ЧЕТВЕРГ, 20 ЯНВАРЯ; ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
На покрытые тающим снегом поля спустилась ночь. Эмиль Санк-Марс, внешне спокойный и внутренне собранный, был готов ринуться в бой. Он побыл еще немного с лошадьми, а когда Сандра пошла спать, поцеловав ее на сон грядущий, отрезал себе на дорогу кусок тыквенного пирога. Ночью ему надо было покататься по улицам города. Разве мог он днем выслеживать ночных хищников? Бесполезно вставать с рассветом, если именно в это время преступники залегают в норы. Крутиться приходится вместе с ними, работать полицейскому нужно тогда, когда бандит идет на дело. Сейчас ему надо было стать таким же полицейским, как Андре Лапьер. Он вел машину по мокрой дороге, повсюду разлились лужи, перекрестки походили на озера. Дворники все время мельтешили перед глазами, очищая лобовое стекло от брызг, вылетавших из-под колес других автомобилей. Санк-Марс был напряжен и сосредоточен. В городе он проехал через центр, где в черном асфальте мокрых улиц отражались неоновые огни вывесок и рекламы, повернул вверх по улице Жанны Мане, потом выехал на авеню Парк там, где она проходит по восточному склону горы. В вышине слева от него ярко горел над городом обращенный к востоку крест, установленный на темной горе и как будто паривший в воздухе. Эмиль въехал на гору и остановился на расположенной почти на вершине восточного склона смотровой площадке, одинокий среди влюбленных парочек, обнимающихся на откинутых сиденьях машин. Отсюда можно было выйти на тропу, ведущую к кресту, но тащиться в гору по слякоти было удовольствием ниже среднего. Да и сам крест лучше всего был виден на расстоянии, когда не были заметны ни массивные стальные конструкции, ни слепящие лампы. Гора всегда претендовала на то, чтобы считаться духовным сердцем города, не случайно поэтому к ее вершине во все времена устремлялись активные духовные силы. В старину ее южные склоны возделывали ирокезы. Когда глава первого европейского поселения – с многозначительным именем де Мезоннев, что означает «новый дом» – молился, чтобы сошли принесенные наводнением воды, он предсказал, что жители поселения будут плодиться и множиться, если в самой высокой точке горы будет возведен крест. Де Мезоннев сам внес на спине крест на гору, хотя ему было очень нелегко продираться сквозь лесную чащу, и воды покорно схлынули в реку. Хотя, надо сказать, его выбор верхней точки мог показаться довольно странным – крест он поставил на небольшом холме посреди плоской горной вершины, но клятвы, даваемые в критических обстоятельствах, как правило, нарушаются – Санк-Марс не раз имел возможность в этом убедиться. Крест и теперь возвышается не в самом высоком месте горы, а там, где он лучше всего виден из восточной части Монреаля – районов, заселенных в основном католиками. Его не видно из делового центра города, он скрыт от взоров тех, кто живет в англоязычных районах, расположенных к западу от центра, зато мощные лампы ярко сияют для тех, кто некогда рьяно поддерживал католическую церковь. Гора привлекает и разделяет, притягивает и изолирует. С одной стороны у ее обрывистого склона сгрудились строения англоязычного университета МакГилл. С противоположного – более пологого, высятся постройки франкоязычного Монреальского университета. С другого склона каскадом сбегают вниз дорогие особняки и дома заселенного в основном англичанами Вестмаунта. На другом склоне расположился такой же богатый район – Отремонт, но живут там главным образом франкоязычные монреальцы. Ближе к небу на плоской вершине горы устроены несколько огромных кладбищ – английское, французское и еврейское, сокращая путь наверх к царству вечности. В этот момент Санк-Марс почувствовал себя почему-то ближе к миру усопших. Ливень с особой силой хлестнул по машине, дворники как бешеные елозили по ветровому стеклу. Он вдруг очень пожалел, что бросил курить – если бы кто-нибудь предложил ему сейчас сигарету, он бы не устоял. Перед ним – до нефтеперерабатывающих заводов в самом конце острова – раскинулась огромная восточная часть города, по-зимнему белая, сверкающая массой цветных огоньков. Он чувствовал ритм жизни города, ритм течения времени, дождь упорно и неустанно барабанил по крыше машины. Жизнь шла своим чередом. Древняя гора, у вершины которой он находился, была некогда лишь жерлом вулкана, дошедшим до нас сквозь необозримую бездну времени и ставшим ориентиром, который привлек сюда людей, позже построивших