Студопедия — Глава 05 5 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Глава 05 5 страница






Она заметила, что Дан внимательно слушает и слышит то, что она сказала, и в то же время чувствовала, как его бьет дрожь.

— Да ты только подумай, что будет, если она уйдет, заберет детей и оставит меня. Эрика, куда я тогда денусь? Я без них ничто.

Тихий-тихий голосок внутри Эрики безжалостно нашептывал ей, что Дану следовало раньше думать об этом, но другой — более сильный — голос говорил ей, что сейчас не время для упреков, теперь надо заняться более важными вещами. Эрика наклонилась и в утешение погладила Дана по спине. Сначала от этого он заплакал еще сильнее, но потом плач стал ослабевать, и, когда он поднял голову и вытер слезы, Эрика взглянула ему в глаза и поняла, что он решил больше не прятаться от неизбежного.

Отъезжая от пристани, Эрика посмотрела в зеркало и увидела, что он неподвижно стоит на своем любимом катере и смотрит на море. Она скрестила пальцы на удачу, чтобы Дан нашел правильные слова: ему будет непросто.

* * *

Зевки выходили такими тотальными, что казалось, рождались где-то в пятках, а потом сотрясали все тело. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким усталым и одновременно таким счастливым.

Он пытался сосредоточиться на многочисленных стопках бумаг, лежащих перед ним. Дело об убийстве повлекло за собой неправдоподобное количество документов, и сейчас перед ним стояла задача изучить их все, до последней детали, чтобы найти крошечный, но жизненно важный кусочек головоломки, который бы позволил продолжить расследование. Он помассировал глаза большим и средним пальцами, сделал глубокий вздох, чтобы собраться с силами.

На десятой минуте ему пришлось подняться со стула, чтобы немного размяться, раздобыть кофе, попрыгать, — все пошло в ход, лишь бы не заснуть и еще хоть ненадолго сконцентрироваться на работе. Несколько раз его рука безотчетно и совершенно непроизвольно сама собой тянулась к телефону, чтобы позвонить Эрике, но он себя останавливал. Если она устала так же, как и он, то она еще спит. Он задумал сегодня ночью не давать ей спать так долго, сколько возможно, если, конечно, у него получится.

В одной из стопок бумаг, которая заметно подросла с того раза, когда он ее просматривал, был собран материал о семье Лоренс. Видимо, Анника, как обычно, продолжала скрупулезно рыться в старых статьях и заметках, где упоминались Лоренсы, и аккуратно складывала их на стол. Патрик работал методично и освежал в памяти сведения; он перевернул бумаги и, таким образом, начал читать с самого низа то, что он уже читал раньше. Прошло два часа, Патрику не попалось ничего, что бы разбудило его фантазию, но он по-прежнему остро чувствовал, будто пропустил что-то важное. Казалось, все время от него что-то ускользает.

Первая по-настоящему интересная новая информация попалась, когда он уже почти добрался до конца. Анника снабдила его заметкой о поджоге в Булларене, примерно в пяти милях от Фьельбаки. Заметка, датированная 1975 годом, занимала целую полосу в «Бохусландце». Дом сгорел в ночь с 6 на 7 июля 1975 года; пожар вспыхнул внезапно и был сильным, как взрыв. Когда огонь догорел, от дома остался практически один пепел, но пожарные обнаружили останки двух человеческих тел — по всей видимости, Стига и Элизабет Нурин, пары, которая владела домом. Каким-то чудом их десятилетний сын спасся от огня, и его нашли в одной из надворных построек. Обстоятельства возникновения пожара казались очень подозрительными, как указывалось в «Бохусландце», и полиция считала его поджогом.

Заметка была прикреплена скрепкой к папке. Внутри папки Патрик обнаружил материалы полицейского расследования. Он никак не мог понять, какое отношение имеет эта заметка к семье Лоренс, до тех пор пока не открыл папку и не прочитал имя десятилетнего сына Нуринов. Мальчика звали Ян. Также там лежал рапорт из социальной службы о том, что мальчика взяла к себе семья Лоренс. Патрик тихо присвистнул. Ему было по-прежнему не ясно, как связывались вместе смерть Алекс и смерть Андерса, но что-то начало ворошиться по краям его сознания — словно тени, которые не пропали по мановению ока, но стали не такими густыми, когда он всмотрелся в них попристальнее. Патрик чувствовал, что он на правильном пути. Он отметил это про себя и потом продолжил методично просматривать материалы дела.

