Об истинном и ложном аскетизме

Об истинном и ложном аскетизме

«₂₄Не знаете ли, – пишет апостол Павел христианам греческого Коринфа, – что бегущие на ристалище [греч. эн стадио [2] ] бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить. ₂₅ Каждый подвизающийся[3] воздерживается от всего: те [атлеты], чтобы получить венец тленный, а мы – нетленный[4]. ₂₆ Поэтому я не наугад бегу, не воздух кулаками бью, ₂₇ но подчиняю себе тело моё и обуздываю его, чтобы, призывая других, самому не оказаться ни на что не годным!» (1 Кор 9:24–26).[5]

Нам ясно теперь, что смысл аскезы – как физической, так и духовной – состоит в разумном отказе от второстепенного ради достижения главного, в преодолении физических и нравственных препятствий. Награда атлету – венок лавровый, награда христианину – венец спасения, и потому христианский пост-аскеза направлен не на «умерщвление», но на восстановление внутренней свободы и изначальной цельности духовно-телесной сущности человека. И подвиги аскетические – это не цель, а средство, – средство для борьбы за «венец нетленный», свершающейся на «ристалище» всей нашей жизни. Поэтому «аскетом» может быть назван каждый разумный христианин – монашествующий и женатый, клирик и мирянин. Конкретная же форма и степень его аскезы определяется данными им обетами, жизненным призванием и советами духовного отца.

Христианский аскетизм исходит не из противопоставления плоти и духа (которое особенно сильно в буддизме и у неоплатоников), а из необходимости привести их в состояние гармонии, пример которой явил в Своей земной жизни Богочеловек Иисус Христос. Он стал первым – после Адама до его катастрофического грехопадения – совершенным человеком, Вторым Адамом, как называет Его апостол Павел. Материальная природа, человеческая плоть – не зло; напротив, она бесконечно ценна, ибо вся её полнота воспринята воплотившимся и вочеловечившимся Сыном Божиим, ставшим воистину Сыном Человеческим. Тем самым Он сообщил человеческой природе потенциальную возможность – для каждого человека! – бесконечного совершенствования. Этот процесс богоуподобления именуется по-гречески тэvосис, «обоvжение».

Поэтому тело для христианина – не просто материальная и смертная оболочка, но – храм живущего в нем Святого Духа, и это его новое и удивительное состояние «куплено дорогою ценою», – ценою неимоверных поношений, страданий и крестной смерти Сына Божия (1 Кор 6:19–20). Отсюда и осознание невозможности предать этот «храм» во власть неразумных и постыдных низших стихий, страх осквернить его.

Напротив, «модный» сейчас у заблудившихся в индийских джунглях наших современников (желающих оспорить дело князя Владимира и смыть с себя воды днепровской купели!) брезгливый буддийский взгляд на тело как на «тюрьму» и «темницу духа» и проистекающий отсюда идеал нирваны («развоплощения», «угасания» и «небытия») означает для христианина страшную «прелесть бесовскую», – конечную степень пленённости человека Духом Злобы. Вечно обличаемый пред лицом Правды Божией, он не может ни раскаяться, ни уничтожить себя и достичь «спасительного» для него «забвения», но может лишь осуществлять это стремление в своих обольщённых последователях.

Бесчисленные духи «самоуничтожения и небытия», – как называет их Ф. М. Достоевский, – не имея средств уничтожить себя до конца, «требуют» от Бога «себе уничтожения». «Ненасытимы во веки веков, – говорит старец Зосима, – и прощение отвергают; Бога, зовущего их, проклинают. Бога Живого без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога Жизни, чтобы уничтожил Себя Бог и создание Своё. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти!» («Братья Карамазовы»).

Древнехристианские отцы Церкви не считают аскетизм особой «профессией» или горделивой привилегией избранных, но полагают его сущность в том же, в чём кроется сущность христианства вообще, то есть, – по словам св. Григория Нисского (IV в.), – в «подражании божескому естеству», или – «возведении человека в древнее благополучие»[6].

Поэтому истинный (то есть нравственный) аскет приобретает власть над плотью не для укрепления формальных сил духа, а для лучшего содействия добру. Аскетизм, который освобождает дух от страстей постыдных лишь для того, чтобы тем крепче связать его страстями злыми <...> есть ложный или безнравственный аскетизм; его первообразом, по христианским понятиям, следует признать Диавола, который не ест, не пьёт, не спит и пребывает в безбрачии»[7]!

Согласимся, что горделивые ревнители исключительно «гастрономического» аспекта поста избрали себе явно малопочтенный персонаж для подражания. Таким гибельным путём пошёл снедаемый смертельной завистью инок Ферапонт, антагонист старца Зосимы.

«Сирийский пророк» и его молитва

Среди множества проникновенных великопостных молитв и песнопений особенно выделяется одна, суммирующая в себе главные вехи на путях духовного восхождения. Она принадлежит восточному отцу Христианской Церкви – святому Ефрему Сирину (ок. 306–373 гг.), заслужившему у современников почетное прозвище «сирийского пророка». Написанная в оригинале (на сирийском языке) стихами, эта молитва, известная как «Молитва преподобного Ефрема Сирина», звучит в наших храмах в ритмизированном славянском прозаическом переводе. Творится она с высокой великопостной торжественностью.

В определенные моменты богослужения священник выходит из алтаря и, стоя на амвоне, лицом к Царским вратам, громко произносит три ее прошения, сопровождая каждое из них земным поклоном. Поднявшись, он совершает двенадцать поясн ы х (малых) поклонов, каждый со словами «Б о же, очисти мя, грешного». По окончании их, выпрямившись, громко произносит молитву святого Ефрема полностью, все три прошения одно за другим, без перерыва, и творит еще один земной поклон, после чего молча уходит в алтарь. Вслед за священником, подражая ему, поклоны совершают и все молящиеся в храме.

Чтение молитвы Ефрема Сирина начинается, по Уставу, с утра среды (на практике с вечера вторника) Сырной седмицы (масленицы) и заканчивается в Страстную Среду. Исключительная важность молитвы зафиксирована её богослужебным статусом: не являясь особой иерейской молитвой (как молитвы евхаристические или светильничные), молитва Ефрема Сирина не может совершаться ни чтецом (анагностом), ни даже дьяконом (которому дозволяется богослужебное чтение Евангелия!), но лишь священником. «Устав подвергает великой ответственности пред Богом и судом Церкви как священника, если он без должного внимания читает молитву и небрежно совершает поклоны, так и всех православных, если они совершают поклоны с бестолковой торопливостью, не вслушиваясь в слова молитвы и не подражая священнику»[8]. Прочтем её вместе.

«Господи и Владыко живота (жития) моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми (не дай мне).

Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему.

Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя (мои) прегрешения, и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь.»[9]

В 1836 году один петербургский прихожанин дал переложение этой глубокой и проникновенной молитвы в александрийских стихах, отличающихся большой смысловой точностью (для наглядности, выделены в его известном стихотворении курсивом).

 

«Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв;

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого поста;

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:

Владыко дней моих! Дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи.»

Вы уже догадались, что «таинственный прихожанин», внимающий словам великой молитвы, – Александр Сергеевич Пушкин. Нам представляется в высшей степени примечательным, что эти только что прозвучавшие строки были написаны им летом, 22 июля 1836 года, спустя почти четыре месяца по окончании Великого поста (Пасха в тот год приходилась на 29 марта по юлианскому календарю). Это значит, что давно отзвучавшая в храмах молитва звучала в его сердце непрестанно.

Стихотворение «Отцы пустынники...» входит в незавершенный «Каменноостровский цикл», свидетельствующий о духовном самоуглублении поэта, видимо, предчувствовавшего, что скоро ему суждено предстать пред Судией всяческих. Отсюда и великопостные – покаянные и прощальные – мотивы. И действительно, услышать на земле молитву Ефрема Сирина в Великом посту следующего года, «рабу Божию Александру» уже не довелось. Пасха 1837 года была поздняя, 18 апреля (по старому стилю), и Пост начинался 1 марта, а вторник Сырной седмицы (масленицы), когда вечером впервые звучит в православных церквах эта молитва, приходился на 23 февраля. Роковой выстрел у Черной речки гулко громыхнул в морозном воздухе четырьмя неделями ранее.

По знаменательному совпадению, А. С. Пушкин умер на другой день после памяти святого Ефрема Сирина, совершаемой Православной Церковью 28 января по Юлианскому календарю. В XX и XXI столетиях оба этих события – при переводе их на новый календарный стиль – совпадают и воспоминаются нами одновременно – 10 февраля.

«Дни печальные Великого поста» продолжаются, и покаянные слова великой молитвы звучат для всех, призывая к духовному трезвению и здравомыслию, – к тому, чтобы склонить «горделивую главу» и хотя бы ненадолго задуматься, взглянув на себя, вечно куда-то спешащего, со стороны. День завтрашний никому из нас неведом и может просто не наступить. Так разумно ли искушать время?

[1] Текст статьи с небольшими дополнениями воспроизводится по публикации в епархиальном журнале «Санкт-Петербургский церковный вестник», №3/2006 (75). С. 20–22. Её первые два раздела, касающиеся собственно аскетической практики, вошли в статью «Аскеза» в «Российском гуманитарном энциклопедическом словаре». Т. I. М.–СПб., 2002. С. 126–127.

[2] Букв.: «бегущие на стадий». Греческое слово «стадий» (стадион) – это мера длины, равная 600 футам. Греко-римский стадий = 176, 6 м; олимпийский стадий = 192, 28 м. Первоначально этим словом обозначалось расстояние, которое должен был пробежать бегун на короткую дистанцию, а затем – место, где проводились соревнования по бегу и другие спортивные состязания. Отсюда – наше слово «стадион» (но уже с ударением на последнем слоге).

[3] Греч. агонидзоменос (агонист) – «соревнующийся», «борющийся», «атлет». Здесь, как и в других новозаветных текстах, употребляется античная спортивная терминология, понятная эллинистическим адресатам. Апостол Павел называет подвижничество «агоном». Агон– «состязание», борьба», «общественные игры» – отличительная черта греческого быта – стремление к состязаниям почти во всех сферах жизни. Главную роль играли спортивные, художественные (поэтические и музыкальные) и конные состязания (аг о ны). Самыми значительными были Олимпийские (с 776 г. до н. э.), Пифийские, Истмийские и Немейские игры. Как показал покойный проф. А. И. Зайцев, именно агональный дух греческой цивилизации привел к великому культурному перевороту, в результате которого родилась наука (в современном понимании) и ряд универсальных общественных институтов, на которых базируется современная европейская цивилизация. Важнейшие христианские догматы также могли быть выражены только на языке греческой философии. См.: Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э. Л., 1985 (и переиздания).

[4] Победители атлеты-язычники увенчиваются на финише лавровыми венками («тленными»), а победители атлеты-христиане – на финише жизни – венцами спасения. Отсюда – нимбы («венцы нетленные») над головами наших святых.

[5] Перевод 26–27 стихов принадлежит архимандриту Ианнуарию (Ивлиеву).

[6] Св. Григорий Нисский. К Армонию о том, что значит имя и название «христианин» // Творения, т. 7. С. 217.

[7] Соловьев В. С. Аскетическое начало в нравственности // Вопросы философии и психологии. Кн. 26 (1), 1895. С. 87–88.

[8] Булгаков С. В. Настольная книга для священно-церковно-служителей. Часть I. М., 1993. С. 555.

[9] Подробнее об этой молитве см.: Ушаков Н. Покаянная молитва преподобного Ефрема Сирина и черты его жизни. М., 1905; а также: Денисов Л. Жизнь и творения св. Ефрема Сирина, проповедника покаяния. С приложением его предсмертного завещания, покаянной молитвы и увещаний к покаянию, извлеченных из «Гимнов о покаянии». М., 1897.