здесь большой город. Спокойно устроившись в машине почти у самой вершины, Санк-Марс как будто впитывал в себя силу любимой горы, которая когда-то определила его первое впечатление от города. Он и сам в чем-то был как гора. Точнее говоря, как та горная порода, которая заполнила жерло вулкана, – ее ничто не могло уничтожить, сломить или поколебать. Как скала, застывшая после того, как с нее сошла короста лавы. Если когда-нибудь и ему суждено было исчезнуть, он исчезнет последним. Он должен устоять. Перед ним расстилался в ночи ледяной город. Санк-Марс включил двигатель и направился вниз. Теперь, когда он повернул на восток, его мысли были обращены к Андре Лапьеру. Вскоре он уже колесил по улицам вокруг дома, где жил его коллега, постепенно сужая круги. Информации пока не хватало… Чтобы ее раздобыть, он готов был кое-где слегка приврать, кое в чем поднажать, при желании даже привнести в разговор скрытую угрозу. Собравшись с мыслями и внутренне подготовившись к встрече, Санк-Марс припарковал свой «торес» и прошел квартал в южной части центра города, расположенной неподалеку от ажурных пролетов моста Жака Картье. Подойдя к нужному дому, он позвонил и взглянул на часы – было две минуты второго. Он снова нажал на кнопку, на этот раз звонок звенел дольше. Если Лапьер и был в чем-то нечист на руку, ему не обязательно было жить в роскоши. Если на нем ничего не висело, ему следовало дать поощрение за служебное рвение. Он жил среди небогатых работяг, где мог постоянно «тереться» с крутыми ребятами. В этом районе – к югу от центра, жило полно всякой шушеры. Преступнику, выпущенному на поруки из-под стражи на выходные, ничего не стоило закинуть в окно или перекинуть через забор то, что он недавно стянул в Вестмаунте, перейти через улицу и купить себе любой наркоты, а потом свернуть за угол и спокойно лечь спать. Опасность здесь заключалась в том, чтобы не пересечься с парнями из «Рок-машины», потому что это было самое сердце контролируемой ими территории. Как и в большинстве других районов острова, дома здесь тесно лепились друг к другу. Небольшие дворики, где летом ключом била жизнь, на зиму, казалось, вымирали. Квартирки тут были небольшими. Новые постройки возводились без всякого плана, старые домишки разваливались. Летом из соседней квартиры доносился храп, а если кто-то по ночам смотрел телевизор, все было слышно соседям. В зимнее время шуметь старались меньше, люди не так бесновались в закрытом пространстве квартир. На балконах вырастали снежные сугробы. Улицы наклонно спускались к реке, никогда не стихал шум транспорта – машин, проезжающих по мосту через реку Святого Лаврентия. В конце концов раздался ответный сигнал, замок двери парадного щелкнул, и Санк-Марс вошел в дом. Он бесшумно поднялся по деревянным ступеням лестницы. Лапьер ждал его у двери в квартиру в нижнем белье. Он не был особенно удивлен, что его побеспокоили посреди ночи, но то, что к нему заглянул именно Санк-Марс, явно произвело на него впечатление. – Эмиль? – Волосы его были растрепаны, глаза резал свет лампочки в коридоре. – Какого черта? – Нам надо поговорить, Андре. Лапьер впустил его внутрь. Санк-Марс прошел небольшой коридор и вошел в гостиную, где молодая женщина в распахнутом халатике босиком направлялась к холодильнику. Санк-Марс взглянул на коллегу с явным неодобрением. – Только не читай мне нотаций, святой Эмиль. Он был прав. Женщина его не касалась, хотя вполне могла сойти за уличную шлюху. Скорее всего, Лапьер пользовался ее услугами бесплатно, злоупотребляя служебным положением так же, как и в случае с ремонтом машины на халяву в гараже угонщиков. Забавно, что при этом он всегда с пеной у рта пытался доказать, что его долг состоит в том, чтобы быть вместе с людьми, доведенными до отчаяния, с теми, у кого, по его словам, разбито сердце, потому что именно в таком состоянии они пребывали, когда он на них наезжал. Он ловко пользовался всеми возможностями, и доказательством тому служило присутствие в его доме этой семнадцатилетней шлюхи. Если бы он не был отстранен от обязанностей, может быть, на ее месте была бы двенадцатилетняя девочка. – Можно я, наконец, включу здесь свет? – Лучше я это сделаю, – сказал Лапьер. – От яркого света у меня болят глаза. Торшер немного рассеял тьму. Но даже от его приглушенного света вернувшаяся к столу с бутылочкой пива девушка другой рукой прикрывала себе глаза. Когда она подняла руку, поясок ее халатика упал и полы разлетелись в