Блокнот постепенно заполнялся заметками. Карин всегда шутила над его неразборчивым почерком, говоря, что ему следовало стать доктором. Но сам Патрик легко разбирал свой почерк, и это было самое главное. Несколько пунктов «что-надо-сделать» обрели форму. Но среди заметок Патрика доминировали вопросы, появившиеся после прочтения, и он отметил их большими вопросительными знаками. Кого ждала к себе Алекс на праздничный ужин? Мужчину, с которым она тайно встречалась и от которого ждала ребенка? Мог ли им быть Андерс, хотя он сам утверждал обратное? Или это был кто-либо еще, о ком они ничего не знали? Как получилось, что такая женщина, как Александра, с ее внешностью, положением и деньгами, имела связь с таким, как Андерс? Почему она прятала статью об исчезновении Нильса Лоренса у себя в комоде?

Список вопросов становился все длиннее и длиннее. Патрик уже на третий лист перешел, когда добрался до вопросов, касающихся смерти Андерса. Материалов по делу Андерса оказалось довольно мало. Конечно, бумаг со временем обязательно прибавится, но сейчас здесь всего с десяток страниц. Помимо прочего — рапорт об обыске в квартире умершего. Больше всего Патрика интересовал вопрос: как умер Андерс? Он несколько раз подчеркнул его в блокноте жирными линиями. Как удалось убийце или убийцам подвесить Андерса к крюку на потолке? Вскрытие, по-видимому, даст несколько ответов, но, как Патрик видел, на теле не было никаких следов борьбы, на что указал Мелльберг на утренней летучке. Безжизненное тело казалось просто неподъемным, а ведь Андерса надо было довольно высоко поднять, чтобы просунуть его голову в петлю, висящую на крюке.

Патрик подумал, что на этот раз Мелльберг, наверное, прав, и действительно возникает вопрос относительно участия нескольких человек. Хотя ничто прямо не указывало на связь с убийством Алекс, Патрик готов был дать руку на отсечение, что это тот же самый убийца, которого они разыскивают. После своих первоначальных сомнений он все больше и больше убеждался в этом.

Он посмотрел на бумаги, которые они нашли в квартире Андерса, и веером разложил их перед собой на письменном столе. Он держал во рту карандаш, который сгрыз до неузнаваемости, и чувствовал, что во рту полно чешуек желтой краски. Он попробовал их осторожно выплюнуть, а оставшиеся снять с языка пальцами. Получилось не очень, теперь они прилипли к пальцам. Он помахал пару раз рукой в воздухе, чтобы их стряхнуть, но отказался от этой пустой затеи и опять вернулся к бумажному вееру на письменном столе. Ни одна из бумаг не представляла какого-нибудь особого интереса. В качестве исходного пункта Патрик выбрал счет-фактуру «Телиа». Андерс звонил очень редко, но при ближайшем рассмотрении итоговая сумма оказалась все же довольно внушительной. К телефонным счетам прилагались распечатки, но, чтобы разобраться в них, требовалось время, и Патрик вздохнул, представив, сколько придется повозиться. Сегодня он был совершенно не в настроении для скучной рутинной работы. Патрик систематически начал обзванивать номера с распечатки и скоро заметил, что Андерс звонил всего по нескольким телефонным номерам, но один номер выделялся: сначала его не было вообще, а затем, где-то на середине распечатки, этот номер стал появляться чаще всего. Патрик набрал цифры и дождался гудка.

Он уже собирался повесить трубку, когда после восьмого гудка услышал, как включился автоответчик. Имя, прозвучавшее на другом конце провода, заставило его резко выпрямиться на стуле, и он здорово потянул ногу, забыв, что для большего удобства положил ее на стол. Морщась от боли, Патрик начал массировать мышцы энергичными движениями, надеясь, что массаж поможет его нетренированной ноге, которую свело от резкого движения.

