»

В перерыве услышал фразу. «У меня не тогда голова болит, когда пьяный, а когда тверезый». И еще: «Пропади оно все в пропасть...» Об узости духовного мира. Об отставании запросов нравственных от материальных. О жизни в свое брюхо...

Преступления без корней (нравственных, эконо­мических, социальных) не бывает. Ибо из чего-то же (340) они должны были «произрасти». Не святым же духом; не в безвоздушном пространстве. Без социальных корней — это если сумасшедший, не сознающий, что тво­рит. Корни пьянства есть, надо их находить, исследо­вать. Вне этого борьба с явлением невозможна.

Причина пьянства — безыдейность. Человек без идеи. Она может быть всякая (толкую расширительно). Идея — мировая революция. Идея — познание, науч­ное открытие. Идея — хорошо работать, заслужить уважение. И такая идея — дом построить, автомобиль купить, кооперативную квартиру...

Ничего нет — нечем жить. Не «нет идеи», а «была — утратил». Убедился в тщете усилий... Разуверился.

Опять-таки расширительно: утратил высокие идеа­лы «вообще» или утратил веру в себя «в частности» (нередко это значит, что большего ждал от себя, чем мог надеяться).

Все помнят по книгам, фильмам: революционные матросы — трезвые, анархисты — пьяные. Они в кино выпили океан... В жизни, я полагаю, встречались и трезвые анархисты и сильно пьющие красногвар­дейцы. А в принципе — верно. Речь об увлеченности идеей...

Людям скучно! «Не тогда башка трещит, когда пьяный, а когда тверезый».

С одной стороны, обыкновенно, с другой — не­обыкновенно. Статистика свидетельствует, что дел таких много. Убийства из хулиганских побужде­ний есть единица статистическая. А бытовые убийства — их отдельно не учитывают. У нас убийст­ва из корысти — ничтожный процент. Центр тяжести перенесен на бытовые убийства. Когда из корыс­ти — объяснить возможно, а когда бытовое — разводим руками...

Хулиганство. Явление это с иностранным наименованием хорошо привилось на нашей почве. До революции не было такого состава преступления. Проблемы не было. А сейчас чуть не половина си­дящих в тюрьме... Снижение порога мотивации — тоже явление.

В законе хулиганство определено неясно. Что оно, мы толком не знаем. Поступки, грубо нарушающие (341) общественный порядок, ярко выраженное неуважение к обществу. Границы самого явления зыбки. Сюда мы тащим все, что не умеем назвать иначе. Грустная картина. Ездим в метро, смотрим телевизор, пользу­емся всеми благами цивилизации, а уровень чело­веческих отношений низок невероятно. Люди ведут себя страшно. Людям скучно. 75 процентов убийств, 96 процентов хулиганства — в пьяном виде. Проблемы преступности нет, а есть проблема алкоголизма. Но она страшнее, ее трудней преодолеть. Видимо, с пьян­ством покончить труднее, чем с преступностью. Оно — массовое. Не всякий пьяница — убийца, но 75 процен­тов убийств в пьяном виде, не всякий хулиган, но 96 процентов хулиганств в пьяном виде.

«Нравы Растеряевой улицы». И теперь хочется использовать это название: «Нравы Новых Черемушек, Кузьминок, улицы Строителей». «Нравственные сумер­ки», по выражению А. Ф. Кони.

Отношение к преступности как к серьезному со­циальному явлению.

В капиталистических странах есть социальные при­чины для преступлений, а у нас нету. Выходит, что мы, марксисты, признаем следствие без причины? Сделали это явление чисто милицейской проблемой. Куда милиция смотрит?!

Нравственная наша система... У нас есть тенден­ция — ужесточать репрессии. Хотим мораль заменить законом. Человек бога не боится, черта не боится — пусть милиции боится. Судим хулигана — социального резонанса нет... Не полезнее ли хулигану смотреть судебное разбирательство о хулиганстве, а не хок­кей?

