Договоры

Типы договоров. Легальная типизация договорных обязательств по советскому гражданскому праву была впервые проведена при издании гражданских кодексов союзных республик 20-х годов. Так, ГК РСФСР 1922 г. в разделе <Обязательственное право> посвятил специальные главы десяти договорам: имущественному найму, купле-продаже, мене, займу, подряду, поручительству, поручению, комиссии (дополнительно включенной в Кодекс в 1926 г.), товариществу, страхованию. Но, ввиду неприменимости поручительства в отрыве от обеспечиваемого им основного обязательства, оно способно лишь к дополнительному (акцессорному), а не самостоятельному действию. Все же остальные перечисляемые ГК договоры отличаются друг от друга либо по характеру опосредствуемых отношений (ср., например, куплю-продажу и дарение), либо по существенно несовпадающим приемам регулирования отношений одного и того же вида (ср., например, поручение и комиссию). Поэтому они и образуют самостоятельные договорные типы, а их типовая значимость никогда не ставилась под сомнение в советской цивилистической доктрине. Более того, в связи с многократным расширением закрепленного в ГК перечня последующей законотворческой, а подчас и основанной на аналогии нормоприменительной практикой нередко предпринимались попытки растворить в типически сходных подразделениях кодекса также и вновь образуемые самостоятельные договорные типы.

Такова конструкция И. С. Перетерского, объявившего ссуду разновидностью дарения на том лишь основании, что в пределах износа безвозмездно используемой вещи ссудополучатель так же приобретает выгоду за счет ссудодателя, как одаряемый за счет дарителя[629]. Аналогичная тенденция наблюдалась и позднее. Пока договор пожизненного содержания встречался эпизодически, его типовая принадлежность мало кого интересовала, несмотря на уделявшееся ему определенное внимание уже в литературе 20-х годов[630]. Но как только он приобрел относительно широкую распространенность, возникла дискуссия о его юридической природе[631], причем позиция тех, кто подключал этот договор к одному из известных ГК типов, не прошла бесследно и для новой кодификации советского гражданского законодательства: в ГК РСФСР 1964 г. он получил квалификацию одной из разновидностей купли-продажи и именуется куплей-продажей жилого дома с условием пожизненного содержания.

Вместе с тем не оставалось неизменным отношение и к кодификационно признанным договорным типам. Их оценка эволюционировала под воздействием разнопорядковых факторов, среди которых, естественно, решающая роль принадлежала происходящим в стране социально-экономическим преобразованиям.

Взять договор товарищества. В литературе 20-х годов он очерчивался весьма широко, включая, помимо простого товарищества, образование товарищества полного, на вере, с ограниченной ответственностью и на паях, или, по более распространенной терминологии, акционерного общества[632]. Но поскольку к началу 30-х годов частные товарищества вытесняются из экономического оборота целиком, а создаваемые социалистическими организациями акционерные предприятия становятся объектом особого юридического нормирования, с этого времени соответствующий гражданско-правовой институт не выводится за рамки простого товарищества и в своем теоретическом освещении[633]. Впоследствии, при проведении второй кодификации гражданского законодательства СССР, меняется также название этого института, обозначаемого отныне, вместо товарищества, договором о совместной деятельности. К тому же, если в 30 - 40-х годах можно было без всякого преувеличения утверждать, что <договор товарищества... является у нас по преимуществу бытовым договором>[634], то в 50 - 60-х годах его рассчитанная и на такую целенаправленность общая характеристика неизменно дополняется специальным изучением <товарищества с участием социалистических организаций>, как важного метода их взаимного сотрудничества вообще и прежде всего как специфической правовой формы <совместной деятельности на основе межколхозных производственных связей>[635]. Такое изучение и подготовило одновременно с терминологическими новшествами законодательно закрепленное наполнение того же института новым юридическим содержанием.

Наряду с социально-экономическими преобразованиями существенное влияние оказывала систематически проводившаяся с учетом новых жизненных обстоятельств ревизия устаревших цивилистических представлений.

