Студопедия — Глава 05 7 страница
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Глава 05 7 страница






— Привет, Патрик. Ты сумел пробраться сюда через все эти сугробы.

Патрик инстинктивно отметил, что ее голос прозвучал неестественно оживленно.

— Да, хотя, по-хорошему, мне бы очень пригодился снегоход.

Она подняла очки, висевшие у нее на шнурке на шее, и водрузила их на кончик носа. Сив любила яркие цвета, и сегодня ее очки в красной оправе гармонировали с красным платьем. Сколько знал ее Патрик, она всегда носила одну и ту же прическу: рыжие с медным отливом волосы сзади коротко пострижены до затылка, спереди челка до самых бровей. И оттого, что она вся была такая яркая, Патрик почувствовал себя бодрее, едва взглянув на нее.

— Ты сказал, что хочешь посмотреть одно из моих старых дел, про Яна Нурина?

По-прежнему заметно форсированная интонация. За то время, пока Патрик шел сюда, Сив уже нашла материал, и перед ней на столе лежала толстая папка.

— Да, как ты видишь, на этого малого у нас довольно большое досье. Его родители были наркоманами, и если бы они не погибли при несчастном случае, то нам рано или поздно пришлось бы вмешаться. Мальчик был предоставлен самому себе, и о нем никто не заботился. Он ходил в школу в грязной, рваной одежде. Одноклассники насмехались над ним, потому что от него плохо пахло. Обычно ему приходилось ночевать в старом сарае, и потом он шел в школу в той же одежде, в которой спал. — Сив посмотрела на Патрика поверх оправы очков. — Надеюсь, ты не собираешься злоупотребить моим доверием и не забудешь потом прислать мне письменный запрос на данные о Яне по всей форме?

Патрик только кивнул. Он знал, как важно следовать правилам. Но иногда в расследовании для большей эффективности требовалась срочность, и тогда бюрократические формальности откладывались на потом. У него с Сив установились с давних времен хорошо налаженные рабочие отношения, и Патрик знал, что она просто обязана задать этот вопрос.

— А почему вы не вмешались раньше? Как вышло, что все это продолжалось так долго? Ведь все знали, что с Яном плохо обращаются с самого рождения, а когда умерли его родители, ему было уже десять лет.

Сив глубоко вздохнула:

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. И поверь мне, я задавала себе тот же вопрос много раз. Но я начала работать здесь не более чем за месяц до этого пожара. И не забывай: тогда были другие времена. Редко когда государство могло вмешаться и лишить родителей права воспитывать своего ребенка так, как они хотели. Существовало много поборников так называемого свободного воспитания, жертвами которого чаще всего становились такие дети, как Ян. Кроме того, никто не замечал у него никаких следов физически плохого обращения: синяков, царапин, каких-либо травм. Может, это прозвучит грубо, но если бы Яна побили и он попал в больницу, в итоге его положение бы улучшилось — тогда мы, по крайней мере, стали бы приглядывать за ситуацией в его семье. А без следов грубого обращения речь могла идти только о том, что за ним всего лишь плохо смотрят.

Произнося эту фразу, Сив особо подчеркнула слова «всего лишь». Против своей воли Патрик почувствовал некоторое сочувствие к маленькому Яну. Как, черт возьми, может стать нормальным человеком ребенок, который растет в подобной обстановке?

— Но ты еще не слышал самого худшего. Мы, конечно, не нашли никаких доказательств, но я почти уверена в том, что его родители позволяли желающим попользоваться Яном за деньги или наркоту.

У Патрика отвисла челюсть. Все оказалось много хуже и омерзительнее, чем он мог себе представить.

— Сегодня мы могли бы сказать, что у Яна имелись все те характерные признаки, которые проявляются у детей, подвергшихся сексуальному надругательству. Помимо всего прочего, у него были большие проблемы с дисциплиной в школе. Я уже сказала, что другие дети глумились над ним, но они его также и боялись.

Сив открыла папку и перелистала несколько страниц, пока не нашла нужную.

