Пища Богов 45 страница

На самом ли деле психологическое благополучие напрямую зависит от материального преуспевания (или, по крайней мере, связано с ним)? Были бы люди счастливее, если бы могли заменить условия жизни среднего класса на жизнь в огромных особняках, с отпусками на высокогорных лыжных курортах и авиапутешествиями в салоне-люкс? Были бы они счастливее, если бы выиграли на тотализаторе и могли выбирать между 40-футовой яхтой, автофургоном высшего класса, гардеробом от лучших модельеров, роскошной машиной и штатом домашней прислуги? «Тот, кто говорит, что за деньги счастье не купишь, просто не умеет их правильно тратить», – гласит реклама Лексуса.

По сообщению Динера (Diener, 1999), среди жителей стран с высоким уровнем жизни встречается большое количество счастливых людей. Жители Швейцарии и стран Скандинавии, например, по большей части процветают и довольны своею жизнью. Люди, проживающие в странах со значительно более низким уровнем жизни, сравнивая свой достаток с достатком богатых наций, могут в большей мере осознать свою бедность. Однако среди стран с валовым национальным продуктом, превышающим 8000 долларов на человека, корреляция между национальным достатком и благополучием испаряется. Казалось бы, в этом плане лучше быть ирландцем, чем болгарином. Но на самом деле нет никакой разницы в том, кем быть: ирландцем, бельгийцем, норвежцем или американцем. Так, к примеру, в 80-х годах ирландцы сообщали о значительно большей удовлетворенности жизнью, чем вдвое более обеспеченные, но менее довольные жизнью западные немцы (Inglehart, 1990). Кроме того, как отмечают Динеры (Diener & Diener, 1995), при опросах люди часто путают общий уровень материальной обеспеченности с гражданскими правами, грамотностью и продолжительностью демократического правления. Для того чтобы избежать такой путаницы, исследователи начали всюду задавать людям только один конкретный вопрос: как они считают, стала бы их жизнь более благополучной при выросшем достатке?

Счастливы ли богатые?

В бедных странах, таких, как Индия, низкий доход часто не дает возможностей удовлетворять основные человеческие потребности, а относительно высокий достаток действительно обеспечивает большее благополучие (Argyle, 1999). И психологически, и материально там лучше принадлежать к более высокой касте. Но в богатых странах, где большинство людей может позволить себе удовлетворять все необходимые жизненные нужды, изобилие денег на удивление мало что значит. В США, Канаде и Европе связь между доходом и личным счастьем, как отмечает Рональд Инглхарт (Ronald Inglehart, 1990, p. 242), «поразительно слаба (а на самом деле фактически ничтожна)». Счастливые, как правило, реже всего встречаются среди самых бедных. Но также справедливо и то, что чем больше денег, тем меньше отдача от них. Подводя итоги своим исследованиям, Дэвид Ликкен (David Lykken, 1999, p. 17) замечает, что «люди, которые едут на работу в спецовках и на автобусах, в среднем столь же счастливы, как и те, кто едет на работу в строгих костюмах и на собственных "мерседесах"».

Оказалось, что даже очень богатые люди – 100 самых обеспеченных американцев (по данным журнала Forbes), которых опросили Динер, Хорвиц и Эммонс (Diener, Horwitz & Emmons, 1985), – не намного счастливее типичного среднего американца. Хотя у них больше, чем достаточно, денег на то, чтобы купить множество вещей, которые им не нужны и до которых им вряд ли есть дело, четыре пятых из 49 супербогачей согласились, что «Деньги могут сделать человека и счастливее и несчастнее – все зависит от того, как их использовать». И некоторые из этих богатых людей действительно несчастны. Один из них, обладающий сказочным богатством, даже не мог вспомнить, был ли он вообще когда-нибудь счастлив. Одна женщина сообщила, что деньги не могут избавить от страданий, причиняемых ей проблемами её детей. Когда плывешь на «Титанике», даже выбегая из каюты первого класса все равно не доберешься туда, куда хочешь.

