Тема 2. Зміст і структура соціальної роботи 8 страница

Она уже поняла, что Тринити будет до конца отстаивать то, во что верит. Даже если ради этого ему придется лгать. Он сделал именно это, чтобы ее поймать. Она верила, что он сделает то же самое, чтобы ее защитить.

Но была ли у Виктории хоть малейшая надежда убедить его в ее невиновности? Может быть, и нет. Он не допускал этой мысли. Так что ей приходилось ждать, пока Бак и дядя их найдут.

– Но ты виновна, – продолжал Тринити. – Сводный брат Джеба, Керби, и судья Блейзер видели тебя с револьвером в руке.

– Керби увидел, что я держу револьвер, когда выбежал из дома, услышав выстрел, – объяснила Виктория. – Я заметила его на земле и по глупости подняла, думая, что это оружие Джеба. Я решила, что он сам застрелился.

– Откуда же он взялся?

– Не знаю. Может быть, его отшвырнул убийца, застрелив Джеба.

– И ты не слышала, как он ударился о землю?

– Я не помню, что револьвер лежал там, когда я склонилась над Джебом. Но не имеет значения, когда его уронили: я бы этого не услышала. В доме шел званый вечер – у них постоянно были такие вечера, – и было много шума, музыки... люди смеялись и разговаривали. Судья Блейзер устроил танцплощадку снаружи дома. Топот сапог и туфель по деревянному настилу все заглушил.

– Ты пытаешься уверить меня, что кто-то застрелил Джеба в тот момент, когда ты повернулась к нему спиной, а потом, когда ты над ним наклонилась, бросил револьвер на землю и сбежал, а ты ничего не видела и не слышала?

– Я знаю, это звучит неправдоподобно. Но я была очень взволнована. Я ни на что не обращала внимания. У меня только что произошла ужасная ссора с человеком, за которого я вышла замуж всего семь дней назад.

– О чем была ссора?

– О том, из-за чего мы все время ссорились. Он хотел только одного: напиваться и проводить все ночи с друзьями. Я могла бы понять, если бы речь шла об одной ночи или двух, но Джеб вечно или отправлялся на попойку, или устраивал ее у себя. Он начал вести такую жизнь каждую ночь, едва его отец объявил дату нашей свадьбы. Я-то думала, что после того, как мы поженимся, он успокоится и займется ранчо. Его отец был покалечен несколькими годами раньше, когда озверевший бык вспорол брюхо его коню и ему нужна была помощь Джеба. Но когда тот продолжал пить и после свадьбы, я поняла, что он никогда не повзрослеет. Я должна была попытаться что-то сделать, иначе наш брак закончился бы, толком не начавшись.

– И поэтому ты его убила.

– Я его не убивала! – почти закричала Виктория. – В этом не было смысла. Я все еще думала, что смогу его урезонить, но он накричал на меня.

– Неудивительно, что присяжные тебя осудили. В этой истории больше дыр, чем в мишени после учебной стрельбы. Ты сама поверила бы всему этому?

– Полагаю, не поверила бы. Знаю, что все это звучит невероятно, но тем не менее это правда.

Тринити внимательно слушал то, что она говорит, и взвешивал рассказанное. Если она лжет, неужели не смогла бы придумать лучшее объяснение? Но хотя этот рассказ обвинял ее, Виктория вновь и вновь повторяла именно его. Она не изменила в нем ни слова.

– Они провели суд немедленно. Судья Блейзер дал мне адвоката, который не хотел, чтобы меня оправдали. Я умоляла их подождать приезда дяди Гранта, но они отказались. Они сказали, что отошлют ему мои письма, но не сделали этого, и дядя Грант их не получал. Когда он приехал, они не позволили ему и его адвокату увидеться со мной. Судья Блейзер отклонил просьбу о новом рассмотрении. Он даже не отложил приведение приговора в исполнение на время, достаточное, чтобы они смогли ознакомиться с судебными протоколами. Мой свекор решительно хотел меня повесить.

