Глава седьмая. Труп

 

Пуаро в сопровождении доктора Константина прошел в соседний вагон и направился в купе, где лежал убитый. Подоспевший проводник отворил им дверь своим ключом.

Когда они вошли в купе, Пуаро вопросительно глянул на своего спутника:

– В купе что-нибудь переставляли?

– Нет, ничего не трогали. При осмотре я старался не сдвинуть тела.

Кивнув, Пуаро окинул взглядом купе.

Прежде всего он обратил внимание на то, что купе совсем выстыло. Окно в нем было распахнуто настежь, а штора поднята.

– Брр… – поежился Пуаро.

Доктор самодовольно улыбнулся.

– Я решил не закрывать окно, – сказал он.

Пуаро внимательно осмотрел окно.

– Вы поступили правильно, – объявил он. – Никто не мог покинуть поезд через окно. Вполне вероятно, что его открыли специально, чтобы натолкнуть нас на эту мысль, но, если и так, снег разрушил планы убийцы. – Пуаро тщательно осмотрел раму. И вынув из кармана маленькую коробочку, посыпал раму порошком. – Отпечатков пальцев нет, – сказал он. – Значит, раму вытерли. Впрочем, если бы отпечатки и были, это бы нам мало что дало. Скорее всего, это оказались бы отпечатки Рэтчетта, его лакея и проводника. В наши дни преступники больше не совершают таких ошибок. А раз так, – продолжал он бодро, – окно вполне можно и закрыть – здесь просто ледник.

Покончив с окном, он впервые обратил внимание на распростертый на полке труп. Рэтчетт лежал на спине. Его пижамная куртка, вся в ржавых пятнах крови, была распахнута на груди.

– Сами понимаете, мне надо было определить характер ранений, – объяснил доктор.

Пуаро склонился над телом. Когда он выпрямился, лицо его скривилось.

– Малоприятное зрелище, – сказал он. – Убийца, должно быть, стоял тут и наносил ему удар за ударом. Сколько ран вы насчитали?

– Двенадцать. Одна или две из них совсем неглубокие, чуть ли не царапины. Зато три из них, напротив, смертельные.

Какие-то нотки в голосе доктора насторожили Пуаро.

Он вперился в коротышку грека: собрав гармошкой лоб, тот недоуменно разглядывал труп.

– Вы чем-то удивлены, не правда ли? – вкрадчиво спросил Пуаро. – Признайтесь, мой друг: что-то вас озадачило?

– Вы правы, – согласился доктор.

– Что же?

– Видите эти две раны, – и доктор ткнул пальцем, – здесь и здесь. Нож прошел глубоко – перерезано много кровеносных сосудов… И все же… края ран не разошлись.

А ведь из таких ран кровь должна была бы бить ручьем.

– Что из этого следует?

– Что когда Рэтчетту нанесли эти раны, он уже был какое-то время мертв. Но это же нелепо!

– На первый взгляд да, – сказал Пуаро задумчиво. – Хотя, конечно, убийца мог вдруг решить, что не добил свою жертву, и вернуться обратно, чтобы довести дело до конца, однако это слишком уж нелепо! А что еще вас удивляет?

– Всего одно обстоятельство.

– И какое?

– Видите вот эту рану, здесь, около правого плеча, почти под мышкой? Возьмите мой карандаш. Могли бы вы нанести такую рану?

Пуаро занес руку.

– Я вас понял. Правой рукой нанести такую рану очень трудно, едва ли возможно. Так держать нож было бы неловко. Но если нож держать в левой руке…

– Вот именно, мсье Пуаро. Эту рану почти наверняка нанесли левой рукой.

– То есть вы хотите сказать, что убийца-левша? Нет, дело обстоит не так просто. Вы со мной согласны?

– Совершенно согласен, мсье Пуаро. Потому что другие раны явно нанесены правой рукой.

– Итак, убийц двое. Мы снова возвращаемся к этому, – пробормотал сыщик. – А свет был включен? – неожиданно спросил он.

– Трудно сказать. Видите ли, каждое утро около десяти проводник выключает свет во всем вагоне.

– Это мы узнаем по выключателям, – сказал Пуаро.