Наша способность к адаптации (Diener, 1999) помогает объяснить основной вывод, который можно сделать, проанализировав результаты исследований, посвященных изучению субъективного благополучия. В свое время его сформулировал Ричард Кэмменн (Richard Kammann, 1983): «Объективные жизненные обстоятельства играют ничтожно малую роль в теории счастья». Хорошие и плохие события (путешествие, лишение наследства) действительно оказывают кратковременное воздействие на наше настроение, и люди часто хватаются за это, чтобы объяснить, почему они счастливы или, наоборот, несчастны. Однако эмоциональное воздействие значительных событий и обстоятельств рассеивается гораздо быстрее, чем предполагают многие (Gilbert & others, 1998). Маловероятно, что в обществе, где все живут в домах по 4000 кв. футов, люди счастливее, чем в обществе, где все живут в домах по 2000 кв. футов. Благодаря нашей способности быстро адаптироваться к различным условиям существования вчерашняя роскошь вскоре может стать сегодняшним предметом первой необходимости и завтрашним реликтом.

Ведет ли экономический рост к улучшению морального состояния?

И все же, становятся ли люди счастливее с ростом достатка? Как долго были счастливы Фрэнк и Ширли Мэй Кэйпаси, в 1998 году выиграв в лотерею Powerball 195 млн. долларов? Скорее всего, не так долго, как предполагали. Хотя они, конечно же, были в восторге от того, что победили, но эйфория постепенно улетучилась. Точно так же те, чей доход увеличился за прошедшее десятилетие, вряд ли счастливее тех, у кого он не увеличился (Diener & others, 1993).

Страдания от того, что человек попал в более простые условия жизни, тоже продолжаются недолго. Экономист Роберт Фрэнк (Robert Frank, 1996) испытал это на собственном опыте:

«В молодости, сразу же после окончания колледжа, я служил волонтером Корпуса Мира в сельской местности Непала. Мой дом, в котором была только одна комната, не имел электричества, отопления, водопровода, туалет находился снаружи. Местный рацион не отличался разнообразием и практически не включал мяса… И все же, хотя условия жизни в Непале поначалу вызывали оторопь, самой примечательной особенностью моего опыта было то, насколько быстро они стали казаться нормальными. За какие-то несколько недель у меня совершенно исчезло ощущение ущербности своего быта. На самом деле, моя 40-долларовая месячная стипендия превышала доходы большинства жителей деревни, поэтому я чувствовал себя там богатеем, каким вновь смог почувствовать себя только в последние годы.»

Итак, личное счастье, как правило, возрастает лишь на короткий срок при росте личного благосостояния. А растет ли «коллективное счастье» – вместе с приливной волной в экономике? Более ли счастливы американцы сегодня, чем были, к примеру, в 1940 году, когда в двух из пяти домов не было ни душа, ни ванны, под отоплением часто подразумевалось подбрасывание в печь дров или угля, а 35 % домов не имело внутреннего туалета (Бюро переписи США, 1994)? Или возьмем 1957 год. Именно тогда экономист Джон Гэлбрайт был близок к тому, чтобы назвать Соединенные Штаты «Обществом изобилия». Средний годовой доход американцев, пересчитанный на нынешние деньги, составлял примерно 9000 долларов. Сегодня это 20 000, благодаря росту реальной зарплаты в 70-х годах, дополнительным заработкам и удвоившемуся числу работающих замужних женщин. По сравнению с 1957 годом, американцы составляют «общество двойного изобилия», с удвоившимся количеством вещей, которые они могли бы купить. И хотя в целом разрыв доходов между богатыми и бедными увеличился, поднимающийся прилив поднял с мели большинство лодок. Американцы сегодня имеют в два раза больше машин на человека и едят в ресторанах в два раза чаще, многие пользуются преимуществами микроволновых печей, цветных телевизоров с большим экраном и домашних компьютеров. С 1960 по 1997 процент квартир:

– с посудомоечными машинами вырос с 7 % до 50 %;

– с сушилками для белья – с 20 % до 71 %; – с кондиционерами – с 15% до 73% (Бюро переписи США, 1979, 1998).

Итак, веря в то, что хорошо быть обеспеченными «очень важно», и видя, что благосостояние американцев непрерывно растет в течение последних четырех десятилетий, можем ли мы утверждать, что американцы сейчас счастливее, чем прежде?