Так, хотя обязательное, в том числе бездоговорное, страхование применялось уже в 20-х годах, но, не находя отражения в ГК, оно не учитывалось также в типологической классификации обязательств того времени. Во внимание принимался лишь страховой договор, о чем свидетельствует исключение из гражданско-правовой сферы бездоговорных страховых обязательств В. И. Серебровским[636] или формулирование В. К. Райхером обобщенного понятия только для договорных, но не каких-либо иных из проанализированных им страховых правоотношений[637]. В дальнейшем советская практика в широком изобилии представила обязательства, способные возникать и с опорой на договор и без такой опоры (например, договорная и не нуждающаяся в договорном оформлении поставка), либо обязанные своим зарождением недоговорным фактам, а последующей динамикой - заключенному договору (например, плановая перевозка грузов). Расширение круга правовых формирований подобного рода - один из решающих аргументов в общем арсенале доказательств, приводимых К. А. Граве и Л. А. Лунцем для обоснования единства гражданско-правового института государственного страхования, имеющего дело с имущественными отношениями между равными субъектами, какими бы юридическими фактами (договором или предписанием) они ни порождались[638]. Для современной же цивилистической доктрины <собственно страховые правоотношения - это обязательственные отношения>[639]. При всем разнообразии своих правообразующих оснований они цементируются настолько слитным единством существенных признаков, что, возвысившись до уровня типовой обобщенности, сохранили за страховым договором в пределах обязательств данного типа значение хотя и одной из важнейших, но не более чем относительно обособленных их разновидностей.

Обновление взглядов на внутреннюю расчлененность договорного права сравнительно с его структурой, закрепленной республиканскими кодексами 20-х годов, зачастую обусловливалось также изменением первоначально определенной сферы действия отдельных договорных институтов.

Показательна в этом смысле судьба договора имущественного найма. В ст. ст. 152 - 179 ГК РСФСР 1922 г. он конструировался в расчете на возмездное пользование имуществом любых видов, включая жилые помещения. Но проводимая Советским государством в области жилищного найма особая политика вызвала необходимость отделить его от имущественного найма и в системе правового регулирования. Сперва выдвигается идея создания Жилищного кодекса, проекты которого разрабатывались в 1923 - 1930 гг. Однако неудачное решение многих вопросов жилищного права в разработанных проектах вызвало острую их критику[640]. В Курсе хозяйственного права 1935 г., упоминающем лишь вскользь об имущественном найме, выделяется написанная П. Филиным с участием М. Липецкера глава: <Основы жилищного права> с включением в нее посвященного договору найма жилищ специального параграфа[641]. Но уже в критически противопоставленном хозяйственно-правовой концепции учебнике гражданского права 1938 г. один из названных авторов, М. С. Липецкер, конструирует единый институт имущественного найма, различая в его составе две договорных разновидности: имущественный и жилищный наем[642]. Научное обоснование самостоятельности жилищного права в пределах права гражданского впервые было разработано С. И. Аскназием в предвоенные годы[643]. С тех пор эта самостоятельность, трактуемая то как комплексная, а то и как гражданско-правовая, никем серьезно не оспаривалась. Наоборот, появились общетеоретические исследования самих жилищных правоотношений[644], сопровождаемые рекомендацией свести воедино все обращенные к ним правила[645] или даже затрагивающие любые случаи пользования жильем все вообще юридические нормы[646]. В настоящее время ставится вопрос об издании общесоюзных Основ жилищного законодательства и республиканских жилищных кодексов. Но уже со времени второй кодификации советского гражданского законодательства юридическое обособление жилищных правоотношений было окончательно закреплено, а тем самым сузились и типовые масштабы договора имущественного найма, начертанные при проведении первой кодификации.

Дело, однако, не только в эволюции взглядов на типологическую систему договорного права первых советских гражданско-правовых кодификаций. Не менее ощутимо сказывалась неполнота закрепленного в них перечня с последующим ее устранением путем использования приемов двоякого рода.

