Миф о «белой расе».

 

Останавливаясь выше на исторической роли северных ко­чевников, которые, по-видимому, через Кавказские ворота вторгаясь в пределы цивилизаций древнего Востока, произво­дили там опустошения, уподобляемые поэтами разрушитель­ному всемирному потопу и родившие идею страшного суда над грешниками, мы отнюдь не высказываемся за их обяза­тельное туранство или, наоборот, за индо-европейство, ибо, когда были обнаружены секреты приручения ездовых живот­ных, даны ключи для их обуздания, быководов и конников было, конечно, не мало среди народов разного этнического происхождения. Сплошь и рядом ученики будут превосходить своих учителей... А которые из них ученики, которые учителя — науке придется тоже решать с большой осторожностью. В этих вопросах решающее слово должны иметь лингвисты, ибо культурные скотоводские термины, как мы удостовери­лись выше, чрезвычайно консервативны. Например, немецкое «окс» можно ли отождествить с тюркским «огус», огс — тоже бык? Турко-монгольское «буга» не только с быком, но с «бог» («бага»), багайос, латинским «bos» и т. д.? Монголь­ское «морин» с русским «мерин», чувашское «лаша», волжско- татарское «алаша», русское «лошадь» с ассирийским — «алаhа»— бог (откуда и Аллах.)? Древне-германское «Тор» с остякским «Торум» (несомненно заимств.), с казано-татарским произношением — «таара» (носовое придыхание «нг» едва слышится), следовательно с общеизвестным—тэнгри, тангра (небо-бог)? Не является ли ассирийское «тора», «торэ» — бык тем же наименованием бога-быка таурос, тан­гра? Бог луны древних арамейцев и луна у соврем, сиро-халдеев «Сара» — не в тесном ли родстве с монгольским «сэ­ра»— луна, не отсюда ли ассиро-вавилонское «шарра», САРгоны, САРданапалы, Сарды и славянское «царь»? Можно ли тюрко-монг. чар, сар, шар — бык сопоставить с древне­еврейским— «шэр», «шор»? (Луна и бык имеют почти одина­ковое наименование). Все это — вопросы, которые входят в компетенцию лингвистов. Мы, не имея специальных знаний, не можем решать научные вопросы за лингвистов. Некоторые из поставленных вопросов лингвисты, по-видимому, уже давно решили, как, наприм., тождество — лаша с лошадь, морин- мэрин, буга-бык. Мы на правах простых любопытных куста­рей не лишены права предъявлять патентованным специали­стам запросы по тем научным вопросам, которое требуют специальной подготовки по тем или другим отраслям знания.

Строго говоря, с точки интересов современных поколений было бы лучше эти спорные вопросы, затрагивающие расовое и прочее самолюбие, совсем не поднимать. Не все ли равно турки или арийцы впервые догадались надеть носовое колеч­ко в ноздри быка или обуздать коня? Полезный факт отсюда не потеряет своей ценности. Научным работникам совсем не к лицу, уподобляясь сказочной царевне, вертеться перед зер­калом и устанавливать пределы «до селе» «туранской чертов­щины», или начало «индо-арийских ангелов». Тем более наука должна отказаться от употребления пудры и белил, когда речь идет о цвете и масти тех или других народов, ибо поня­тие «белая кость» в пределах центральной Евразии повсюду — классовое представление. Этим именем всегда отделяли себя от «черной — кости», «черни» — белоручки аристократы. Бе­лую масть совсем не трудно отыскать, как среди монгольских княжен, так и знатных китаянок, которые не загорают от ветра и солнца, ходя за скотом. Тот народ, предки которого много тысяч лет бродят под открытым небом, пася свой скот, не мо­жет не загореть, какая бы кровь не текла — желтая или бе­лая. Автор этих строк, забредши однажды в г. Симферополе в особый цыганский квартал, был поражен смуглостью кожи у бродячих арийцев, которая далеко оставляет за собой не только северных юкагирей, но и киргиз и бурят. Следователь­но, белизна кожи и желтизна от загара — не исконные при­родные признаки тех или других рас, но благоприобретен­ное свойство, присущее тому или другому хозяйственному занятию. Северные юкагиры были всегда сидячими рыболо­вами, поэтому они белые, цыгане вечно бродят — потому и темнокожие. Современные греки и итальянцы совсем не мо­гут похвалиться белизной своей кожи, чтобы украшать собою великую белую расу. Причисляя греков и римлян к белой ра­се, ученые видимо путают натуральных греков и римлян с их бело мраморными богами и героями. Наконец, деление рас на белую и цветных есть ничто иное как возрождение старого ре­лигиозного предрассудка, дуалистического распределения духов — на светлых ангелов и темных дьяволов.

В действительности все расы цветные с разными оттенка­ми кожи: у одних сказывается отсутствие постоянного жилища — отсюда вечный солнечный загар вплоть до темноты, или видимая желтизна кожи у рабочей, трудящейся массы, у дру­гих тонкая кожа обусловливает просвечивание крови в сосудах, отсюда — розоватость, доходящая до бронзовой красно­ты и т. д. А светлая (отнюдь не молочно-белая) кожа в пре­делах Евразии всегда была привиллегией высших классов.

 

Крылатый пегас и вопросы культуры.

(Заключение)

 

Теперь мы можем резюмировать все изложенное. В на­чале в древнем Востоке жил-был бог—бык, потом явился бог конь. Они оба имели своих излюбленных детей, которым да­вали возможность сделаться господствующим классом над «черно-головым» человечеством того географического района. Но бог-конь оказался сильнее и изгнал своего предшествен­ника с его поклониками на острова. Отсюда родился энерги­ческий народ, «просвещенные мореплаватели» древности, ко­торые позже, теснимые сзади все новыми и новыми беглеца­ми, переправились на Южно-Европейские полуострова и на по­бережье Африки. Здесь эти ранние восточные беглецы обра­зовали культурные городские оазисы среди отсталых дикарей, большею частью обращенных ими в рабство. Огромное пре­обладание мужчин среди беженцев и явление женского голо­да имели своим последствием массовое похищение туземных женщин и быструю утрату ими как своего родного языка, так и национального самосознания. Весь греческий героический эпос отмечен борьбой из-за женщин и исканием их. У эллин­ского народа, состоящего из культурных горожан, сознание своего единства обусловлено лишь общими мифологическими преданиями и этнической однородностью порабощенных ими первобытных туземцев, от которых они восприняли свой язык. Политический быт колонистов — самостоятельные города или их союзы является отражением многочисленных островов Архипелага. Группировка по племенам, по-видимому, обус­ловливалась лишь территориальной близостью мелких остро­вов, как Спорадские, Цикладские или значительной емкостью такого острова, как Крит, в результате чего образовались в течение многих веков искусственные этнические единицы. Взаимная борьба и соперничество греческих городов, прояв­ляющиеся в их истории в неслыханных у других народов раз­мерах, и постоянная их политическая разобщенность доказы­вают искусственное происхождение ложного этнического един­ства, известного под именем греков. По греческой истории трудно даже установить, каким племенем они раньше прозывались, ибо наименование — Эллины, судя по Илиаде и Геродоту, только культурно-исторический термин, характери­зующие культурных беглецов с Востока в отличие от тузем­цев края, которые вероятно составляли основную массу сво­бодного и порабощенного сельского населения. Немногочисленные воинственные дорийцы, явившиеся позже с севера, на­род неведомого происхождения (вероятно отрасль этрусков, разделившаяся в Средне-Дунайских степях), тоже усвоив язык аборигенов края и культуру горожан, усложняют этни­ческую неразбериху всего Эллинского народа. Наступатель­ная энергия дорийцев, конечно, обусловлена наличием у них верховых коней. Дорийцы и этруски для Балканского и Аппе­нинского полуостровов вероятно сыграли роль хеттов и гиксов в переднем Востоке, принадлежа к одной и той же эпохе великих переселений, обусловленных борьбой бронзовых и железных коней в Евразийских степях. Оба названные наро­да, одержав верх над разобщенными городскими общинами восточных моряков-колонизаторов, внесли в их общественный строй принципы континентальной степной монархии. Период владычества степняков в истории греческого и римского на­рода известен под названием эпохи царей. С течением вре­мени и там и тут одержали победу принципы морского демо­кратизма восточных бычьих беглецов, но влияние царского периода сказывалось и в позднюю эпоху в империалистиче­ских тенденциях некоторых республик поглотить мелкие. Этот процесс успешно закончился в Аппенинском полуострове, где латинизированное этрусское дворянство и конница дали воз­можность городу Риму стать главой всех латинских и грече­ских городов. Равновесие сил монархической Спарты и рес­публиканских Афин помешало греческим городам выступить на путь империалистических захватов по примеру города Ри­ма. Но эту задачу успешно выполнила маленькая Македония, основное ядро которой нужно рассматривать, как самостоя­тельную отрасль наступления укротителей степных буцефалов из тех же центральных Евразийских степей.

Таким образом, степной конь, который, дал себя знать в странах древнего Востока, имел решающее влияние и на судь­бы античной морской культуры грецированных и латинизиро­ванных семитических беглецов. Победа Рима над морским купеческим Карфагеном тоже, несомненно, обусловлена нали­чием хорошо организованной степной конницы, подкрепляв­шей пехоту, выросшую на почве тесного содружества судовой команды.

Бык, конь, корабль, степь и море — вот главнейшие матерально-экономические базисы культурной истории древнего Востока, так и Античного мира.

Греческие, Аппенинские и Карфагенские бюргеры по сво­ему общему происхождению из семитического Востока явля­ются тремя родными братьями, которые своей культурно­исторической закваской, исключительной энергией, развитой мореходным делом, и своими талантами создали всю Антич­ную культуру, прародительницу Ново-Европеской цивилиза­ции. А языки отсталых туземцев, усваиваемые оседавшими моряками, в представлениях ученых историков создают свое­образный оптический мираж, на подобие ложного вращения солнца вокруг земли. Говорить же о каких-то исключительных талантах тех народов, которые искони веков говорили по-гре­чески и по-латински, по меньшей мере странно.

У всех беженцев с Востока старые бычьи воззрения ос­ложнились в новой обстановке культом корабля, который спас старую восточную культуру от копыт степных коней. Поэтому корабль стал ковчегом завета у морского ответвления Семи­тического народа, а иероглифический знак корабля — мачта с перекрестом реи, с дугой внизу и двумя рыбами (предметный комментарий к условной геометрической фигуре корабля), мешаясь с восточным «тау» (дышло пары быков с лобным ярмом и плуг в то же время), стал верховным священным символом морского быта и культурного эллинизма. В этом знаке сливаются понятия — техника, экономика, культура, подневольный труд, которые и есть спасители людей. (Ср. Ас­сиро-Вавилонские знаки корабля, изображения судов, а также у Карфагенян). Древние люди, будучи плохими рисовальщи­ками, постоянно сопровождают рисунок корабля фигурами рыб, чтобы подсказать мысль — «се судно и плавает по воле, где водятся рыбы». На восточной родине корабельщиков ко­лесницу культуры (и плуг) тащила пара быков, сынов бо­жиих, а на море быков заменили военнопленные туземцы, которые двигали судно под ударами воинов-надсмотрщиков, будучи прикованы к сиденьям цепями. По этой причине культ быков должен был перейти в новую фазу своего развития — к идее прикованного к кораблю (т. е. к кресту, который позже был известен под названием якоря) человека. Позже с раз­витием парусного плавания галерно-каторжный режим греб­цов— рабов должен был смягчиться, а вместе с тем утрати­лось и представление древних моряков о распятом на кре­сте— корабле человеке, который стал заменяться ветром (от­куда бог — дух). Но однако древне-христианский символ Христа с его 12-ю апостолами, посаженные на судно в образе кормовщика и 12 гребцов, есть правильное идеологическое выражение судовой рабочей силы, которая и была обожеств­лена первыми мореходами в качестве страдающего на земле бога. Страдающее тотемное божество, как на старой родине (на Востоке), так и на новый — на море, передавалось одним и тем же тремином «сус», будь то конь, военнопленный раб или что другое.

Гибель крупных торговых городов дельты Нила и Сирий­ского побережья у беженцев образовало понятие священного Илиона (город Ила. Ср. Вал-ил-он — ворота Ила), тогда как новая конская аристократия то же самое явление выразила в форме мифа о Содоме и Гоморре, которые были разрушены господом (т. е. конем) за грехи бычьего человечества. Имеет­ся немало оснований для научного вывода, что под именем Илиона в греческом эпосе был воспет сначала разрушенный гиксами древнеегипетский город Ану, известный у греков под созвучным именем Илиополя или Гелиополя. (Илион, Илиополис — город солнца или солнечной стороны, откуда пришли сами греческие горожане).

Исторические финикияне (отрасль семитов) вероятнее все­го образовались из египтян — судовладельцев и семитической массы. Этот смешанный народ постепенно должен был очень рано колонизовать Кипр, Крит и многие острова Архипелага. Средиземноморское кораблестроение и судоходство, по спра­ведливому замечанию Тэйлора, выплыло из берегов Нила. Этому обстоятельству должны были способствовать,— во пер­вых, вечная борьба северного и южного Египта: побежденные северяне (жители богатой дельты Нила) не имели иного ис­хода, как уходить в море и селиться по берегам Сирии и да­лее на островах; во вторых, наступление высшей скотоводче­ской культуры и металлической техники из северных цент­ральных степей Евразии, которое, отдаваясь в конечном ито­ге и на жителях дельты Нила, также толкало их дальше в море. В греческой культуре господствуют египетские мотивы. (В особенности в архитектуре, скульптуре и в мифологии.) Малая Азия, которую занимали всегда сравнительно бедные по культуре пастушеские народы, не могла дать многих коло­нистов на острова при нажимах северных народов. Если счи­таться с удобством морского сообщения, Сирийское побе­режье и дельта Нила гораздо ближе к островам Архипелага, чем соседняя Малая Азия.

Семитический народ искони веков вероятно был автотохтоном как Месопотамского двувречья со времен древних сумеров, так и Сирии. Постепенное распространение семитов из Аравии, или откуда-то из другого места — не исторический ли мираж, обусловленный простым поглощением древне-сумерийских колонистов туземными семитами? Отсутствие семитиче­ских писанных памятников в Сумерийскую эпоху еще не до­казывает, что семиты, как подвластный народ, не существо­вали, ибо пока сумеры не успели ассимилироваться с семита­ми, у последних не могло быть и своей письменности, чтобы подать историкам знак о себе. При господстве в городах Ме­сопотамского двуречья кастового строя можно ли говорить о численном преобладании сумеров над туземными племенами? Семитическая же кровь наверное преобладала и в господст­вующем классе древнего Египта, на каком бы языке он не говорил, ибо скотоводческая культура из северных Евразий­ских степей могла доходить до Египта, пройдя через семит­ское же море.

По вопросам происхождения культуры в науке господст­вуют лингвистические методы. Научная заповедь лингвиста проста: на каком языке говорили и писали древние культур­трегеры, тот самый народ и является творцом культуры. Лин­гвисты не дают себе труда подумать над смыслом и значе­нием детской повести о Робинзоне Крузо. Выбросило Робин­зона в оторванный от его родного мира остров, где живут тысячи голых дикарей. И Робинзон, найдя себе помощника в Пятницах, создает среди дикарей культуру. Научить человека плотничать, пользоваться инструментами куда легче, чем научить его собственному языку. Да и зачем свой язык, если дело культурного воспитания сводится к простому подража­нию. Гораздо проще Робинзону самому усвоить язык своих тысяч Пятниц, чем создавать для них школу для преподования английского языка. Автор английской повести заставляет своего Робинзона благополучно вернуться на родину... Но в жизни культурным Робинзонам вряд ли удавалось совершить обратное плавание на родину, тем более в древнейшие вре­мена, когда пути сообщения были не исследованы и не было быстрых пароходов и поездов? Именно сюжет Робинзона и господствовал всегда в прошлой истории, где, в какой бы стране мы не взяли дело продвижения и распространения культуры.

Греческие мифы сохранили сюжет об амазонках, сказоч­ном народе, состоящем сплошь из женщин. Эту странную идею мы имеем право рассматривать, как оборотную сторону суровой действительности: семитические беглецы, которые бы­ли народом, подобранным исключительно из взрослых вои­нов — мужчин, не могли не мечтать о своих антиподах. Если, скитающийся по морям и скалистым островам, Одиссей все время находится в объятиях прекрасных нимф, что вскрывает основную горечь бродяжеского быта моряков и может быть уподоблено навождениям бесов, одолевающих в образе прекрасных дев монахов — отшельников, то и — народ воинст­венных дев, невинных и безпорочных, должен быть постоян­ной мечтой не сказочного, но живого народа храбрых моря­ков, потерявших своих Елен прекрасных. Былые поклонники Илиоса (восточного Иля) на гладкой поверхности вод, как в зеркале, видели обратное отображение своего собственного быта. Но однако законный повод этим мечтам могли дать конники, которые по наружным антропологическим призна­кам — отсутствию бороды и длинным одеждам (холодных стран) смахивали больше на женщин. Греки не оставили нам сюжета о воинственных девах, ездящих на быках, но за то самое понятие амазонки предполагает верхового коня. Гре­ческий миф об амазонках не проливает ли свет в темный вопрос о расовых признаках того народа, который вызвал бегство основоположников античной культуры?

Изучая тщательно греческие и римские героические ска­зания, можно отыскать и более подробные подтверждения проводимого нами научного положения о происхождении эл­линской и вообще античной культуры, а также и разобраться в бычьих, конских и корабельных мотивах в их мифологиче­ских сказаниях.

Мы позволим себе дополнительно указать, что в Илиаде Гомера о врагах греческих мореходов по подстрочному пере­воду Мирского сказано:

«Двиньтесь вперед, о троянцы, коней укро­тители резвых». (Песня А, стих. 102).

 

(Настоящая статья является продолжением и дальнейшим развитием положений, изложенных в другой работе автора — «Хрестес, шаманизм и христианство». Иркутск, 1929 г).

Иркутск,

10 мая 1929 г.

 

Заказ 480

Типография РосНИИПМ, 113095, Москва, Б. Полянка, 43

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Предисловие 4

 

От собирателя 32