Нет, не можем. Среди участников опросов Национального центра исследования общественного мнения количество тех, кто относил себя к «очень счастливым», плавно уменьшалось в промежутке между 1957 и 1998 годами – с 35 % до 32 %. Таким образом, американцы стали в два раза богаче, чем раньше, но ничуть не счастливее. Тем временем число разводов увеличилось вдвое. Подростковые суициды утроились. Количество несовершеннолетних правонарушителей выросло в 4 раза. Уровень депрессии стремительно взлетел, особенно среди молодежи (Seligman, 1989; Klerman & Wiessman, 1989; Cross-National Collaborative Group, 1992). По сравнению с их бабушками и дедушками молодые люди выросли среди гораздо большего изобилия, немного меньшего счастья и гораздо большего риска появления депрессии и других социальных патологий.

Итак, напрашивается следующее заключение: став за последние 40 лет значительно обеспеченнее, мы ни на йоту не повысили наше субъективное благополучие. То же самое верно и для европейских стран и для Японии, сообщает Ричард Истерлин (Richard Easterlin, 1995). В Великобритании, например, резкое увеличение процента семей, имеющих машины, центральное отопление и телефоны, не сопровождалось ростом числа счастливых людей. Вывод поразительный: экономический рост в обеспеченных странах не привел к видимому подъему в моральном состоянии людей.

Близкие взаимоотношения и благополучие

Легко представить, почему напряженность в человеческих взаимоотношениях может обострить болезнь и страдание. «Ад – это другие», – писал Жан-Поль Сартр. Так, людей могут раздражать бесполезные взаимоотношения.

Обнаружив, как «цепи» брака и «оковы» долга могут привести людей в «рабство», современный индивидуализм советует нам в первую очередь развивать свою индивидуальность и самовыражение. «Имеет значение один только вопрос, – провозгласил Карл Роджерс (Carl Rogers, процитировано: Wallach & Wallach, 1985), – живу ли я так, чтобы получать глубокое удовлетворение и выражать свою истинную сущность»?

Обходя стороной обсуждение идентичности личности, социальные психологи и психологи-эволюционисты напоминают нам, что мы, как признал Аристотель, ещё и общественные животные. В нас заложена глубокая «потребность кому-то принадлежать».

Дружба и благополучие

Включают ли корреляты социальной поддержки наряду с физическим и психологическое благополучие? Привязанность к друзьям и партнерам, с которыми мы можем поделиться своими интимными мыслями, как считал Фрэнсис Бэкон (1625), имеет два эффекта: «Она удваивает радость и делит горе пополам». Тридцать лет спустя в песне Джона Леннона и Пола Маккартни (1967) прозвучала та же мысль: «У меня все получится с небольшой помощью моих друзей».

Действительно, люди часто говорят, что они чувствуют себя счастливее в компании других (Pavot, Diener, & Fujita, 1990). На вопрос Национального центра исследований общественного мнения: «Сколько у вас близких друзей?» (не включая членов семьи), 26 % назвали менее пяти друзей, 36 % – назвали пять или более, добавив, что «они очень счастливы».

Многие факторы подтверждают существование взаимосвязи между социальной поддержкой и благополучием. Например, те, кому посчастливилось иметь близких друзей, лучше справляются с различными стрессами, включая тяжелые утраты, изнасилование, потерю работы и болезнь (Abbey & Andrews, 1985; Perlman & Rook, 1987). А среди 800 опрошенных бывших питомцев колледжа те, кто придерживался «ценностей яппи», – то есть предпочитал высокий доход, успех и престиж в работе тесным дружеским отношениям и браку с близким по духу человеком, – были по сравнению со своими бывшими одноклассниками в два раза более склонны описывать себя как «довольно-таки» или даже «очень» несчастливых людей.

Брак и благополучие

Для более чем 90 % людей по всему миру, сообщает «Демографический ежегодник» ООН (United Nations' Demographic Yearbook), один из самых приемлемых вариантов близких взаимоотношений – это брак. Принимая во внимание, по-видимому, действительно имеющуюся у нас, потребность кому-то принадлежать и только что выведенную нами связь между дружбой и благополучием, зададимся вопросом: ведет ли брак к большему благополучию? Или счастье чаще ассоциируется с независимостью?

Существует множество данных, которые показывают, что люди, состоящие в браке, счастливее тех, кто не связан брачными узами. Раз за разом опросы, проводимые в Европе и Северной Америке, дают один и тот же результат: по сравнению с теми, кто никогда не состоял в браке, и особенно с теми, кто развелся или живет раздельно, люди, состоящие в браке, сообщают о большей удовлетворенности жизнью. Например, среди 32139 американцев, опрошенных Национальным центром исследований общественного мнения в период между 1972 и 1994 годами, 40 % людей, состоящих в браке, заявили, что очень счастливы – и это почти вдвое перекрывает 24 % никогда не состоявших в браке людей, заявивших то же самое. Собрав данные национальных опросов, в которых участвовали 20800 человек из 19 стран, Арне Мастекааса (Arne Mastekaasa, 1994) подтвердил наличие связи между счастьем и браком. Люди, состоящие в браке, также реже страдают от депрессий.