Попы, грозя муками ада, обращались к очень важ­ному инструменту морали. Чего человек боится, чем он живет?.. Мы преуспели в формировании идейности, патриотизма. Война подтвердила это. А это не то же, что мораль... Отменили религию, потом самою мораль... Потом начали воскрешать — «человек человеку друг» и проч. Нужна система нравственности. Кто думает об этом, о стройной этой системе? Рыцарство в маль­чишках, женственность в девчонках. Честность. Не убий. Не укради. Не возжелай жены ближнего своего. Что этому можно дать взамен? Христианскую мораль разрушили до основанья, а затем? Первые годы: старая мораль еще действовала и плюс революционный (342) энтузиазм — двойная тяга. Затем война. А 45 — 75 годы, тридцать лет — этот отрезок подлинней, чем с 17-го по 41-й.

Труд стал легче, мозолей меньше, свободного времени больше. Не соха, не лопата — экскаватор,.. Хлеб перестал потом пахнуть. Пропала забота о хлебе насущном. Новых нравственных ценностей не появи­лось, усилий сознательно не приложено... Вообще бла­годаря философии мы идейное отождествляем с мо­ральным. А это вещи разные. Идеология и нравствен­ность исходят из общественного бытия, но надо раз­личать их.

Процессы нравственные — кто их изучает? Сосуд нравственный... Взлеты нравственные, идейные (во вре­мя войны преступность была низкая). За взлетом следует падение. Мы сформировали советского чело­века. Но человек не свая... Его надо поддерживать—нужны нравственные импульсы. Систему внедрять с семьи, со школы...

У нас 3 миллиона учителей. Из них единицы умеют воспитывать людей. Умение воспитывать не выдается с дипломом учителя. Исцелись, сам, говорят врачу. Воспитай себя, надо сказать учителю.

«Не проходите мимо», «Бой равнодушию!» — а речь о нравственном совершенствовании науки. Это го­сударственная проблема.

Нравы. В Горьковском горсуде слушается мерз­кое дело об изнасиловании. Девятнадцать «лбов»,. молодые парни сидели на скамьях подсудимых (одной скамьи было мало), сзади — потерпевшие, на вопрос, когда это случилось, отвечали:

— На аванс... На получку...

Даты жизни!

Из услышанных разговоров: «Пошли к Васькиным самогонку сидеть...» — «Ой, чиста, что твоя слеза...» — «А у Васькиных хороша самогонка! С первого стака­на все поползли... У Митяшиных гуляли — срамота, все тверезые ушли... Кулачье!»

Все услышанное говорили женщины.

В троллейбусе: а что? Зарабатываю прилично, не Хуже людей могу быть пьян! Через некоторое время опять, еще более убежденно: а что? Не хуже людей зарабатываю... Прилично зарабатываю. И на свои деньги не хуже других могу быть пьян!..(343)

 

Аграновский А. Избранное: В 2-х тт. М., 1987. С. 335-343.

 

4.2 ОЧЕРК «ДВУМЯ ЭТАЖАМИ НИЖЕ»

 

В один из теплых вечеров прошлого года, возвра­щаясь с работы домой, я увидел у двери соседей вы­ставленную по русскому обычаю крышку деревянного гроба и так оказался втянут в уголовное дело, для ме­ня — страшное, а по мнению юристов — простое и да­же заурядное. «Задание редакции?» — спрашивали они. «Нет».— «Но почему же именно это дело? Ни загадок, ни тайн, все открыто, ясно...» — «Мне не ясно»,— отвечал я.

Задания действительно не было, и писать об этом яе собирался я, потому что не поручился бы не толь­ко за правоту свою, но и за беспристрастие — тут я пристрастен,— однако время шло, а забыть было труд­но, суд прошел, на который нельзя печати оказывать давление, и приговор вступил в законную силу, а я все думал об этом и вот все-таки берусь за перо.