Патрик медленно положил трубку, не дожидаясь сигнала записи входящего сообщения. Он обвел линией одну из заметок в своем блокноте, немного подумал и обвел еще одну запись. Первую задачу он хотел решить сам, а другую намеревался возложить на Аннику. С записями в руке он вошел в кабинет Анники, которая сидела перед монитором и интенсивно колотила по клавишам с компьютерными очками на носу. Она вопросительно посмотрела на него:

— Ты, наверное, пришел сказать, что готов взять на себя часть моей работы и облегчить неслыханно тяжкое бремя моих трудов, не так ли?

— Вообще-то это не совсем то, о чем я думал. — Патрик улыбнулся.

— Ну да, я так и подозревала. — Анника с притворной строгостью посмотрела на Патрика: — Ну и что еще ты собираешься взвалить на мою натруженную шею?

— Одну маленькую-маленькую задачку. — И Патрик показал, насколько маленькую, отмерив миллиметр большим и указательным пальцами.

— Ну ладно, давай послушаем.

Патрик придвинул стул и сел напротив письменного стола Анники. Ее кабинет, хотя и самый маленький в участке, был вне конкуренции самым красивым. Она принесла сюда массу цветов, которые росли и цвели самым замечательным образом, хотя свет проникал в комнату через одно-единственное окно над дверью, что можно квалифицировать по меньшей мере как чудо. Голые бетонные стены украшали фотографии Анники и ее мужа Леннарта. Глядя на эти фотографии, легко можно было догадаться об их двух главных увлечениях — собаками и дрэгрейсингом.[26] Анника и Леннарт всегда брали с собой двух черных лабрадоров, когда ездили по Швеции по выходным на соревнования. В гонках участвовал только Леннарт, но Анника постоянно была рядом, чтобы подбодрить его, и стояла наготове с харчами и термосом. Они встречали на соревнованиях одних и тех же людей, и таким образом со временем образовалась очень сплоченная группа единомышленников, которые считали друг друга самыми близкими друзьями. Соревнования проходили по меньшей мере два раза в месяц, и тогда никакая сила не могла удержать Аннику на работе. Патрик заглянул в свои заметки:

— Да, я собирался тебя попросить уточнить для меня кое-что в жизни Александры Вийкнер. Вплоть до момента ее смерти проверить и перепроверить все временные точки, которые у нас есть. Потом копнуть даты глубже: как долго она была замужем за Хенриком, сколько жила в Швеции, запроси также ее данные об учебе во Франции и Швейцарии и так далее и так далее. Ты понимаешь, что мне надо?

Пока Патрик говорил, Анника деловито черкала в своем блокноте, а потом посмотрела на Патрика и кивнула. Патрик осознавал, что должен узнать как можно больше, хотя заранее понимал, что многие требуемые им сведения не стоят даже бумаги, на которой будут напечатаны. Но тем не менее это необходимо: там обязательно должно найтись что-то, что пока не вырисовывалось. Он был совершенно уверен в том, что какие-то даты не состыкуются.

— Спасибо за помощь, Анника. Ты просто золото.

Патрик начал подниматься со стула, но резкое «Сидеть!» со стороны Анники заставило его замереть на середине движения и плюхнуться обратно. Неудивительно, что ее лабрадоры были такими послушными. Анника откинулась на стуле с довольной улыбкой, и Патрик понял свою ошибку. Не следовало приходить сюда самому, он мог бы ограничиться запиской — ведь Анника всегда видела его насквозь и, кроме того, обладала просто-таки сверхъестественным чутьем на романы. Ему оставалось только вывесить белый флаг и капитулировать. Поэтому Патрик, смирившись с неизбежным, тоже откинулся на спинку стула и ждал, что сейчас Анника откроет огонь и начнет обстреливать его шрапнелью вопросов. Она начала мягко, но с подвохом:

— Что же это ты сегодня так ужасно выглядишь?