Однако люди, состоящие в не очень счастливых браках, счастливы даже менее, чем неженатые (незамужние) и разведенные. Зато те, кто назвал свой брак «очень счастливым», – среди самых счастливых людей; 57 % из их числа заявляют, что в целом живут очень счастливо. Генри Уорд Бичер не стал бы этому удивляться: «Человек в удачном браке окрылен, в неудачном – закован в кандалы». Три четверти состоящих в браке убеждены, что их супруг или супруга – их самый лучший друг, а 4 из 5 говорят, что, если бы им пришлось вступать в брак снова, они выбрали бы того же человека (Greeley, 1991; Glenn, 1996).

Итак, почему женатые и замужние счастливее? Или это счастье благоприятствует браку? Движение здесь, по-видимому, двустороннее.

Во-первых, счастливые люди представляются более привлекательными как брачные партнеры. Поскольку они более добродушны, любят бывать в компаниях и сосредоточены на других (Veenhoven, 1988), они обычно более привлекательны социально. Несчастные люди чаще отвергаются обществом. Страдание может любить компанию, но исследование социальных последствий депрессии показывает, что компания не любит страдания. Несчастный (а потому сосредоточенный на себе, раздражительный, угрюмый) супруг или сосед по комнате редко воспринимается как желанный компаньон (Gotlib, 1992; Segrin & Dillard, 1992). По этим причинам позитивно настроенные, счастливые люди в большей степени готовы к формированию счастливых взаимоотношений.

Однако, как сообщает Мастекааса (Mastekaasa, 1995), «среди исследователей преобладает мнение», что корреляция «счастье – брак» «обязана своим существованием главным образом» преимуществам состояния в браке. Посмотрите: если наиболее счастливые люди вступают в брак раньше и чаще, тогда с возрастом (и потому, что постепенно менее счастливые люди тоже вступают в брак) средний уровень счастья и состоявших, и никогда не состоявших в браке людей должен снижаться (новобрачные более старшего возраста и менее счастливые будут тянуть вниз средний уровень счастья среди состоящих в браке, оставляя самых несчастных в группе не состоящих в браке). Но данные не подтверждают это предположение, которое исходит из того, что за супружескую близость и поддержку большинству людей действительно приходится платить эмоциональными переживаниями. Брак предлагает новые роли, создает новые стрессовые ситуации, но также и дополнительные вознаграждения и источники для роста индивидуальности и самооценки (Crosby, 1987). А будучи отмечен интимностью, брак – дружба, скрепленный обязательствами, уменьшает одиночество и предлагает надежного возлюбленного и компаньона (Hendrick & Hendrick, 1997).

Вера и благополучие

Фрейд (Freud, 1928/1964, р. 71) предполагал, что религия разъедает счастье, создавая «навязчивый невроз», который влечет за собой вину, подавленную сексуальность и угнетенные эмоции. Был ли он прав? Или религия чаще ассоциируется с радостью?

Накопленные факты говорят о том, что некоторые формы религиозных переживаний действительно связаны с предрассудком и виной, но что в целом активная религиозность ассоциируется с критериями психического здоровья. Активно религиозные североамериканцы менее, чем нерелигиозные люди, склонны нарушать общественный порядок, злоупотреблять наркотиками и алкоголем, разводиться и совершать самоубийства (Batson, Schoenrade & Ventus, 1993; Colasanto & Shriver, 1989). Отчасти благодаря низкому среди них проценту курящих и пьющих, религиозно активные люди имеют тенденцию быть физически здоровее и дольше жить (Koenig, 1997; Matthews & Larson, 1997).