Во-первых, некоторые договорные институты конституировались вне рамок ГК, посредством издания специальных законодательных актов, обычно относящихся к отдельным видам или даже целым отраслям хозяйственной деятельности.

Так обстояло дело, в частности, с договорами перевозки и примыкающими к ним иными транспортными договорами (буксировки, экспедиции, эксплуатации железнодорожных подъездных путей необщего пользования). Начиная с Устава железных дорог 1922 г., регулирующие их юридические нормы инкорпорируются в кодексах или уставах, приуроченных к различным видам транспорта. отсюда доктринальная тенденция увязать перевозку с ближайшими по содержанию договорными типами ГК, объявив ее разновидностью подряда[647] либо органическим сочетанием множества договорных элементов - не только подряда, но также хранения, найма, поручения[648]. И только окончательно утвердившееся господствующее воззрение на перевозку как гражданско-правовой договор самостоятельного типа[649] создало предпосылки для формирования одноименного института в Основах гражданского законодательства 1961 г. и изданных в соответствии с ними республиканских ГК 1963 - 1964 гг. Кроме того, императивная предустановленность условий массовых перевозок в соединении с буквальным текстом отдельных законодательных актов наталкивала и вовсе на мысль о бездоговорном регулировании перевозочных отношений[650]. Но благодаря наметившемуся в конце 40-х годов общему усилению роли договора в хозяйственной жизни страны антидоговорная концепция устраняется вначале из учения о правовых формах перевозочных процессов[651], а затем и из самого гражданского законодательства[652]. Если отголоски былой дискуссии еще и прослушиваются, то разве лишь в признании планово-договорных правоотношений по грузовым перевозкам развивающимся единым обязательством[653] или соединяющим принадлежащие их участникам плановые обязанности, с одной стороны, и договорные, с другой[654]. Для конкретного же содержания договорной конструкции небезразлично развиваемое в ряде литературных источников учение о так называемом транспортном праве. Провозгласив его частью хозяйственного права, нельзя было бы отстаивать юридическую целостность договора перевозки, тогда как, выделяя законодательство о транспорте в виде обособленного образования внутри не правовой, а только законодательной системы, можно оставить в полной неприкосновенности типовую значимость договора перевозки для одной лишь отрасли гражданского права[655].

Во-вторых, договорные институты, не упоминаемые ГК, зачастую хотя и затрагивались текущим законодательством, но не более чем фрагментарно с сосредоточением каждого вновь издаваемого нормативного акта лишь на разрозненных случаях практического их использования.

Так обстояло дело, в частности, с договором хранения, законодательное нормирование которого в 20-х годах не шло дальше складского хранения, в 30-х годах учитывало также хранительские операции ломбардов, а аналогичные функции транспортных предприятий всегда встречали неизменное внимание со стороны действующих на разных видах транспорта кодексов, уставов или правил. Поэтому столь же фрагментарным было и изначальное исследование этого договора, проходившее в отдельных своих воплощениях мимо свойственного многообразным его разновидностям юридического единства[656]. Изданная в 1927 г. монография М. В. Зи-мелевой, представляя одно из заметных явлений в литературе по рассматриваемой тематике, концентрировалась всецело на складском хранении, которое если и включалось в сопоставительный перечень вместе с другими разновидностями одноименного договора, то лишь как предпосылка для вывода, будто <юридическая близость между перечисленными институтами отсутствует почти совершенно>[657]. Вплоть до издания учебника по гражданскому праву 1938 г., соответствующая глава которого также принадлежит перу М. В. Зимелевой[658], хранение не находило полнообъемного описания и в учебной литературе[659]. Однако все учебники и учебные пособия, публиковавшиеся позднее, включали его как одну из непременных своих тем в соответствии с утвержденными для советского гражданского права общеобязательными учебными программами. Уже в начале 50-х го-дов защищаются две кандидатские диссертации о договоре хранения[660], а в 1954 г. он в числе других обязательств отдельных видов подвергается научно-монографическому исследованию[661]. Таким путем и была подготовлена почва для нормативной фиксации этого договора в обобщенном виде при разработке изданных в 1963 - 1964 гг. новых ГК союзных республик.

