А. Камю 3 страница

Имя Александра Македонского, умершего в Вавилоне в 323 г. до н.э., «обозначает конец одной мировой эпохи и начало другой», – писал И.Г. Дройзен. Этот ученый и предложил называть новый период, наступивший в истории Греции, Македонии, других стран Восточного Средиземноморья, а также Ирана, Средней Азии и некоторых других областей, эллинизмом. Это понятие, несмотря на его условность, утвердилось в науке и стало общепринятым [254, 255].

Впервые этот термин упоминается в заглавии опубликованной в 1836 г. «Истории диадохов» [254].

Сущность эллинизма, его историческое место, территориальные хронологические рамки толкуются по-разному и нередко субъективно. Так, иногда при рассмотрении эллинизма абсолютизируется одна из его сторон: азиатская или греческая. Для того чтобы составить правильное, всеобъемлющее представление об эллинизме, наиболее соответст-вующее его сложному историческому содержанию, необходимо охватить как можно больше факторов и, в первую очередь, отказаться от предвзятого причисления эллинизма либо к истории только древнегреческого или только древневосточного мира в качестве их модифицированного продолжения. Важно попытаться осмыслить эллинизм как специфическое целое, как систему определенных экономических, социальных, политических, этнокультурных отношений и идеологических представлений, которая продолжала развитие и Древнего Востока и Древней Греции, не будучи в то же время иден-тичной ни тому, ни другому, являясь своеобразным историческим мостом между Востоком и Западом [257].

Традиционной и общепринятой датой окончания эллинистического периода принято считать 31–30 гг. до н.э., когда птолемеевский Египет был превращен в римскую провинцию. Относительно же его начала среди ученых нет единого мнения. У Дройзена эллинизм начинается с Александра Македонского. А.Б. Ранович предлагал датировать начало эллинизма 336 г. до н.э., то есть годом воцарения Александра, а английский историк В. Тарн, американские ученые М.А. Ростовцев и Ч.Б. Уэллес – датой его смерти (323 г. до н.э.). Согласно историку В. Чериковеру, начальный рубеж эллинистического периода охватывает 11 лет – с 334 по 323 г. до н.э. [258].

Политика Александра, его походы в Среднюю Азию и Индию преследовали цель создать по примеру Ахеменидов великую державу. Экбатану Александр покинул уже как правитель мировой империи, окончательное создание и организация которой еще только предстояли. Македония должна была стать частью ее, а организованные по греческому образцу (как по внешней форме, так и по внутреннему политическому устройству) города – важным компонентом нового государственного образования. С расширением завоеванной территории все сильнее должно было чувствоваться влияние окружавшей завоевателей среды, в которую они все глубже вживались.

Позиция самого Александра по этим вопросам, которые начинали все более отчетливо вырисовываться после того, как он переступил границы греческого мира, сложилась не сразу, а по мере знакомства его со спецификой внутренней организации стран Востока и накопления опыта управления ими. В этом отношении существенное значение имело пребывание Александра в Египте. Александр не собирался уста-навливать там оккупационный режим, напротив, эта страна должна была стать надежной, неотъемлемой частью будущего государственного целого, своего рода «моделью» при строительстве единого всеох-ватывающего мирового государства.

Эллинизм как общественная система складывался в зависимости от вышеуказанных факторов в разных конкретно-исторических вариантах, в основе которых, однако, лежала общая основа и единая взаимообусловленность. Можно, конечно, выделять, как основные, греческий и восточный варианты. Но это недостаточно полно отражает многообразие эллинистического мира, специфику отдельных его частей. Думается, что целесообразней различать, например, следующие варианты: греко-македонский, северочерноморский, малоазиатский, сирийско-месопотамский, египетский, среднеазиатский. Кроме того, следует расширить рамки эллинистического мира, включив в него ряд периферийных областей, таких, как Карфаген и северо-западная часть Африки [265].

Не все было гармонично в античном мире с его великой идеей прекрасно-доблестного человека, как впрочем и в любом периоде бытия человечества.

В описываемые времена не было того, что позже стало называться бескорыстным даянием. Всякий, кто вкушал хлеб другого, становился от него зависим. Но вкусивший чужого хлеба в дни голода хотя бы один раз считался «оживленным» и обязывался вечной благодарностью своему благодетелю. И эта благодарность была не только духовным актом. Это был шаг к порабощению, и закон очень ревниво охранял этот обычай. Попробовал бы кто-нибудь проявить «неблагодарность» за хлеб, съеденный в дни голода! Его осудили бы сурово. Может быть, даже продали бы в полное рабство, подвергли остракизму.