Соседи мои Власенковы — Василий Петрович и Оль­га Тимофеевна. Не могу сказать, что коротко был с йими знаком, но, встречаясь, кланялись, и я знал, что он старый шофер, знал, что она тоже работает, хотя и с больным сердцем, а главное, знал, что семья у них работящая, непьющая, порядочная, тихая; кому-кому, а соседям это видно. Детей у них было двое, бегали в школу, школа у нас во дворе, потом Виктор, первенец, стал рабочим, пошел в армию, вернулся, как-то все быстро, потом я встретил Василия Петровича, очень Довольного: «Витю женим». Вскоре вышла замуж и Люся, дочь Власенковых, осталась с мужем у своих,,& Виктор с женой — у ее родителей.

И вот гроб-то этот оказался для Виктора, а убил его тесть, отец молодой жены, тоже шофер. И то, что погиб человек, который рос у меня на глазах, не дава­ло покоя. Будто я мог Что-то сделать и не сделал. Когда днем, в первом часу, приехали в наш дом жена Убитого и теща, дверь им открыл Василий Петрович. «Витю убили»,— сразу сказали они, не умея подгото­вить его, и он пополз на пол, пал в беспамятстве. (399) Потом привезли Виктора, и он лежал на столе, красивый мальчик. Теперь только увидели все, как он красив. И увидели, что мальчик. «Какой сын...—; говорил Власенков.— Гроб по спецзаказу, у них и гробов таких нету. Рост-то у него какой!» И странной гордостью были исполнены слова маленького сморщенного отца. Не знаю, как писать об этом.

Должна же быть какая-то логика, идея, мысль, ну пусть не мысль, мысль — редкость, пусть толковое со­ображение. В суде убийца начал свои показания так:

— У меня не стояло в голове. Даже не ожидал, что у меня нож. Когда ударил, появилось сознание в голо­ве: не прав я... Не могу пояснить, как и почему. Я не имел этой цели.

Боюсь, что так оно в общем и было. Разумеется, нож к нему не с неба свалился, нож он искал и нашел в кухне, убийство признали умышленным, но то, что не было оно загодя намеченным, холодно обдуманным, так сказать, запланированным,— это, видимо, верно, и это, на мой взгляд, хуже всего.

Шофер Кустов среднего роста и силы средней, темные волосы зачесаны назад, глаза посажены близко, носат. Внешность самая ординарная, нисколько не зло­дейская. И был он в тот день просто, обыденно, как со всякой своей получки, пьян. Взял, еще с двумя, пол­литра белого, переложили красным, пьяный явился домой, и жена – это он считал важным,— жена, а не он, начала скандал: зачем пропил четыре рубля? А у них долг, как раз ему заказали зубы, чем отдавать? Ну, понятно, он разозлился, взял еще трояк, сбегал за

«старкой».

То есть чушь какая-то, зубы эти, и рубли с копей­ками, и почему-то подкидной дурак (после играл с же­ной), еще он бренчал в тот вечер на гитаре и, кажет­ся, смотрел телевизор — извольте теперь копаться в нелепых подробностях жизни. Но ничего иного нет в этом трагическом деле, тут быт, густой быт, только быт, и нет загадок, кроме одной, самой простой и са­мой неразрешимой. В популярной песенке из телефиль­ма о «знатоках» с рекордным количеством оговорок поется: «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет...» Так вот почему «кто-то» «кое-где» «порой» не хочет? Почему он убил? Поступил ли он согласно или наперекор своей личности? (400)

Известно: труд воспитывает. Кустов трудился всю жизнь, ему - сорок два года, а стаж — тридцать лет, мальчишкой стал к станку, это было в войну, вышел вшоферы первого класса, и тут, судя по характеристи­ке, с места работы, претензий нет к нему. Известно: ts былые времена очень многих толкали на преступление - нищета, голод. Шофер автобуса Кустов получал триста рублей в месяц, жена его, контролер ОТК,—жгр, молодые, вторая семья, зарабатывали поменьше, но в месяц на четверых выходило больше семисот рублей, и была отдельная квартира, а в квартире — теле­визор, холодильник, приемник, сервант и прочее, что по нынешним представлениям нужно людям для уюта. Корысти, основы большей части «семейных» преступ­лений прошлого, тут тоже не было.

