Шкура неубитого медведя

Маньчжурские отряды и организации не были едины ни в организационном, ни в идейном плане. Среди них были и левые, численность и роль которых росли после 1917 года под влиянием революции в России, и буржуазные националисты, ориентирующиеся на США и Шанхайское эмигрантское правительство (с 1919 года), и монархисты, выступающие за реставрацию старой династии Чосон – например, общество Хянкяктан.

Впрочем, в японской полицейской отчетности и в особенности пропаганде все эти организации рассматривались как «коммунисты», а борьба за независимость Кореи как «красная угроза», что помогало делегитимизировать их в глазах иностранных держав. Даже кампания за ликвидацию безграмотности была закрыта по требованию японских властей, усмотревших «коммунизм» в плакатах красного цвета. С другой стороны, как это нередко бывает, такая пропаганда вызвала всплеск популярности левого бренда среди корейских народных масс, знавших об идеологии только одно: «коммунисты» - это те, кого боятся японцы. Поэтому за то, что несмотря на неудачный первый опыт создания Компартии Кореи в 1920-м, к 1945 году по всей стране действовала многочисленная сеть коммунистических ячеек, следует сказать спасибо и японской охранке.

В 1918-1922 гг. некоторые партизанские отряды, в том числе отряд Хон Бом До, уходят из Маньчжурии еще дальше на Север – в русское Приморье, где принимают участие в гражданской войне и борьбе с японскими интервентами на стороне Красной армии, и близко знакомятся с идеями социализма. Идеи всеобщего равенства находили отклик в среде корейских партизан, вышедших преимущественно из крестьян и не по наслышке знакомых с помещичьими плетками и поборами. В русской революции корейцы видели пример для своей страны, и надеялись на помощь молодой Советской республики против Японии. К сожалению, тогда этим надеждам не суждено было сбыться – пережившая мировую и гражданскую войны Советская Россия не была готова к новой войне с набирающей силу Японской империей. Хон Бом До остался в СССР, а в 1937 году вместе со всеми корейскими поселенцами был депортирован с Дальнего Востока в Среднюю Азию. Сегодня памятники национальному герою Кореи, сражавшемуся на территории трех стран, стоят от Сеула до Казахстана.

Популярность идеи реставрации империи в этот период наоборот, падала. Во-первых, старело и уходило старшее поколение, помнившее времена монархии и связанное с ней чувствами личной верности. Во-вторых, японцам удалось достаточно успешно провести политику японизации старой верхушки. Потомки императора Кочжона получали образование в Японии, куда вывозились принудительно в раннем возрасте, что в некоторых случаях ломало их психику – так произошло с принцессой Ток Хе. Так же принудительно организовывались их браки с представителями японской аристократии. Мужчины служили в японской армии – наследник корейского трона принц Ли Ын к 1945 году дослужился до генерал-лейтенанта, командовал воздушной армией и входил в Высший военный совет. Внук Кочжона Ли Гун дослужился до полковника и после 1945 года отказался возвращаться в Корею, приняв японское имя и фамилию. Второй внук, принц Ли Ву, погиб в Хиросиме в чине подполковника. Всё это не способствовало популярности старой династии среди борцов за независимость Кореи.

Наконец, на императорскую династию и ее коррумпированных министров корейцы возлагали и возлагают до сих пор ответственность за потерю независимости страны. Согласиться с таким обвинением можно лишь отчасти – все-таки, за своё сопротивление японской политике последние правители страны заплатили жизнью, как королева Мин, либо короной, как Кочжон.

На фоне быстро японизировавшихся представителей старой аристократии выделялся третий сын императора Кочжона, принц Ли Кан, получивший прозвище «принц повстанцев». Еще в молодости известный своими антияпонскими настроениями, он вошел в контакт с движением сопротивления, сбежал из дворца и втайне выехал в Маньчжурию, чтобы присоединиться к эмигрантскому правительству в Шанхае. Впрочем, привычка некоторых патриотов к борьбе за власть, пусть даже не существующую, и здесь сыграла плохую шутку: Шанхайскому правительству, провозгласившему республику и уже избравшему ее главу, законный наследник престола оказался не ко двору, и там отказались его принять. Ли Кан был задержан японцами и возвращен в Сеул, где жил под надзором полиции.

В самом Шанхайском правительстве также шли расколы: его первый глава, социалист Ли Дон Хви, в 1921 г. подал в отставку из-за конфликта с представителем проамериканской буржуазии Ли Сын Маном. Однако впоследствии вынужден был уйти и сам Ли Сын Ман. Долгое время правительство в эмиграции возглавлял ветеран партизанской «Армии справедливости», националист Ким Гу, ставший для корейских националистов символом движения за независимость. Он дожил до 1945 года и смог вернуться в Корею, даже вел переговоры с Ким Ир Сеном о создании единого корейского государства, однако уже после освобождения был убит по приказу своего давнего соперника Ли Сын Мана. Из-за внутренних склок и расколов Шанхайское правительство постепенно теряло влияние и связи с сопротивлением в Корее, превращаясь в маргинальную организацию, представляющую только саму себя.

Опыт создания Компартии Кореи, предпринятого Ли Дон Хви и в 1920 г., также оказался неудачным: партия раскололась на несколько враждующих группировок, уделявших больше сил и внимания борьбе друг с другом, нежели с японским режимом.

Именно в этот период, в 1928 г, под впечатлением окружающей ситуации молодой и еще мало кому известный активист движения за независимость Ким Ир Сен пишет сатирическую пьесу «Грызня трех князей за престол».