— Так, вот здесь. Во втором классе он принес с собой в школу нож, которым угрожал самому злому насмешнику. Ян даже порезал ему лицо. Но школьная администрация предпочла замять это дело, и, насколько я понимаю, Ян остался безнаказанным. Было еще несколько похожих случаев, когда Ян проявлял агрессивность в отношении своих одноклассников, но инцидент с ножом был наихудшим. Также неоднократно отмечалось, что он недопустимо вел себя в отношении девочек. У такого маленького мальчика оказались гипертрофированные проявления сексуальности. Но все это осталось без последствий, ни один из рапортов ни к чему не привел. Просто-напросто не знали, что делать, как поступить с ребенком, который так относится к окружающим его людям. Сегодня, конечно, все было бы по-другому, эти знаки не остались бы без внимания, и обязательно что-то изменилось бы. Но ты, должно быть, помнишь начало семидесятых — совсем другой мир.

Патрик почувствовал сострадание и злость, думая о том, как можно так обращаться с ребенком.

— А после пожара случалось что-нибудь подобное?

— Нет, и это очень примечательно. После пожара он довольно быстро оказался в доме семьи Лоренс, и с тех пор мы никогда не слышали, чтобы у Яна были какие-нибудь проблемы. Я сама приезжала к Лоренсам пару раз, чтобы проверить, как он живет, и, должна сказать, встретила совершенно другого мальчика. Он сидел там в своем костюме, с прилизанными волосами, смотрел мне, не мигая, в глаза и вежливо отвечал на все вопросы. Весьма и весьма странно. За одну ночь так измениться нельзя.

Патрик вздрогнул. Он впервые услышал, что Сив проявила негативное отношение к одному из своих подопечных. Он понял, что тут что-то есть и надо за это хвататься покрепче. Было похоже, что Сив хочет что-то сказать, но вопрос должен задать сам Патрик.

— А вот что касается пожара… — Патрик сделал паузу. Фраза повисла в воздухе, и он отметил, что Сив попрямее села на стуле. Это означало, что он на правильном пути. — Я слышал разные разговоры…

Патрик посмотрел на нее вопросительно.

— Я не отвечаю за слухи. А что ты слышал?

— О том, что это был поджог. В материалах расследования так прямо и написано — очевидный поджог. Но никаких следов злоумышленника на месте не обнаружили. Пожар начался на первом этаже дома, Нурины спали в комнате на втором этаже, и спастись у них не было ни одного шанса. Знаешь ли ты кого-нибудь, кто мог ненавидеть Нуринов до такой степени, чтобы это сделать?

— Да.

Сив ответила односложно и так тихо, что Патрик не понял, ответила ли она вообще. Она повторила — на этот раз громче:

— Да, я знаю, кто ненавидел Нуринов настолько сильно, чтобы их поджечь.

Патрик сидел тихо, предоставив ей возможность продолжить самой.

— Я приехала к дому вместе с полицией. Как нам сообщили, один из пожарных ходил вокруг сгоревшего дома и осматривал постройки, в которые могла попасть случайная искра и вызвать еще один пожар. В сарае пожарный нашел Яна и позвонил нам в социальную службу. Я работала совсем недавно и задним числом могу признаться, что мне это все показалось очень увлекательным.

Ян сидел в сарае, в самой глубине, прижавшись спиной к стене. За ним присматривал один из пожарных, и, когда мы туда приехали, он с большим облегчением передал его нам. Я отослала полицию и одна вошла к Яну, думая утешить его и забрать оттуда. В сарае было темно, и я только видела, что его руки все время двигаются, он что-то перебирал у себя на коленях. Сначала я не разобрала, что он делал. Когда я подошла ближе, то увидела у него коробок спичек. С явным удовольствием он сортировал спички: в одну кучку складывал сгоревшие, почерневшие, а в другую — неиспользованные, с красными головками. На его лице застыло счастье. Этот мальчик, казалось, светился изнутри от наслаждения. Знаешь, Патрик, я в жизни не видела ничего более отвратительного. Я не могу забыть его лицо — оно часто стоит у меня перед глазами, когда я вечером ложусь спать. Я подошла к нему и аккуратно забрала коробок. Он посмотрел на меня и спросил: «Теперь они мертвые?» Только это: «Теперь они мертвые?» А потом захихикал. Он легко позволил увести себя из сарая. Последнее, что я увидела, когда мы оттуда выходили, — одеяло, фонарь и немного одежды в углу. Тогда я поняла, что мы частично виновны в смерти его родителей. Нам надо было действовать намного раньше.