Он обследовал выключатель верхней лампочки и ночника у изголовья. Первый был выключен. Второй включен.

– Ну что ж, – задумчиво сказал он. – Разберем эту версию. Итак, Первый и Второй убийца, как обозначил бы их великий Шекспир. Первый убийца закалывает свою жертву и, выключив свет, уходит из купе. Входит Второй убийца, но в темноте не замечает, что дело сделано, и наносит мертвецу по меньшей мере две раны. Что вы на это скажете?

– Великолепно! – вне себя от восторга, воскликнул маленький доктор.

Глаза Пуаро насмешливо блеснули:

– Вы так считаете? Очень рад. Потому что мне такая версия показалась противоречащей здравому смыслу.

– А как иначе все объяснить?

– Этот же вопрос и я задаю себе. Случайно ли такое стечение обстоятельств или нет? И нет ли еще каких-либо несообразностей, указывающих на то, что в этом деле замешаны двое?

– Я думаю, на ваш вопрос можно ответить утвердительно. Некоторые раны, как я уже указывал, свидетельствуют о слабой физической силе, а может, и о слабой решимости. Это немощные удары, слегка повредившие кожу. Но вот эта рана и вот эта, – он ткнул пальцем, – для таких ударов нужна большая сила: нож прорезал мышцы.

– Значит, такие раны, по вашему мнению, мог нанести только мужчина?

– Скорее всего.

– А женщина?

– Молодая, здоровая женщина, к тому же спортсменка, способна нанести такие удары, особенно в припадке гнева. Но это, на мой взгляд, то высшей степени маловероятно.

Минуты две Пуаро молчал.

– Вы меня поняли? – нетерпеливо спросил врач.

– Еще бы. Дело проясняется прямо на глазах! Убийца – мужчина огромной физической силы, он же мозгляк, он же женщина, он же левша и правша одновременно. Да это же просто смешно! – И, неожиданно рассердившись, продолжал: – А жертва, как она ведет себя? Кричит? Оказывает сопротивление? Защищается?

Пуаро сунул руку под подушку и вытащил автоматический пистолет, который Рэтчетт показал ему накануне.

– Как видите, все патроны в обойме, – сказал он.

Они оглядели купе. Одежда Рэтчетта висела на крючках. На маленьком столике – его заменяла откидная крышка умывальника – стояли в ряд стакан с водой, в котором плавала вставная челюсть, пустой стакан, бутылка минеральной воды, большая фляжка, пепельница с окурком сигары, лежали обуглившиеся клочки бумаги и две обгорелые спички.

Доктор понюхал пустой стакан.

– Вот почему Рэтчетт не сопротивлялся, – сказал он тихо.

– Его усыпили?

– Да.

Пуаро кивнул. Он держал спички и внимательно их разглядывал.

– Значит, вы все-таки нашли улики? – нетерпеливо спросил маленький доктор.

– Эти спички имеют разную форму, – сказал Пуаро. – Одна из них более плоская. Видите?

– Такие спички в картонных обложках продают здесь, в поезде, – сказал доктор.

Пуаро обшарил карманы Рэтчетта, вытащил оттуда коробку спичек. И снова внимательно сравнил обе спички.

– Толстую спичку зажег мистер Рэтчетт, – сказал он. – А теперь надо удостовериться, не было ли у него и плоских спичек тоже.

Но дальнейшие поиски не дали никаких результатов.

Пуаро рыскал глазами по купе. Казалось, от его пристального взгляда ничто не ускользает. Вдруг он вскрикнул, нагнулся и поднял с полу клочок тончайшего батиста с вышитой в углу буквой Н.

– Женский носовой платок, – сказал доктор. – Наш друг начальник поезда оказался прав. Тут замешана женщина.

– И для нашего удобства она оставила здесь свой носовой платок! – сказал Пуаро. – Точь-в-точь как в детективных романах и фильмах. А чтобы облегчить нам задачу, еще вышила на нем инициалы.

– Редкая удача! – радовался доктор.

– Вот как? – сказал Пуаро таким тоном, что доктор насторожился.