Античное рабство было подобно болоту, внушавшему людям постоянный страх. Страшная трясина грозила засосать каждого. Одних она уже проглотила с головой, их называли просто рабами. Другие погрузли в нее по пояс и считались «связанными обязательствами» – долговыми, этическими. Третьи еще прыгали с кочки на кочку, надеясь уберечься от горькой участи, не оступиться, ибо стоит погрузить одну ногу в болото рабства, и оно уже не отпустит, засосет, затянет неумолимо [248, c. 457].

Великая идея гармонично-прекрасного человека, олицетворением которого был Александр Македонский, «споткнулась» на «прозе» античного рабства и была трансформирована в великую римскую идею нового миропорядка планеты.

Власть – это супернаркотик, с иглы которого соскочить невероятно тяжело и от которого никогда не устанешь и никуда не уйдешь, ибо денег и власти никогда не бывает мало! В этом и трагедия.

Ю.М. Теплицкий

Да не устрашит тебя величие: одни рождаются великими, другие достигают величия, третьим его навязывают.

Уильям Шекспир

Если вы не тот, кто на верху, значит вы тот, кто внизу!

Стивен Поттер

Всему в мире отведено определенное время, и все обречено на гибель. Но только человек знает, что он должен умереть. Наталкиваясь на эту пограничную ситуацию, он познает вечность во времени, историчность, как явление бытия, уничтожение времени во времени.

Карл Ясперс

В одном мгновеньи видеть вечность,

Огромный мир – в зерне песка,

В единой горсти – бесконечность,

И небо – в чашечке цветка.

Вильям Блейк

Глава IV

Идея римского однополюсного имперского мироустройства: от мировой гегемонии – к «гибели всерьез» (От Ю. Цезаря – к Нерону и Калигуле)

История повторяется – в этом ее недостаток, но в этом и ее досто-инство, ибо это позволяет по аналогии не только постичь настоящее, но и предвидеть в основном контуры грядущего.

Государственные ритуалы, символы меняются, суть остается неизменной. Интерес нашего века к императорскому Риму не случаен, как не случайно и воодушевление республиканскими добродетелями двести лет назад. Верлену еще приходилось напрягать воображение, чтобы представить «империю в конце упадка», тогда как его переводчику на русский уже было понятно, чего требует от «актера» империя – «полной гибели и всерьез» [267].

Порой кажется, что римские императоры, сбросив тоги и одев костюмы «от Кардена», исповедуют те же идеи, принципы бытия и мироустройства, которые были присущи этим «властителям» мира, а патриции Рима через тысячелетия «переродились» в своих нравах и обычаях в наших олигархов и, обслуживающую их интересы, элиту.

При этом греческая идея прекрасно-доблестного человека, трансформируемая в период правления Александра Македонского в идеи эллинизма, т.е. антично-глобально-всемирного носителя доблести, ментальности евразийского земного пространства, в период доминирования Рима на мировой геополитической арене евразийского субконтинента модифицировалась в идею однополюсного римского мира.

Все это идентично современной геополитической концепции США и, по данным Зб. Бжезинского, совпадают даже количественные параметры экспедиционных корпусов Римской империи и США, обеспечивая геополитическое доминирование данных супердержав в системе «однополюсного» мироустройства земной цивилизации того времени и сегодняшнего дня [1].

Известный российский кинорежиссер П. Лунгин, размышляя над аналогиями идей, проблем нашего времени и римского этапа, отмечает: «Состояние Римской империи накануне появления христианства нео-бычайно напоминало нашу нынешнюю жизнь. Это был такой огромный роскошный мир, в котором телевизора не было, но зато гладиаторские игры длились по полгода. Шесть месяцев зрителей кормили и поили бесплатно, только чтобы они на это смотрели. У граждан было лишь одно предназначение в жизни – голосовать. А всю работу за них делали рабы. Да и гладиаторов убивали не так уж часто, как это показывают в фильмах. И по ночам эти крепкие мужчины со стальными мускулами зарабатывали больше, чем днем. Это были своеобразные поп-звезды того времени.

И в этот момент гигантского тупика, когда казалось, что мир остановился, что ему некуда больше развиваться, где-то там, в катакомбах, рабы потихоньку рисовали на стенах маленьких рыбок – первые символы христианства. Где-то в глубине, на нижних этажах этого мира, зарождалась новая идея. В каком-то смысле мы похожи сегодня на огромный языческий Рим, где мир и рынок – одно и то же. Конечно, эта история зарождения новой идеи точь-в-точь не повторится. Но что-то созидательное непременно появится [266, c. 3].

Глобальная античная идея прекрасно-гармоничного человека в условиях деградации как греческих государств-полисов, так и цивилизационной системы страны в целом, обусловила ее модификацию в идею имперско-римского мироустройства, в основе которой – однополюсный мир во главе с Римом, концентрация власти в имперском формате, являющемся синтезом абсолютной власти, в основе которой – опора на римские легионы, попытка возвыситься и стать арбитром над классами общества, рядясь в тогу республиканских традиций, фразеологии, внешних атрибутов.