– Они могли подать апелляцию в Остин.

– Дядя Грант начал было, но судья Блейзер поклялся, что повесит меня раньше, чем он успеет оттуда вернуться. Вот тогда-то Бак и вызволил меня из тюрьмы.

Кофе почти весь выкипел. Осталось только на одну чашку. Тринити отдал его Виктории и снова поставил воду кипятиться. Затем он помешал похлебку и добавил в нее сухих овощей.

– Как он это проделал?

– Никто не ждал побега из тюрьмы, ~~ объяснила Виктория. – Бак пришел туда где-то после полуночи. Он сказал тюремщику, что моему дяде стало плохо с сердцем и врач думает, что он может умереть. Поскольку я единственная его родственница, Бак пришел спросить у меня, что ему делать. В ту же минуту как тюремщик отвернулся, Бак сбил его с ног. Тот упал без чувств. Дядя Грант ждал с лошадьми позади тюрьмы. Никто не узнал, что я сбежала, до рассвета.

– Что сделал судья?

– Послал погоню, но мы покинули Техас раньше, чем она напала на след. Они послали за мной несколько охотников за вознаграждением, но Бак и дядя Грант кого-то из них подкупили, кого-то прогнали.

– Суп готов, – объявил Тринити. Чем больше он разговаривал с Викторией, тем тяжелее становилось у него на душе. Рассудок утверждал, что она виновна, а интуиция шептала, что может быть, и нет.

Он всегда доверял своей интуиции, но может ли поверить ей теперь?

Многочасовое путешествие рядом с ней было пыткой. Ее близость разрушила железную выдержку, которой он отличался в обществе женщин.

За какие-то два дня пути он стал бесконечно чувствителен к ее присутствию. Впрочем, нет. Это случилось в первый же день на ранчо, когда он помогал ей проводить землемерное обследование. Чувство это было не просто физическим влечением, это была симпатия.

Он поймал себя на том, что хочет, чтобы она оказалась невиновной. Он не мог поверить в дурацкую историю, которую она ему рассказала, но как же ему хотелось в нее поверить! Он ничего не знал о судье Блейзере, о Джебе или Керби, но хотелось верить, что не правы они, а не Виктория.

Он больше не знал, во что верит. Достаточно было ему взглянуть на нее, и все остальное становилось неважным. Что значили право, долг и самоуважение в сравнении с ее жизнью? Или его собственным душевным покоем?

Он уже не мог контролировать свои чувства к ней. И это его безумно пугало.

Чем скорее он окажется вдали от нее, тем лучше.

– Что ты собираешься делать, когда мой дядя нас догонит? – поинтересовалась Виктория, закончив еду. Она все еще не сдвинулась с того места, на которое он ее посадил.

– Может быть, мы окажемся в Техасе раньше, чем это произойдет. Я назначен на должность шерифом Спрагом, так что нападать на меня будет противозаконно.

– Спасать меня из тюрьмы тоже было противозаконно. Ты думаешь, сейчас, из-за тебя, он станет колебаться?

– Нет.

– Что ты собираешься делать?

– Воевать.

– Знаю. Меня интересует, намереваешься ли ты его убить?

– Я не хочу никого убивать. Моя единственная цель – доставить тебя назад в Бандеру. Если я смогу сделать это без единого выстрела, тем лучше.

– А если не сможешь?

– Тогда буду драться.

– И попытаешься убить дядю Гранта?

– Сначала я попытаюсь отогнать их выстрелами. Затем буду стрелять, чтобы ранить. Только в конце я буду стрелять, чтобы убить. Может быть, в твоих глазах я презренный охотник за вознаграждением, но я не убийца.

– Ты ожидаешь, что такая убийца, как я, оценит эту разницу?

– Твой дядя может привести с собой хоть всех ковбоев Аризоны, но я все равно доставлю тебя в Техас.

– А тебе не приходило в голову, что убитым можешь оказаться ты?

– Я знал об этом еще до начала этой миссии.

– Неужели так важно доставить меня обратно?

– Не именно тебя. В каком-то смысле ты вообще не имеешь значения. Но с другой стороны, в другом смысле ты представляешь всех людей, совершивших преступление и избежавших наказания. Поэтому я возвращаю этих людей правосудию. Поэтому я возвращаю назад тебя.

– Наверное, она ранила тебя очень глубоко, если ты ненавидишь так долго и так яростно.

– Я никого не ненавижу долго и яростно, – рявкнул Тринити. – И уж наверняка не делаю это из-за какой-то женщины. Некоторые из нас глубоко верят в принципы, по которым мы живем. Когда какие-то люди нарушают эти принципы, мы ощущаем потребность предать их правосудию. Не каждый человек это может делать. Я могу и делаю.

Он не мог рассказать ей о своей неприязни к выполняемой миссии или о сомнениях, которые никак не мог отбросить. Первому она не поверит, а вторым попытается воспользоваться.

– Никто не делает это год за годом, отказываясь от нормальной жизни, если его не гонит какое-то сильное чувство, и причиной тому обычно женщина.

– Даже если ты права, это не твое дело, – вздохнул Тринити. – Лучше поспи. Завтра тебе опять предстоит долгий день в седле.

– Ты никогда не избавишься от своей навязчивой потребности делать то, что не хочешь, пока не сделаешь с ней что-нибудь, – покачала головой Виктория.

– Что, по-твоему, я должен сделать?

– Поговорить об этом. Выплеснуть наружу весь гнев и ненависть, которые все эти годы жгли тебя изнутри.

– Не с кем говорить.

– Ты можешь поговорить со мной.

– Поговорить с убийцей об убийце?

– Полагаю, я могла ожидать такого ответа, – промолвила Виктория. – Забавно, но я так и не смогла привыкнуть к этому слову.

Тринити сморщился, так же задетый вырвавшимся эпитетом, как и Виктория.

Это заставило его почувствовать себя хуже поганого червяка. Она выглядела такой усталой и пришибленной. Но вместо того чтобы думать о себе, она пыталась помочь ему. А он ее обрезал.

Но он должен был это сделать. Не мог он пользоваться ее добротой и при этом везти ее на смерть. Вот еще один пример влияния Виктории на него. Он не думал так часто о Куини уже много лет.

«Нет, ты просто годами не пытался решить эту проблему. Ты просто отказывался о ней думать. Когда твои чувства начинали слишком рваться наружу, ты брался за очередную погоню-охоту. Физические тяготы, сосредоточенность на том, чтобы поймать этих людей и не быть самому убитым, – все это давало тебе возможность на несколько месяцев забыть о Куини...»

Но кого он обманывал? Виктория знала его всего несколько дней и все же раскусила его. Правда, он подбросил ей несколько намеков, но она угадала добрую половину того, что случилось когда-то. Неужели и другие люди были способны так легко читать в его душе? Он съежился при мысли о том, что провел тринадцать лет с людьми, умевшими заглянуть в его прошлое, которое он так старательно скрывал. Они, должно быть, считали его круглым дураком. Возможно, некоторые его даже жалели.

Тринити не любил, когда его считали дураком, и, безусловно, не терпел, чтобы его жалели. Он всю жизнь сам нес свои тяготы, иногда в невыносимых условиях. И гордился этим.

Он гордился этим, потому что не мог гордиться тем, что сумел доставить Куини в суд.

Значит, в этом и было дело. Он тринадцать лет пытался избавиться от проклятия Куини, даже не догадываясь о его истинной природе. А Виктория привела его к требуемому ответу за какие-то несколько дней.

Он не видел этого ответа в упор из-за собственной упрямой гордыни.

– Может, ты и права, – неохотно признал он, – но я не хочу говорить об этом. А теперь поспи.

Однако сам Тринити заснуть не мог. Он обнаружил, что снова и снова хочет, чтобы она была невиновна и он не испытывал бы эти мучительные сомнения.

Если он не возьмет себя в руки, то скоро начнет искать пути, как доказать ее невиновность.

Нет, черт побери, он не собирается это делать. Хотя преодолеть это желание будет труднее, чем подавить гнев, поселившийся в его душе из-за того, что Куини удалось остаться безнаказанной за убийство. Вот это разъедало его изнутри, как раковая опухоль.

Возможно, ему следует поговорить об этом с Викторией. Он за тринадцать лет так и не сумел разобраться в этой истории с Куини.

Но нет, это было бы все равно что признать себя неправым. А он убежден в собственной правоте.

 

* * *

 

Виктория так устала. Все ее тело болело, но физическое изнеможение не мешало испытывать возбуждение от прикосновений Тринити.

Она была почти без сознания, когда он начал массировать ее тело. Она никогда не позволила бы ему дотронуться до себя. Впрочем, она сомневалась, что он предложил бы это, если бы она бодрствовала. А теперь она не могла забыть ощущение его рук на своих ногах, плечах и спине.

Когда Джеб к ней прикасался или наваливался на нее пьяным в постели, не сознавая, что делает, она не чувствовала ничего, кроме отвращения.

С Тринити все было по-другому. Последний час или около того перед тем, как они добрались до лагеря, она всеми чувствами отзывалась на его телесную близость.

Она хотела, чтобы он снова трогал ее, но поклялась себе держать его на расстоянии.

Судя по тому, как он относится к женщинам, Тринити решил бы, что она готова пожертвовать своим целомудрием ради спасения собственной шеи. Она не хотела умирать, но и пойти на такое не могла.

Но разве она не хотела на ранчо остаться с ним наедине? Не потому ли она отправилась на свидание с Тринити?

Она находила его привлекательным, так как разговоры с ним будили ее воображение. Но теперь ее мнение о нем полностью переменилось. Он был таким бесчувственным.

Однако постепенно она начала видеть в нем не только человека, который ловил преступников за деньги. Он многие годы пытался спрятаться от своего прошлого. Возможно, именно это прошлое вынудило его стать отщепенцем и заняться таким отвратительным делом. Может быть, если бы он смог отбросить это свое прошлое, он мог бы изменить и образ жизни.

Виктория едва осмеливалась думать о Тринити, созданном ее воображением. Если она хоть на мгновение соблазнится представлением о том, каким он мог бы быть, она уйдет далеко от реальности и позволит себе его полюбить.

Мысль эта потрясла ее. Должно быть, она сошла с ума. Только слабоумные влюбляются в своих тюремщиков!

Но Виктория не могла думать о нем как о своем тюремщике. Верно, он захватил ее в плен, но лишь потому, что собственное прошлое держало его в беспощадных оковах. Она сможет вырваться на свободу, а он никогда... Но он должен это сделать.

А она должна ему помочь. Где-то внутри его скрывается совершенно иной человек. Она не может предсказать, каким он окажется. Но она этого не узнает, пока не принудит его открыться ей. А может быть, это все обернется против нее... Готова ли она испробовать этот шанс?

Да! Если она не ошибается, за внешней суровостью в нем кроется замечательный человек. С ним, когда он был юношей, произошло что-то трагическое. Именно тогда, когда он был в самом впечатлительном возрасте... полном самых идеалистических представлений. Сейчас он может говорить, что стал тем человеком, каким является теперь, потому что хотел этого, но Виктория в это не верила.

Она не знала, сможет ли это изменить. Не знала, стоит ли пытаться сделать это. Ее собственная безопасность, дальнейшая ее жизнь зависели от того, сумеет ли она сбежать от Тринити и никогда больше его не видеть.

 

– Нам следует сделать передышку, – сказал Грант Дэвидж. – Мы потеряли след. Я сомневаюсь, что мы найдем их в темноте.

– Не важно, найдем мы их или нет, – настаивал Бак. – Есть только одна дорога на Бандеру. Нам нужно просто двигаться вперед.

– Мы еще ни разу не останавливались, – заметил Грант. – Парни устали. Как и наши лошади. Всем будет лучше после ночи отдыха.

– Можете отдыхать, если хотите, – ответил Бак, – но я еду дальше. Я не могу спать, думая о том, что он там с ней наедине. Неизвестно, что он с ней сделает. – Бак заскрежетал зубами в бессильной ярости. – Я намерен убить этого типа голыми руками. Если понадобится.

– Он ей ничего не сделает, – покачал головой Грант. – Он только хочет вернуть ее в Техас.

– Откуда мы знаем? Может быть, он хотел этого, когда ехал сюда, но Виктория – красивая женщина. А Смит – человек без чести.

– Я согласен с Баком, – заявил Рыжий. – Мне он не нравился с самого начала. Я надеюсь влепить пулю ему между глаз.

– Никто не тронет Смита, пока я с ним не посчитаюсь! – прорычал Бак. – После этого делайте с ним что хотите. Если от него что-то останется.

 

У Тринити не хватило духа разбудить ее. Она выглядела такой усталой. И такой прелестной. Он удивлялся, какой у неё во сне беззащитный и безобидный вид.

Она лежала на боку, уронив голову на руку, волосы водопадом ниспадали ей на лицо. Одеяло было поддернуто под самый подбородок. Она заставила его вспомнить о семье, которой он помог когда-то, много лет тому назад. Там была маленькая черноволосая девчушка, которая настаивала, чтобы Тринити позволил ей спать у него на коленях. Эта малышка была единственным человеческим существом в мире, которое полностью ему доверяло и не испытывало ни малейшего страха.

Нет, в Виктории не было ничего детского, но любование ею приносило ему то же теплое чувство, как когда он укладывал спать Марию. Он хотел оставаться рядом, оберегать ее покой, баюкать, согревать...

Он горестно улыбнулся. Виктория вовсе не походила на маленькую Марию. Виктория скорее замерзнет, чем позволит ее согревать. Он вспомнил ощущение ее теплой нежной кожи под своими пальцами. Она бы и этого не допустила, если бы не одеревенела настолько, что не могла шевельнуться. Он задумался, получала ли она удовольствие от его массажа или просто терпела, потому что у нее не было выбора.

 

Глава 12

 

Тепло от солнечных лучей разбудило Викторию. Перекатившись на бок, она поглядела на Тринити и увидела, что лошади уже оседланы и ждут, а кофе и завтрак греются на костре. Тринити сидел неподалеку на валуне и смотрел на нее.

– Который час? – поинтересовалась она и очень осторожно потянулась.

Обнаружив, что мышцы не сводит в болезненные узлы, а скорее приятно поламывает, она с удовольствием потянулась.

– Около семи тридцати.

– Я думала, что ты хочешь уехать до восхода.

– Я решил, что тебе не повредит поспать подольше.

– Ты очень добр, – удивилась Виктория.

– Да нет. Если судить по вчерашнему, мне пришлось бы ехать, обнимая тебя, чем ты была бы недовольна, или мне пришлось бы привязать тебя к седлу, что привело бы к ссадинам у тебя на запястьях.

Виктория была разочарована этим разумным объяснением.

– Ты не боишься, что задержка даст моему дяде время нас нагнать?

– Мы успели далеко отъехать. Кроме того, я собираюсь сегодня гнать лошадей особенно жестко. У тебя есть пять минут на то, чтобы одеться. Мы уезжаем через пятнадцать.

Виктория мысленно выругалась. Каждый раз, когда она начинала думать, что он стал человечнее, он доказывал, что она ошибается.

Она стала подниматься, но ноги тут же подогнулись.

Тринити успел подхватить ее на руки до падения.

– Полагаю, я не в такой хорошей форме, как мне показалось, – промолвила она. Она попыталась его оттолкнуть, но не особенно сильно. Ей нравилось ощущать его обнимающие руки.

– Я-то думал, гоняясь за тобой по горе, что ты в отличной форме.

– Я проводила время не только за составлением букетов, – ответила она, пытаясь сделать несколько неуверенных шагов. – Каждый день я ездила верхом и много лазила по горам.

– Тебе лучше присесть. Позволь дать тебе завтрак.

– Ты очень заботлив, но мне нужно умыться и переодеться.

– Не сегодня. Я уже потратил слишком много времени. У тебя осталось его немножко, лишь на то, чтобы поесть. – Он передал ей тарелку и чашку кофе. Но она поставила то и другое на землю.

– Я не могу ехать целый день, даже не ополоснув лицо, не почистив зубы и не сменив одежду. Я чувствую себя ужасно грязной.

– Пока мы не достигнем Техаса, ты будешь чувствовать себя еще грязнее, – сказал Тринити. – А теперь ешь свой завтрак или выброси его. Я больше не могу ждать.

«Вот тебе и заботливость», – подумала Виктория. Она быстро проглотила кофе, который от долгого кипения стал совсем горьким. Бобы были лучше.

Пока она ела, Тринити залил костер и забросал горячие угли землей.

Виктория сама поднялась на ноги и поняла, что никак не сможет сесть на лошадь без посторонней помощи.

– Было бы хорошо, если бы ты подал мне руку, – сказала она.

Тринити без усилий поднял ее в седло. Виктория раньше никогда не задумывалась, как приятно чувствовать себя легкой, словно перышко.

– Где мы находимся? – спросила она. – Какая красивая местность!

– Мы покидаем низменность Тонто. Там, внизу, течет Солт-Ривер. За нами горы Мазатзал. А направляемся мы в Апачские горы.

– У тебя есть бинокль? Я хочу лучше рассмотреть окрестности.

– Никак не можешь забыть, что ты землемер?

– У меня не было времени особенно разглядывать местность, когда мы прибыли в Аризону. Это такая красивая земля.

Внизу по дну долины извивалась серебряная лента реки, отражая утреннее солнце. Песок, гравий и редкие деревья отмечали границы паводков. Поросшие лесом холмы с острыми гребнями подступали к реке со всех сторон.

Вдали вздымались окутанные туманом огромные зеленые пики гор, четко выделяясь на фоне синего безоблачного неба. Небольшой водопад казался резкой белой полоской на зеленом холсте.

Виктория перевела бинокль на север; и ее тело напряглось. Всадники. Может быть, это ее дядя? Она бросила взгляд на Тринити: обратил ли он внимание на ее внезапный интерес? Но он навьючивал их скарб на лошадь. Всадники держались в тени деревьев. Затем один из них въехал на низкий гребень и в свой бинокль осмотрел долину.

Бак! Она узнала его Аппалузу.

Не раздумывая ни секунды, Виктория пинком послала свою лошадь в галоп и поскакала в сторону всадников. Проклятия, разразившиеся за ее спиной, только заставили ее ехать быстрее. Она не знала, куда ведет тропа, по которой скачет, но казалось, что она ведет к дну долины, ближе к Баку и дяде. Она вонзила пятки в бока своей серой. Она должна убежать.

Виктория проклинала себя за то, что у нее не было ни ружья, ни револьвера. Ей нужно привлечь внимание Бака. Жизненно необходимо, чтобы они увидели ее прежде, чем Тринити ее поймает.

Казалось, не прошло и минуты, как она услышала за собой на тропе стук копыт. Она оглянулась, уверенная, что Тринити в любую минуту окажется рядом, но он все еще был далеко. Просто звук далеко разносился в горном воздухе.

Виктория испустила вопль, который пронзил воздух, как меч. Она набрала в легкие побольше воздуха и снова закричала. Тринити практически ее нагнал. Она открыла рот для очередного крика, но его рука обвила талию и выдернула ее из седла. Она повисла в пяти футах от земли, и единственным, что удерживало ее от сокрушительного падения, была рука Тринити.

– Ты, кажется, стараешься убить как можно больше народа! – прорычал Тринити, сдерживая коня. – Если бы ты действительно заботилась о своем дяде, ты дала бы ему проехать мимо.

– Ты именно этого и хочешь? Не так ли? – задыхаясь, выговорила Виктория. – Еще одна легкая поимка, прежде чем ты перейдешь к следующей.

– Не бывает легких поимок, – сказал Тринити, останавливая коня и поворачивая его назад на узкую тропу. Звук выстрелов привлек его внимание к всадникам внизу. – Но твоя оказалась самой тяжелой.

Затем, к ее удивлению, вместо того чтобы посадить ее перед собой или даже бросить поперек седла, он помчался галопом обратно в их лагерь. Она болталась над землей, проносившейся мимо с ужасающей скоростью.

Ее лошадь, напуганная выстрелами, повернула до того, как он достиг ложа долины, и направилась обратно на тропу.

– Ты пытаешься меня убить? – вскричала Виктория после того, как нога ее с силой ударилась о ветку дерева.

– Как ни странно, я пытаюсь сохранить тебе жизнь, хотя иногда спрашиваю себя почему.

Она дернулась, пытаясь, как следует вздохнуть.

– Ты меня задушишь.

– Тогда тебе незачем беспокоиться о будущей виселице.

– Ты бесчеловечный. У тебя нет никаких христианских чувств.

– Я сейчас немного занят, но как только разберусь с этой перестрелкой, не убив людей больше необходимого, я подумаю и, возможно, отыщу, по крайней мере, одно.

– Что ты хочешь сказать этим своим «не убив больше необходимого»? Ты не осмелишься стрелять в моего дядю.

– Уговори его не стрелять в меня, и я пообещаю не стрелять в него.

– Но он должен это делать. Ты же иначе меня не отпустишь.

– Я не отпущу тебя в любом случае. Чем скорее он это сообразит, тем меньше людей пострадает.

К этому времени они добрались до лагеря. Вьючная лошадь стояла там, где Тринити ее оставил. Он уронил Викторию, и она кучей свалилась на землю, а затем сам соскочил с седла. Прежде чем она успела прийти в себя, он перевернул ее навзничь, связал ей руки и ноги полосками мягкой кожи и прислонил к скале. Затем он взял обоих коней и завел за поворот, за пределы досягаемости выстрелов, а потом забрался на камень, превратив его в наблюдательный пункт.

То, что он увидел, заставило его грубо выругаться.

– Они направляются сюда.

– Я скоро буду на свободе. Там должно быть не меньше дюжины людей.

– Твой дядя, должно быть, оставил без охраны свое стадо. Он явно ценит тебя больше, чем свое ранчо.

Несколько минут Тринити потратил на то, чтобы изучить местность вокруг их лагеря.

– Тебе лучше спрятаться за скалами, – произнес он. – Один из этих горячих молодых глупцов может начать стрелять по мне, не соображая, что может легко попасть в тебя.

Виктория не подумала, что может стать мишенью. Ее энтузиазм по поводу предстоящей перестрелки заметно угас.

– Что, по-твоему, станет делать дядя Грант?

– Это зависит от того, кто руководит погоней: твой дядя или Бак.

– Дядя Грант.

– Тогда, может, мы просто разойдемся.

– Я не хочу «просто расходиться». Я хочу вернуться в «Горную долину».

– Сколько бы людей ни привел с собой твой дядя, сколько бы раз они ни нападали на меня, ты отправляешься в Техас.

– Почему ты считаешь, что сумеешь перехитрить и перестрелять всех этих людей?

– У меня есть то, чего у них нет. Ты. Если понадобится, я использую тебя в качестве щита.

– Никогда не думала, что ты опустишься так низко.

– Самозащита не имеет ничего общего с правилами этикета. Она сводится к тому, что ты делаешь то, что должен. Они не станут стрелять по тебе, как бы им ни хотелось меня пришибить.

– Где мой дядя? Что они делают?

– Зачем тебе это знать?

– Я не доверяю тебе. Ты можешь выстрелить в него, как только увидишь.

– Ты действительно думаешь, что я на это способен?

Нет, она так не думала. Только гнев заставил ее бросить такое обвинение. Но брать его обратно она не собиралась.

– Тот, кто может использовать женщину как щит, способен на все.

Ее лошадь вернулась в лагерь и присоединилась к остальным.

– Даже твоя лошадь не чувствует себя в безопасности рядом с Баком, – ухмыльнулся Тринити.

Виктория не увидела в его замечании ничего смешного.

– Тринити! – раздался снизу голос Гранта Дэвиджа. – Я пришел за Викторией. Я знаю, что ты там, на горе. У меня здесь дюжина человек. Мы тебя окружим и выковырнем.

– Пожалуйста, можете попробовать! – крикнул в ответ Тринити. – Только напомните этим горячим головам быть поосторожнее. Любой выстрел может рикошетом поразить вашу племянницу.

– Если ты ее отпустишь, мы с парнями вернемся на ранчо и навсегда забудем, что слышали о тебе.

– Вы говорите и за Бака?

– Бак работает на меня. Он делает то, что я скажу.

– Что ж, это вполне приличное предложение. Можете вы дать мне немного времени на обдумывание? – спросил Тринити.

Виктория недоверчиво посмотрела на него. Она думала, что он будет драться до конца.

– Даю тебе десять минут. Ты отпускаешь Викторию, и мои парни поклянутся, что твоя нога никогда не ступала в «Горную долину».

– Рада, что ты рассудил разумно, – сказала Виктория, когда Тринити приблизился к ней. – У тебя бы все равно ничего не вышло.

Тринити сорвал с шеи платок и сложил его в несколько раз.

– Ты меня еще плохо знаешь. Когда узнаешь получше, поймешь, что я никогда не сдаюсь.

Без всякого предупреждения он ухватил Викторию за щеки и крепко сжал. Ее рот приоткрылся, и прежде чем она успела его закрыть, он затолкал ей в рот сложенный платок.

– Я собираюсь бросить тебя поперек твоей лошади и надеюсь перевалить через хребет до того, как они поймут, что мы исчезли. Когда твой дядя явится поглядеть на нас, он найдет гнездышко пустым.

Тринити взвалил Викторию на плечо. Ее яростное мычание лишь вызвало у него улыбку.

Воздух вырвался из ее груди болезненным выдохом, когда он положил ее на седло. В последующие мучительные минуты она поклялась отомстить ему за каждое мгновение этой пытки.

Она старалась не задохнуться и постепенно теряла сознание.

Они не успели далеко отъехать, когда Виктория услышала крик сзади.

– Они ушли! – Это был голос Бака. – Ублюдок сбежал от нас.

– Проклятие! – выругался Тринити. – Кажется, твой дядя не больше держит свое слово, чем я. Теперь нам нужно отыскать местечко, чтобы затаиться и воевать.

Виктория подумала, что сейчас умрет. Каждое ребро готово было вот-вот сломаться. Она вдруг подумала, что, наверное, кончить жизнь на виселице было бы легче... и наверняка быстрее.

– Этого достаточно, – произнес Тринити несколько минут спустя, и, слава Богу, костоломная тряска прекратилась. Виктория даже не поморщилась, когда ее грубо уронили на землю. После мучительной езды она этого почти не почувствовала. Тринити вынул у нее изо рта платок.

– Тебе понадобится заговорить, а я, возможно, не смогу быть рядом с тобой.

– Что ты собираешься делать? – требовательно спросила Виктория.