Бремя количества

Жизненный мир

 

Ф. Бродель в свой работе «Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв.» задал направление исследованиям повседневности. Прочитайте приведенный ниже отрывок из его работы и выделите методологические основания анализа повседневности, на которые опирается автор.

 

(Ф. Бродель. Материальная Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв.. Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М.: Весь мир, 2006. С. 1-2)

Материальная жизнь – это люди и вещи, вещи и люди. Изучить вещи – пищу, жилища, одежду, предметы роскоши, орудия, денежные средства, планы деревень и городов – словом, все, что служит человеку, – не един­ственный способ ощутить его повседневное существование. Численность тех, между кем делятся богатства земли, тоже имеет при этом свое значе­ние. И внешний признак, который сразу же, с первого взгляда, отличает мир сегодняшний от человечества до 1800 г., – это как раз недавний и не­обычайный рост численности людей: в 1979 г. их в мире великое мно­жество. За четыре столетия, охватываемые этой книгой, население мира, несомненно, удвоилось; зато в нашу эпоху оно удваивается каждые трид­цать или сорок лет. Вполне понятно, что это следствие материального прогресса. Но в прогрессе этом самая численность людей в такой же мере причина, как и следствие.

Во всяком случае, она представляется нам в качестве великолепного «индикатора», подводя итог успехам и неудачам. Численность людей са­ма по себе намечает дифференциальную географию земного шара: здесь континенты едва заселенные, там – заселенные уже с избытком, здесь – цивилизации, там – еще первобытные культуры. Она определяет решаю­щее соотношение между разными массами живущих на земле людей. И что любопытно: именно эта дифференциальная география зачастую претерпевает наименьшие изменения от вчерашнего дня к сегодняшнему.

Но что, наоборот, изменилось, и изменилось совершенно, – это са­мый ритм роста населения. Сегодня это непрерывный подъем, более или менее быстрый в зависимости от общества и экономики, но непрерыв­ный. Вчера же – это подъемы, затем спады наподобие сменяющих друг друга приливов и отливов. Это чередование, эти демографические прили­вы и отливы суть символ жизни минувших времен: следующие друг за другом спады и подъемы; причем первые упорно сводят почти на нет – но не до конца! – вторые. В сравнении с этими фундаментальными ре­альностями все (или почти все) может показаться второстепенным. Бес­спорно, начинать следует с людей. А затем придет время поговорить и о вещах.

Н. Элиас анализируя, как человеческое поведение изменяется в ходе общественного развития, писал: «Изменяется способ, каким люди живут друг с другом; поэтому изменяется их поведение; поэтому изменяется их сознание и их инстинкты. «Обстоятельства», которые изменяются, не являются чем-то что словно «извне» снисходит на людей; «обстоятельства», которые изменяются, являются отношениями между самими людьми».

 

На основе этого положения проанализируйте особенности русской культуры по Н. Костомарову, выделяя, какие «обстоятельства» существовали в культуре и как они изменились с течением времени ( Н.И. Костомаров. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М.: Республика, 1992. С.190-196).

 

Предки наши, как знатные, так и простые, вставали рано: летом с восходом солнца, осенью и зимою за несколько часов до света. В старину счет часов был восточный, заимствованный из Византии вместе с церковными книгами. Сутки делились на дневные и ночные часы; час солнечного восхода был первым часом дня; час заката – первым часом ночи. Само собою разуме­ется, что при таком времяисчислении количество денных и ноч­ных часов на самом деле могло быть одинаково и равно только во время равноденствия, а потому это время и принималось за норму: из двадцати четырех суточных часов двенадцать относили к дню, а другие двенадцать – к ночи; несмотря на то что на самом деле во время летнего солнцестояния число денных, а во время зимнего – число ночных часов доходило до семнадцати. Седьмой час утра по нашему часоисчислению был первым часом дня; седьмой час вечера – первым часом ночи. И счисление это находилось в связи с восточным богослужением: на исходе ночи отправлялась заутреня; богослужебные часы: первый, третий, шестой и девятый знаменовали равноименные денные часы, а ве­черня – окончание дня. Русские согласовали свой домашний образ жизни с богослужебным порядком и в этом отношении делали его похожим на монашеский. Разумеется, такой порядок мог иметь место только там, где спокойная и обеспеченная жизнь на одном месте позволяла располагать временем по произволу.

Вставая от сна, русский тотчас искал глазами образа, чтоб перекреститься и взглянуть на него; сделать крестное знамение считалось приличнее, смотря на образ; в дороге, когда русский ночевал в поле, он, вставая от сна, крестился, обращаясь на восток. Тотчас, если нужно было, после оставления постели надевалось белье и начиналось умыванье; зажиточные люди мы­лись мылом и розовой водой. После омовений и умываний одева­лись и приступали к молению.

Если день был праздничный, тогда шли к заутрени, и благо­честие требовало, чтоб встать еще ранее и прийти в церковь со звоном еще до начала служения заутрени. Если же день был простой или почему-нибудь нельзя было выходить, хозяин совер­шал должное богослужение по книге, когда умел грамоте.

В комнате, назначенной для моления, – крестовой – или когда ее не было в доме, то в той, где стояло побольше образов, собиралась вся семья и прислуга: зажигались лампады и свечи; курили ладаном. Хозяин, как домовладыка, читал пред всеми вслух утренние молитвы; иногда читались таким образом заутре­ня и часы1, смотря по степени досуга, уменья и благочестия; умевшие петь пели. У знатных особ, у которых были свои домаш­ние церкви и домовые священнослужители, семья сходилась в це­рковь, где молитвы, заутреню и часы служил священник, а пел дьячок, смотревший за церковью или часовнею, и после утреннего богослужения священник кропил святою водою.

Окончив молитвословие, погашали свечи, задергивали пелены на образах, и все расходились к домашним занятиям. Там, где муж жену допускал до управления домом, хозяйка держала с хозяином совет, что делать в предстоящий день, заказывала кушанье и задавала на целый день уроки в работах служанкам. В таких домах на хозяйке лежало много обязанностей. Она Должна была трудиться и показывать собою пример служанкам, раньше всех вставать и других будить, позже всех ложиться: если служанка будит госпожу, это считалось не в похвалу госпоже. При такой деятельной жене муж ни о чем не заботился по Домашнему хозяйству; жена должна была знать всякое дело лучше тех, которые работали по ее приказанию: и кушанье сварить, и кисель поставить, и белье выстирать, и выполоскать, и высушить, и скатерти, и полавочники постлать, и таким своим уменьем внушала к себе уважение.

Но не всех жен уделом была такая деятельная жизнь; большею частью жены знатных и бога­тых людей по воле мужьев вовсе не мешались в хозяйство; всем заведовали дворецкий и ключник из холопов. Такого рода хозяй­ки после утреннего моления отправлялись в свои покои и сади­лись за шитье и вышивание золотом и шелками со своими при­служницами; даже кушанье к обеду заказывал сам хозяин ключ­нику. Ключник не всегда спрашивал об этом хозяина, а знал наперед, что следует готовить по годовой росписи; обыкновенно в таком случае ключник получал от хозяина деньги на известный срок и по истечении срока отдавал отчет. В утреннее время считалось нужным обойти службы. Хозяин навещал конюшню, ходил по стойлам, смотрел: наложена ли под ногами лошадей солома, заложен ли им корм, приказывал пред своими глазами давать лучшим лошадям овса, а страдным (т. е. рабочим) – ов­сяной муки или невейницы, приказывал проводить лошадей пе­ред собою к желобам, устроенным вблизи конюшни для водопоя; потом заходил в хлевы: коровий, свиной, птичий, приказывал скотникам пригонять перед собой несколько отборных штук ско­та, кормил их из своих рук и посыпал зерно курам и гусям, потому что когда сам хозяин из своих рук кормит их, то от того плодородие умножается. Иногда, воротившись после такого об­зора, хозяин призывал дворецкого, заведовавшего всеми кладовы­ми и надворными строениями, и слушал его доклады; когда нужно было, то осматривал с ним что-нибудь, давал распоряже­ния к домашним работам, разбирал дела между слугами. После всех домашних распоряжений хозяин приступал к своим обыч­ным занятиям; купец отправлялся в лавку, ремесленник брался за свое ремесло, приказные люди наполняли приказы и приказные избы, а бояре в Москве стекались к царю и занимались делами. Приступая к началу дневного занятия, будь то приказное писате­льство или черная работа, русский считал приличным вымыть руки, сделать пред образом три крестных знамения с земными поклонами, а если предстоит случай или возможность, то принять благословение священника.

В десять часов по нашему счету (в шестом часу дня) служи­лись обедни. По духу времени в те времена цари, в сопровожде­нии бояр и думных людей, всякий день ходили в церковь, да и частные люди, кроме воскресных и праздничных дней, при первой возможности хаживали к обедне и в будни, особенно в пятницы и субботы; всякий же церковный праздник толпа народа наполняла храмы, но текущие дела, однако, не прерыва­лись от этого.

В полдень наступало время обеда. Холостые лавочники, пар­ни из простонародия, холопы, приезжие в городах и посадах

наполняли харчевни; люди домовитые садились за стол дома или у приятелей в гостях. Цари и знатные люди, живя в особых покоях в своих дворах, обедали отдельно от прочих членов семьи: жены с детьми трапезовали особо; но незнатные дворяне, дети боярские, посадские и крестьяне – хозяева оседлые – вместе с женами и с прочими членами семьи; впрочем, иногда семейные члены, составлявшие с своими семьями одно семейство с хозяи­ном, обедали от него и особо; во время же званых обедов особы женского пола никогда не обедали там, где сидел хозяин с го­стями. Стол накрывался скатертью, но не всегда это наблюда­лось: очень часто люди незнатные обедали без скатерти и ставили на голый стол соль, уксус, перец и клали ломтями хлеб. Двое домашних служебных чинов заведовали порядком обеда в зажи­точном доме: ключник и дворецкий. Ключник находился в повар­не при отпуске кушаньев, дворецкий – при столе и при поставце с посудой, стоявшем всегда против стола в столовой. Несколько слуг носили кушанья из поварни; ключник и дворецкий, прини­мая их, разрезали их на куски, отведывали и тогда уже отдавали слугам ставить пред господином и сидевшими за столом.

В обычном царском быту кушанье прежде всего отведывал повар, в присутствии дворецкого, который являлся за каждою переменою с толпою жильцов; сдав кушанье жильцам, дворец­кий шел впереди их в столовую и передавал крайчему, который также отведывал и ставил пред царем. Обыкновенно кушанье подавали разрезанное на тонкие куски, так что можно было взять их в руки и понести в рот; от этого тарелки, поставленные в начале обеда перед обедавшими, не переменялись, потому что каждый брал руками с стоявшего пред гостями блюда куски и клал в рот, касавшись своей тарелки только тогда, когда случалось бросать на нее обгрызанную кость. Жидкое кушанье иногда подавалось на два или на три человека в одной мисе, и все ели из нее своими ложками. Такой способ обедать приводил в омерзение иностранцев, чуждых нашим обычаям; им не нрави­лось и то, что русские за столом зевали, вытягивались, рыгали и к запаху чеснока, лука и гнилой рыбы присоединяли другие неприятные зловония.

Прежде всего пили водку и закусывали хлебом, потом подава­ли в скоромные дни холодные кушанья, состоявшие из вареного мяса с разными приправами, потом ели горячие, потом жареные, а далее разные взвары, за ними молочные кушанья, лакомые печенья и, наконец, овощные сласти. В постные дни тем же порядком подавали холодную рыбу или капусту, потом жидкие кушанья, далее жареную рыбу, взвары и, наконец, овощи. На званых обедах было иногда чрезвычайное множество кушаньев – до сорока и до пятидесяти перемен. Слуги, подававшие кушанья, назывались стряпчими, несли блюда голыми и притом нечистыми руками.

После обеда хозяин пересматривал посуду и, находя все в порядке, хвалил дворецкого и стряпчих, потчевал их хмельным, иногда всех дарил, и вся прислуга обыкновенно обедала после господского стола.

После обычного обеда ложились отдыхать. Это был повсеместный и освященный народным уважением обычай. Спали, пообедавши, и цари, спали бояре, спали купцы, затворив свои лавки; уличная чернь отдыхала на улицах; тогда-то в Москве на Вшивом рынке собиралась толпа мужчин, которые там стриглись и от этого рынок был постоянно устлан волосами, будто полстью. Не спать или, по крайней мере, не отдыхать после обеда счита­лось в некотором смысле ересью, как всякое отступление от предковских обычаев. Известно, что в числе подозрений, облича­вших в Самозванце нецарское происхождение и уклонение к ла­тинской вере, было и то, что он не спал после обеда. Этот отдых был тем необходимее, что обыкновенно русские любили очень плотно покушать, имея возможность и достаток.

Вставши от послеобеденного сна, русские опять принимались за обычные занятия. Цари ходили к вечерне, а часов с шести вечера по нашему счету предавались уже забавам и беседам. Впрочем, смотря по важности дела, иногда бояре собирались во дворец и вечером, сидели там за делами часов около трех. В приказах собирались по вечерам. В 1669 году постановлено правилом, чтоб приказные люди сидели с первого до восьмого часа ночи, – так как это было зимою, то <…> до десяти часов по нашему счету, считая первым часом ночи не седьмой час суточного деления, сообразно восточновизантийскому исчисле­нию, а четвертый, когда ночь действительно наступала в Москве. Вечер в домашнем быту был временем развлечений; зимою соби­рались друг к другу родные и приятели в домах, а летом в палат­ках, которые нарочно раскидывались пред домами. Русские всегда ужинали, а после ужина благочестивый хозяин отправлял вечернее моление. Снова затепливались лампады, зажигались свечи перед образами; домочадцы и прислуга собирались на моленье. После такого молитвословия считалось уже непозволи­тельным есть и пить; все скоро ложились спать.

 

В живописи есть бытовой жанр, изображающий сцены повседневной жизни. Вспомните, каких художников бытового жанра Вы знаете, назовите их работы. Обратитесь к предлагаемым ниже произведениям бытового жанра и выделите элементы жизненного мира, воссозданные художником. Реконструируйте по элементам целостный мир культуры.

 

А. Михайлов. Писарь, играющий на гитаре. 1851

В. Пукирев. Неравный брак. 1862

В. Попков. Семья Болотовых. 1969

Т. Назаренко. Московский вечер. 1978

А. Селивёрстов. Тихий час. 2007

Э. Хоппер. Кафе-автомат. 1927

В 1960-е гг. формируется такое направление в гуманитарном знании, как этнометодология (букв. – «учение о том, как поступают народы»), последователи которого стремятся понять, как структурируется социальная реальность. Они признают, что повседневность – это некая упорядоченность жизни, поэтому чтобы выявить ее структуру, предлагают эксперименты, в ходе которых человек должен нарушить привычные формы существования. Они используют так называемую провокационную стратегию, которая предполагает помещение человека в заведомо дезорганизованую ситуацию. Когда человек попадает в такую ситуацию, он стремится восстановить разрушенные границы повседневности, «вернуть» повседневности ее привычность. Так обнаруживаются «правила», по которым живут люди, не замечая их и воспринимая как естественные. Г. Гарфинкель, один из основателей этнометодологии, провел следующий эксперимент: он попросил своих студентов вести себя дома с родителями как вежливый гость: говорить только если будет задан вопрос, вежливо спрашивать, можно ли пойти в туалет, или безмерно хвалить еду и спрашивать, как это приготовить. Все студенты сообщали, что их поведение повергло всех в замешательство и негодование. Родители подумали, что, вероятно, их дети переработали или испытывают кризис. По мысли Гарфинкеля, это свидетельствует о том, насколько тонко социальный порядок повседневной жизни организован и, вместе с тем, насколько он хрупок[1].