Но прежде чем тот успел задать вопрос, Пуаро быстро нагнулся и снова что-то поднял. На этот раз на его ладони оказался ершик для чистки трубок.

– Не иначе, как ершик мистера Рэтчетта? – предположил доктор.

– В карманах мистера Рэтчетта не было ни трубки, ни табака, ни кисета.

– Раз так, это улика.

– Еще бы! Притом опять же подброшенная для нашего удобства. И заметьте, на этот раз улика указывает на мужчину. Да, улик у нас более чем достаточно. А кстати, что вы сделали с оружием?

– Никакого оружия мы не нашли. Убийца, должно быть, унес его с собой.

– Интересно почему? – задумался Пуаро.

– Ах! – вдруг вскрикнул доктор, осторожно обшаривавший пижамные карманы убитого. – Совсем упустил из виду, – сказал он. – Я сразу распахнул куртку и поэтому забыл заглянуть в карманы.

Он вытащил из нагрудного кармана пижамы золотые часы. Их корпус был сильно погнут, стрелки показывали четверть второго.

– Вы видите? – нетерпеливо закричал доктор Константин. – Теперь мы знаем время убийства. Мои подсчеты подтверждаются. Я ведь говорил – между двенадцатью и двумя, скорее всего, около часу, хотя точно в таких делах сказать трудно. И вот вам подтверждение – часы показывают четверть второго. Значит, преступление было совершено в это время.

– Не исключено, что так оно и было. Не исключено.

Доктор удивленно посмотрел на Пуаро:

– Простите меня, мсье Пуаро, но я не вполне вас понимаю.

– Я и сам не вполне себя понимаю, – сказал Пуаро. – Я ничего вообще не понимаю, и, как вы могли заметить, это меня тревожит, – он с глубоким вздохом склонился над столиком, разглядывая обуглившиеся клочки бумаги.

– Мне сейчас крайне необходима, – бормотал он себе под нос, – старомодная шляпная картонка.

Доктор Константин совсем опешил, не зная, как отнестись к такому необычному желанию. Но Пуаро не дал ему времени на расспросы. Открыв дверь, он позвал из коридора проводника. Проводник не заставил себя ждать.

– Сколько женщин в вагоне?

Проводник посчитал на пальцах:

– Одна, две, три… Шесть, мсье. Пожилая американка, шведка, молодая англичанка, графиня Андрени, княгиня Драгомирова и ее горничная.

Пуаро подумал:

– У них у всех есть картонки, не правда ли?

– Да, мсье.

– Тогда принесите мне… дайте подумать… да, именно так, – принесите мне картонку шведки и картонку горничной. На них вся моя надежда. Скажете им, что они нужны для таможенного досмотра или для чего-нибудь еще, словом, что угодно.

– Не беспокойтесь, мсье, все обойдется как нельзя лучше: обеих дам сейчас нет в купе.

– Тогда поторапливайтесь.

Проводник ушел и вскоре вернулся с двумя картонками. Открыв картонку горничной, Пуаро тут же отбросил ее и взялся за картонку шведки. Заглянув в нее, он радостно вскрикнул и осторожно извлек шляпы – под ними оказались проволочные полушария.

– Вот что мне и требовалось! Такие картонки производили пять лет назад. Шляпка булавкой прикреплялась к проволочной сетке.

Пуаро ловко отцепил обе сетки, положил шляпы на место и велел проводнику отнести картонки назад. Когда дверь за ним закрылась, он повернулся к доктору:

– Видите ли, мой дорогой доктор, сам я не слишком полагаюсь на всевозможные экспертизы. Меня обычно интересует психология, а не отпечатки пальцев или сигаретный пепел. Однако в данном случае придется прибегнуть к помощи науки. В этом купе полным-полно улик, но как поручиться, что они не подложные?

– Я не вполне вас понимаю, мсье Пуаро.

– Ну что ж, приведу пример. Мы находим женский носовой платок. Кто его потерял, женщина? А может быть, мужчина, совершивший преступление, решил: «Пусть думают, что это дело рук женщины. Я нанесу куда больше ран, чем нужно, причем сделаю это так, что будет казаться, будто некоторые из них нанесены человеком слабым и немощным, потом оброню на видном месте женский платок». Это один вариант. Но есть и другой. Предположим, что убийца – женщина. И тогда она нарочно роняет ершик для трубки, чтобы подумали, будто преступление совершил мужчина. Неужели мы можем всерьез предположить, будто два человека, мужчина и женщина, не сговариваясь, совершили одно и то же преступление и притом каждый из них был так небрежен, что оставил нам по улике? Не слишком ли много тут совпадений?

– А какое отношение имеет к этому картонка? – все еще недоумевая, спросил доктор.

– Сейчас расскажу. Так вот, как я уже говорил, все эти улики – часы, остановившиеся в четверть второго, носовой платок, ершик для трубки – могут быть и подлинными и подложными. Этого я пока еще не могу определить.

Но есть одна, на мой взгляд, подлинная улика, хотя и тут я могу ошибиться. Я говорю о плоской спичке, доктор.

Я уверен, что ее зажег не мистер Рэтчетт, а убийца. И зажег, чтобы уничтожить компрометирующую бумагу. А следовательно, в этой бумаге была какая-то зацепка, которая давала ключ к разгадке. И я попытаюсь восстановить эту записку и узнать, в чем же состояла зацепка.

Он вышел из купе и через несколько секунд вернулся с маленькой спиртовкой и щипцами для завивки.

– Это для усов, – сказал Пуаро, тряхнув щипцами.

Доктор во все глаза следил за ним. Пуаро распрямил проволочные полушария, осторожно положил обуглившийся клочок бумаги на одно из них, другое наложил поверх и, придерживая оба полушария щипцами, подержал это сооружение над пламенем спиртовки.

– Кустарщина, что и говорить, – бросил он через плечо, – но будем надеяться, что она послужит нашим целям.

Доктор внимательно следил за действиями Пуаро. Проволочные сетки накалились, и на бумаге начали проступать еле различимые очертания букв. Буквы медленно образовывали слова – слова, написанные огнем. Клочок был очень маленький – всего три слова и часть четвертого: «мни маленькую Дейзи Армстронг».

– Вот оно что! – вскрикнул Пуаро.

– Вам это что-нибудь говорит? – спросил доктор.

Глаза Пуаро засверкали. Он бережно отложил щипцы.

– Да, – сказал он. – Теперь я знаю настоящую фамилию убитого. И знаю, почему ему пришлось уехать из Америки.

– Как его фамилия?

– Кассетти.

– Кассетти? – Константин наморщил лоб. – О чемто эта фамилия мне напоминает. О каком-то событии несколько лет тому назад… Нет, не могу вспомнить… Какоето шумное дело в Америке, не так ли?

– Да, – сказал Пуаро. – Вы не ошиблись. Это случилось в Америке. – Видно было, что он не склонен распространяться на эту тему. Оглядывая купе, он добавил:

– В свое время мы этим займемся. А теперь давайте удостоверимся, что мы осмотрели все что можно.

Он еще раз быстро и ловко обыскал карманы убитого, но не нашел там ничего, представлющего интерес. Попытался открыть дверь, ведущую в соседнее купе, но она была заперта с другой стороны.

– Одного я не понимаю, – сказал доктор Константин, – через окно убийца не мог уйти, смежная дверь была заперта с другой стороны, дверь в коридор заперта изнутри и на ключ, и на цепочку, как же тогда ему удалось удрать?

– Точно так же рассуждает публика в цирке, когда иллюзионист запихивает связанного по рукам и ногам человека в закрытый ящик и он исчезает.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, – объяснил Пуаро, – что, если убийце нужно было уверить нас, будто он убежал через окно, он, естественно, должен был доказать нам, что иначе он выйти не мог. Это такой же трюк, как исчезновение человека из закрытого ящика. А наше дело – узнать, как был проделан этот трюк.

Пуаро задвинул на засов дверь, ведущую в соседнее купе.

– На случай, – пояснил он, – если достопочтенной миссис Хаббард взбредет в голову посмотреть на место преступления, чтобы описать потом это своей дочери.

Он снова огляделся вокруг:

– Здесь нам, я полагаю, больше делать нечего. Вернемся к мсье Буку.