— Ты рассказывала кому-нибудь об этом?

— Нет, а что я могла сказать? Что он убил своих родителей, потому что играл со спичками? Нет, я никому не говорила до тех пор, пока ты не пришел и не спросил. Но я всегда подозревала, что так или иначе, рано или поздно полиция им заинтересуется. В чем он замешан?

— Я сейчас ничего не могу сказать, но обещаю, что проинформирую, как только смогу. Я очень благодарен тебе за откровенность и обязательно пришлю письменный запрос, чтобы у тебя не было никаких проблем.

Патрик пошел к двери. Когда он оглянулся, Сив Перссон продолжала сидеть за столом. Очки в красной оправе висели на шнурке у нее на шее, она закрыла глаза и разминала переносицу большим и указательным пальцами. Патрик махнул ей рукой и вышел.

 

Не успел Патрик ступить на занесенный снегом тротуар, как у него зазвонил мобильный телефон. Пальцы уже успели окоченеть от пронизывающего холода, и он с трудом открыл маленькую крышку на своем мобильнике. Он надеялся, что звонит Эрика, но с разочарованием увидел, что на дисплее помигивает номер участка.

— Патрик Хедстрём. Привет, Анника. Нет, я на улице. Да, подожди, я сейчас приду.

Он убрал телефон. У Анники получилось. Она нашла расхождения в датах у Алекс.

Под ногами у Патрика захрустел снег, когда он вприпрыжку поскакал к участку. За то время, пока он сидел у Сив, успела проехать снегоуборочная машина, и на обратном пути ему не пришлось пробираться через сугробы. Дорога перед магазином выглядела непривычно пустынной: немногие отважились выйти на улицу в такой мороз, подняв воротники и надвинув поглубже шапки.

Патрик потоптался в дверях участка, чтобы сбить снег. Он сделал ценное наблюдение: от глубокого снега в сочетании с полуботинками носки промокают насквозь. Он это очень хорошо чувствовал и пообещал себе учесть на будущее. Патрик прямо направился в кабинет Анники. Она явно его ждала и, насколько можно судить по довольному выражению ее лица, нашла что-то действительно, по-настоящему важное.

— Что случилось? Все сдал в стирку?

Патрик сначала не понял, о чем она спрашивает, но ее ехидная улыбочка говорила о том, что эта шутка на его счет. Не прошло и доли секунды, как Патрик посмотрел на свою одежду. Вот черт! Он не переодевался со вчерашнего дня, когда приехал домой к Эрике. Он вспомнил, как, потея, утром расчищал снег, и задал себе вопрос: от него воняет или от него очень сильно воняет? Пробурчав что-то неразборчивое в ответ на комментарий Анники, он выпучил глаза и попытался посмотреть на нее так грозно, как только мог. Это развеселило ее еще больше.

— Да-да, очень смешно. Давай к делу. Ну-ка, женщина, выкладывай все начистоту! — И он с притворным гневом стукнул кулаком по ее письменному столу. Ваза с цветами немедленно упала набок, и по всей столешнице разлилась вода. — Ой, извини, я не хотел. Какой я неуклюжий.

Он поискал глазами, чем бы вытереть со стола, но Анника, как обычно, опередила его, достав откуда-то из-за стола бумажное полотенце. Она начала тщательно промокать письменный стол и, на секунду оторвавшись от этого занятия, выдала Патрику знакомую команду: «Сидеть!» Он беспрекословно повиновался и подумал, что это очень несправедливо, потому что ему, как послушной собачке, не дали в награду ничего вкусненького.

