Джон Фаулз 23 страница

— Дэн, я сдаюсь. Я не могу больше. Если с тобой что-то случиться, я не переживу…

— Все будет нормально, — сказал ей парень и слабо попытался обнять, — Держись, пожалуйста…

Через минут двадцать у Дениса больше не осталось сил находиться в бодром состоянии, и Ксюша уложила его отдыхать. Она была уверена, что единственное, что способно помочь ему в данной ситуации-это здоровый сон.

Больше всего ребята боялись наступления ночи. Хотя территория, по словам Жаклин, была безопасной, все равно, ночи теперь были совсем другими. Казалось, что зло и несчастье ходит у них по пятам и спрятаться от очередного нападения невозможно. Ксюша чувствовала панику, которая поселилась среди ребят. Даже Максим, который изо всех сил пытался всех успокоить, заменяя лидера, заметно нервничал, чувствуя себя слишком ответственным за всех. Да и другие больше воспринимали в роли главаря именно Дениса, так как он умел внушать другим чувство защищенности.

День пробежал незаметно, и наступила длинная, мрачная и слишком тихая ночь. Максим остался дежурить, а Ксюша, придвинув свой спальный мешок ближе к Денису, пыталась уснуть. Нервы измучили ее и морально и физически. Предчувствие чего-то, необратимо плохого, мешало ей видеть нормальные человеческие сны. Странные картинки в подсознании смешивались с чувствами боли и отчаяния и, казалось, она теряет рассудок. Проснулась она неожиданно, когда очередной кошмарный сон заставил ее впасть в истерику. Страх объял и душу, и тело, будто случилось что-то страшное. Ксюша с тревогой посмотрела на Дениса, который ворочался с боку на бок. Передатчик его не выдавал опасности, да вот только сказать, что с ним все в порядке тоже было сложно. Ксюша приподнялась и огляделась вокруг. Максим, взглянув на нее, отвернулся, будто хотел показать, что его совершенно не волнует ее состояние. Остальные ребята спали, а костер в центре создавал слабое освещение все еще мерцающих углей. Ночь была спокойной и лунной. Абсолютно ничего не предвещало опасности, разве что она затаилась и ждет момента, чтобы напасть неожиданно. Тишина, абсолютно нереальная для летней ночи, больше не пугала и стала привычной.

Ксюша вылезла с мешка и присела к Денису. Рядом с ним, по другую сторону, спала Эрика и держала его за руку. Девушка попыталась не обращать внимания на эту не совсем приятную для нее картину. Денис был мокрым. Он тяжело дышал и постоянно жмурился, будто ему сниться что-то нехорошее. Бледность сменилась, наоборот, ярко выраженным румянцем на щеках, а на лбу выступали капельки пота. Ксюша коснулась ладонью его щеки и ужаснулась — парень горел. Ее сердце болезненно сжалось от осознания того, что у Дениса поднялась температура. Зачем она сейчас? От чего?

Ксюша торопясь, поднялась и направилась к спящему Кириллу. Парень с трудом открыл глаза:

— Что случилось? — он потянулся за своими очками и, надев их, с недоумением уставился на Ксюшу.

— У Дениса поднялась температура. Он весь горит. Ты не знаешь, что это может значить?

Кирилл тревожно покосился в сторону спящего Дениса и поспешил вылезти со своего мешка. Подойдя к парню, он так же, занервничал:

— Да уж, это не очень хорошо. У меня есть лекарство, что сбивает температуру, только нужен кипяток.

— Что с ним, ты не знаешь? Это нормально в его случае?

— Я ничего пока не могу сказать, — неуверенно ответил Кирилл, пожав плечами. Ксюше показалось, что он что-то не договаривает, но она не хотела слышать истину. С ужина у них осталось немного воды и она, подойдя к костру, принялась дуть на угли, чтоб развести огонь.

— Что с ним? — услышала она голос Максима. Он присел к костру и принялся помогать девушке.

