Моё родимое селенье,
Тебя уж нет, да всё ты есть —
Волненье, тяга, повеленье,
Моей души беда и честь.
Вон там, за сонным косогором,
Вдали от зла и суеты,
Окружено былинным бором,
Дышало ты, стояло ты —
Всего житья-бытья основа.
Поклон вам, отчие кресты!
Нам выпало свиданье снова:
До встречи только полверсты.
Как резво поспешают ноги,
Какая в сердце благодать,
Когда по ласковой дороге
Тебе даровано шагать!
Какая травная дорога,
Какие смолкшие луга,
Как тут светло и одиноко!
Покой. Ни друга, ни врага.
А ведь давно за землю дралось,
Пахало каждый бугорок,
Деревня Ситовичи звалось.
Теперь на тех полях — борок.
Теперь назад не возвернёшься,
Моя бедунья, гнёзда вить,
Не запоёшь, не встрепенёшься —
Здесь больше нечего зорить.
Мне ж, упасённому судьбою,
Жалеть и маяться, любя...
Сейчас увидимся с тобою,
Хоть нет тебя. Хоть нет тебя.
НЕЖДАННЫЙ ВЕЧЕР
Угомонилась гулкая разлука,
Густой и долгий догорел закат.
И косари с распахнутого луга
Неторопливо по домам спешат.
Прозрачный сумрак ласково и влажно
Окутывает землю, ночь верша.
И кто-то в полусне запел протяжно,
И песне той отозвалась душа;
Отозвалась, раскрылась,
всколыхнулась —
И самому не угадать себя:
Как будто снова младость возвернулась
И в грудь вошла, теплынью прознобя.
И любо жить, и боязно от воли,
И песня в полусне, и ширь во ржи.
И кажется, немое шепчет поле:
Дыши, люби, надейся. И сверши!
БОЛЬ Александре Агафоновой
Светлый ангел, сестрица, скажите:
Догорит моя ночь хоть когда?
Длань на рану мою положите:
За окошком ни зги — темнота!
Горькой доли глоток — не бессмертья
Мне бы надо вкусить позарез!
Кроткий ангел, сестра милосердья,
Неужель я для смерти воскрес?
Неужель озноблённое сердце
Мне в заброшенной хате не греть?
Не избывшему крест одноверца,
О сгоревшей любви не гореть?
И, добыв-таки рифмы золоты,
Не валиться, счастливому, с ног?
Или верные други-заботы
На меня наложили зарок?
Неужели?.. Да выпеснишь разве
Все соблазны житейского дня.
Скорбный ангел, дарующий праздник,
Заругайте, засмейте меня!
Я согласен, согласен, согласен
Побрататься с тревогой любой,
Лишь бы не был мой голос безгласен!
Только б, жизнь, не разладить с тобой!
Чтобы петь на неистовом свете,
Разумея: бессменна страда.
Только б русскую душу на ветер
Не пустить — ни про что — в никуда!
* * *
Поле молитву твердит наизусть,
В ней поднебесная грусть.
О Русь!
Солнце, и тучи, и ночи твои,
Травы, снега и ручьи —
Как соловьи.
Я их услышал, родившись едва,
Родины бедной слова:
«Буду жива!».
* * *
Григорию Григорьеву
Ненастье обескровило зарю:
Всё — сутемень, ни полночи, ни полдня.
Погоду не закажешь ноябрю —
Бери, какая есть, о вьюгах помня.
Бери и не вздыхай. И с тем иди.
Гляди и знай: далёко до ночлега,
И, может, только день всего до снега.
И вздохи — груз ненадобный в пути.
Пустые страсти ветром отряхай,
Себя и вёрсты мерь пройдённой мерой.
Тревожься, горячись, но не вздыхай.
Иди себе и, что дойдёшь, уверуй.
Пусть вьюгам — вьюжье: снежная страда,
Хмельные песни, холода шальные, —
Они не навсегда, они больные.
Ведь вьюги что? — Грядущая вода.
* * *
Льют лиловые потёмки
Луговой настой.
От заката — полкаёмки
В тишине густой.
Буйнотравье будто вьюга,
Спящая в ночи.
Не докличутся друг друга
В пойме дергачи.
Не шелохнется спросонка
Спеющая рожь...
Что, родимая сторонка,
Что ты стережёшь?
* * *
Елене Морозкиной
Было поздно или рано
Лес и озеро затихли.
Или, может, не проснулись,
Нежась в ласке голубой?
Ни ветринки, ни тумана,
Да и есть они — до них ли?
Мы нашлись, к себе вернулись:
Ты да я, да мы с тобой.
Светом сумерки сочатся,
Будто вишня великанья,
До земли прогнулось небо
От больших и спелых звёзд.
Что слова? Не намолчаться!
Не наслушаться молчанья!
Мы нашлись — и, глядя в небо,
Не скрываем наших слёз.
ВЕЧЕР
В полумраке синелапом
Гаснет день у рыжих прясел.
Тихий вечер красным крапом
Серы облаки окрасил.
Завлекательней гармоник,
В дымной дрёме чернотала
Голос пробует шелонник —
Сизогубый запевала.
Голубеюща прохлада —
Словно сбывшаяся небыль...
Ничего душе не надо,
Кроме родины и неба!