— Ну что, начнем?

Анника не стала дожидаться ответа Патрика и посмотрела на экран компьютера.

— Так, посмотрим. Я начала с момента ее смерти и двинулась назад. Все совпадало по времени, когда она жила в Гётеборге. Она открыла галерею вместе со своей подругой в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. До этого провела пять лет в университете во Франции. История искусства как главный предмет. Я получила ее оценки по факсу сегодня. Она не пропускала занятия и хорошо училась. В Гётеборге она посещала Видфельскую гимназию, ее оценки оттуда у меня тоже есть. Она не была блестящей ученицей, но и не плелась в хвосте — все время держалась твердым середнячком.

Анника сделала паузу и посмотрела на Патрика, который тянулся через стол и пытался заглянуть в экран компьютера. Она развернула экран, чтобы он не мог подглядывать и читать раньше времени.

— Еще раньше — школа-интернат в Швейцарии. Она училась в международной школе «Леколь де Шевалье», которая просто свински дорогая.

Анника особо подчеркнула последние слова.

— Согласно данным, которые я получила, когда звонила им, это удовольствие обходится приблизительно в сто тысяч за семестр. Сюда входит проживание, еда, одежда и книги. И, как я узнала, цены практически не изменились с тех пор, когда там училась Александра Вийкнер.

Эти слова вызвали подсознательную реакцию у Патрика, и он вслух произнес свою мысль:

— Таким образом, возникает вопрос: откуда у семьи Карлгрен появилась возможность послать туда Александру? Биргит, насколько я знаю, всю жизнь была домохозяйкой, а Карл-Эрик зарабатывал явно недостаточно, чтобы столько платить. А ты не пробовала…

Анника не дала ему продолжить:

— Да, я попыталась выяснить, кто платил за Александру, но они не дают такой информации. Единственное, что может заставить их это сделать, — это запрос из швейцарской полиции, но, с учетом всей бюрократии, у нас уйдет по меньшей мере полгода, чтобы получить эти данные. Я решила начать с другого конца и просмотрела доходы семьи Карлгрен год за годом. Может быть, они получили от кого-нибудь наследство, подумала я. Я запросила банк, и они дадут нам ответ через два дня, но, — театральная пауза, — это не самое интересное. Согласно тому, что сообщили Карлгрены, Александра начала учиться в школе-интернате весной тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, а по данным школы, она там появилась весной семьдесят восьмого.

С видом триумфатора Анника откинулась на стуле и скрестила руки.

— Ты уверена?

Патрика распирало от любопытства.

— Да, я проверила и перепроверила, а потом все это перепроверила еще раз. Год между весной тысяча девятьсот семьдесят седьмого и весной семьдесят восьмого пропал из жизни Алекс. Мы не имеем ни малейшего понятия, где она была. Они уехали отсюда в марте семьдесят седьмого, а потом — провал, до того как Александра начала учиться в Швейцарии через год. Тогда же в Гётеборге всплывают ее родители. Они покупают дом, и Карл-Эрик начинает новую работу на не очень большом, но и не маленьком предприятии в отделе оптовых закупок.

— Значит, мы не имеем ни малейшего понятия о том, где они были в этот период?

— Нет, ни малейшего, но я продолжаю искать. Единственное, в чем мы можем быть уверены, — нет никаких свидетельств, указывающих на то, что этот год они провели в Швеции.

Патрик начал считать на пальцах.

— Алекс родилась в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, так что ей было… дай подумать… двенадцать лет в семьдесят седьмом.

Анника опять посмотрела на экран.

— Она родилась третьего января, так что все правильно. Ей было двенадцать лет, когда они уехали.

Патрик задумчиво кивнул. Анника раскопала очень важную информацию, но сейчас это лишь порождало новые вопросы. Где пропадала семья Карлгрен между 1977-м и 1978-м? Целая семья не могла просто так исчезнуть. Должен остаться след, его надо только найти. Может быть, вместе с этим удастся найти и кое-что еще. Сведения о том, что у Алекс раньше был ребенок, до сих пор не оправдали ожиданий Патрика.