Параллельно с наращиванием договорных типов, не вошедших в первую типологическую систему гражданско-правовых договоров, ее динамическое развитие протекало в форме постоянного обогащения новыми разновидностями едва ли не каждого из соединенных в этой системе типовых подразделений. Нужно лишь не забывать, что логическое соотношение не всегда корреспондирует хронологической последовательности формирования типа договора и конкретной его разновидности. Вот одна из ярчайших тому иллюстраций.

В целях привлечения частного капитала к оказанию услуг и производству работ для государства и его органов 30 сентября 1921 г. было утверждено Положение о государственных подрядах и поставках[662]. Это, следовательно, произошло немногим более, чем за год до появления первого советского Гражданского кодекса - принятого 31 октября 1922 г. ГК РСФСР. Тем не менее, как отмечалось в самом крупном исследовании первого из двух названных законодательных актов, <постановления Гражданского кодекса о подряде в догматическом отношении составляют основу, а правила о гос. подрядах некоторый приток к ним>[663]. То же самое сказано в другом месте процитированной книги по поводу норм ГК о купле-продаже и правил Положения относительно поставок. <Но исторически дело обстояло как раз наоборот: впервые подверглись законодательной нормировке именно государственные подряды (и поставки. - О. И. Положение 30 сентября 1921 г.), а правила Гражданского кодекса о подряде (и купле-продаже. - О. И.) явились в значительной степени перифразой этого Положения>[664]. Поскольку, однако, логическая субординация превалирует над хронологическим приоритетом договорной разновидности перед договорным типом, при издании ГК РСФСР 1922 г. в его текст <были включены общие нормы о подряде и купле-продаже, которые в части, касающейся прав и обязанностей сторон, в значительной мере воспроизводили правила Положения о гос. подрядах и поставках>, тогда как последнее в своем обновленном варианте <подчинило гос. подряд общим нормам Гражданского кодекса о подряде, а поставку - общим нормам о купле-продаже>, сохранив <только правила, устанавливающие отступления от этих общих норм>[665].

И все же нормальным следует признать такое положение, когда разработка общего законодательства о договоре определенного типа предвосхищает установление правил специального нормирования отдельных его разновидностей.

Так было дело, кроме частных поставок, со всеми разновидностями купли-продажи: продажей в кредит (или в рассрочку платежа), розничной куплей-продажей, продажей жилых строений и т. п. Собственно, продажа в кредит (по современной терминологии) или в рассрочку платежа (по терминологии 20-х годов) также относится к розничной купле-продаже, осуществляемой, однако, по прямому указанию закона относительно перечисленных в нем объектов специально выделенными для подобных целей торгово-розничными предприятиями. При этом в 20-х годах, когда она впервые появилась, цивилистическая литература уделяла значительное внимание как ее общей характеристике[666], так и связанным с нею спорным вопросам, особенно вопросу о моменте перехода права собственности к покупателю[667]. Но поскольку при возрождении в 50-х годах купли-продажи в кредит этот момент был определен достаточно четко самим законом, он освещается в современной литературе в таком же позитивном плане, как и другие отличающие указанный договор юридические признаки[668]. Что же ка-сается розничной купли-продажи вообще, то научное внимание к ней не ослабевало на протяжении всей истории цивилистической мысли в СССР, начиная с работ Н. Г. Вавина, И. И. Звягинского 20 - 30-х годов[669], продолжая работами В. В. Котовой, Б. Л. Хаскельберга 50-х годов[670], вплоть до более поздних работ Ю. Я. Львовича, В. Ф. Яковлевой и других 60-х и последующих годов[671]. И какие бы авторы к ней ни обращались, он неизменно квалифицируется как такая разновидность купли-продажи, цель которой состоит в систематическом снабжении граждан промышленными изделиями и продовольственными товарами. Остаются непреодоленными разногласия лишь относительно юридических границ этого договорного субинститута. Иногда говорят, что если экономически розничная купля-продажа действительно характеризуется своей предназначенностью для постоянного обслуживания населения, то юридически ею охватываются только отчуждательные сделки организаций государственной и кооперативной торговли[672]. В таком случае пришлось бы признать, что, например, торговля на колхозных рынках опосредствуется особой куплей-продажей, исключаемой из розничного товарооборота юридически, но экономически остающейся в его составе. Во избежание подобных неоправданных осложнений нужно, по-видимому, ориентироваться на объемное соответствие между розничной торговлей в экономическом и правовом смысле, не исключая, разумеется, ее собственной внутренней дифференциации[673].