— Ммм…

Не стоило даже и упоминать о том, что Анника продолжила выуживать информацию.

— И что это у тебя вчера был за праздник?

Анника подбиралась ближе, а Патрик, призвав на помощь Макиавелли, изо всех сил хватался за последние соломинки.

— Ну, праздник и праздник, все зависит от того, как посмотреть. Как вообще определить, что такое праздник?

Он развел руками и посмотрел на Аннику с совершенно невинным видом.

— А-а, ты мне не гони. Давай колись, кто она?

Патрик молчал, предоставив ей угадывать самой. Через несколько секунд он заметил, что глаза Анники вспыхнули.

— Ага! — Ее голос был полон триумфа, и Анника, подавшись вперед, победным жестом подняла вверх указательный палец. — Это та самая! Как же ее там зовут… Как ее зовут… — Она крутила пальцами, лихорадочно роясь в памяти. — Эрика! Эрика Фальк! — И, довольная, она с облегчением опять откинулась на свинку стула. — Та-ак, Патрик… Ну и когда все это у вас началось?

Он никогда не уставал удивляться, с какой потрясающей точностью Анника неизменно попадала прямо в точку. Пытаться все отрицать было совершенно бесполезно. Патрик почувствовал, что краснеет с головы до ног, и его смущение яснее слов говорило само за себя. Вдобавок ко всему он не смог удержаться от улыбки, и она расплылась во все лицо. И это был последний гвоздь в гроб Патрика.

Через пять минут ожесточенного обстрела вопросами Патрику все-таки удалось вырваться из комнаты Анники; он чувствовал себя так, словно по нему только что проехал каток. И совсем неудивительно, что после разговора с Анникой об Эрике он с большим трудом заставил себя вернуться к работе, точнее, к той задаче, которую собирался выполнить сам. Патрик накинул куртку, предупредил Аннику о том, куда он собрался идти, и вышел наружу на зимний холод. На землю медленно падали крупные снежные хлопья.

* * *

Эрика видела, как за окном скользят снежинки. Она сидела перед выключенным компьютером и просто смотрела на черный экран. Несмотря на то что голова у нее разламывалась, Эрика заставила себя написать десять страниц про Сельму. Она не испытывала энтузиазма по поводу этой книги, но, согласно контракту, через пару месяцев должна была ее закончить. Разговор с Даном подпортил ей настроение, и Эрика думала о том, что, может быть, сейчас, в эту самую минуту Дан рассказывает все Пернилле. Наконец, решив, что пора перестать переживать за Дана и лучше заняться работой, она опять включила компьютер.

Эрика открыла текст книги об Алекс: она напечатала уже около ста страниц. Она неторопливо просмотрела весь текст от начала до конца. Это было хорошо, даже, можно сказать, очень хорошо. Ее беспокоило, как близкие Алекс отнесутся к выходу книги о ней. Конечно, Эрика, насколько могла, постаралась закамуфлировать истинную историю: изменила имена и место действия, придумала кое-какие обстоятельства. Но в основе книги отчетливо просматривалась жизнь Алекс — Эрика, по крайней мере, это ясно видела. Она ломала голову над тем, что ей делать с Даном, который сыграл далеко не последнюю роль. Может ли она в связи с этим не упоминать Дана и его семью? И в то же время Эрика чувствовала, что обязана написать об этом. Первый раз в жизни она писала с таким желанием. За долгие годы у нее накопилась масса самых разных невоплощенных идей, а сейчас они опять крутились в голове и просились наружу. Но в первую очередь надо сконцентрироваться и дописать книгу до конца, а потом уже заниматься другими проблемами, включая чувства тех, кто так или иначе будет затронут.