стороны, обнажив ее маленькие груди и треугольник волос на лобке. Молодая, но уже сильно потасканная, оценил ее Санк-Марс. Ему захотелось тут же проверить ее руки на предмет следов от уколов. – Сейчас твоя смена, Эмиль? Пива хочешь? Санк-Марс сам был не очень в курсе, официально он работает или нет, но решил, что это не имеет значения. – Спасибо. Лапьер свинтил на кухне крышечки с двух бутылочек пива «Сен-Амбруаз», принес их в гостиную, одну протянул Санк-Марсу и уселся напротив. – Прости, Эмиль, тебе дать стакан? – Бутылки вполне достаточно. – Какие у нас дела? – Я сейчас предметно занимаюсь твоей ситуацией. – Да? Ну и как? – Есть кое-что, в чем ты мог бы нам помочь. Было бы совсем неплохо, если б я указал в отчете, что ты нам помог, даже несмотря на то, что тебя отстранили. Ему хотелось, чтоб Андре надел штаны, а не сидел перед ним в одних трусах. Он и впрямь жил как босяк. Лапьер широко раскинул руки, будто раскрыл их для крепких объятий и любого предложения, которое пошло бы ему на пользу. – Все, о чем я прошу, Эмиль, – чтобы все было по справедливости. – Месяца четыре назад, Андре, ты вел одно дело. Тогда в джипе взорвали банкира «Ангелов ада». Помнишь то дело? – Тюржена? Нет. Какого-то английского малого. – Тернера. – Да, точно. – Ты еще был тогда проверяющим офицером. Лапьер пожал плечами и отпил большой глоток пива. – Байкерские разборки, Эмиль. У меня тогда это дело увели из под носа «Росомахи». – Они всегда так поступают. «Росомахи» там были поблизости и все видели, причем так случилось, что я был вместе с ними. Но пока дело не перешло к ним, проверяющим офицером был ты. – Моя привилегия состояла лишь в том, чтобы осмотреть кровавое месиво, которое там осталось. Тело ошметками разлетелось во все стороны, мы его со стен соскребали. В прямом смысле слова соскребали, Эмиль. Такими широкими ножами, как шпатели. Эти чертовы «Росомахи» на все были готовы, лишь бы хоть какую-то ниточку найти. – Было что-то особенное в том, как взорвали тело? Лапьер снова пожал плечами. – Если кого-то взрывают, он взрывается. Но здесь ты прав, я, пожалуй, раньше таких взрывов не видел. Взрывчатка была заложена под него. – Любопытно, – задумчиво проговорил Санк-Марс. – Почему? – «Росомахи» пришли к очевидному заключению. «Рок-машина» взорвала человека, работавшего на «Ангелов ада». – Они не дураки, Эмиль. – Я сделал такой же вывод. Но потом кое-что произошло. Возможно, что этот взрыв только походил на взрыв, организованный байкерами. Возможно, что в дело вмешалась третья сторона и скопировала образ действий «Рок-машины». – Это, Эмиль, уже что-то новенькое. – Утверждать на все сто не берусь, но мне бы хотелось, чтоб ты хорошенько напрягся. Вспомни все про тот взрыв, напиши обо всех различиях между взрывами, которые обычно устраивает «Рок-машина», и этим взрывом. Начни с того, что происходит с телом. – Эмиль, да это же может в корне изменить дело! Кто же, по-твоему, мог на такое решиться? – У меня есть кое-какие соображения на этот счет, но в уверенность они пока не переросли. Я тебя позже к этому делу подключу. – Да ладно тебе, Эмиль, колись, не тяни резину. – Я еще не готов. Ты мне помоги сейчас, а за мной, ты знаешь, и потом не заржавеет. Я ведь не забыл, что от той пленки ты мне только маленький кусочек дал послушать. – Не думаю, что это мешает проведению расследования. – Это своего рода отказ от сотрудничества, – Санк-Марс встал, подошел к окну, зайдя Лапьеру за спину, и взглянул вниз на спящую улицу, – а такое отношение тебе хорошую службу не сослужит. – Все дело в факторе времени. Мне надо знать, как карта ляжет. – Ты ведь знаешь ребят из провинциальной полиции, правда? И тебе уже не раз приходилось передавать свои дела «Росомахам». – В общем, мы с ними ладим. – Он выпил еще пива. – Уверен, что ты мог бы к ним зайти и попросить дело Тернера. И если какая-нибудь смазливая девочка там в курсе того, что тебя отстранили, тебе не трудно будет ее уломать. А в провинциальной полиции им вообще на это наплевать. Загляни в это дело, посмотри хорошенько, может быть, тебя там что-то озадачит. – Ты слишком много просишь, Эмиль. – Меня очень беспокоит, Андре, твой выход на пенсию. Я из-за этого по ночам не сплю. С какой стати из-за нового глушителя портить тебе жизнь? Ты же сам говорил, это частично было связано с работой. Есть полицейские, которым приходится жить в дерьме. И это святая правда! Слушай, если уж я к тебе заскочил, ты бы мне показал, Андре, где ты здесь