Проводились также исследования, в которых изучалась связь между верой и способностью справляться с кризисами. Овдовевшие женщины, регулярно посещающие церковные службы, сообщают о больших радостях в жизни, чем вдовы, замкнувшиеся в своем горе (Harvey, Barnes & Greenwood, 1987; McGloshen & O'Bryant, 1988; Siegel & Kuykendall, 1990). Имея детей с проблемами развития, те матери, чье религиозное чувство глубоко, менее уязвимы для депрессий (Friedrich, Cohen & Wilturnerm, 1988). Верующие люди чаще сохраняют ощущение счастья или возвращаются к более счастливой жизни, пережив развод, безработицу, серьёзную болезнь или утрату (Ellison, 1991; McIntosh, Silver & Wortman, 1993). Результаты метаанализа показали: два самых надежных фактора, предсказывающих, что пожилой человек доволен жизнью, – это его здоровье и религиозность (Okun & Stock, 1987).

По результатам опросов людей различных национальностей также создается впечатление, что религиозно активные люди счастливее остальных (Inglehart, 1990). Обратимся к опросу, проведенному в 1984 году в Соединенных Штатах Америки Организацией Гэллапа. Те, кто получил наиболее высокие баллы по шкале «религиозной приверженности» (они, к примеру, согласились с утверждением: «Моя религиозная вера оказывает на мою жизнь самое сильное влияние»), по сравнению с набравшими наиболее низкие баллы по той же шкале в два раза чаще заявляли, что они очень счастливы. Опросы Национального центра исследований общественного мнения показывают более высокий уровень «очень счастливых» людей среди тех, кто чувствует себя «близким к Богу». Однако самооценки духовности и религиозности могут быть просто социально предпочтительными ответами. Итак, связано ли счастье с религиозной активностью? Среди примерно 32 000 американцев, попавших в случайную выборку людей, опрошенных в период с 1972 по 1994 год, процент ответивших, что он «очень счастлив», колебался от 27 % среди тех, кто посещал религиозные службы «реже, чем раз в месяц», до 47 % среди тех, кто посещал их «каждую неделю по несколько раз».

Чем объясняется эта положительная корреляция между верой и благополучием? Возможно, тесными отношениями, которые доступны людям, активно участвующим в жизни религиозных сообществ, желанием сосредоточиться на чем-то, лежащем вне обыденности, ощущением осмысленности всего происходящего, которое многие люди выводят из своей веры, и надеждой, которую дает вера перед лицом страха смерти.

Исследования, нацеленные на поиск того, что связано с человеческим счастьем, оставили много белых пятен. Но вот что нам известно на данный момент: возраст, пол, доход (конечно, в том случае, если у людей есть достаточно средств для удовлетворения их жизненных потребностей) мало что скажут нам о том, счастлив человек или нет. Интуиция не подвела Уильяма Каупера (William Kowper, 1782), который сказал: «Как показывает Природа, Счастье в меньшей степени зависит от каких-то внешних вещей, чем обычно полагают». Более надежные ключи к разгадке счастья можно найти, изучив характерные особенности людей, то, как они работают и отдыхают (Diener, 1999; Csikszentmihalyi, 2000), выяснив, есть ли у них тесный круг близких людей, есть ли вера, дающая надежду и поддержку. Изучение субъективного благополучия дополнительно привлекает внимание общества к физическому и материальному благополучию, а также к исторически сложившейся увлеченности психологов негативными эмоциями. Поиски ответа на вопрос, кто счастлив и почему, могут помочь нашей культуре заново переосмыслить свои приоритеты, а также представить себе мир, который будет способствовать росту благосостояния человека.

Глава 30. Великие идеи в социальной психологии и религии

Практически в любой области знаний результаты десятков тысяч работ, выводы тысячи исследователей, открытия сотен теоретиков могут быть спрессованы в несколько основных идей. Биология предлагает нам принципы естественного отбора и адаптации. Социология выстроена на концепциях структуры общества, связей с культурой и социальной организации. Музыка использует наши представления о ритме, мелодии и гармонии.

Какие концепции мы могли бы включить в краткий перечень великих идей социальной психологии? Какие основные принципы стоят того, чтобы их помнить, даже когда забудется большая часть того, что вы узнали из этой книги? И в какой степени эти великие идеи о человеческой природе сочетаются с идеями, выдвигаемыми в других областях науки – например, в теологии? Каждая из религий предлагает свои ответы на такие серьёзные вопросы, как: кто мы такие? Почему мы здесь? Что нам нужно делать? Поэтому давайте рассмотрим, каким образом великие идеи социальной психологии связаны с идеями христианской религии, преобладающей в Европе и обеих Америках [Можно точно так же связать взгляды социальной психологии на человеческую природу с идеями, выведенными из других религиозных традиций. Я выбрал христианскую, так как она более других знакома мне и большинству моих читателей. (Прим. автора.) ].

Мой список «великих идей, которые мы должны всегда помнить», включает четыре истины, каждая из которых имеет и оборотную сторону. Ещё 300 лет назад Блез Паскаль напоминал, что ни одна из истин не бывает достаточной, ибо мир не прост. Любая истина, оторванная от истины, её дополняющей, – лишь половина истины. Только объединив противоположные, дополняющие друг друга, начала – то, что китайцы называют инь и ян, – мы сможем увидеть окружающую нас действительность в более реальном свете.

Рациональность и иррациональность

«Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными возможностями!» – восклицал шекспировский Гамлет. И действительно, наши познавательные способности достойны восхищения. Три фунта живой ткани в нашей черепной коробке содержат схему более сложную, чем все телефонные сети планеты вместе взятые. Эта схема позволяет нам перерабатывать информацию, прикладывая при этом минимальные усилия или чисто автоматически, а также запоминать огромные объемы информации и мгновенно выносить суждения, воспользовавшись приближенными методами анализа. Одна из наиболее «человеческих» склонностей – это наше страстное желание объяснять свое поведение, соотносить его с какой-то причиной, тем самым представляя его более упорядоченным, предсказуемым и контролируемым. Подобно ученым, обладающим интуицией, мы разумно и довольно точно выстраиваем наши атрибуции, подгоняя их под наши повседневные нужды.

Да, откликаются иудейские и христианские теологи, мы созданы по божественному подобию и нам дано управлять землей и всем живым на ней. Мы вершина работы Творца, истинно божьи дети.

И все же наши объяснения уязвимы для ошибки, – настаивают социальные психологи. Наблюдая за другими, мы склонны руководствоваться предвзятыми мнениями, «видеть» иллюзорные связи и причины, относиться к людям так, что это провоцирует их оправдывать наши ожидания. Мы также часто делаем выводы, основываясь лишь на малочисленных ярких примерах, пренебрегая реальной статистикой, и приписываем поведение людей их диспозициям (к примеру, думаем, что тот, кто ведет себя странно, и сам, должно быть, человек странный). Не понимая, что источники подобных ошибок следует искать в нашем социальном мышлении, мы чересчур доверяем нашим социальным суждениям.

Такие выводы звучат знакомо для теологов, которые напоминают нам, что мы – смертны и являемся творением того, кто заявил: «Ибо Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне» и что «как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Исайя, 46:9 и 55:9). Как Божьи дети, мы занимаем высокое положение, но отнюдь не божественное. Таким образом, мы должны скептически относиться к тем, кто присваивает себе божественные силы всеведения (чтение мыслей, предсказание будущего), всеприсутствия (видение происходящего в отдаленных местах) и всемогущества (создание или изменение физической реальности силой мысли). Следует также быть более осмотрительными с теми, кто поклоняется идолам, выдавая положения своей доктрины за абсолютные истины. Мы всегда видим реальность в несколько замутненном зеркале.

Пристрастие к игре в свою пользу и самооценка

Наши взгляды на самих себя трудно назвать правдивыми. Внимая древнему призыву «Познай самого себя», мы стараемся анализировать свое поведение, но едва ли делаем это беспристрастно. Склонность подыгрывать самим себе проявляется в наших объяснениях собственных успехов и неудач, хороших и плохих поступков. Мы часто видим себя людьми в чем-то превосходящими окружающих, – скажем, более тактичными, общительными и терпимыми. Кроме того, мы любим судить о наших поступках задним числом, мы чересчур уверены в правильности наших убеждений; мы часто корректируем в свою пользу собственные воспоминания, а также переоцениваем, насколько доблестно мы повели бы себя в той или иной ситуации, в которой большинство людей проявило себя не лучшим образом. Исследователь Энтони Гринвальд (Anthony Greenwald, 1984) говорит от лица десятков ученых: «Люди, как сквозь фильтр, пропускают через себя свою собственную жизнь».

Такой вывод созвучен библейскому высказыванию о том, что гордиться собственной праведностью есть большой первородный грех – самый страшный из семи смертных грехов. Так, автор псалмов заявляет, что «никто не видит собственных ошибок», а фарисей благодарит Бога за то, что «я не такой, как другие» (а вы и я можем поблагодарить Бога за то, что мы не такие, как фарисей). Гордыня предшествует моральному падению. Она разъедает наши отношения друг с другом, ведет к конфликтам между партнерами в браке, между администрацией и работниками, между нациями.

Каждая из сторон видит только свои мотивы чистыми, а действия безупречными. Но то же самое делают и их оппоненты, и конфликт продолжается.

И все же иметь высокую самооценку выгодно. Зачастую самоутверждаться – значит адаптироваться. Это помогает сохранить уверенность в себе и свести депрессию к минимуму. Сомневаться в своей компетентности и винить себя за неудачи – это готовый рецепт того, как прийти к провалу, одиночеству или отверженности. Когда люди чувствуют себя защищенными и оцениваемыми по заслугам, они в меньшей степени демонстрируют предубежденное и неуважительное отношение к окружающим.

И опять же, утверждению, гласящему, что видеть признание других – это значит освободиться от защитного панциря гордыни и самоуничижения, есть параллель в религии (божественная «благодать» – это религиозная параллель «безусловному позитивному признанию» в психологии). Если человек чувствует, что его принимают таким, какой он есть, снижается его потребность доказывать свою значимость, добиваясь успеха, престижа, материального или физического благополучия. Тут приходят на память слова Пиноккио, сказанные им Джепетто: «Папа, я не совсем понимаю, кто я такой. Но если у меня все хорошо с тобой, тогда, я думаю, что и со мной все в порядке».

Установки и поведение

Исследования, проводимые в 60-х годах, потрясли социальных психологов открытием того, что наши установки иногда бездействуют, задавленные другими влияниями. Правда, последующие исследования несколько успокоили ученых. Наши установки воздействуют на наше поведение – когда они существенны и мы о них вспоминаем. Так, наши политические установки, безусловно, влияют на то, как мы ведем себя в кабинке для голосования. Наше отношение к курению оказывает влияние на силу нашего сопротивления примеру курящих сверстников. Наше отношение к голодающим влияет на наши пожертвования. Измените у человека ход мыслей (при этом неважно, как вы будете это называть: «образованием» или «пропагандой») – и получите весьма ощутимый результат.

Если социальная психология чему-то нас и научила, так это тому, что верно и обратное: как наши поступки способны влиять на наши мысли, так и наши мысли способны влиять на наши поступки. Мы часто в равной мере верим в то, что отстаиваем, и отстаиваем то, во что верим. Наши установки следуют за нашим поведением, особенно в тех случаях, когда мы чувствуем ответственность за свои поступки. Это самоубеждение позволяет самым разным людям – участникам политических кампаний, влюбленным, даже террористам – ещё сильнее верить в то, что они доказывают или ради чего страдают.

Осознание того, что внутренние установки и внешнее поведение, как курица и яйцо, порождают одно другое, находит параллель в христианской идее о том, что вера внутри нас и наши поступки питают друг друга. Таким образом, вера – это источник действия. Скрываясь в пещере, Илия переполнен святостью. Павел преображается по дороге в Дамаск. Иезекииль, Исайя и Иеремия переживают внутреннее перерождение. В каждом случае новое духовное сознание порождает новую модель поведения.

Но вера – это также следствие действия. На протяжении всего Ветхого и Нового Завета вера представляется подпитываемой актами послушания. Например, в Ветхом Завете древнееврейское слово, обозначающее «познать», – это обычно глагол, обозначающий какое-то действие. Чтобы познать любовь, человек должен не только иметь о ней представление, он должен действовать с любовью. Философы и теологи отмечают, что вера растет, когда люди начинают действовать, опираясь на ту, пусть небольшую веру, которая у них уже есть. Не настаивайте на том, чтобы люди поверили до того, как начнут молиться, учили талмудисты раввинов, лучше сделайте так, чтобы они помолились, и их вера возрастет. «Сила христианства на самом деле состоит в простом "следовании"», – заметил Серен Кьеркегор (Soren Kierkegaard, 1851). «Для того чтобы обрести веру, – говорил Паскаль (Pascal, 1670), – не отклоняйтесь от начатого пути, действуйте так, как если бы верили, беря святую воду, служа мессу и т. п. Даже это самым естественным образом заставит вас верить…» К. С. Льюис (С. S. Lewis, 1960) соглашается с этим: