Глава 34

Трижды прокричал филин. Гардиния приподнялась на локте, не понимая, где она. Поежилась от холода. Как горько во рту и тяжко на душе. Она лежит возле старого дуба. Михас не появился, не ответил. Михас... Словно камень повис на груди и давил. Что же делать? Есть ли выход? Мысль о Воробе вспыхнула яркой вспышкой. Конечно! Она пойдет к ведьме, а там будь что будет. Михас ведь тоже к ней ходил! Наконец-то она увидит человека, который что-то знает о нем, говорил с ним, помог...

Гардиния шла без остановки. Ночь сменилась дребезжащим рассветом, затем показался длинный хмурый день, следом за которым в права вошел сумрачный вечер с мелким моросящим дождем. Она почти не чувствовала ног от холода и сырости. Молила богов о том, чтобы только дойти, не сгинуть в лесной чаще. Что-то шептало, шумело за ее спиной. Вздрагивало. Девушка шумела, кричала, стараясь отпугнуть зверей, — страх повстречать дикого кабана, волка или медведя преследовал ее. Нельзя сворачивать с протоптанной дороги, иначе пропадет, как отец. Но еще страшнее лесные духи. Что-то сзади касалось ее вздохом, немигающим взглядом, звуком. Неужели это происки безобразного лешего или лесных кикимор? Неужели ее судьба — так же исчезнуть в диком лесу? Нет, боги этого не допустят. Выведут, помогут...

Она бежала изо всех сил вперед. Все дальше и дальше. Мало кто ходил здесь — тропинка еле видна. Если бы не зарубки... Вот зарубка. Еще одна. Тропинка резко свернула в сторону плотно прижатых друг к другу елей и исчезла. Девушка осторожно раздвинула колючие лапы. Перед ней была поляна. Чувствовалось присутствие человека. Человеческий дух. Гардиния огляделась — справа стоял дом. Совсем небольшой, но крепкий. Из трубы валил дым. В стороне — поленница сложенных аккуратно дров. Над крыльцом — вырезанная фигурка ворона. Гардиния поняла, что пришла. Робея, она вошла внутрь...

 

Гардиния поклонилась.

— Ну, здравствуй, деточка, — донеслось откуда-то сверху.

Кругом горели свечи. Она ступила на темные, скрипучие половицы, хрипло вымолвила:

— Мир твоему дому, Вороба. Да хранят тебя боги...

— Жду тебя... Храбрости тебе не занимать. Вытри ноги да проходи!

Девушка припала к горячей печи, прижала к камням трясущиеся ладони. Тепло расползалось по телу, но дрожь от этого только усиливалась. В ступни словно вонзились тысячи игл. Гардиния отодвинула с лица спутанные волосы, оглядела комнату. У окна сидела женщина и тщательно ее изучала. Седые волосы, лицо жесткое, холодное. И сила из бесцветных глаз шла холодная, острая, словно сталь. Черный балахон еще больше подчеркивал пустоту очей и белизну до странности моложавой кожи...

— Отчего трясешься, деточка? От страха или от холода?

Гардиния молчала. Женщина закрыла книгу, испещренную крестами и черточками, с кряхтением поднялась из-за стола. Подходя к Гардинии, принюхалась, словно дикий зверь. Сплюнула через плечо. Толкнула гостью к лавке.

— Меня не нужно бояться. За всю жизнь только раз зло свершила по глупости, за то лишили меня боги смерти. Смерти жду как спасения. А пока людям служу...

— Я не вас боюсь, матушка... За него боюсь... За нас...

Рыданье вырвалось из груди. Гардиния закусила дрожащую губу, присела. Пара проницательных глаз изучала ее из-под косматых бровей. Ведьма усмехнулась, вышла в чулан. Гостья еще раз огляделась. Несмотря на устрашающий и грозный вид хозяйки, в комнате было уютно, пахло сушеными кореньями и травами. В печи мягко поблескивал огонь. Зеленые свечи на столе отбрасывали неясные тени на беленую печь и старый деревянный пол. Возле печи сидел, благодушно жмурясь на огонь, черный кот, а с ним — такой же черный лохматый пес. Он же подошел к гостье, обнюхал ее ноги. Гардиния блуждающим взором поискала хозяйку. Вороба вернулась не с пустыми руками — поставила перед девушкой темную глиняную кружку, до краев наполненную горячим молоком, положила ломоть хлеба.

— На, выпей! Согреешься... Значит, за него боишься?

— Да...

— Правильно боишься. Молодость! Только по молодости не умеем мы ценить, что имеем. А потерявши — плачем...

Девушка замерла, боясь пошелохнуться, — словно острый нож ранил сердце. Его не вернуть?!! В бессилии она опустила голову, грудь сдавило так, что стало нечем дышать. Ведьма хриплым голосом продолжала:

— Что ж ты, милая, от счастья своего отказалась? Счастье само в руки тебе прилетело, а ты его оттолкнула. Сердце свое на замок закрыла. Мать пожалела, а любимого предала. Мать твоя умна, но не мудра, и тебе все равно ее покинуть придется. Каждой дочери путь-дорога за ворота да в мужний дом, под мужнино крыло. Ну и что, что ворон избранник твой был, — любил-то он тебя по-настоящему. Поэтому и ко мне за зельем приходил. Хотя и очень дорогой выкуп я попросила. Знала ведь?

— Знала...

— А ведь он видел, как ты подарки от другого принимала. Как ласки от другого принимала. После того как ему в верности клялась да жарко целовала. Каково ему было?

— Не мучай меня, Вороба! Все знаю! Все мысли мои о том! Нет мне покоя. Сама себя измучила сильнее всех. Виновата перед ним, знаю. Только не казни, а помоги, прошу... Не могу я без него... Без него мне и жить незачем...

— Хм! Ладно говоришь... Помочь — помогу. На то я и ведьма. Кто с какой бедой идет-торопится. Только помощь помощи рознь... Дай-ка я сперва посмотрю на тебя.

Вороба сняла с полки гребень с длинными зубьями, провела девушке по волосам. Затем подвела ее к окну.

— Да! Редкой красы птица! Не зря Михас из-за тебя голову потерял. Будь я мужчиной, тоже не удержалась бы. Как острые стрелы твоя красота поражает. Гадала, ради кого он на такое решился. Поглядеть все на тебя хотела — что ж за девица такая в селе живет, чтоб молодого ворона пленить. Да так, чтоб с жизнью он был готов расстаться...

От последних слов Гардиния еще больше побледнела. Ведьма же хитро прищурилась, бросила на девушку проницательный взгляд:

— Значит, говоришь — на все готова?

Гардиния пошевелила потрескавшимися губами:

— На все...

Вороба подошла к шкафу, забитому склянками, горшочками со снадобьями, долго что-то бормотала себе под нос. Гостья с помертвевшим лицом ждала... Время шло, а ведьма казалась все более и более растерянной. Вдруг Вороба резко обернулась.

— Иди! Иди обратно! Не стану помогать! Переночуй, а поутру ступай. Спозаранку ко мне еще просители явятся.

— Нет! — в отчаянии закричала Гардиния. — Мне больше не к кому идти! Не к кому! Я знаю... знаю, что есть у тебя заговор... что человека в ворона превращает... Если Михас еще жив...

Вороба тряхнула седыми космами, топнула ногой:

— Ишь умные все стали! Думаешь, все так легко да просто? Пошептал, поплевал, и чудо свершилось? Не бывает простых решений и ответов, деточка. Есть законы, за нарушение которых строго наказывают. И не заговор, а заклятье. Придется с телом расстаться человеческим навсегда и просить богов перенести душу твою в тело ворона. Ты уверена, что именно этого хочешь?

— Да...

Ведьма задумалась, что-то высчитывая, потом посмотрела на Гардинию.

— Ты сколько раз ложе с вороном делила?

— Семь...

— А полагается десять. Почему до конца не довела, раз начала? Одной ногой там, одной ногой здесь стоишь. Посмотри на себя! Даже тень твоя поблекла! Я могу только помочь тебе в человеческий облик вновь вернуться, иначе век твой будет недолог. И нелегкое это дело. Боги не терпят подобного вмешательства. Жертвой нужно будет закрыть обряд.

— Я не хочу... не хочу возвращаться к людям...

— Ты все нарушила! К людям не хочешь, а к воронам... Не боишься, что и туда теперь тебе ходу нет? Надеешься, что жив... Думаешь, он или его семья тебя примут снова?

Гардиния еще больше побледнела. Вороба словно не заметила этого, с прищуром посмотрела на девушку.

— Сходи в лес!

— Была уж... Не явился он. Никто не явился...

Вороба сжалилась над помертвевшей от усталости и безысходности девушкой, присела на дубовую лавку, покачала головой.

— А чего ты ждала? Он — гордый. Вороны всегда очень гордые были. Если действительно любишь его — сама найдешь нужные слова. Тогда и заклятье свершится. Надейся только на себя! На себя!

— Нужные слова? Не понимаю...

— Все рождается в душе, в ней одной. Что такое заклятье? Один сказал от сердца, другой повторил, третий записал... И заклятье не столько в словах, сколько в их силе. Поняла? Ложись спать! На рассвете к нему пойдешь. Ложись на печи, а я здесь, на лавке прилягу. На вот, шаль мою возьми, завтра ее надень, не то обратно не доберешься. Мыслимо ли! Пришла в такую стужу в одном сарафане... И еще. Домой не ходи, только хуже сделаешь. Иди прямиком к нему, в рощу. Там он еще. Живой.

Огонек надежды сверкнул в глазах Гардинии. Вороба с улыбкой продолжала:

— Видел, что приходила. Знает, что любишь. Что как смотришь? Проверяла я тебя. Ну, вот... Опять ревет... Успокойся! Слышишь? Вытри слезы и ложись. А утром — прямиком в рощу! Сегодня как раз полнолуние. Времени совсем мало осталось для вас обоих... Да помогут тебе и Михасу твоему боги!

Девушка кивнула, добралась до печи и провалилась в глубокий сон. Убедившись, что Гардиния заснула, Вороба выдернула из ее косы черный волос. Затем подошла к печи, на которой стоял глиняный кувшин. Бросила туда добычу, достала из кармана пахучий порошок, воронье перо. Полоснула ножом себе руку, струйка алой крови потекла в кувшин. Все перемешав, Вороба дождалась полуночи и вышла во двор. Следом послушно засеменила собака. Девушка крепко спала и не слышала, как долго и протяжно завывал ветер, а с ним — черный пес и человек, или человек как пес, вызывая духов в помощь, — все смешалось. Порывы ветра разметали по лесу золу из кувшина, и даже запах обрядового костра исчез, растворился в лесной свежести...

Утром прокричал петух. Вороба поднялась с лавки. Пришла пора будить гостью...