Глава XVII. КНЯГИНЯ КОРНАКОВА- Проси, - сказала бабушка, усаживаясь глубже в кресло. Княгиня была женщина лет сорока пяти, маленькая, тщедушная, сухая и желчная, с серо-зелеными неприятными глазками, выражение которых явно противоречило неестественно-умильно сложенному ротику. Из-под бархатной шляпки с страусовым пером виднелись светло-рыжеватые волосы; брови и ресницы казались еще светлее и рыжеватее на нездоровом цвете ее лица. Несмотря на это, благодаря ее непринужденным движениям, крошечным рукам и особенной сухости во всех чертах, общий вид ее имел что-то благородное и энергическое. Княгиня очень много говорила и по своей речивости принадлежала к тому разряду людей, которые всегда говорят так, как будто им противоречат, хотя бы никто не говорил ни слова: она то возвышала голос, то, постепенно понижая его, вдруг с новой живостью начинала говорить и оглядывалась на присутствующих, но не принимающих участие в разговоре особ, как будто стараясь подкрепить себя этим взглядом. Несмотря на то, что княгиня поцеловала руку бабушки, беспрестанно называла ее ma bonne tante*[моя добрая тетушка], я заметил, что бабушка была ею недовольна: она как-то особенно поднимала брови, слушая ее рассказ о том, почему князь Михайло никак не мог сам приехать поздравить бабушку, несмотря на сильнейшее желание; и, отвечая по-русски на французскую речь княгини, она сказала, особенно растягивая свои слова: - Очень вам благодарна, моя милая, за вашу внимательность; а что князь Михайло не приехал, так что ж про то и говорить... у него всегда дел пропасть; да и то сказать, что ему за удовольствие с старухой сидеть? И, не давая княгине времени опровергнуть ее слова, она продолжала: - Что, как ваши детки, моя милая? - Да слава Богу, ma tante*[тетушка], растут, учатся, шалят... особенно Этьен - старший, такой повеса становится, что ладу никакого нет; зато и умен - un garçon, qui promet*[мальчик обещающий]. Можете себе представить, mon cousin, - продолжала она, обращаясь исключительно к папа, потому что бабушка, нисколько не интересуясь детьми княгини, а желая похвастаться своими внуками, с тщательностию достала мои стихи из-под коробочки и стала их развертывать, - можете себе представить, mon cousin, что он сделал на днях... И княгиня, наклонившись к папа, начала ему рассказывать что-то с большим одушевлением. Окончив рассказ, которого я не слыхал, она тотчас засмеялась и, вопросительно глядя в лицо папа, сказала: - Каков мальчик, mon cousin? Он стоил, чтобы его высечь; но выдумка эта так умна и забавна, что я его простила, mon cousin. И княгиня, устремив взоры на бабушку, ничего не говоря, продолжала улыбаться. - Разве вы бьете своих детей, моя милая, - спросила бабушка, значительно поднимая брови и делая особенное ударение на слове бьете. - Ax, ma bonne tante [моя добрая тетушка], - кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, - я знаю, какого вы мнения на этот счет, но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом. Чтобы что-нибудь сделать из ребенка, нужен страх... не так ли, mon cousin? А чего, je vous demande un peu *[я вас спрашиваю], дети боятся больше, чем розги? При этом она вопросительно взглянула на нас, и, признаюсь, мне сделалось как-то неловко в эту минуту. - Как ни говорите, а мальчик до двенадцати и даже до четырнадцати лет все еще ребенок; вот девочка - другое дело. "Какое счастье, - подумал я, - что я не ее сын". - Да, это прекрасно, моя милая, - сказала бабушка, свертывая мои стихи и укладывая их под коробочку, как будто не считая после этого княгиню достойною слышать такое произведение, - это очень хорошо, только скажите мне, пожалуйста, каких после этого вы можете требовать деликатных чувств от ваших детей? И, считая этот аргумент неотразимым, бабушка прибавила, чтобы прекратить разговор: - Впрочем, у каждого на этот счет может быть свое мнение. Княгиня не отвечала, но только снисходительно улыбалась, выражая этим, что она извиняет эти странные предрассудки в особе, которую так много уважает. - Ах, да познакомьте же меня с вашими молодыми людьми, - сказала она, глядя на нас и приветливо улыбаясь. Мы встали и, устремив глаза на лицо княгини, никак не знали: что же нужно сделать, чтобы доказать, что мы познакомились. - Поцелуйте же руку княгини, - сказал папа. - Прошу любить старую тетку, - говорила она, целуя Володю в волосы, - хотя я вам и дальняя, но я считаю по дружеским связям, а не по степеням родства, - прибавила она, относясь преимущественно к бабушке; но бабушка продолжала быть недовольной ею и отвечала: - Э! моя милая, разве нынче считается такое родство? - Этот у меня будет светский молодой человек, - сказал папа, указывая на Володю, - а этот поэт, - прибавил он, в то время как я, целуя маленькую, сухую ручку княгини, с чрезвычайной ясностью воображал в этой руке розгу, под розгой - скамейку, и т. д. - Который? - спросила княгиня, удерживая меня за руку. - А этот, маленький, с вихрами, - отвечал папа, весело улыбаясь. "Что ему сделали мои вихры... разве нет другого разговора?" - подумал я и отошел в угол. Я имел самые странные понятия о красоте - даже Карла Иваныча считал первым красавцем в мире; но очень хорошо знал, что я нехорош собою, и в этом нисколько не ошибался; поэтому каждый намек на мою наружность больно оскорблял меня. Я очень хорошо помню, как раз за обедом - мне было тогда шесть лет - говорили о моей наружности, как maman старалась найти что-нибудь хорошее в моем лице: говорила, что у меня умные глаза, приятная улыбка, и наконец, уступая доводам отца и очевидности, принуждена была сознаться, что я дурен; и потом, когда я благодарил ее за обед, потрепала меня по щеке и сказала: - Ты это знай, Николенька, что за твое лицо тебя никто не будет любить; поэтому ты должен стараться быть умным и добрым мальчиком. Эти слова не только убедили меня в том, что я не красавец, но еще и в том, что я непременно буду добрым и умным мальчиком. Несмотря на это, на меня часто находили минуты отчаяния: я воображал, что нет счастия на земле для человека с таким широким носом, толстыми губами и маленькими серыми глазами, как я; я просил Бога сделать чудо - превратить меня в красавца, и все, что имел в настоящем, все, что мог иметь в будущем, я все отдал бы за красивое лицо.
|