— Жар, — почти шепотом промолвила Ксюша и почувствовала, как ком подступил к горлу. Меньше всего она хотела плакать перед Максимом, но сдерживаться было сложно.

— Да уж, не радостно. Но я думаю, ему на завтра станет лучше.

— Да, — Ксюша шмыгнула носом и вытерла слезы. Она не хотела сейчас ни с кем говорить, так как ее нервы сдавали.

Когда кипяток был готов, Кирилл сделал Денису микстуру. Ксюша нагнулась над парнем и начала его будить:

— Дэн, слышишь меня? Проснись…

К сожалению, парень не мог прийти в себя достаточно долго. Приоткрыв веки и посмотрев на девушку невидящими влажными глазами, он прошептал:

— Холодно, так холодно…

— Его морозит. Это от жара, — сказал Кирилл и положил Денису на лоб полотенце, смоченное холодной водой.

Ксюша ничего не видела из-за слез. Ее тело начало трясти и она не могла спокойно поднести микстуру к губам Дениса.

— Проснись, друг, — Кирилл будил парня, пытаясь помочь плачущей Ксюше. Вскоре, Дэн все-таки, понял, что происходит:

— Ксю, ты плачешь? — парень поднял дрожащую руку к ее щеке, — Ну чего ты?

— Денис, ты как? Видишь меня? — Ксюша чувствовала, как от рыданий, она вот-вот начнет задыхаться.

— Вижу, только не четко. Перед глазами все плывет, — говорить Денису было очень сложно. Он делал огромные усилия, чтоб выдавить из себя эти несколько слов.

— Выпей это, пожалуйста, тебе станет легче.

Держа парня за шею, Ксюша поднесла чашку к его рту. Денис немного выпил и поморщился:

— Не могу, не хочу…

— Пожалуйста, выпей еще немного. Несколько глоточков.

Пересохшими губами он снова сделал усилие сделать глоток, но немного жидкости потекло ему за шею.

— Ему должно это сбить жар, — попытался ободрить Ксюшу Кирилл. Девушка чувствовала, что грань ее душевного сумасшествия подступила, как никогда близко.

Оставшаяся ночь пролетела, словно в бреду. Денису стало легче лишь ненадолго, а на утро температура снова поднялась.

Рассвет, как обычно, разукрасил небо разноцветными красками, а солнышко начало бодро подыматься ввысь. В лесу даже послышалось пение загадочной птицы, правда, казалось, что она — единственное живое существо на острове, кроме них. Ребята находились в состоянии тягостного ожидания. Практически никто ничего не говорил, предпочитая находится в разных сторонах друг от друга. Эрика заботливо меняла мокрую повязку на лбу Дениса, а Ксюша лишь молча смотрела за этой картиной. Казалось, все силы выдерживать состояние Дениса, ее покинули. Слезы высохли, сердце, будто замерло в груди от невыносимой жгучей боли, которая с каждой минутой только усиливалась. Денис не спал, а бредил, постоянно ворочась в своем мешке. Он дрожал и истекал потом, отчаянно ловя губами воздух. В себя он больше не приходил, хотя Ксюша несколько раз пыталась его разбудить. Парень открывал глаза, стонал, жмурился и шептал какие-то невнятные фразы.

Измучившись от душевных переживаний, Ксюша уснула, положив голову на грудь Дениса. Даже сквозь сон она слышала стук его сердца, которое постоянно билось в учащенном ритме. Состояние друга настолько передалось девушке, что ее сон превратился в сборник незамысловатых и бессмысленных отрывков. Все будто встало с ног на голову. Когда солнце стояло уже достаточно высоко, ее разбудил Кирилл.

— Ксюша, ты спишь?

— Нет, — она потерла глаза и подняла голову. Сначала ей даже показалось, что все, что произошло раньше, было лишь страшным сном.

— У него очень высокая температура. Ничего не помогает, — голос Кирилла дрогнул, и девушка увидела, как он украдкой вытер слезу. Взглянув на Дениса, Ксюша ужаснулась — он дрожал еще больше, стонал и тяжело дышал, будто ему не хватает воздуха.