прослушкой занимаешься, а? Мне ужасно хочется взглянуть на эту комнату. – Ты меня просишь или приказываешь? – А ты мне разрешаешь или отказываешь? – Ты ведь за этим и приехал, разве не так? Лапьер выглядел как побитый боксер, поникший в своем углу на табуретке, униженный, отвергнутый, ошеломленный, слишком измотанный, чтобы натянуть шорты, слишком сильно избитый, чтобы встать на ноги. – Зря ты так думаешь. Я совершенно серьезно тебе говорю насчет расследования дела этого Тернера. Могу поспорить, что этой шлюшке ты свои игрушки показывал. – Я за это не плачу, Эмиль. – А вот это зря, Андре. Будь осторожен. Не ставь свое мужское достоинство выше гордости полицейского. Это тебе не поможет при разбирательстве твоего дела, как бы оно ни повернулось. Лапьер понурил голову, поднялся. В этой квартире с низкими потолками он выглядел особенно высоким. Санк-Марс пошел за ним в спальню, где на кровати лежала голая девочка, которая потягивала пиво и рассматривала журнал мод. В квартире было очень жарко. Ее халатик валялся в ногах, она даже пальцем не пошевелила, чтоб хоть как-то прикрыться, но взгляд на них подняла, как будто хотела понять, собираются ли с ней что-то делать эти мужчины, и если да, то есть ли у нее выбор? – Проходи сюда, – показал ему дорогу Лапьер. Они вошли в большую кладовку, другая дверь из которой вела в ванную. Санк-Марс дернул за шнурок свисавшего с потолка выключателя. Половина кладовки была отведена под одежду – на плечиках висели костюмы, брюки, рубашки, в углу навалена куча грязного белья. Другая половина помещения была оборудована под что-то вроде небольшой мастерской: распотрошенные останки старых переносных радиостанций валялись на полке, из них были вынуты какие-то детали, там же стояли магнитофоны, были разбросаны наушники и старые микрофоны. Санк-Марсу это напомнило старые времена, когда они без всяких разрешений и помех могли прослушивать кого угодно, где угодно и когда угодно. Какое-то время он так и стоял в кладовке, потягивая пиво. – Ну что? – спросил его Лапьер, когда он оттуда вышел. – Расслабься, Андре. Я только хотел выяснить, какое у тебя оборудование. Если бы здесь у тебя все было по последнему слову техники, я бы поинтересовался, откуда ты берешь на это деньги. – Ты же видишь, Эмиль, насколько здесь все примитивно. Это просто хобби у меня такое, я тащусь от этого занятия, понимаешь? – Ты сам все это собрал? – Я переделал этот допотопный хлам, чтобы можно было использовать батарейки от часов. – Да ты просто гений, а я и не знал. Держи меня в курсе с делом Тернера. – Будет сделано. – И не бери в голову, как-нибудь прорвемся. – Годится. Послушай, а что у тебя там с этим парнем – Коутесом? – Он в какую-то нору забился, носа не кажет. Ты что, за него переживаешь? Лапьер скорчил гримасу. – Может быть, он тоже в этом деле по уши замазан. Надеюсь, рано или поздно он объявится. – Было бы неплохо. – Спасибо за все, Эмиль. Буду думать. – Ладно, коллега, обо мне не беспокойся. Я бы мог отрядить на это дело кого-то другого из наших, но не привык менять коней на переправе. Высказав коллеге все, что считал нужным, Эмиль Санк-Марс вышел из квартиры и направился к машине, уверенный, что запустил достаточно серьезные процессы. Дождь перестал. Любой дельный план подразумевает, что в нем расписаны определенные функции. В этом смысле его затея и не претендовала на то, чтобы называться планом, но в равной степени ее нельзя было назвать и тактической уловкой. Поделившись с Лапьером интригующей информацией, он повысил его ценность в глазах «Ангелов ада», если, конечно, Андре работал на них. Они бы многое дали за то, чтобы узнать, чем занимается знаменитый сыщик Санк-Марс и куда приведет расследование о таинственной третьей силе, напавшей на них под видом «Рок-машины». Если можно было получить от Лапьера какую-то информацию в этой связи – при том условии, что взорвать собираются его, – такой поворот событий мог бы спасти ему жизнь. Кроме того, Санк-Марс надеялся, что если эта новость дойдет до главарей «Ангелов ада», а подорвать собираются его самого, они вполне могут изменить свое решение. Узнав о том, что он может стать для них источником важной информации, «Ангелы» могли бы его не трогать. Новость о существовании этой неизвестной жесткой третьей силы могла бы сильно озадачить всю эту волчью стаю. Они никогда не додумались бы, что к делу причастна эта студентка – или ЦРУ, – и потому такая ложь во благо могла бы оказать на них