Однако что-то же было, возразят те, кто всегда все знает лучше других. Не может быть, чтобы совсем без причин... Что ж, придется и это писать: скандал у Кус­товых тянулся с пяти часов до одиннадцати. С пере­рывами на «дурака», на гитару, на «старку». Потом пришли дочь с зятем, прошли в свою комнату, стали собираться спать. Кустов снова забушевал. Пьяный, он казался себе умным среди дураков, и не понять ему было, что он дурак среди умных. Когда ударил жену, вышла дочка и взяла мать к себе. Виктор достал рас­кладушку, помог застелить. А тот все шумел, материл­ся, и Виктор крикнул ему, чтоб не мешал спать: завтра к семи на смену. Тогда Кустов взял нож, спрятал за спину, ногой распахнул дверь: «Выходи, трус несчаст­ный! Хватит прятаться за бабьи юбки!» Виктор в тру­сах рванулся к нему и был убит на пороге: пять звер­ских ран в грудь и живот.

В суде потом высчитывали секунды, вымеряли рас­стояния, выясняли, кто где стоял, кто что говорил, и : все было важно для квалификации, для статьи, для приговора. А для общественного сознания одно важ­но: как это могло случиться?

Вот справка, я получил ее в Министерстве внутренних дел СССР. Профессиональная преступность идет у нас на убыль, «домушники» и «медвежатники» толь­ко в детективах лезут на глаза, в оперативных сводках Они сдвинулись на одно из последних мест. Даже уличные происшествия, после известных мер по борьбе с хулиганством, начали сокращаться. Не так быстро, как хотелось бы, но тенденция такая есть. И вот в ряду

(401) преступлений против личности (я не касаюсь хищений, взяток и т. д.) все заметнее становится «бытовка» — преступления на бытовой почве, где жертвами чаще всего оказываются знакомые, собутыльники, родичи. В 1971 году среди убийств и покушений на убийство «бытовых» было 66 процентов.

— С улиц и проспектов,— сказал мне один из чле­нов коллегии МВД СССР,— ущербная мораль уползает в подворотни, подъезды, квартиры. И оттуда доносятся вопли, не слышные общественности.

Сказано образно, я оценил. Но как бороться с этим? Прежде милиция имела дело с «профессионалами», теперь чаще — с «любителями». Прежде преступность была преимущественно трезвая, теперь преимущест­венно пьяная. Прежде почти всегда были явны моти­вы— низменные, подлые, грязные, но хотя бы понят­ные, теперь они стерты. А что лучше? Так сказать, кем вы предпочитаете быть убитым, любезный чита­тель, трезвым циником или пьяным подонком? С це­лью ограбления или «просто так»? Вопрос нешуточ­ный: сама видимая бессмысленность убийства, пора­зившая меня, оказалась типичной. Это явление (оно наблюдается во всем мире) юристы называют сниже­нием порога мотивации. То есть мотивы тяжких пре­ступлений либо не проглядываются вовсе, либо столь мелки, что два десятка лет назад подсудимого тотчас послали бы к психиатрам на экспертизу. Теперь не всегда посылают. «За что убил?» — «Он меня дураком назвал». Нормален.

Выходит, и впрямь, как ни дико это звучит, мы столкнулись с заурядным убийством: вот губитель, вот жертва, вот орудие преступления, и не нужны собаки-ищейки, как дошло до главного — мотивов, корней,— тут все и заволокло.

Туман.