— Господи, нет, — чужим голосом протянула Ксюша, — Денис, держись, умоляю…

— Температура выше 40. Пока ты спала, я немного осмотрел его рану и понял, что там все очень плохо.

— Что же с ним происходит? Что значит этот жар?

— Я почти уверен, что это заражение крови. Прости меня, но я не знаю, чем ему помочь.

— Нет! Ты врешь, это не так! — Ксюша замотала головой. Казалось, все это происходит не с ней.

— Прости, — только и мог сказать парень. За спиной девушка услышала плач. Это Эрика рыдала над головой, не обращая ни на кого внимания. Ксюше показалось, что все сошли с ума и сговорились.

Совместными усилиями ребята пытались помочь Денису. Кто-то неустанно носил воду, а кто-то создавал над его головой ветерок, махая ветками. Никто спокойно не мог реагировать на очень тяжелое состояние парня, пытаясь быть хоть чем-то полезным. Под вечер, когда солнце начало снова садиться за горизонт, Денис, наконец, перестал стонать и уснул. Ксюше показалось, что его температура немного спала и она, снова положив голову ему на грудь, вслушивалась в стук его сердца.

— Ксю, — вдруг услышала она хриплый голос Дениса. Наконец, парень пришел в себя. Его лицо сейчас выглядело спокойным и даже, здоровым:

— Тебе лучше? — Ксюша взяла его за руку и прижалась к ней губами. На минуту ей показалось, что все непременно, будет хорошо.

— Да, — ответил он и слабо улыбнулся, — раньше очень болело в боку, но сейчас мне лучше. Я видел хороший сон, очень…

— Что, что ты видел?

— Маму. Она сказала, что простила меня.

— Конечно, простила! Ты в этом сомневался? Вы непременно, скоро снова увидитесь. Только поправляйся быстрее!

Он снова улыбнулся ей и закрыл глаза.

— Я… Я люблю тебя Денис, слышишь?

— Да…

— Больше всех на свете, — Ксюша не могла сдерживаться. Слезы душили ее и мочили ему футболку. Она только что призналась ему в любви. И он… услышал ее.

Время будто застыло в невесомости. На минуту ей показалось, что счастье заполняет каждую клеточку ее тела, окутывая теплом. Он больше не дрожал и не метался. Он поверил ей. Он услышал ее.

Через какое-то время, сверху раздался сдавленный голос:

— Ксюша, ты в порядке?

— Что? — она подняла голову и увидела, что вокруг них стоят ребята. Их странное выражение лица и блеск в глазах обеспокоили Ксюшу, донося до ее сознания что-то очень нехорошее.

— Что такое? Зачем вы стоите здесь? Вы же разбудите его.

— Ксюша, Денис умер.

 

Реальность превратилась в обрывки. Ее трясли, на нее кричали, ее куда-то тянули. Казалось, вокруг больше нет настоящего мира и жизни. Все то, что происходит сейчас, нельзя было назвать жизнью.

— Отпустите меня! Не надо! Денис! Нет!

Так могло бы продолжаться еще много времени, если бы ее кто-то не ударил по лицу:

— Хватит, соберись! Смирись, слышишь?

Ксюша замолчала. Она будто только что проснулась от жестокого наваждения. Ее голос охрип, а щека пекла от удара.

— Что ты делаешь? Обязательно было ее бить? — огрызнулась Марина, хватая Максима за руку. Тот только отмахнулся:

— А что делать? Что случилось, то случилось. Мы сделали все возможное. Но видимо, такова судьба.

— Нет, это все неправда. Это невозможно, — за спиной у яростного Максима тихо рыдала Эрика. Ксюша уставилась на них, словно на чужаков:

— Денис не умер. Ты выдумал все. Он повелитель, — по слогам повторила девушка. Она хотела вдолбить это каждому из присутствующих, да вот только ей не очень то верили. Максим упрямо стоял на своем:

— К сожалению, мы живем не сказке. Это реальность и она жестока. Я сам не ожидал, что такое может быть, но это правда.