— А нет ли на самом деле еще каких-нибудь провалов в ее биографии? Не мог ли кто-нибудь, к примеру, посещать занятия в университете под ее именем? Или не могла ли ее партнерша по галерее управлять ею одна, в то время как Александра отсутствовала? Не то что я не доверяю тому, что ты выяснила, но не могла бы ты еще раз перепроверить данные? И надо запросить сведения из больниц: не рожала ли некая Александра Карлгрен или Вийкнер где-нибудь ребенка. Начни с больниц в Гётеборге, а если там ничего не найдется, то надо посмотреть по всей стране, но начиная с Гётеборга в качестве исходного пункта. Должны где-нибудь быть какие-то данные. Дети не берутся из воздуха.

— А не могла она родить ребенка за границей в то время, когда училась в международной школе, например, или во Франции?

— Да, конечно, почему я об этом не подумал. Насчет этого надо обратиться по международным каналам. Посмотри тоже, может быть, найдешь какой-нибудь след Карлгренов. Паспорт, визы, посольства — где-то есть данные, куда они тогда уехали.

Анника сделала пометку для памяти.

— Да, кстати, а кому-нибудь из наших удалось раздобыть что-нибудь интересное?

— Эрнст поинтересовался алиби Бенгта Ларссона, с ним все в порядке, так что его мы можем исключить. Мартин поговорил по телефону с Хенриком Вийкнером и не узнал ничего нового о связи между Андерсом и Алекс. Он думает продолжить и поговорить с корешами Андерса. Возможно, он кому-то из них что-то говорил. А Ёста… сидит на своей заднице, горюет, жалеет себя и копит силы для поездки в Гётеборг и разговора с Карлгренами. По моей прикидке, в понедельник он, может быть, двинется.

Патрик вздохнул. Если они хотят раскрыть это дело, то самое лучшее не рассчитывать на коллег, а делать все самому.

— А ты не думал спросить Карлгренов напрямую? Может быть, на самом деле ничего подозрительного тут нет? Может быть, есть какое-нибудь совершенно естественное объяснение? — спросила Анника.

— Они же сами оставили данные об Александре. По какой-то причине они попытались скрыть, что делали между тысяча девятьсот семьдесят седьмым и семьдесят восьмым годом. Я обязательно поговорю с ними, но сначала хочу получить немного больше. У них не должно остаться ни одного шанса отвертеться от ответа.

Анника откинулась на спинку стула и хитро улыбнулась:

— Ну и когда мы услышим звон свадебных колокольчиков?

Патрик понял, что такую вкусную косточку она из зубов не выпустит. Анника уже определила его в женихи и в кандидаты номер один на скорый брак.

— Ну, наверное, рано, слишком рано об этом говорить. Нам, по крайней мере, надо пожить вместе хоть недельку, перед тем как идти в церковь.

— Та-ак, значит, вы живете вместе?

Патрик понял, что он сам выкопал себе яму и успешно свалился туда с широко открытыми глазами.

— Нет, или да, да нет, это, наверное, мы… э-э… Я не знаю. Нам хорошо вместе, но все пока вилами на воде писано. Может быть, она скоро уедет обратно в Стокгольм. Эх, я не знаю. Так что будь довольна этим.

Патрик крутился на стуле, как червяк на крючке.

— Ну тогда о'кей. Но учти, мне нужна исчерпывающая информация о том, что происходит. Слышишь меня? — И Анника грозно подняла указательный палец.

Он послушно кивнул:

— Да-да, ты обязательно все узнаешь. Я обещаю. Довольна?

— Да, остальное оставим на потом.

Она поднялась, обогнула стол, и, прежде чем Патрик понял, что происходит, он оказался в медвежьих объятиях, утонув в обширном бюсте Анники.

— Я так рада за тебя. Не испорти ничего, Патрик, обещай.

Она еще сильнее обняла его, и Патрик почувствовал, как его ребра протестующе затрещали. Он едва дышал и потому не мог выдавить из себя ни одного слова. Анника сочла молчание Патрика за ответ и отпустила его, но тут же ущипнула за щеку, потрясла и сказала:

— Иди домой и переоденься, слышишь? От тебя воняет.

И, получив в напутствие этот комментарий, Патрик вышел в коридор с горящей щекой и помятыми ребрами, осторожно ощупывая бока. Он был в восторге от Анники, но иногда очень хотел, чтобы она обращалась чуть аккуратнее с несчастным изможденным тридцатипятилеткой в упадке сил.

* * *

Бадхольмен выглядел заброшенным и безлюдным. Летом здесь всегда полным-полно радостных купальщиков и счастливых детей, но сейчас лишь ветер крутил поземкой выпавший ночью снег, который, как толстое одеяло, укрыл землю. Эрика осторожно ступала по обледеневшим камням. Она почувствовала, что ей просто необходимо глотнуть свежего воздуха, а отсюда, с Бадхольмена, открывался прекрасный вид на острова и простиравшееся вдаль море, скованное льдом. Изредка доносился звук проезжавших автомобилей, но в остальном кругом было умиротворяюще тихо, и Эрика почти слышала собственные мысли. Рядом с ней поднималась вышка для прыжков в воду. Конечно, не такая высокая, какой она казалась Эрике в детстве, совсем не до самого неба, как она тогда думала, но все же достаточно высокая, чтобы Эрика ни разу не отважилась прыгнуть с верхней платформы вышки теплым летним днем.

Она могла стоять здесь вечно. Она очень тепло оделась, и холод напрасно пытался пробраться сквозь одежду; она смотрела вдаль, чувствуя, как тает лед в ее душе. До тех пор пока не закончилось ее одиночество, она даже не понимала, насколько была одинока. Но что будет с ней и Патриком, если ей придется возвращаться обратно в Стокгольм? Их будет разделять много миль, а для близости на расстоянии она чувствовала себя слишком старой.

Если ей придется пройти через продажу дома, есть ли все же какая-нибудь возможность остаться здесь? Она не хотела переезжать к Патрику, пока надежность и нужность их отношений не подтвердится временем. И в этом случае, как ни посмотри, оставалась единственная возможность — найти какое-нибудь жилье во Фьельбаке.

Но проблема заключалась в том, что ее это не устраивало. В первую очередь потому, что, если они продадут дом, ей придется полностью оборвать все связи со Фьельбакой, чтобы не видеть, как чужие люди топчутся вокруг дома ее детства. И она также не могла и подумать о том, чтобы снять здесь квартиру, — это выглядело бы странно. Эрика почувствовала, как радость убывает вместе с ее грустными мыслями, громоздящимися друг на друга. Конечно, наверняка все можно решить, но она должна признать, что, хотя она еще далеко не старуха и впереди у них много времени, чтобы оставить свой след в жизни, она больше не чувствовала себя уверенно. Эрика вполне созрела для того, чтобы оставить свою жизнь в Стокгольме, но только если сможет жить в знакомом до последней трещинки родительском доме. Иначе в ее вселенной получится слишком много перемен, и — влюблена она или не влюблена, — с этим она не справится.

Может быть, смерть родителей также повлияла на то, что она все больше боялась резко менять свою жизнь. Уже нынешних перемен ей хватит надолго, на многие годы, а ей хотелось надежной, спокойной и предсказуемой жизни. Раньше она не стремилась связывать свою жизнь с чужой, но сейчас хотела одного — чтобы Патрик стал неотъемлемой частью этой надежности и безопасности. Ей хотелось планировать свою жизнь наперед до мельчайших деталей: жить вместе, обручиться, свадьба, дети и потом долгая череда будней до тех пор, пока однажды они не посмотрят друг на друга и не поймут, что состарились вместе. Не столь уж многого она желала.