С утра Власенковы отправлялись в суд. Они не раз­мышляли о мотивах, процентах, статистике преступле­ний: у них сына убили. Одного. И эту простую чело­веческую первооснову дела, живя рядом с ними, не мог я забыть. Дочь Власенковых, когда пришла беда, находилась в роддоме, ей не говорили ничего, боялись, пропадет молоко, и навещал ее только муж, тихий па­рень, добряк, а она сердилась, плакала: неужели Вить­ке не интересно поглядеть на племянницу? Почему (462) мать не идет? И вот Ольга Тимофеевна собралась с си­лами, платок повязала, поехала к ней. За день до по­хорон. «Чего ты плачешь, мама?» — «Внучонке раду­юсь».— «Да на тебе лица нет!»'—«Болею все... Заму­чил радикулит». А Василий Петрович ждал за углом, он бы не смог. Теперь они ездили в суд, день за днем, всю неделю, и это было важно для них. Будто все еще жил Виктор, и делалось что-то, связанное с ним,— схо­ронили, поставили оградку, сороковины справили, а там следствие, суд, все кряду,— а как объявят при­говор, то уж конец.

В суде предстали перед ними обломки другой семьи, какой-никакой, а семьи. Когда спросили у Кустова: «Как жили с женой?», ответил: «Двадцать два года прожили». И вот в первую ночь, как обрушилось все, дали жена его и дочь первые показания. Потом выли над гробом, кричали, что только и свету было в доме, когда Виктор пришел. Потом вымыли полы, начали жить дальше — и новые показания, чуть уже по-дру­гому. А к суду с тем пришли, что того все равно не вернешь, а этот в тюрьме и все-таки муж, все-таки отец.

На предварительном следствии старшая из них го­ворила: «Угрожал и замахивался». В суде: «Беспокоил меня». Там: «Выражался нецензурной бранью». Тут: «Один раз выразился». Там: «Часто употреблял спирт­ные напитки». Тут: «Для меня — часто». Линия была такая, что-де до прихода зятя жили они тихо-мирно, он сам лез на скандал, хотя просили его не лезть, и была, стало быть, взаимная ссора, а не убийство из хулиган­ских побуждений,— уже смекнула теща, что это обви­нение (статья 102, пункт «б») тяжелее. Ей напомнили случай, когда она сама вызывала детей от Власенко­вых, дочку и зятя: «Приезжайте, спасите, буянит, раз­бил унитаз!» Было или не было?

— Да, действительно...— отвечала она.— Пришел выпимши и еще с собой принес четвертинку. Я ему говорю,— изобразила тоненько: «Володичка, не пил бы ты больше». И уговорила. Пошел он выливать и бу­тылочку эту выронил.

Тут даже судьи улыбнулись. Ну ладно, мог он и так разбить, чего не бывает на свете, но чтобы сам по доб­рой воле пошел выливать водку!..— научная фантасти­ка. Однако на своем она стояла твердо, кто-то уже научил ее, что от прежних показаний можно (403)

отпереться, и ничего ей за это не будет, а суд на том лишь вправе строить приговор, что она скажет в суде.

Вызвали дочку, молодую вдову, и тихо стало в ка­зенном зале. Маленькая в мать, носатенькая в отца, в модном плащике, с высокой прической, взошла она на возвышение, и все жалели ее, потерявшую любимого мужа, и ждали, что она скажет. Сказала заученное: «Пока Витя не поселился у нас, все было хорошо».— «А раньше приходилось вам с матерью убегать из до­ма?» — «Только, когда отец выпимши».— «Часто он пил?» — «Ну, не каждый день и не через день».— «Сколько раз в неделю?» — «Ну, раза два или три». Так оно и вышло: через день.

Вспомнила спор из-за телевизора. Пришли они до­мой, отец смотрел хоккей, а Виктору непременно по­давай кино... Судья перелистала папку, лист дела та­кой-то, страница такая-то: раньше другие были пока­зания. Это она пожелала смотреть кино, она перек­лючила программу, е е ударил отец и обругал, да по обыкновению матом, и за нее заступился после это­го Виктор — так или не так?