Такая же картина, как при купле-продаже, вырисовывалась в связи с разновидностями подряда и имущественного найма. Оставляя в стороне частные подряды, разделившие судьбу частных поставок, можно констатировать, что все прочие разновидности подрядного договора, в том числе практически наиболее существенный договор бытового заказа[674], складывались после появления исходного для них общего договорного типа. Аналогичным образом происходило обособление бытового проката[675] внутри института имущественного найма. При этом, в отличие от розничной купли-продажи, бытовой заказ и бытовой прокат каких-либо споров относительно их экономической сущности и правовой природы в цивилистической теории не вызывали. Дискуссия велась и продолжает развертываться по поводу сопряженных с ними многочисленных конкретных вопросов (о правах и обязанностях сторон, о значении гарантийных сроков при бытовом заказе, о субъекте ответственности за причинение вреда при использовании предметов бытового проката и т. п.). Но как ни разнохарактерны защищаемые отдельными авторами теоретические выводы, объединяющая их во всех случаях общая посылка заключается в стремлении обеспечить из числа двух договорных контрагентов максимально возможные преимущества заказчику и нанимателю путем возложения повышенных обязанностей на организации бытового и прокатного обслуживания[676]. Это и понятно, если учесть, что никакими иными целями, кроме обусловленных вниманием к интересам потребителя, отпочкование перечисленных договорных разновидностей не предопределялось.

Но далеко не во всех случаях внутренняя дифференциация того или иного договорного типа исчерпывалась подчиненностью одним лишь задачам подобного рода. Например, в 1926 г. ГК РСФСР, как и гражданские кодексы других союзных республике, дополняется ранее отсутствовавшим в нем институтом договора комиссии. После этого в разное время до 60-х годов включительно складывались такие специальные его разновидности, как сделки комиссионных магазинов, комиссионная продажа автомобилей, реализация на комиссионных началах излишков сельскохозяйственной продукции колхозов предприятиями потребительской кооперации, комиссионная продажа излишних материальных ценностей социалистических организаций через систему Госснаба СССР и Сельхозтехники и др. В приведенном перечне явственно различаются такие разновидности названного договора, которые (как, например, сделки комиссионных магазинов) введены для обслуживания населения, и те из них (как, например, комиссионная продажа излишних материальных ценностей), к использованию которых могут прибегать только социалистические организации. Из этого проистекает разная направленность связанных с ними теоретических поисков. В первом случае стремятся выяснить, относится ли комиссионная торговля к розничной, входит ли она в группу договоров обслуживания населения и т. п. Во втором же случае на передний план выдвигается уже другая проблематика: считать ли комиссионную сделку хозяйственным договором, применимы ли к ней хотя бы субсидиарно нормы, обращенные к сходным хозяйственным договорам, и т. п.[677]

Но продолжающиеся теоретические поиски оставляют теперь непоколебленным тот непреложный факт, что указанные и многие другие обособленные разновидности сложившихся в общем виде самостоятельных договорных типов перестали быть предметом рекомендаций, адресованных будущему закону. Получив легальное признание в Основах или ГК, а отчасти в некодифицированном текущем законодательстве, они исследуются в составе действующих правовых образований как объект всестороннего изучения, а в необходимых случаях и дальнейшего совершенствования.