Эрика, не отрываясь, с удовольствием работала еще почти час, когда раздался звонок в дверь. Сначала она почувствовала раздражение оттого, что ей помешали в разгар работы, но потом подумала: а вдруг это Патрик? — и вскочила со стула. Эрика быстро оглядела себя в зеркале и побежала вниз по лестнице к двери. Улыбка на ее лице быстро поблекла, когда она увидела, кто стоит снаружи. Пернилла выглядела просто пугающе. Казалось, с тех пор, когда Эрика видела ее последний раз, Пернилла постарела лет на десять. Глаза у нее были опухшие и красные, волосы всклокочены. Видимо, в спешке Пернилла выскочила из дома без пальто, и на ней была только тонкая кофта. Эрика втащила ее в тепло, неожиданно для себя обняла Перниллу и импульсивно, жестом утешения погладила ее по спине — точно так же, как Дана всего лишь два часа назад. Тут у Перниллы пропали последние остатки самообладания, и она заплакала навзрыд, уткнувшись в плечо Эрики. Когда через некоторое время она подняла голову, тушь, растекшаяся под глазами, придала ей комический, клоунский вид.

— Извини. — Пернилла смотрела сквозь слезы на плечо Эрики, где на белой майке остались черные пятна от туши.

— Да ерунда, не думай об этом, проходи.

Эрика обняла Перниллу за плечи и повела ее в гостиную. Она чувствовала, как Пернилла вздрагивает всем телом, и понимала, что это не только от холода. На секунду она задумалась, почему Пернилла захотела прийти именно к ней, — ведь Эрика всегда была скорее другом Дана, чем Перниллы. Ей показалось немного странным, что она предпочла обратиться к ней, а не к кому-нибудь из своих подруг или к сестре. Но так или иначе, она пришла сюда, и Эрика должна ей помочь.

— У меня там полный кофейник. Хочешь чашечку? Я сварила кофе час назад, и он долго простоял, но пить его вполне можно.

— Да, спасибо.

Пернилла села на диван и крепко обхватила себя руками, как будто боялась рассыпаться на куски и хотела удержать их вместе. По правде говоря, так оно и было.

Эрика вернулась в гостиную с двумя чашками кофе. Она поставила одну перед Перниллой на журнальный столик, другую перед собой и села напротив в большое старое кресло с ушастыми подголовниками. Эрика ждала, чтобы Пернилла сама начала разговор.

— Ты знаешь?

Эрика помедлила:

— Да, хотя я узнала совсем недавно.

Они опять помолчали.

— Я пыталась убедить Дана поговорить с тобой.

Пернилла кивнула:

— Что мне делать?

Вопрос прозвучал риторически, и Эрика предпочла оставить его без ответа.

Пернилла продолжила:

— Я с самого начала служила для Дана чем-то вроде лекарства, чтобы облегчить разрыв с тобой.

Эрика хотела возразить, но Пернилла жестом остановила ее:

— Я знаю, что так оно и было, но мне казалось, что со временем мы стали много значить друг для друга и по-настоящему полюбили. Мы хорошо жили, и я ему во всем доверяла.

— Дан любит тебя, Пернилла.

— Я знаю, что любит. — Казалось, Пернилла ее не слушала. Она продолжала говорить, вцепившись в чашку руками так, что побелели костяшки пальцев. — Я могла бы пережить, что у него роман на стороне, и даже оправдать это возрастным кризисом или еще чем-нибудь, но он сделал той женщине ребенка, а этого я ему никогда не прощу.

В голосе Перниллы звучала такая неистовая злость, что Эрика с трудом подавила желание отодвинуться подальше. Когда же Пернилла подняла голову, в ее глазах отразилась лютая ненависть, и Эрика почувствовала, как холодной змеей вползает страх. Она никогда не видела такую ясную, клокочущую ярость, и ей пришла в голову мысль: а когда на самом деле Пернилла узнала об отношениях Дана и Алекс? И тут же родился второй вопрос: как далеко готова зайти Пернилла в своем желании отомстить? Потом эта мысль пропала так же быстро, как и появилась. Перед ней сидела Пернилла — домохозяйка с тремя детьми, прожившая с Даном много лет, а не разъяренная фурия, которая, как демон смерти, накрыла своими черными крыльями любовницу мужа. Но тем не менее во взгляде Перниллы блестела холодная жестокость, которая пугала Эрику.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю, я сейчас вообще ничего не знаю. Сейчас я хочу только одного — уйти из дома. У меня в голове только эта мысль. Я просто не могу его видеть.