— Ну, да, я хотела кино, а зачем Витя лез? Он ни того, ни другого не хотел, а обязательно, чтоб вы­шло по его.

— Не «по его», а по-вашему.

— А он у нас не прописан.

Сложность заурядного дела состояла в том, что дру­гих свидетелей убийства не было, а эти две от правды тянули в сторону, да только ум их был нерасторопен, движения души примитивны, ложь неуклюжа, мелка, и вылезли наружу все неувязки, натяжки. Тем более что задача их, прямо скажем, была тяжела, обелить пьяницу, который во хмелю всегда был дурен, дочь полуодетую выгонял из дома, жену грозил столкнуть с балкона, зажженные спички бросал ей в лицо и да­же бил однажды, как выразилась она, утюжком.

«Кто очень уж жалеет злодея (вора, убийцу) и проч.,— заметил Ф. М. Достоевский в своих «Записных тетрадях»,— тот весьма часто не способен жалеть жертву его».

В суде-то злодей был робок, каялся, прятал глаза, адвокат справедливо напомнил, что он в ту ночь и себя полоснул ножом (в раскаянье, сказал адвокат), его спасали в больнице. В конце концов можно было (404) понять жену, которая жалела мужа, и дочку, которая не стала отрекаться от отца,— вопрос о свидетельствах ближайших родственников вообще не бесспорен,—но больно уж легко эти женщины предали юношу, из-за них, в сущности, погибшего. На следующее утро теща говорила своей сестре (та подтвердила в суде): «Пото­му убил, что Витя за меня заступился». А теперь ва­лили все на него, на мертвого: не придет, не возразит, стерпит. «Он у нас не прописан». И хватит об этом. Коллегия Московского городского суда сумела извлечь истину из паутины слов, судья Е. П. Сологубова объя­вила приговор: по статье 102, пункт «б» — 15 лет лише­ния свободы. И возглас дочери:

— Папочка, ты ни в чем не виноват!

Вот так-то. Придется говорить о нравах и о нравст­венности, что не одно и то же. Есть нравы — свод обы­чаев, уклад жизни людей, результат их подчинения принятому. И есть мораль: народ знает, хорошо это или плохо. Пить или не пить — это нравы, порицать или одобрять пьянство — нравственность. В тех же «Записных тетрадях», недавно впервые изданных, ска­зано, что даже «подлец не говорит: так и надо, а воз­дыхает и чтит добродетель». В каком-то смысле и ли­цемерие — здоровый признак, ибо, как вспоминает дальше Достоевский, «это есть дань, которую платит порок добродетели».

Как-то я получил письмо из маленького южного го­родка о другом судебном деле. Девочку удочерила учительница, подруга покойной матери, растила со своими, на свои скромные достатки, а та, встав на но­ги, подала в суд на приемную мать: пусть вернет си­ротскую пенсию за все годы. Пришлось считать, какие покупались туфли, да сколько на питание, да на белое платье к выпускному балу,— в иске ей отказали, ко­нечно, девчонка эта свинья, но нашлись же люди, под­державшие свинство. Вот что запомнилось: ходит та­кая по городку, где все друг друга знают, и на нее не указывают пальцами.

Ну ладно, никто не мог предвидеть, что Кустов до­пьется до смертоубийства, но что он пьет, тиранит до­машних,—-это ведь знали соседи, а пальцами на него не указывали. И выходил он из дома, и все здорова­лись с ним, и был он среди них человеком. Потом шел на работу и опять был человеком, хотя и там знали, (405) что пьет, буянит, что дважды уже сидел по пятнадцать суток за мелкое хулиганство. То есть атмосферы не формального, явно выраженного осуждения не было вокруг него, а ведь это единственно могло его остано­вить. Классический вопрос: «Ты меня уважаешь?» — он не лишен глубокого смысла.

Конечно, не всякий пьяница станет преступником, люди разны, иной выпьет — и добродушен, смешлив, сонлив, но две трети убийств совершаются в пьяном виде, почти все случаи хулиганства — в пьяном виде. Не разбирая всех причин пьянства, их слишком много, я обращусь к одной, по мнению социологов, врачей, юристов, очень важной,— обычаям ближайше­го окружения. К оценкам и взглядам того круга, ради которого крикнула дочь.убийцы, что он не ви­новат. Не могу поверить, что действительно она дума­ла так, но возглас явно был рассчитан на одобрение... Видите ли, пьяниц на Руси всегда хватало, но кабак во всяком случае был осужден в сознании народа, сам пьющий знал, что «ослабевать» грешно. А Кустов пил и считал: так и надо. Близкие его страдали от этого и считали: иначе не может быть. Мало того, если бы мать и дочь «упекли» его на принудительное лечение (его же спасая), родня, двор осудили бы их. Так сме­стились в этом микромире понятия добра и зла. И ес­ли худо то, что нравы порочны, то еще хуже то, что нравственность потянули они за собой.

Кустов не был законченным алкоголиком, не дошел до того предела, где одно остается — помощь слабораз­витым, он мог еще работать, но был уже, по опреде­лению врачей, бытовым привычным пьяницей: алко­голь, который удерживается в крови сорок восемь ча­сов, взял над ним верх. Психика перевернута: «сооб­ражая на троих», будет копейки считать, а деньги, нужные больной дочери, пропьет, случайный собутыль­ник ему друг до гроба, а самые близкие люди – враги. Глядя на эту жизнь, понимаешь, что мало накор­мить человека, дать ему квартиру, коробку с голубым экраном: страшна материальная нищета, но еще страш­нее нищета духовная. Скучно было ему и нечем жить. Ни идеи, ни цели, ни заботы не только высокой, но и самой простой (тоже, впрочем, высокой) — о благе семьи. Даже облегчение труда, даже увеличение сво­бодного времени обернулись во зло: больше стало не­растраченных сил, больше пустых часов. Как сказал (466) один пьющий товарищ: «У меня не тогда голова рас­калывается, когда пьяный, а когда тверезый».

Слабо еще исследуются причины пьянства и хули­ганства, а между тем старые, так сказать, классиче­ские мотивы бытовых преступлений, которые годами изучались учеными — ревность, месть, корысть,— от­ходят на второй план. Корысть сейчас едва ли не на последнем месте (около 8 процентов убийств), а на первом — хулиганство, явление расплывчатое, дикое, непредсказуемое... Все в этих «заурядных делах» долж­но быть иным — розыск, изучение, профилактика пре­ступлений, а мы, чуть что, взываем привычно к власти: куда милиция смотрит? Но до чего ж мы дойдем, если только милиция будет наводить порядок в нашем доме? Что ж теперь, к каждому застолью выделять усилен­ный милицейский наряд?

Вот вам для раздумий и выводов еще один эпизод, последний. Он уже не связан с проблемой пьянства, но связан (и впрямую) с проблемой отрезвления. На заводе, где служат жена и дочь убийцы, одна из ра­ботниц (она была в суде) сказала им в глаза, что она думает о них: «Такого парня загубили!» Те обиделись, подали жалобу, и цеховой «треугольник» велел этой работнице перед Кустовыми извиниться. То есть наш­лась одна, указавшая на них пальцем, так ее же и на­казали. И она извинилась (иначе, грозили, премии ли­шат), и вы рассудите теперь цеховых мудрецов, пой­мите, какой создают они в коллективе нравственный настрой.