Особая роль в типологическом генезисе советского договорного права принадлежит договорам, рассчитанным всецело на социалистические условия хозяйствования и вводимым для использования в отношениях между социалистическими организациями. Среди этих договоров поставка занимает несомненно ведущее место не только по практической своей значимости, но и чисто исторически.

Впервые термин <поставка> воспринимается советским законодательством в начале 20-х годов, когда были внедрены практиковавшиеся в период нэпа частные подряды и поставки. Вслед за законом они рассматривались тогда и в цивилистической литературе как разновидность купли-продажи, причем разновидность, лишь условно отличимая от исходного для нее вида[678]. Но в то же время постепенно вводилось набиравшее все более широкий размах плановое распределение продукции в области хозяйственных связей между социалистическими организациями. Это существенно новое экономико-правовое явление встречало неоднородную доктринальную реакцию, включая полное отрицание его приспособленности к договорному опосредствованию или во всяком случае к оформлению гражданско-правовым, а не административно-хозяйственным или просто хозяйственным договором. Отвлекаясь же от дискуссии по поводу отраслевой принадлежности заново созданного правового феномена, можно утверждать, что уже к началу 30-х годов если не договорная, то обязательственно-правовая его сущность находила едва ли не всеобщее признание. Вопрос лишь в том, какой типовой квалификации этого обязательства отдавалось теоретическое предпочтение. А он на протяжении более 40 лет интенсивно исследуется советской гражданско-правовой наукой.

В результате его исследования в 30-х годах лишь Г. Н. Амфитеатров приходил к выводу, что под влиянием многоотраслевого разветвления советского экономического оборота когда-то единая купля-продажа перестала существовать, уступив место ряду самостоятельных хозяйственно-оперативных договоров, включая договор поставки планово-распреде-ляемой продукции[679]. Но вскоре и он изменил свою точку зрения, заявив, что в прошлом разобщенные договоры <все более объединяются... по своему хозяйственному назначению как договоры купли-продажи в системе оптовой торговли, с одной стороны, и как договоры купли-продажи в розничном обороте, с другой>[680]. Господствующий же взгляд был таков, что <и производственное, и потребительское снабжение, и заготовки представляют собой отдельные участки единого советского товарооборота. В силу этого юридическая форма товарооборота - купля-продажа - остается в главных своих чертах единой для всех основных участников советского товарооборота; при всех различиях применяемых в них методов планирования остается общим основной признак купли-продажи как особого вида договора - передача товаров в собственность за определенную цену>[681]. Изложенные воззрения вплоть до начала 50-х годов не переживали серьезных преобразований, и это проявилось как в широких теоретических разработках[682], так даже в применявшейся юридической терминологии: договор поставки в целом фигурировал под наименованием либо купли-продажи между социалистическими организациями с обозначением его участников поставщиками и заказчиками (покупателями)[683], либо даже собственно поставки с расположением материалов о нем в главе, именуемой общим образом <Договор купли-продажи>[684].

Но уже начиная с первой половины 50-х годов положение заметно меняется. На теоретическую авансцену выходит завоевывающий себе все возрастающую популярность взгляд, согласно которому поставка - договорный тип самостоятельной значимости, отнюдь не становящийся разновидностью купли-продажи из-за того только, что обнаруживает известное с нею родство по обоюдной их направленности на возмездную реализацию имущества. Гораздо существенней отмеченного общего признака объявляются разделяющие названные договоры кардинальные несовпадения.

По мнению Е. А. Флейшиц, решающая особенность поставки состоит в возможности использовать поставленное имущество лишь в строгом соответствии с начертанным планом целевым его назначением и определении объема приобретаемых покупателем имущественных правомочий самим законом независимо от объема предшествовавших им аналогичных правомочий поставщика[685]. Очевидно, однако, что первый момент специфичен не для поставки, а для режима закрепляемого за организациями имущества, тогда как второй момент прослеживается при розничной купле-продаже не менее явственно, чем при поставке.

По мнению С. Н. Братуся, поставка отличается от купли-продажи не двумя указанными моментами, а только одним из них: <Покупатель, получивший вещь в собственность на основе сделки купли-продажи, может распорядиться вещью по своему усмотрению>, между тем как продукция, <полученная заказчиком - стороной в договоре поставки, должна быть использована только в соответствии с плановым ее назначением>[686]. Но подобным образом оказался устраненным один из дефектов конструкции Е. А. Флейшиц при сохранении другого. Ведь правовой режим имущества способами его приобретения не определяется ни в малейшей степени. Все зависит от того, к какому имущественному фонду приобретенный объект отнесен, какова специальная правоспособность обладающей им организации, выполнению каких плановых заданий подчиняется деятельность обладателя.

По мнению Г. С. Амерханова, договор поставки не связан с переходом права собственности от одного контрагента к другому и, значит, опосредствует нетоварные отношения, в отличие от купли-продажи, обусловливающей переход права собственности и, следовательно, имеющей дело с отношениями товарными[687]. Но, не говоря о купле-продаже между госорганами, так же обходящейся без перехода права собственности, как поставка между кооперативными организациями вне такого перехода не могла бы быть осуществлена, отрицание товарности имущественных отношений, складывающихся на базе государственной собственности, вообще несовместимо ни с их возмездностью, ни со способностью этих отношений быть выраженными в деньгах.

Выдвигались и другие подчиненные той же цели признаки, ни один из которых, подобно рассмотренным, так и не выдержал испытания критикой. Бесспорно лишь следующее подчеркнутое в литературе обстоятельство: купля-продажа никогда не опирается на обязательные для сторон акты планирования при широчайшем использовании такого приема в области поставок. И чтобы до конца решить выдвинутую классификационную задачу, требовалось четкое отмежевание всегда неплановой купли-продажи от отдельных случаев поставки, совершаемой без опоры на плановые предпосылки.

При разработке Основ гражданского законодательства 1961 г. отыскиваемая разграничительная линия была проведена путем указания на то, что не основанный на акте планирования договор между социалистическими организациями остается поставкой, если обязанность по передаче обусловленной продукции должна быть исполнена в срок, не совпадающий с моментом заключения договора. После принятия Основ закрепленный ими альтернативный критерий (плановость или отдаленность исполнения от заключения договора) привлекает подавляющее большинство изучающих поставку авторов, ссылаются ли они на экономическое единство купли-продажи[688] при юридической дифференциации обслуживающих ее институтов или обходятся без такой ссылки[689]. Этим, естественно, многолетняя дискуссия не исчерпывается. Известную неудовлетворенность вызывает разграничительный признак, зиждущийся всецело на разрыве во времени заключения и исполнения договора; изредка, но все еще встречаются попытки возродить в противовес господствующим взглядам трактовку поставки как разновидности купли-продажи[690]. Но законодательное признание поставки договором особого рода бесспорно явилось своеобразным легальным подытоживанием развития в том же направлении исследующих ее цивилистических учений.

Сходный, но менее продолжительный по времени, процесс наблюдался в анализе поставленного на службу социалистическому хозяйствованию другого договорного института - договора подряда на капитальное строительство.

Начальная стадия законодательного его становления относится к первой половине 30-х годов. И поскольку преобладающим был тогда не подрядный, а хозяйственный метод строительства, литературное освещение подрядно-строительного договора не шло дальше общего описания регулировавших его юридических правил или аналитического выяснения практически значимых частных вопросов[691]. Исключение составляет написанная Б. А. Патушинским[692] для Курса хозяйственного права значительная по объему глава, явившаяся в сущности первым монографическим исследованием общего комплекса относящихся к этой теме вопросов, включая вопрос о подрядно-строительном договоре.