Эрика мысленно передавала Дану свое сочувствие. Дан получил свой ад и наверняка сейчас там пребывал. С любой стороны, было бы более понятно, если бы он пришел к ней за утешением, тогда бы Эрика знала, что сказать, какие слова выбрать, чтобы облегчить его боль. Но она не настолько хорошо знала Перниллу, чтобы суметь ей помочь. Может быть, самым лучшим будет просто слушать.

— Почему он это сделал? Как ты считаешь? Что в ней было такого, чего ему не хватало во мне?

И тут Эрика поняла, почему Пернилла пришла к ней, а не к кому-нибудь из своих закадычных подруг. Она считала, что только Эрика сможет ответить на ее вопросы о Дане и объяснить ей главную причину того, почему Дан так поступил, почему он так сделал. К сожалению, Эрике придется ее разочаровать. Она сама всегда считала Дана очень порядочным человеком, и то, что он может изменять жене, никогда не приходило Эрике в голову. Эрика в жизни так не изумлялась, как когда набрала последний номер на телефоне Александры и услышала на автоответчике голос Дана. Честно говоря, в ту секунду она ощутила огромное разочарование, то самое разочарование, когда узнаешь, что близкий тебе человек на самом деле совсем не такой, каким ты привык его считать. Поэтому Эрика понимала, что Пернилла не только чувствует себя преданной и обманутой, но и задает себе вопрос: а кто на самом деле тот мужчина, с которым она прожила вместе столько лет?

— Я не знаю, Пернилла. Меня саму это поразило. Совершенно не похоже на того Дана, которого я знаю.

Пернилла кивнула, и Эрике показалось, что ее немного утешило то, что не одна она оказалась обманутой. Она нервно снимала несуществующие ворсинки с рукавов своей просторной кофты. Ее длинные каштановые волосы с остатками перманента были небрежно зачесаны назад, и весь ее облик производил впечатление неухоженности. Эрика с известной долей снисходительности всегда считала, что Пернилле следует уделять значительно больше внимания своей внешности. Она по-прежнему делала химическую завивку, хотя перманент вышел из моды примерно в то же время, когда и трехцветные мужские ботинки, и всегда заказывала одежду в дешевых почтовых каталогах с низкими ценами и таким же низким качеством и вкусом. Но такой растрепой Эрика Перниллу еще не видела.

— Пернилла, я знаю, что сейчас все очень и очень сложно, но у тебя есть семья — ты и Дан. У вас три замечательные дочки, и вы прожили вместе пятнадцать лет. Не сделай все еще хуже, чем оно есть. Пойми меня правильно, я совсем не оправдываю то, что он сделал. Может быть, после этого вы не сможете больше оставаться вместе, может быть, ты не сможешь его простить, но подожди, не торопись решать окончательно, пока все немного не уляжется. Хорошо подумай, прежде чем что-то сделать. Я знаю, что Дан тебя любит, он мне сам об этом сегодня сказал. И я также знаю, что он сам себя казнит. Он мне сказал, что собирался со всем этим покончить, и я ему верю.

— Я не знаю, чему мне теперь верить, Эрика. Все, что я считала правдой, оказалось неправдой. Чему мне верить?

Эрика ничего не могла на это ответить, и тишина тяжело повисла между ними.

— Какой она была?

И Эрика опять увидела холодный огонь, горящий в глубине глаз Перниллы. Можно было не спрашивать, кого она имела в виду.

— Прошло много времени, я не знаю, какой она стала.

— Она была красивая. Я ее видела здесь летом. Она была точно такой, какой я всегда мечтала быть, — красивая, элегантная, утонченная. При ней я чувствовала себя тупой деревенщиной, и я бы отдала все, что угодно, чтобы стать такой, как она. Так что, куда ни кинь, Дана можно понять. Поставить рядом меня и Александру — и ясно, кто выиграет. — И она горестно потянула на себе практичную, но не модную одежду, демонстрируя, что она имела в виду. — И тебе я тоже всегда завидовала. Его первая настоящая любовь, которая уехала в большой город и оставила его мучиться. Писательница из Стокгольма, действительно сделавшая что-то в своей жизни, ты иногда появлялась здесь и снисходила иной раз до нас, простых смертных. Дан всегда за несколько недель начинал ожидать твоего приезда.