какое-то давление. При удачном развитии событий, если через «Ангелов» слух об этом дойдет до интересующего его человека, это, возможно, помогло бы установить с ним более равноправные отношения. Тот человек – особенно если он действительно имеет отношение к ЦРУ – наверняка хотел бы знать, что Санк-Марс прячет в рукаве. Или этот деятель, чтобы прояснить ситуацию, мог бы снова использовать свои связи, возможно, того же Раймонда Райзера. Если эта информация дойдет до «Ангелов ада», станет там известна человеку Наездника, внедренному в банду, а потом через Наездника вернется к нему обратно, это подтвердит, что Лапьер с ними связан, поскольку этой информацией он поделился только с ним. Санк-Марс очень рассчитывал, что такая утечка могла бы внести в это дело полную ясность. Он сел в машину, перевел дыхание и включил двигатель. С облегчением вздохнул – бомбу ему не подложили. Какое-то время он сидел за рулем, напряженно размышляя над собственными сомнениями и подозрениями. Ему надо было вспомнить разговоры, которые он вел с Андре в прошлом, сопоставить их содержание с тем, что он видел в его маленькой мастерской. Как-то Андре обмолвился, что оборудование было мобильным, и Санк-Марс нашел у него в кладовке подтверждение этому. Оборудования большого радиуса действия у него не было, не было ни антенны на крыше дома, ни куда-то уходящих проводов, ни телефонных розеток в стенном шкафу. Но разве не говорил ему Андре, что разговор в гараже «Сампсон» он записывал дома, когда болел гриппом? Оборудования, которое позволяло бы ему это сделать, Санк-Марс не заметил, и в любом случае такое его заявление противоречило тому, что он говорил раньше исключительно о мобильном характере его оборудования. Тогда Санк-Марс поймал его на этом противоречии, о котором долго потом размышлял. Ему нравилось подмечать противоречия, они были для него как трещины в толще событий, в которые проникала его пытливая мысль. В то время он не мог осмыслить эту информацию, не располагая достаточными сведениями, его подозрения тогда были слишком неопределенными. Теперь положение изменилось – у него появилось недостающее звено, и ему надо было найти нужное место в общей картине. Он включил передачу. Бомба не взорвалась. Детектив выехал на улицу. Взрыв не прогрохотал. Если бы было возможно, он никогда бы не включал заднюю передачу. Сделав это, можно было нарваться на большие неприятности. Санк-Марс направился в центр. Ему очень хотелось найти полицейского ночной смены, которому можно было доверять. Кого-то, кто не возражал бы против того, чтобы дождаться, когда молодая женщина выйдет из квартиры, кто мог бы проследить за этой шлюшкой, чтобы выяснить ее адрес. Кого-то, кого не смущала бы мысль о том, что он одновременно следит за другим полицейским. Размышляя в этом направлении, он подумал об Окиндере Бойле, о том, как бы он отнесся к слежке за полицейским. Захочет ли он познакомиться с этой девушкой, втереться к ней в доверие, может быть, написать о ней репортаж? Штатские уже далеко не в первый раз принимают участие в этом деле. «Дальше будет хуже», – сказал себе сержант-детектив Эмиль Санк-Марс. Стоя на светофоре в ожидании смены красного света зеленым, он скорчил недовольную гримасу и подумал: «Еще не вечер». Когда он продолжил путь, темные очертания горы окутывал туман, но мягкий свет креста на ее вершине служил ему ориентиром, снова напоминая, что он – Санк-Марс, все ближе продвигается к центру событий, где ему уготована главная роль.
Они пришли посреди ночи. Еды с собой не принесли. Восемь «Ангелов ада» вошли в небольшое помещение и в два ряда встали по бокам кровати, на которой сидела Джулия Мардик, закрыв глаза от слепившего ее верхнего света. Мужчины молчали. Они стояли вокруг ее кровати как безгласный древний греческий хор, намеренно низведенный до уровня, который уже нельзя было назвать человеческим, а она была напугана, голодна, одинока и вконец сломлена. Они были в своем истинном обличье – одежде байкеров. – Пожалуйста, – еле выговорила она, – не делайте этого. Джулия ничего не ела с тех пор, когда пообедала на корабле. Долгие часы ее держали почти в полной темноте – неясные блики тускло мерцали лишь в тех местах в перегородках и потолке, куда были выведены трубы. Но и этого освещения хватало, чтобы видеть, как к ней подходили крысы и обнюхивали ее. Она провела там всю ночь и даже сесть не могла. А наутро к ней пришел капитан. Сквозь слезы она спросила его: – Они собираются меня убить? Он ткнул в нее указательным пальцем и ответил: – Не убивать тебя на моем корабле. Она так и не поняла, была ли это хорошая новость или смертный приговор. Капитану, казалось, сильно не нравилось все происходящее. Он отвел ее в туалет, а потом опять приковал наручниками к трубе. На следующую ночь капитан перевел Джулию в отдельную каюту, где ее заперли, но уже без наручников. Там хоть воду можно было пить. Днем она дала обещание не устраивать скандалов, и ее вывезли из порта на БМВ через пост охраны. Потом они долго ехали по шоссе на восток от Монреаля, на территорию, которую контролировали «Ангелы ада», в район, называемый «восточными городами». Там ей выделили отдельную квартиру. Но и в тот день ее ничем не накормили, а стояла уже глубокая ночь. Человек, которого она знала под именем Жан-Ги, подошел ближе и встал сбоку от других, как будто готовился к какой-то церемонии или ритуалу. В отличие от других он никогда не носил байкерского прикида, а всегда одевался с иголочки. И теперь он был одет в розоватую рубашку и бежевый костюм. Она бросила взгляд на остальных – все они смотрели на нее безо всякого выражения, животы вываливались из штанов, они переминались с ноги на ногу, позвякивая цепочками, у некоторых были ножи, на куртках – нашивки с костями и черепами. На пальцах у байкеров поблескивали перстни и кольца, на шеях болтались цепочки и медальоны с подвесками, тела их были покрыты татуировкой. Патлатые и нечесаные, со слезящимися глазами, свалявшимися бородами, мужчины смотрели на девушку бесстрастно, как каменные изваяния. От них разило джином и сильно, удушливо воняло потом. Жан-Ги, весь в бежевом, стоял сбоку, скрестив руки как директор похоронного бюро, и, казалось, чего-то ждал. Джулия беззвучно взмолилась: – Пожалуйста, не надо… И тут вошел он – Царь. Мужчина был безукоризненно одет, как будто костюм ему шил тот же портной, что и Жан-Ги, с той лишь разницей, что на нем не было пиджака. Она заметила, как похрустывает его накрахмаленная рубашка, как отлично отутюжены брюки, узел черного галстука был чуть ослаблен у воротничка. Как и в первый раз на корабле, перед тем как он приковал ее наручниками к трубе, Джулию поразили его тяжелый взгляд и полные губы. На этот раз в тусклом освещении она еще заметила, что у него острые скулы и слишком оттопыренные уши, из-за которых, возможно, его голова выглядела как-то странно, непропорционально. Она подумала, что лет ему где-то под пятьдесят или немного меньше. Царь взял стул от скромного столового гарнитура, и Джулия вдруг испугалась, что он размозжит ей голову. Она вздрогнула и сдвинулась к краю кровати, но мужчина повернул стул к ней спинкой, поставил его у изножья кровати, сел и упер локти в спинку. Ей хотелось поймать его взгляд, разглядеть в нем хоть что-то человеческое. – Мы тебя называем банкирская дочка. Об этом должен быть один анекдот. Она чуть поежилась под одеялом, пытаясь ощутить собственное тело. Девушка была полностью одета. – Она была всего лишь банкирской дочкой… – голос ее срывался, она слышала надсадное дыхание этих вонючих мужиков, и ей казалось, что некоторым из них трудно держаться прямо, – …но все мужчины брали у нее взаймы. – Мне говорили, что с чувством юмора у тебя нет проблем. – Кто это мог заметить? Никто из тех, с кем я… – она еще как-то пыталась быть смелой. – Заткнись. На этот раз мы здесь не для разговоров. Джулия замерла, сердце ее отчаянно колотилось в груди. Ей стоило огромного труда не взмолиться о пощаде. Ей казалось, что этот огромный малый мог, если бы захотел, просто разорвать ее пополам. Царь сказал: – Ты нам сделала добро, Хитер Бантри. Деньги, которые двигал твой отец, – хорошие деньги. Это прекрасные деньги, да? Чистые деньги. Ты меня поразила. Полиция так не может двигать деньги. Она прикрыла рот руками и глубоко вздохнула. – Последние дни тяжелые для тебя. Нам нужно это знать. Она мягкая как пастила? Или у нее достаточно силы? Что мы сделали с тобой не так плохо. Но мы делаем тебе хуже, чем полиция, хуже чем женская тюрьма. Ты перенесла нас. Это хорошо. Это показывает мне, что ты не пастила. Как ты стала такой сильной, Хитер Бантри? Она еле могла говорить. – Я вовсе не такая сильная, – возразила она. Селвин учил, что сильной ей быть нельзя, сила может вызвать у них подозрения. – Ты знаешь, кто есть в комнате, Хитер Бантри? – спросил Царь, сидя на стуле. – Ты здесь вместе со знаменитыми мужчинами, названными «грязное меньшинство». Ты знаешь, почему они так названы? Она отрицательно покачала головой. – Это знаменитые мужчины, о них говорят в телевизионных новостях. Тебе бы надо их знать. Они могут быть твои друзья. Каждый сделал себе такое имя, убив какого-то подонка для нашего бизнеса. Что ты думаешь, Хитер Бантри? Она не могла ни говорить, ни дышать, ни думать. – Я себе говорю, у тебя есть рот, да? Я хочу слышать, что ты говоришь. Ты чувствуешь, что тебе показали уважение, банкирская дочка, что ты вместе с этими знаменитыми мужчинами? Джулия попыталась ответить, но у нее совершенно пересохло горло. Она сделала над собой усилие и ответила: – Да. – Тебе бы не надо спать в одежде. Сними одежду для меня. Ей стало так страшно, что о стыдливости или стеснении она уже не могла думать. Пока девушка раздевалась, у нее так сильно кружилась голова, что она не совсем соображала, что делает, каждая пуговица давалась ей с огромным трудом. – Я люблю, когда женщина делает стриптиз медленно, – сказал сидевший на стуле мужчина, и остальные мужики смачно заржали. «Ангелам» нравилась эта часть представления. – Но я тебе говорю, у меня нет целой ночи, – продолжил Царь. – Пожалуйста, – взмолилась Джулия. – Заткнись, – цыкнул Царь. – Давай. Быстро. Мы видели раньше голые тела. Она стала раздеваться быстрее, как будто страх перебрался из головы в пальцы, чтобы поскорее справиться с задачей. Ей неудобно было на этой постели, сильно кружилась голова, тело сковывал панический ужас, какого ей никогда не доводилось испытывать раньше. Раздевшись, она прикрылась своими вещами и крепко свела колени. Один из байкеров вырвал у нее всю одежду и пробежал пальцами каждый шов в поисках микрофона, которого там не было. Мужчина встал со стула и нагло на нее уставился. Джулия смотрела на него снизу вверх, поэтому он казался ей невероятно высоким, крепким и мускулистым, что выгодно отличало его от остальных стоявших вокруг мужиков с отвисшими животами. Теперь ей был ясно виден большой шрам у него под скулой. Он снова поднял стул, на котором сидел, отодвинул его теперь чуть дальше от кровати и повернул так, чтобы сидеть к ней лицом. Джулии подумалось, что он в совершенстве контролирует каждое свое движение. – Ты для нас сделала хорошее одолжение. Мы хотим, чтобы ты была вознаграждена, Хитер Бантри. Это для тебя хорошая новость? Ей пришлось напрячься даже для того, чтобы слегка кивнуть головой. Сердце билось с дикой силой. – Мы пользуемся твоим отцом для себя, да? Он человек с талантом. Теперь это выглядит так, – сказал мужчина, пожав плечами, – что ты должна оставаться прикрепленная к твоему отцу. Я говорил с ним. Он – безнадежное дело. Все время ходит вокруг и вокруг по кругу в своей голове. Кто может его хранить в порядке? Ты, кажется мне. Поэтому, банкирская дочка, у тебя тоже есть талант. Это хорошо. Нам это нравится. Ты делаешь своего отца как нормального человека. Все в точности, как и говорил Селвин. – Это не вопрос. Я буду на вас работать. За этим дело не станет. – Да, нет, – сказал мужчина. – Мы требуем от того, кто работает на нас, жить по высокому стандарту, да? Ты понимаешь? Джулия кивнула. – Нам нужно твое приобщение, Хитер Бантри. Таким путем мы будем знать, что ты одна из нас. Она снова кивнула, ничего на самом деле не понимая. – Хорошо. Что я могу тебе сделать? Я могу тебя отдать «грязному меньшинству». Джулия взвизгнула и заскулила – она ничего не могла с собой поделать. – Я согласен. Это трудно для тебя. Ты можешь не выжить. Эти мужчины не ласковые люди. Мы хотим, чтобы ты кончила живая. Мы хотим, чтобы ты была счастливая с нами. Мы тоже хотим, чтобы ты боялась нас, в этом будь уверена. Ты боишься, банкирская дочка? – Да. – Хорошо. Но мало. Я имею твое внимание? – Да. Она уже сама не понимала, что говорит. – Поднимите ее. Принесите ее ко мне. Я хочу ее внимания. Мужчины схватили ее, Джулия вскрикнула несколько раз подряд, а потом стала кричать с каждым выдохом, когда мужчины подняли ее с кровати на руки как пушинку. Волосы ей откинули назад, тело наклонили вперед, руки и ноги мертвой хваткой сжимали байкеры. Ее держали перед сидевшим на стуле мужчиной так, будто она была орлицей, парящей над полом – руки и ноги девушки были разведены в стороны, она не могла ими пошевелить, она даже говорить теперь не могла, настолько крепко ее держали. Ее тело занесли чуть вперед так, что оно оказалось прямо над головой сидевшего на стуле мужчины. Он протянул руку и положил ее на волосы между ее ногами. Байкеры опустили ее чуть ниже. Теперь она чувствовала дыхание Царя, его губы были прямо под ней, рядом с ее губами. – Теперь я имею твое внимание, банкирская дочка? Я тебя не ушибу. Мы хотим, чтобы тебе было тут хорошо. Теперь мы твои друзья. Мы тебя защищаем. Может быть, ты станешь женой одного из наших парней. Сначала ты должна нас бояться, банкирская дочка, ты должна понимать, что мы можем порвать тебя на куски так, что будет невыносимо больно, отдать тебя смерти очень медленно, с очень громким криком и очень большой кровью. Пойди против нас, банкирская дочка, тогда я сам прослежу, как мы одну за другой оторвем тебе руки и ты сама будешь пить свою кровь. Ты можешь представить это, Хитер? Представь это. Посмотри в голове, как ты пьешь свою кровь из рук, которые мы отрезали. Ты станешь сумасшедшей от вещей, которые мы тебе сделаем, я вижу, как это происходит, ты сойдешь с ума перед тем, как умрешь, потом ты умрешь, и твоя смерть станет страшной. Некоторые из этих людей любят цепные пилы, это их предпочтительный способ. Эти люди, они настоящие ангелы ада, Хитер Бантри, они делают свою работу со страстью. Они порвут тебя на части так плохо, так медленно, они будут разрывать твое тело так медленно, Хитер, что ты сначала умрешь от безумия, в которое они тебя приведут. Ты меня понимаешь? Его окрик подействовал на нее как удар хлыста, она содрогнулась. Джулию била мелкая дрожь, ей показалось, что от нее осталась одна оболочка, внутри – пустота, а липкий ужас заполнил всю ее внутреннюю сущность. Она хватала ртом воздух как рыба, выброшенная на берег. – Держите ее, – приказал сидевший на стуле человек. Кто-то постучал в дверь. «Ангелы» сжали ее тело еще сильнее, запрокинули ей голову назад так, что она могла видеть потолок, еще сильнее и бесстыднее развели в стороны руки и ноги. Джулия словно парила вниз животом над полом, как парашютист в затяжном прыжке. Из коридора неясно донесся какой-то шепот, от которого у нее мурашки побежали по коже. Каждый звук теперь приводил ее в смятение, она совершенно не могла взять себя в руки. Мужчина вернулся. Он снова сел на стул, его лицо оказалось рядом с ее головой. Она продолжала парить где-то в полутора метрах над полом, зажатая как в тиски руками восьмерых мерзавцев. – Опустите ее, – приказал высокий русский. Мужчины швырнули ее на кровать. Потолок взлетел вверх. Джулию подбросили пружины матраса. Царь встал и начал медленно мерить комнату шагами. – Если тебе страшно быть голой, залезь под одеяло, – сказал он. Она восприняла его слова как приказ и тут же его исполнила. – Хитер Бантри, мы не причиним тебе вреда. И отцу твоему тоже ничего плохого не сделаем. Но теперь, когда ты работаешь на нас, с твоей старой жизнью покончено. Ты будешь богата. Ты будешь счастлива. Никогда не предавай нас. Тебе это ясно? Она кивнула. – Хорошо. Иногда у нас возникают проблемы. Полиция пытается проникнуть в нашу организацию. Мы этого не потерпим и не допустим. Мужчина снял галстук и начал расстегивать рубашку. Она подумала, что он собирается ее изнасиловать, а после с ней это же проделают остальные. Девушка почувствовала такое омерзение, что еле сдержала приступ рвоты. Она очень хотела закричать: «Меня зовут не Хитер Бантри! Я не та, за кого себя выдаю! Отпустите меня!» Ее всю передернуло в непроизвольной судороге, а потом как будто парализовало, а мужчина тем временем обнажил свою грудь. – Хитер Бантри, это – восьмиконечная звезда, эмблема нашей организации. – Завитушки красного и черного. Змеи и кинжалы. Восемь острых концов лучами расходились из центра татуировки, покрывавшей левую часть его груди. До самой середины грудь мужчины пересекал хирургический шрам. – Теперь мы работаем с организациями во всем мире – с «Ангелами» в Америке и Скандинавии, во Франции, Германии и Нидерландах. – Его акцент исчез. Английский, на котором он говорил, стал почти совершенным. – Наши братские организации раскиданы по всему миру. Эта восьмиконечная звезда, Хитер, – символ нашего русского братства, нашего единства и могущества, единения всех наших семей и братств. У тебя тоже будет такая татуировка. Она будет не такая большая, и деталей на ней будет поменьше – ты ведь только солдат, но звезда будет тебя защищать. Ни один «Ангел ада» не обидит тебя, когда у тебя будет такая звезда. Тебя будет бояться половина мира. Эта звезда украсит твою грудь, Хитер Бантри. Я прикажу сделать ее тебе сегодня же ночью. Ты меня поняла? – Да. – Ты согласна?
|