Во второй половине 30-х годов ввиду выделения строительной индустрии в самостоятельную отрасль народного хозяйства меняется отношение между основными методами строительства: хозяйственный метод отошел на задний план, уступив ведущее место подрядному методу, который не мог бы быть практически внедрен без широкого использования договорных отношений с обеспечением их надлежащей правовой регламентацией. Это обстоятельство не осталось бесследным для соответствующих научных публикаций, переключившихся теперь на выявление сущности подрядного договора в строительстве, обоснование оптимальной для него структуры договорных связей и т. п. наряду с многочисленными откликами на повседневные запросы строительной практики[693]. Оно отразилось также на учебной литературе, которая с конца 30-х годов неизменно вовлекает в свою орбиту рассматриваемый договор, а 50-е годы были отмечены в той же области интересными книгами, монографическими очерками, диссертациями[694], появление которых не прекращалось и в дальнейшем[695].

При этом отраженные в литературе первоначальные научные оценки основывались на предположении, что <договор в строительстве... является по своей юридической природе договором подряда>, и лишь <особенности строительства придают ему ряд таких характерных черт, которые отличают строительный договор... от других подрядных договоров>[696]. Правда, мимоходом высказанное мнение о самостоятельности строительного подряда, подкрепленное ссылкой на обязательные для него плановые основания и применимость исключительно в отношениях между социалистическими организациями, прозвучало еще в 1936 г.[697] Но тогда оно не вызвало сколько-нибудь ощутимой поддержки. И только в 1952 г. с присоединением к плановому основанию и субъективному признаку указания на более многочисленные, хотя и менее существенные, другие обстоятельства было вновь провозглашено, что <подрядный договор по строительству в социалистическом праве - это не разновидность договора подряда, а особый, самостоятельный тип договора в системе договоров>[698]. Приведенное положение, юридическая незыблемость которого подкреплена его восприятием действующей кодификацией советского гражданского законодательства, тем отличается от аналогичного вывода в исследовании договора поставки, что, утратив элементы какой бы то ни было дискуссионности, стало общепризнанным в наши дни.

Нечто подобное происходило с доктринальным осмыслением банковского кредитования социалистических организаций, которое признавалось разновидностью договора займа до тех пор, пока Е. А. Флейшиц не доказала, что существует широкое понятие заемных правоотношений, в границы которого без всякой взаимозависимости полностью укладываются и договор займа, с одной стороны, и банковское кредитование социалистических организаций, с другой[699]. И хотя автор пользуется применительно к обоим договорам термином <разновидность займа>, типовая самостоятельность последних вытекает из формулированных им посылок с такой силой логической неизбежности, что может быть констатирована без привлечения дополнительных аргументов[700].

То же самое можно было бы сказать и о многих других применяемых в сфере социалистического хозяйствования особых договорных формах. Обычно в момент их появления такие формы стремятся подключать в качестве специфических подразделений к ближайшему по содержанию из числа сложившихся договорных типов. Но как только процесс их нормативного созревания достигает оптимальных масштабов, вдумчивый пересмотр ранее разработанных концепций чаще всего выливается в возведение былых договорных разновидностей в ранг договоров самостоятельной типологической значимости. Таким путем обогащались общие научные представления о системе советского договорного права. Вместе с тем типовая самостоятельность перечисленных и подобных им иных договорных образований явилась предпосылкой для выделения в самой этой системе многочленной внутренней совокупности под общим наименованием хозяйственных договоров.

Хозяйственный договор. Впервые термин <хозяйственный договор> появляется в законодательстве 30-х годов[701], и лишь с некоторым предвосхищением закона его включает в научно-практический обиход советская правовая литература[702]. Что же касается обозначаемого этим термином теоретического понятия, то оно уходит своими истоками в распространенную тогда концепцию единого хозяйственного права с неоспоримым приоритетом в его разработке, принадлежащим Г. Н. Амфитеатрову.

Последний, сообразуясь со смыслом хозяйственно-правовой концепции того времени, полагал, что хозяйственные договоры вместе с гражданскими <образуют на данном этапе социалистического строительства единую систему договорных связей>[703]. Но если гражданский договор объявлялся им формой движения личной собственности, то хозяйственный договор он определял <как форму движения социалистиче