Горечь в голосе Перниллы ужаснула Эрику, и ей в первый раз стало по-настоящему стыдно за свои снисходительные мысли о ней. Как мало Эрика понимала. Заглянув в себя, она вынуждена была признать, что находила определенное удовольствие, демонстрируя разницу между собой и Перниллой, между своей стрижкой за пятьсот крон, сделанной в салоне на Стуреплан, и домодельным перманентом Перниллы, между своей фирменной одеждой, купленной на Библиутексгатан, и блузками и длинными юбками Перниллы неизвестно чьего производства. Зачем ей это было надо? Почему в минуты слабости ее так радовала эта разница? Ведь это Эрика оставила Дана. Хотела ли она потешить свое эго или на самом деле завидовала Пернилле и Дану? Может быть, она глубоко внутри даже сожалела о том, что не осталась здесь и что сейчас это была не ее семья, а семья Перниллы? И может быть, она сознательно унижала Перниллу, потому что в действительности завидовала ей? Мысль была неприятная, но Эрика не могла отказаться от нее. В глубине души она стыдилась себя. И в то же время Эрика задавала себе вопрос: а как далеко она готова была бы зайти на ее месте, чтобы сохранить то, что принадлежало ей? Эрика задумчиво спросила Перниллу:

— А что скажут дети?

Казалось, Пернилла только сейчас поняла, что речь идет не только о ней и Дане.

— Все ведь придется объяснять, верно? Детям, я имею в виду. Что скажут девочки?

Ее слова вызвали у Перниллы настоящую панику, Эрика постаралась ее успокоить:

— Полиция должна узнать, что Дан встречался с Алекс. Но это совершенно не означает, что об этом должны знать все остальные. Вы сами можете решить, что рассказать девочкам. Вы пока еще контролируете ситуацию, Пернилла.

Похоже, это ее успокоило, и Пернилла сделала пару глотков кофе. Он, наверное, уже совсем остыл, но Пернилла этого даже не заметила. Сейчас Эрика здорово злилась на Дана. Она удивилась, что не почувствовала этого раньше, но сейчас злилась все сильнее и сильнее. Как можно быть таким идиотом? Как можно рисковать всем, страсть там или не страсть? Разве он не понимал, как хорошо жил? Эрика сцепила руки на колене и попробовала передать свои симпатии и сочувствие через стол Пернилле. Получилось или не получилось — она этого не знала.

— Спасибо, что выслушала меня. Я правда это очень ценю.

Их взгляды встретились. Не прошло и часа с того момента, когда Пернилла позвонила в дверь, но Эрика чувствовала, что она очень многому научилась и многое узнала за это время, в том числе — о себе самой.

— Ты справишься? Куда ты сейчас пойдешь?

— Мне надо домой. — Голос Перниллы прозвучал решительно и ясно. — Она не выкурит меня из моего дома и не разрушит мою семью. Такого удовольствия я ей не доставлю. Я пойду домой, к своему мужу, и мы с этим справимся. Но я поставлю вопрос ребром, с нынешнего дня все будет по-другому.

Эрика не могла не заметить во всей этой более чем непростой ситуации некоторой комичности. Она представляла, какую взбучку сейчас получит Дан и сколько их еще будет, пока все не уляжется, но он это заслужил. Они крепко обнялись в дверях. Эрика от всего сердца пожелала Пернилле и Дану удачи и смотрела ей вслед до тех пор, пока она не села в машину и не уехала.

Но ненавидящий взгляд Перниллы никак не выходил у Эрики из головы, в этом взгляде не было ни малейшей пощады.

* * *

Она разложила фотографии на кухонном столе. Это все, что у нее осталось теперь от Андерса. Карточки по большей части были старые и пожелтевшие. Прошло много лет с тех пор, когда выпадал случай или какой-нибудь повод фотографироваться. С черно-белых карточек улыбался маленький Андерс, на потрепанных цветных фотографиях он уже подрос. Он был жизнерадостным ребенком. Немного сорванец, но всегда веселый. Задумчивый и добрый, Андерс всегда о ней заботился и старался быть в доме мужчиной — иногда даже чересчур старался. Но она ему все позволяла. Правильно она поступала или неправильно — кто знает, трудно сказать. Может быть, очень многое ей надо было делать по-другому, а может быть, это не имело никакого значения — кто знает.

Вера улыбнулась, глядя на свою любимую фотографию. Андерс сидел на велосипеде — гордый, как петух. Она работала по вечерам и в выходные, чтобы купить ему этот велосипед — темно-синий, с неуклюжим седлом, но Андерс говорил, что мечтал именно о таком. Он очень долго хотел велосипед, и она никогда не забудет его лицо, когда он получил велосипед на свой восьмой день рождения. Каждую свободную секунду он садился на велосипед, и на этой фотографии ей удалось поймать его в движении. Его длинные волосы спускались до самого воротника белой куртки «Адидас» с полосами вдоль рукавов. Таким ей и хотелось его помнить, до того как все пошло вкривь и вкось.

Она долго ждала этого дня. Каждый телефонный звонок, каждый стук в дверь нес с собой страх. И все же она никогда окончательно не верила в то, что этот день настанет. Противоестественно, когда твой ребенок умирает раньше тебя, поэтому об этом даже подумать очень трудно. Но надежда умирает последней: ей все же казалось, что когда-нибудь все образуется, случится чудо. Но чудес не бывает, и надежды не осталось. Единственное, что осталось теперь, — безнадежность и пожелтевшие фотографии.

Кухонные часы звучно тикали в тишине. В первый раз она заметила, каким убогим выглядит ее дом. За все эти годы она его ни разу не ремонтировала, и он выглядел соответственно. Она убирала пыль и грязь, но была не в состоянии убрать серую безысходность, приставшую к стенам и потолку. Все оказалось напрасным, и это тяготило ее больше всего. То, что все оказалось напрасным и ненужным.

Счастливое лицо Андерса насмешливо смотрело на нее с фотографии. Яснее, чем что-либо другое, оно рассказывало о том, чего она не смогла сделать. Это было ее долгом — сохранить улыбку на его лице, дать ему правду, надежду и в первую очередь любовь к тому, что, может быть, будет. Вместо этого своим молчанием она лишила его всего.

Она не выполнила свой долг матери и никогда не сможет смыть вину со своей совести.

Ее пронзила мысль: а что доказывает, что Андерс действительно жил на этом свете? Картины пропали, а та немногая мебель, что оставалась у него в квартире, скоро полетит на помойку, она никому не нужна. И у нее дома не осталось его вещей. Те, что были, он продал или пропил. Единственное доказательство его существования — фотокарточки на ее столе и ее память. Конечно, другие люди тоже его помнят, но лишь как вконец спившегося алкаша. И никто по нему не заплачет, и никто не будет по нему скучать. У нее одной сохранились светлые воспоминания. И в такой день, как этот, ей хотелось вспоминать только хорошее, не позволять себе вспоминать ничего плохого.







Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 277. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Именные части речи, их общие и отличительные признаки Именные части речи в русском языке — это имя существительное, имя прилагательное, имя числительное, местоимение...

Интуитивное мышление Мышление — это пси­хический процесс, обеспечивающий познание сущности предме­тов и явлений и самого субъекта...

Объект, субъект, предмет, цели и задачи управления персоналом Социальная система организации делится на две основные подсистемы: управляющую и управляемую...

Способы тактических действий при проведении специальных операций Специальные операции проводятся с применением следующих основных тактических способов действий: охрана...

Искусство подбора персонала. Как оценить человека за час Искусство подбора персонала. Как оценить человека за час...

Этапы творческого процесса в изобразительной деятельности По мнению многих авторов, возникновение творческого начала в детской художественной практике носит такой же поэтапный характер, как и процесс творчества у мастеров искусства...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия