По всему телу разливалась слабость. Не раскрывая глаз, я сел, но попытка оказалась провальной, потому что я тут же ударился обо что-то головой, по инерции упал назад на подушку и только теперь разлепил веки.
Перед глазами предстала комната. Раскиданные на полу вещи, пара бутылок на компьютерном столе, развешанные, наполовину содранные с карниза шторы, мои трусы на настольной лампе – всё говорило о бурно проведённой ночи, о которой я едва ли что помнил.
Так, стоп.
Мои трусы???
Я резко поднялся и тут же с громким матом лёг обратно, повторив столкновение лба с чем-то твёрдым и явно недружелюбным. Голова теперь не просто болела, а гудела, как неисправный пылесос, а глаза помимо воли внимательно разглядывали переносицу. Ладно. Попробуем оценить ситуацию без резких выпадов и выбивания последних мозгов.
Итак. Я лежу на кровати в общежитии в комнате Тома, что уже, несомненно, радует при моём-то «голом положении», надо мной свисает что-то непонятное, но больно бьющее; из одежды лишь напульсник, я заботливо укрыт розовой толстовкой, явно мне не принадлежащей, чувствую себя так, словно успел выпить все имеющиеся в Германии запасы спиртного, и из воспоминаний прошлой ночи лишь то, как мы с Томом входим в клуб, где вот-вот должна была начаться вечеринка, устроенная в честь окончания первого курса. И провал.
- Ты проснулся? – послышался откуда-то сбоку хриплый прокуренный шёпот.
С пятой попытки я сумел оторвать глаза от созерцания друг друга и развернул голову на звук. Рядом со мной в позе какой-то корявой морской звезды лежал Том. От его вчерашнего образа Мачо-сердцееда не осталось и следа. На парне лишь порванная белая рубашка, непонятным образом лишившаяся всех пуговиц, и на голове какая-то странная шапка, полностью скрывшая косички парня и его лоб. Выглядел он, мягко говоря, помято.
- Ты как? – промямлил я и испугался собственного голоса.
- Ужасно, - прохныкал Том.
- Тошнит?
- Не то чтобы сильно, но да.
- И голова гудит?
- Если так можно выразить то, что сейчас происходит с моей многострадальной головой, то да.
- То же самое, - подвёл я итог и с отвращением сглотнул. – Почему мы голые?
- Мы голые?! – Том резко сел и, с точностью повторив столкновение лба с чем-то непонятно свисающим, но твёрдым, со стоном упал назад. – Ох, чёрт! Что это?
Я медленно выполз из-под бьющего препятствия и, превозмогая головную боль, сел на пятки у ног Тома. Будь я сейчас в добром здравии, то обязательно поржал бы над парнем: он выглядел пусть и очень несчастным, но жутко забавным. Но я не был в добром здравии. Я даже сидел кое-как, теряясь в ориентирах, не говоря уже о попытках над кем-то поиздеваться.
- Кажется, мы полку сломали, - ответил я через некоторую паузу. – Подумаем, каким образом?
- Подумаем? Не издевайся. А время?
- Восемь ровно.
- Вечер или утро?
- Не издевайся, - как-то страшно хмыкнул я, снова испугался своего голоса и спросил то, что, несмотря на мое ужасное физическое состояние, очень меня волновало: - Что вчера было?
Кряхтя и тихо матерясь, Том тоже вылез из-под наполовину свисающей со стены полки и сел рядом, накрываясь простынёй. Рубашку, а точнее то, что от неё осталось, он снял и отбросил туда же, куда только что отлетела толстовка, которой я укрывался – я тоже позаимствовал у Тома кусочек смятой простыни. И теперь мы голые сидели на развороченной кровати, укрывались одной простынёй и тупо пялились перед собой, силясь привести мысли, а точнее, их прокуренные остатки, в порядок.
- Мы обязаны всё вспомнить сами. Я не хочу потом услышать о своём поведении от друзей. Тем более, надо знать, стыдиться мне их теперь или нет, - я поменял позу, сев на попу, и положил локти на согнутые колени.
- Да, ты прав. Только я боюсь, что мы с тобой на пару могли наворотить таких дел… - Том застонал и спрятал лицо в ладонях. – Представить страшно.
– Дел-то мы наворотили, судя по состоянию комнаты и нашему внешнему виду. Ой, волосы мокрые. Мы что, ещё и в душ забрели всем коллективом? - фыркнул я, потрогав влажные пряди. – Теперь бы только вспомнить, каких дел. Просто… мы с тобой, да ещё и под действием алкоголя... Как бы не пришлось бежать из города и менять внешность.
Том хрипло рассмеялся, но тут же смех сменился болезненным стоном.
- Ладно. Давай по порядку, что ли? С самого начала, – предложил он.
- Давай, - согласился я. – Итак. Всё началось с того, как ты поступил в университет...
- Ты ещё начни с того момента, как меня зачали, - фыркнул Том, легко толкнув меня в бок. – Уже год, как я в университет поступил, а ты все удивляешься.
- Это было для меня шокирующей новостью, - вяло возразил я. – И вообще-то я прав. Именно с твоего поступления у нас начались вот такие пробуждения.
Это было правдой. Стоило Тому устроиться в общежитие и переехать в город, как мы еженедельно, соблюдая стабильность, гуляли до таких состояний, что потом вот так по утрам сидели на постели и восстанавливали ход событий прошлой ночи. И не всегда на своей постели. Но неизменно вдвоем, и неизменно голые.
- Нет, - Том долго думал, потом выдал результат. – Такие пробуждения у нас начались после первого секса.
И это тоже не назовешь неправдой. Впервые мы занялись сексом как раз в тот день, когда я вернулся за вещами в Пруды, помирился с Томом и узнал, что документы, которые я привез, это письменное уведомление от университета, в который приняли парня. Естественно, что тогда я остался в деревне до конца лета. И уезжал в Мюнхен уже не один. Уезжал уже с Томом.
Громкой трелью где-то завопил будильник. Сматерившись, Том перекатился на кровати, поднялся, демонстрируя мне все идеалы обнаженного тела, нашел-таки телефон и потом долго по нему говорил. И пока он говорил, я вновь развалился поперек кровати, закрывая глаза.
Странно понимать, что почти ровно год, как мы вместе. Странно осознавать, что Том учился в университете, куда в этом году поступал и я по нашей старой договоренности. И странно осознавать, что этот человек по-прежнему бережно хранился в сердце, по-прежнему был мне нужен и дорог.
Прошло много времени. Мой Том перестал быть недо-деревенским Мачо. Теперь он был городским, как я и предполагал, жутко популярным среди особей любого пола. Но важно, что он был моим. Персональным косичковым солнышком, с которым мы по традиции влипали во всевозможные истории, со смехом их потом вспоминая. Был моим кабачковым экстремалом, которого я любил.
- У нас два часа на сборы, - Том упал рядом, забираясь под простынь. И я с удовольствием прижался к нему, пряча нос в изгиб шеи. – Поможешь собрать вещи?
- Мои собраны. Свои сам соберешь, - пробурчал я, не поднимая головы.
- Вот же стерва городская…
- За такие слова можно и в пассиве остаток дней провести.
- Передумаешь уже через полчаса.
- А ты заставь передумать для начала.
- Дразнишь, что ли?
- И я люблю тебя, Том.
И действительно, я передумал уже минут через пятнадцать. И мы не уложились в данные нам пару часов, и в обнимку засыпали в автобусе, уморенные бурной ночью и утром.
И это лето мы снова провели вместе в Чистых прудах.
Но это уже совсем другая наша совместная деревенская история.