В первый раз она почувствовала боль от смерти Алекс. Эрика в первый раз осознала, что жизнь Александры безвозвратно закончена. И хотя их дороги не пересекались много лет, она иногда думала о ней и знала, что где-то там параллельно ее жизни живет Алекс. А теперь будущее осталось только у нее — будущее, которое надо прожить со всеми горестями и радостями, принесенными временем. Каждый раз, когда она думала теперь об Алекс и себе, у нее перед глазами появлялась одна и та же картина: бледное лицо Алекс в ванне. Кровь на кафеле и замерзшие волосы, нимбом застывшие вокруг головы. Может быть, поэтому Эрика начала писать книгу о ней. Это было все равно что еще раз прожить часть жизни, когда они были вместе, и узнать при этом, какой стала Александра уже после того, как они расстались.

Последние дни Эрику беспокоило, что все выходило как-то плоско, — как если смотреть на трехмерную фигуру лишь с одной стороны. Но если она хотела описать фигуру полностью, то другие стороны были важны ничуть не меньше. Как это сделать, Эрика еще не знала. Пока она додумалась до того, что ей необходимо взглянуть более внимательно на второстепенных персонажей, на людей вокруг, не сосредоточиваться только на главных действующих лицах, а показать все окружение Алекс. Как только Эрике пришла в голову эта мысль, она ощутила непонятную легкость, какой у нее никогда раньше не было.

Что-то произошло в тот год, когда Алекс уехала. И никто никогда не мог ей объяснить, что это было. Шушуканья и перешептывания затихали, как только Эрика оказывалась поблизости, но сейчас она просто должна, она обязана разузнать, что случилось. Проблема заключалась только в том, что она не знала, с какого конца ей начать. Она вспомнила, что однажды, когда она украдкой пыталась подслушать разговор взрослых, ей удалось уловить слово «школа», произнесенное несколько раз. Конечно, этого явно недостаточно, но ничего другого ей не оставалось. Эрика знала, что их учитель в средних классах все еще живет во Фьельбаке, и разговор с ним мог стать вполне подходящим началом, ничуть не хуже какого-нибудь другого.

Ветер усилился. Несмотря на теплую одежду, Эрика почувствовала холод. Пора идти. Эрика посмотрела на Фьельбаку, уютно лежавшую у подножия горы, которая возвышалась сзади. Все, что летом заливал желто-золотой свет, сейчас казалось серым и черным, но Эрика считала, что так красивее. Летом Фьельбака напоминала скорее муравейник с его непреходящей суетой, а сейчас маленький поселок пребывал в тишине и покое. Эрика легко могла себе представить, что Фьельбака спит, но в то же время она знала, что этот покой обманчив. Под внешней умиротворенностью скрывались все злые стороны человеческой натуры — впрочем, как и везде, где только жили люди. То же самое было и в Стокгольме, но Эрике казалось, что здесь, во Фьельбаке, это страшнее. Ненависть, зависть, алчность, мстительность — все это кипело в одном котле, плотно прижатом крышкой с надписью: «А что скажут люди?» Все болезненное, мелочное и злое творилось в тишине, невидимо, скрываясь под покровом благопристойности. Теперь Эрика стояла на вершине Бадхольмена и, рассматривая засыпанный снегом маленький поселок, спрашивала себя, какие тайны заключены в этом спокойном мирке. Эрика содрогнулась, засунула руки глубоко в карманы и пошла вниз.

* * *

Год от года жизнь становилась все более и более ненавистной. Все время он переживал новые страхи. Это началось, когда он неожиданно осознал, сколько триллионов и биллионов бацилл и бактерий кишат вокруг него. Он старался ничего не касаться, ничего не трогать, ничего не двигать, и, когда ему все же приходилось это делать, он представлял, как ему угрожают армии бактерий, набрасывающихся на него и несущих с собой мириады известных и неизвестных болезней, которые наверняка приведут к долгой и мучительной смерти. После того как он это понял, ему угрожало все: большие поверхности скрывали свои ужасы, маленькие — свои. Когда его окружали люди, то пот начинал выступать изо всех пор на теле и дыхание становилось быстрым и неровным. Решение оказалось простым: единственным местом, которое он хотя бы частично мог контролировать, был его собственный дом, и он быстро сообразил, что может жить, не выходя за дверь. Последний раз он выбирался наружу восемь лет назад. Если изредка у него и возникало случайно желание выйти из дома в мир, то он научился подавлять его так эффективно, что, в общем-то, уже и не помнил точно, существует ли он, этот мир. Он был вполне доволен своей жизнью и не видел никакой нужды менять что-либо.

Аксель Веннерстрём проводил свои дни, следуя хорошо наработанным привычкам. Каждый день он реализовывал одну и ту же схему, и этот день не был исключением. Он встал в семь часов, позавтракал и потом вымыл всю кухню мощными моющими средствами, чтобы уничтожить все возможные бактерии, которые могли быть на еде, которую он съел на завтрак. Они могли расползтись после того, как он достал ее из холодильника. Последующие часы он пылесосил, протирал и приводил в порядок остальную часть дома. Не раньше чем в первом часу он позволил себе сделать паузу и присел с газетой на веранде. По специальному соглашению с почтальоном Сигне каждое утро она приносила ему газету, запечатанную в пластиковый пакет, благодаря чему он, по крайней мере, был избавлен от кошмара грязных рук множества людей, хватавшихся за его газету до того, как она оказывалась у него в почтовом ящике.

Раздался стук в дверь. Он почувствовал, как его кровь наполняется адреналином. Он никого не ждал в такое время. Посыльные из магазина приносили еду по пятницам, рано утром. В принципе они и были его единственными посетителями. Настороженно он начал приближаться к двери. Настойчивый стук повторился. Он протянул дрожащую руку к верхнему замку и отпер его. Ему очень бы хотелось иметь глазок, который обычно бывает в квартирах, но в его старом доме не было даже окна возле двери, так что он не мог видеть, кто угрожает ему. Он уже отпер нижний замок и с сильно колотящимся сердцем открыл дверь, с большим трудом подавив в себе желание оставить запертой снаружи неизвестную кошмарную угрозу, которая ожидала его там.

— Аксель? Аксель Веннерстрём?

Он чуть-чуть расслабился: женщины представляли для него несколько меньшую угрозу, чем мужчины. Ради безопасности он держал дверь на цепочке.

— Да, это я.

Он постарался, чтобы это прозвучало настолько недоброжелательно, насколько только можно. Он хотел только одного — чтобы она, кем бы она ни была, ушла и оставила его в покое.

— Здравствуй, Аксель. Не знаю, помнишь ли ты меня, но я у тебя училась в школе. Эрика Фальк.

Он покопался в памяти. Так много лет и так много детей. Мало-помалу у него начала вырисовываться картинка: маленькая светловолосая девочка, которую он знал. Да, точно, дочь Туре.







Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 303. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Внешняя политика России 1894- 1917 гг. Внешнюю политику Николая II и первый период его царствования определяли, по меньшей мере три важных фактора...

Оценка качества Анализ документации. Имеющийся рецепт, паспорт письменного контроля и номер лекарственной формы соответствуют друг другу. Ингредиенты совместимы, расчеты сделаны верно, паспорт письменного контроля выписан верно. Правильность упаковки и оформления....

БИОХИМИЯ ТКАНЕЙ ЗУБА В составе зуба выделяют минерализованные и неминерализованные ткани...

Весы настольные циферблатные Весы настольные циферблатные РН-10Ц13 (рис.3.1) выпускаются с наибольшими пределами взвешивания 2...

Хронометражно-табличная методика определения суточного расхода энергии студента Цель: познакомиться с хронометражно-табличным методом опреде­ления суточного расхода энергии...

ОЧАГОВЫЕ ТЕНИ В ЛЕГКОМ Очаговыми легочными инфильтратами проявляют себя различные по этиологии заболевания, в основе которых лежит бронхо-нодулярный процесс, который при рентгенологическом исследовании дает очагового характера тень, размерами не более 1 см в диаметре...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.016 сек.) русская версия | украинская версия