Ксюша опустилась на колени, смотря а землю глазами, полными немого ужаса. Она не верила в то, что происходит. Она не могла в это поверить.

— Он улыбался и видел хороший сон. Ему было лучше.

— Такое бывает перед смертью, — на сей раз, ответил Кирилл. После его слов, девушку словно ударило разрядом молнии, она огляделась и, заметив чуть дальше лежащего Дениса, бросилась к нему. Сейчас она всем докажет, что он жив и чувствует себя намного лучше!

Парень спокойно лежал в спальном мешке с закрытыми глазами. Он выглядел совсем спокойно и очень мило, будто просто спит. Длинные ресницы больше не дрожали, губы застыли в легкой улыбке. Он не дышал.

— Денис, очнись! Хватит притворяться! Ты же шутишь с нами, верно? Зачем ты не дышишь? Ну давай же!

Она в истерике трясла его, но, к сожалению, это ничего не дало. Она опустила голову на грудь парню и с ужасом осознала, что его сердце не бьется. Тишина. Слишком жестокая тишина. Тело Дениса еще хранило тепло, но с каждой минутой все больше остывало. Он был мертв. Ксюша не могла в это поверить.

— Я понимаю, это тяжело принять. Но пророчество говорило правду. Он умер именно тогда, когда говорилось в пророчестве. Я ожидал этого, — Максим пытался говорить убедительно. И хотя, в его глазах стоял такой же ужас, как у остальных, он не впадал в панику.

— Ожидал? — Ксюша сжала руки в кулаки, — Ожидал, что он умрет?

— Я не виноват, что вы все пропустили мимо ушей эту информацию. Когда его подстрелили, я знал, что умрет он не сразу. Здесь мы все равно, ничего бы не сделали.

Ксюше хотелось ударить Максима чем-то тяжелым, чтоб сразу лишить чувств. Да вот только сил у нее практически не осталось.

— Я не знаю, что делать дальше, но единственное верное решение — вернуться к Жаклин и узнать, что говорят пророчества. Мы всего лишь охранники и идти дальше было бы бессмысленно. Нам больше некого охранять.

— Ты предлагаешь оставить его здесь? — закричала на парня Эрика, которой тоже слишком сложно давалось держать себя в руках.

— А ты хочешь нести его? — будто с иронией ответил Максим. Его лицо исказилось в гримасе раздражения, — Мы оставим Дениса здесь, а потом вернемся и похороним его. По человечески. А может, нас вернут на землю вместе с его телом.

Каждое слово парня словно ножом, резало по живому. Возможно, он говорил это с правильной целью — быть единственным из компании, способным принимать обдуманные решения. Да вот только Ксюше хотелось разбить его лицо кулаком:

— Ах, ты ж скотина редкая. Он твой друг, а ты хочешь уйти? Я не оставлю его здесь, слышишь? Я буду с ним!

— Не говори ерунды!

Неожиданно Максим схватил Ксюшу за плечи и силой оттащил от Дениса:

— Приди в себя! Я тоже скорблю не меньше тебя, но кто-то здесь еще должен уметь думать! Если бы на моем месте был Дэн, он поступил бы точно так же! Мы здесь больше не нужны!

— Нет! Не смей меня трогать! Я останусь с ним!

— Ты пойдешь с нами, слышала? У тебя нет выбора! Если не захочешь сама, я свяжу тебя и поведу силой, выбирай!

Неожиданно, в их борьбу вмешался Кирилл. Он разнял парня и девушку и, повернувшись к Ксюше, сказал:

— Он прав. Мы должны знать, что делать дальше. Мертвого нельзя убить. С Денисом ничего не случиться. Просто, это единственный правильный выход.

Кирилл был единственным, кого из этой компании, Ксюша бы послушалась. На самом деле, сил сопротивляться у нее больше не было. Казалось, вместе с душой, умирает и ее тело, так как силы покидают его с каждой секундой. Она, все равно, не сможет больше ничего сделать. Нет смысла больше за что-то бороться. Любой смысл умер, вместе с Денисом.

Они пошли в обратном направлении. Пошли молча, тихо, медленно. Вероятно, в каждом из ребят умерла частичка души. Ксюша уныло плелась сзади. Максим несколько раз пытался взять ее под руку и помочь двигаться дальше, но она не давалась. Внутри нее царила смерть, в прямом смысле слова. С каждой секундой, она умертвляла клетки ее души и тела, так как девушка перестала, что либо, ощущать. Теперь ей было плевать, что случиться дальше. Хотелось одного — умереть. Если бы сейчас что-то вылезло из кустов и попыталось на нее напасть, она бы не сопротивлялась. Ксюше больше не было, ради чего жить. Оказывается, она зря пыталась убедить себя, что живет не ради Дениса. На деле, это оказалось гнусной ложью.

Девушка не знала, сколько времени прошло. Они двигались вперед уже достаточно долго и единственное, что заставило всех прийти в себя, это то, что ночь, которая должна была уже наступить, изменилась. На небе не показалось ни единой звезды, а луна будто исчезла вовсе. Вокруг было достаточно светло, но и назвать это днем было невозможно. Темный, с неестественным розоватым отливом мрак. Именно в такие краски окрасилось небо — серое, со странным красноватым освещением, будто просвечивалось. Цветы закрыли свои головки и опустились к земле. Листья на деревьях стали опадать и засыхать на глазах. Наверное, именно таким был бы мир после апокалипсиса. Когда не было бы уже ни дня, ни ночи, а лишь один серый безжизненный мрак. Ребят охватил ужас. То, что они увидели сейчас, повлияло на них не меньше смерти Дениса. Никогда еще этот прекрасный компьютерный мир не был таким, как сейчас.

Они двигались дальше, не сбавляя темп. Единственное, что им оставалось — это просто продолжать свой путь. «Этот мир потерял краски из-за того, что умер повелитель. Это значит, что всему медленно приходит конец» — послышался шепот. Эти слова принадлежали Марине, которая, на удивление всех, в последнее время стала спокойной и выносливой. Именно она сейчас была сильнее всех из их женской компании. Ксюша понимала, что девушка права. Они проиграли.

Прошло несколько длинных часов. По времени уже должно было наступить утро, но смотря на окружающую действительность, всем было понятно, что этого не произойдет. Внезапно что-то случилось, так как Ксюша услышала, что ее друзья остановились и испуганно загудели. Она посмотрела вперед и увидела, что прямо перед ними стоит несколько страшных существ. Таких чудовищ они могли видеть еще, разве, что в фильмах ужасов — очень высокие худые фигуры, с неестественными длинными ногами и руками и очень большой головой. Лица их лишь издалека напоминали человеческие, так как у них было по два глаза. Вот только ни рта, ни носа не было, как и зрачков в черных разрезах глаз. Абсолютно лысые и голые, они напоминали увеличенных в несколько раз, эмбрионов, которые так и не смогли родиться на свет. В руках эти существа держали длинные копья и двигались по направлению к ребятам. Бежать было поздно, как и ожидать силу. Наверное, это их кончина. Вокруг послышался крик. Парни впереди нее, держали в руках заранее приготовленные оружия, которые состояли из сухих острых веток. Когда началась битва, девушка только увидела перед глазами мелькающие тени. Она больше не хотела бороться за выживание. Если сейчас ее убьют, она посчитает это своим избавлением.