Нет, проблема, занимающая нас,— она далеко не только милицейская. Это большого масштаба нравст­венная, общественная, социальная проблема. Мне го­ворили, что в Заполярье, где потребление спирта от­нюдь не меньше, чем в прочих местах, пьяные на ули­це не валяются. Почему? А там мороз пятьдесят гра­дусов. Ну, может, кто и замерзал, но сильные выжили и, что к чему, соображают. Так вот моральный кли­мат общества действует не слабей: как ни пьян, а штаны посреди улицы не снимет — засмеют.

Пишу не для хулиганов: они не читают книг и га­зет. Пишу не для пьяниц: они, если и прочтут, не пой­мут. Скажут: «Это не про меня, я-то здоров». Скажут: «Какой я алкоголик, сосед больше пьет, и ничего». (Верно, пока ничего, да у него наследственность дру­гая, здоровье, характер, нервы, и пить он (407) взялся небось не с пятнадцати лет.) А пишу для окружения, для женщин, которые больше всего терпят от пьянства, для настоящих мужчин, которые захотят остановить, спасти, для нормальных людей, которых, что ни гово­рите, больше.:

Вчера зашел я к Власенковым: в доме царит ма­ленькая внучка, все крутится вокруг нее, и надо с нею гулять, надо ее занимать, а она здоровенькая, щека­стая, вот уж и улыбаться начала, и оживает лицо Оль­ги Тимофеевны. Мне она сказала: «Все вижу один сон. Будто Витя с Ирой у нас, собираются ехать к себе, а я им говорю: останьтесь. И будто они остаются...» Пришел Василий Петрович, принес белые бутылочки из детской консультации, и она замолчала, не стала при нем продолжать.

Я подумал: все-таки была причина гибели Виктора. Та, что хулиган ненавидит несхожее: не так одет, не так держится, не так говорит. А Власенковы воспита­ли сына человеком. Таким же, как они сами, добрым, чистым, порядочным. Юноша чужаком попал в пере­кошенный мир, и был между ним и губителем его ов­раг. Отказался пить с тестем – «гордец», не материт­ся – «чистоплюй», женщин не позволяет оскорблять при себе – «интеллигент». И хотя все они выяснили, я думаю, в первые три дня, а дальше обсуждать им было решительно нечего и год (это выяснилось в суде) они не говорили вовсе, тут было яростное столкнове­ние двух жизненных позиций, двух норм поведения, двух семейных укладов.

Я простился с соседями и вернулся к себе. Всего два лестничных марша. Самая близкая моя команди­ровка. И самая тяжелая. (409)

 

1972

 







Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 393. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Теория усилителей. Схема Основная масса современных аналоговых и аналого-цифровых электронных устройств выполняется на специализированных микросхемах...

Логические цифровые микросхемы Более сложные элементы цифровой схемотехники (триггеры, мультиплексоры, декодеры и т.д.) не имеют...

Потенциометрия. Потенциометрическое определение рН растворов Потенциометрия - это электрохимический метод иссле­дования и анализа веществ, основанный на зависимости равновесного электродного потенциала Е от активности (концентрации) определяемого вещества в исследуемом рас­творе...

Гальванического элемента При контакте двух любых фаз на границе их раздела возникает двойной электрический слой (ДЭС), состоящий из равных по величине, но противоположных по знаку электрических зарядов...

Сущность, виды и функции маркетинга персонала Перснал-маркетинг является новым понятием. В мировой практике маркетинга и управления персоналом он выделился в отдельное направление лишь в начале 90-х гг.XX века...

Типовые примеры и методы их решения. Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно. Какова должна быть годовая номинальная процентная ставка...

Выработка навыка зеркального письма (динамический стереотип) Цель работы: Проследить особенности образования любого навыка (динамического стереотипа) на примере выработки навыка зеркального письма...

Словарная работа в детском саду Словарная работа в детском саду — это планомерное расширение активного словаря детей за счет незнакомых или трудных слов, которое идет одновременно с ознакомлением с окружающей действительностью, воспитанием правильного отношения к окружающему...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.013 сек.) русская версия | украинская версия