Внезапно она почувствовала толчок и упала на землю. Открыв, наконец, глаза, Ксюша увидела, что существо с копьем замахнулось, чтобы нанести ей смертельный удар. Сердце сжалось от страха, она закричала и в ту же секунду, чудовище отлетело в сторону. Над ней мелькнула чья-то знакомая тень, и перед глазами сверкнуло лезвие серебристого цвета. Девушка сначала замерла на месте от шока, а затем моментально подпрыгнула. Она увидела, как существо падает на землю и истекает черной кровью. Затем, кувырок в воздухе, удар ногой и лезвие меча, режущее на ходу очередное чудовище. Парень в черной одежде с мечом в руках, словно настоящий герой из фантастических фильмов, убивал одно чудовище за другим, демонстрируя чудеса техники, ловкости и силы. Все замерли на месте, смотря на битву. Это было что-то совершенно невероятное.

Ксюша не могла вымолвить не слова. Шок парализовал конечности, а сердце, казалось, вот-вот, выпрыгнет из груди. Мечник в черной одежде, был не кто иной, как Денис. Когда враги были повержены, парень спокойно спрятал меч за спину и повернулся к ним лицом. Он выглядел абсолютно здоровым, будто и не умирал несколько часов назад. Денис, подождав несколько минут и оглядев ребят злым взглядом, наконец, подошел к шокированному Максиму, и, на удивление всех, изо всех сил врезал ему кулаком по лицу:

— Ах ты ж кретин чертов! Это по твоей команде все ушли и оставили меня на съедение воронам? Я тебе этого никогда не прощу!

Не описать всех тех чувств, что испытала Ксюша. Она чуть не сошла с ума от счастья и восторга, когда сомнений в том, что это не зомби и не призрак, а настоящий Денис, больше не осталось. Только ее лучший друг, которого она знала при жизни, отреагировал бы таким образом. Он жив. Денис каким-то странным образом, жив и невредим, словно и не было ранения. Казалось, она не выдержит и сойдет с ума от счастья.

Джон Фаулз

Волхв

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

В этой редакции проблематика и сюжет «Волхва» не претерпели значительных перемен. Но правку нельзя назвать и чисто стилистической. Ряд эпизодов практически переписан заново, один-два добавлены. Такую, казалось бы, бестолковую работу я проделал не в последнюю очередь потому, что из всего мной написанного самый сильный интерес публики – если авторская почта что-то доказывает – возбудила именно эта книга. Мне не давала покоя мысль о том, что повышенным спросом пользуется произведение, к которому и у меня, и у рецензентов накопилось столько профессиональных претензий.

Я закончил «Волхва» в 1965 году, уже будучи автором двух книг[1], но, если отвлечься от даты публикации, это мой первый роман. Предварительные наброски относятся к началу 50-х; с тех пор сюжет и поэтика не раз видоизменялись. Сначала в них преобладал мистический элемент – в подражание шедевру Генри Джеймса «Поворот винта». Но четких ориентиров у меня тогда не было, ни в жизни, ни в литературе. Здравый смысл подсказывал, что на публикацию моих писаний рассчитывать нечего; фантазия же не могла отречься от любимого детища, неуклюже и старательно тщилась донести его до ушей человеческих; хорошо помню, что мне приходилось отвергать один фрагмент за другим, ибо текст не достигал нужной изобразительной точности. Несовершенство техники и причуды воображения (в них видится скорее неспособность воссоздать уже существующее, чем создать не существовавшее доселе, хотя ближе к истине второе) сковывали меня по рукам и ногам. И когда в 1963 году успех «Коллекционера» придал мне некоторую уверенность в своих силах, именно истерзанный, многажды перелицованный «Волхв» потеснил другие замыслы, выношенные в пятидесятых… а ведь по меньшей мере два из них, на мой вкус, были куда масштабнее и принесли бы мне большее уважение – во всяком случае, в Англии.

В 1964-м я взялся за работу: скомпоновал и переделал ранее написанные куски. Но сквозь сюжетную ткань «Волхва» все же проглядывало ученичество, путевые записки исследователя неведомой страны, полные ошибок и предрассудков. Даже в той версии, которая увидела свет, куда больше стихийного и недодуманного, чем полагает искушенный читатель; критика усерднее всего клевала меня за то, что книга-де – холодно-расчетливая проба фантазии, интеллектуальная игра. А на самом деле один из коренных ее пороков – попытка скрыть текучее состояние ума, в котором она писалась.

Помимо сильного влияния Юнга, чьи теории в то время глубоко меня интересовали, «Волхв» обязан своим существованием трем романам. Усерднее всего я придерживался схемы «Большого Мольна» Алена-Фурнье – настолько усердно, что в новой редакции пришлось убрать ряд чрезмерно откровенных заимствований. На прямолинейного литературоведа параллели особого впечатления не произведут, но без своего французского прообраза «Волхв» был бы кардинально иным. «Большой Мольн» имеет свойство воздействовать на нас (по крайней мере, на некоторых из нас) чем-то, что лежит за пределами собственно словесности; именно это свойство я пытался сообщить и своему роману. Другой недостаток «Волхва», против которого я также не смог найти лекарства, тот, что я не понимал: описанные в нем переживания – неотъемлемая черта юности. Герой Анри Фурнье, не в пример моему персонажу, явственно и безобманно молод.

Второй образец, как ни покажется странным, – это, бесспорно, «Бевис» Ричарда Джеффриса[2], книга, покорившая мое детское воображение. Писатель, по-моему, формируется довольно рано, сознает он это или нет; а «Бевис» похож на «Большого Мольна» тем, что сплетает из повседневной реальности (реальности ребенка предместий, рожденного в зажиточной семье, каким и я был внешне) новую, незнакомую. Говорю это, чтобы подчеркнуть: глубинный смысл и стилистика таких книг остаются с человеком и после того, как он их «перерастает».

Третью книгу, на которую опирается «Волхв», я в то время не распознал, а ныне выражаю благодарность внимательной студентке Ридингского университета, написавшей мне через много лет после выхода романа и указавшей на ряд параллелей с «Большими ожиданиями». Она и не подозревала, что это единственный роман Диккенса, к которому я всегда относился с восхищением и любовью (и за который прощаю ему бесчисленные погрешности остальных произведений); что, работая над набросками к собственному роману, я с наслаждением разбирал эту книгу в классе; что всерьез подумывал, не сделать ли Кончиса женщиной (мисс Хэвишем) – замысел, отчасти воплощенный в образе г-жи де Сейтас. В новую редакцию я включил небольшой отрывок, дань уважения этому неявному образцу.

Коротко о паре более заметных отличий. В двух эпизодах усилен элемент эротики. Я просто наверстал то, на что ранее у меня не хватало духу. Второе изменение – в концовке. Хотя ее идея никогда не казалась мне столь зашифрованной, как, похоже, решили некоторые читатели (возможно, потому, что не придали должного значения двустишию из «Всенощной Венере»[3], которым завершается книга), я подумал, что на желаемую развязку можно намекнуть и яснее… и сделал это.

Редкий автор любит распространяться об автобиографической основе своих произведений – а она, как правило, не исчерпывается временем и местом написания книги, – и я не исключение. И все же: мой Фраксос («остров заборов») – на самом деле греческий остров Спеце, где в 1951-1952 годах я преподавал в частной школе, тогда не слишком похожей на ту, какая описана в книге. Пожелай я вывести ее как есть, мне пришлось бы написать сатирический роман[4].

Знаменитый миллионер, купивший участок острова, не имеет никакого отношения к моему, вымышленному; г-н Ниархос появился на Спеце гораздо позже. А прежний владелец виллы Бурани, чьими внешностью и роскошными апартаментами я воспользовался в романе, ни в коей мере не прототип моего персонажа, хотя, насколько мне известно, это становится чем-то вроде местного предания. С тем джентльменом, другом старика Венизелоса, мы виделись лишь дважды, оба раза мельком. Запомнился мне его дом, а не он сам.

По слухам, – мне бывать там больше не доводилось, – сейчас Спеце совсем не тот, каким я изобразил его сразу после войны. Общаться там было почти не с кем, хотя в школе работали сразу два преподавателя-англичанина, а не один, как в книге. Счастливый случай познакомил меня с чудесным коллегой, ныне старым другом, Денисом Шароксом. Энциклопедически образованный, он отлично понимал греческий национальный характер. Это Денис отвел меня на виллу. Он вовремя отказался от литературных притязаний. Поморщившись, заявил, что, гостя в Бурани прошлый раз, сочинил последнее в своей жизни стихотворение. Почему-то это подстегнуло мою фантазию: уединенная вилла, великолепный ландшафт, прозрение моего приятеля; очутившись на мысу и приближаясь к вилле, мы услышали музыку, неожиданную среди античного пейзажа… не благородные плейелевские клавикорды[5], как в романе, а нечто, весьма некстати приводящее на ум валлийскую часовню. Надеюсь, эта фисгармония сохранилась. Она тоже многое мне подсказала.

В те дни чужаки – даже греки – были на острове большой редкостью. Помню, к нам с Денисом примчался мальчуган, спеша сообщить, что с афинского парохода сошел какой-то англичанин, – и мы, как два Ливингстона, отправились приветствовать соотечественника, посетившего наш пустынный остров. В другой раз приехал Кацимбалис, «марусский колосс» Генри Миллера[6], и мы поспешили засвидетельствовать ему почтение. Тогдашняя Греция трогательно напоминала одну большую деревню.

Необитаемую часть Спеце воистину населяли призраки, правда, бесплотнее (и прекраснее) тех, что я выдумал. Молчание сосновых лесов было, как нигде, бесхитростно; будто вечный чистый лист, ожидающий ноты ли, слова. Там вы переставали ощущать течение времени, присутствовали при зарождении легенд. Казалось, уж тут-то никогда ничего не происходит; но все же нарушь некое равновесие – и что-то произойдет. Местный дух-покровитель состоял в родстве с тем, какой описан в лучших стихах Малларме – о незримом полете, о словах, бессильных пред невыразимым. Трудно передать все значение тех впечатлений для меня как писателя. Они напитали мою душу, отпечатались в ней глубже, нежели иные воспоминания о людях и природе Эллады. Я уже сознавал, что вход во многие сферы английского общества мне заказан. Но самые суровые запреты у всякого романиста – впереди.

На первый взгляд то были безотрадные впечатления; с ними сталкивается большинство начинающих писателей и художников, ищущих вдохновения в Греции. Мы прозвали это чувство неприкаянности, переходящее в апатию, эгейской хандрой. Нужно быть истинным творцом, чтобы создать что-то стоящее среди чистейших и гармоничнейших на Земле пейзажей, к тому ж понимая, что люди, которые были им под стать, перевелись в незапамятные времена. Островная Греция остается Цирцеей; скитальцу художнику не след медлить здесь, если он хочет уберечь свою душу.

Никаких событий, напоминающих сюжет «Волхва», кроме упомянутых, на Спеце не происходило. Реальную основу сюжета я позаимствовал из своего английского житья-бытья. Я сбежал от Цирцеи, но выздоровление оказалось мучительным. Позже мне стало ясно, что романист нуждается в утратах, что они полезны книгам, хоть и болезненны для «я». Смутное ощущенье потери, упущенного шанса заставило меня привить личные трудности, с которыми я столкнулся по возвращении в Англию, к воспоминаниям об острове, о его безлюдных просторах, постепенно превращавшихся для меня в утраченный рай, в запретное поместье Алена-Фурнье, а может, и в ферму Бевиса. Вырисовывался герой, Николас, тип если не современника вообще, то человека моего происхождения и среды. В фамилии, которую я ему придумал, есть скрытый каламбур. Ребенком я выговаривал буквы th как «ф», и Эрфе на самом деле означает Earth, Земля – словечко, возникшее задолго до напрашивающейся ассоциации с Оноре д'Юрфе и его «Астреей».