Римская идея однополюсного мира стала примером подражания наполеоновской Франции, политики США второй половины ХХ–начала ХХІ века.

Характеризуя подобные модификации, известный американский политик и политолог Зб. Бжезинский в книге «Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство» отмечает: «История – летопись изменений, напоминание о том, что всему наступает конец. Но она же подсказывает, что некоторым вещам дарован долгий век, а их исчезновение отнюдь не означает возрождения предшествовавших реальностей» [1].

Среди любимых преданий римлян об их далеком прошлом был рассказ о последнем царе. Его имя было Луций Тарквиний. Это был очень честолюбивый и жестокий человек. Такой же была и его жена Туллия – дочь старого царя Сервия Туллия. Луций Тарквиний стремился сам сделаться царем. Когда патриции, ненавидевшие Сервия Туллия, составили против него заговор, Луций и его жена стали во главе заговорщиков. Однажды Луций, считая, что уже настало время действовать, ворвался во главе вооруженных заговорщиков на форум – центральную площадь города. Луций был в одежде царя. Он прошел в здание сената и сел на трон. Сервий Туллий поспешил на форум:

– Что это значит, Тарквиний? – спросил он. – Как ты смел при моей жизни садиться на трон?

Старик попытался столкнуть с трона дерзкого захватчика, но у него не хватило на это сил. Тогда Луций Тарквиний схватил старика и сбросил с каменных ступеней. Окровавленный Сервий Туллий попытался встать. На него набросились заговорщики и добили его, а труп выбросили на улицу. Луций Тарквиний стал царем [250, 251].

Тарквиний стремился управлять Римом как неограниченный властелин, без одобрения сената и народа. Даже с самыми знатными людьми, сенаторами, он обращался гордо и надменно. За это он был прозван Гордым. Овладев властью при помощи заговора и убийства, Тарквиний стал подозрительным. Он боялся заговоров и старался запугать своих врагов. Не задумываясь, казнил он неугодных ему людей. Старые обычаи нарушались. Жестокости и несправедливости следовали одна за другой.

Вскоре последнее преступление царя истощило терпение римлян. Сын Тарквиния нанес смертельное оскорбление одной из самых знатных женщин Рима – Лукреции. Вспомнились при этом все старые обиды, своеволие, жестокость Тарквиния. Римляне взялись за оружие и восстали против царя [250, 251].

Изгнанный из Рима, Тарквиний Гордый не желал примириться с потерей своей власти. Он поселился неподалеку от Рима, в одном этрусском городе. Оттуда через своих сторонников подстрекал знатную римскую молодежь к заговору против республики. Тайным послам Тарквиния удалось добиться успеха. Против республики составился заговор. Его участниками были знатные римские юноши, недовольные уничтожением царской власти. Они обещали открыть ворота Рима Тарквинию, когда он подойдет с вооруженным отрядом. Среди заговорщиков были два сына Юния Брута и два племянника второго консула.

Простые граждане не хотели возвращения царя. Их бдительность помогла раскрыть заговор. Заговорщики были схвачены.

Консулы собрали народ на форуме. Они должны были в при-сутствии народа судить изменников. Юний Брут допросил своих сыновей об участии в заговоре, выслушал их признание и сам вынес приговор: смертная казнь за преступление против республики.

По знаку Брута ликторы развязали свои прутья, жестоко высекли осужденных, а затем отрубили им головы. Брут сидел спокойно и смотрел на казнь, ни разу не отвернувшись. Второй консул не обладал суровым мужеством Брута. Он попытался спасти жизнь своим племянникам и предложил изгнать их из Рима. Брут был непоколебим и настоял на смертной казни. А консул, который не проявил достаточной твердости в борьбе с врагами отечества, по предложению Брута, должен был удалиться в изгнание.

Личность Брута стала одним из составляющих компонентов великой римской идеи, ее величия, мощи, привлекательности [250].

Необходимо отметить, что контуры реализации той или иной великой идеи, тех или иных этносов, цивилизаций осуществлялись через деятельность властной и интеллектуальной элиты.

Тарквинию Гордому удалось склонить к войне с римлянами правителя города Клузия – Порсенну. Порсенна уже давно искал случая нанести удар усиливающемуся Риму.

Большое войско Порсенны двинулось в поход на Рим. Вскоре он появился вблизи города и окружил его. Река Тибр защищала город. Через нее был переброшен единственный мост, который охранял небольшой отряд римлян. При виде огромных сил врага римляне обратились в бегство. Только один воин по имени Гораций Коклес остался на мосту. Он решил умереть, но не пропустить врагов. Воодушевленные примером героя, некоторые римские воины, устыдившись своего бегства, остановились и повернули против неприятеля. Гораций Коклес приказал им как можно быстрее разрушить мост, а сам напал на врага. От его сокрушительных ударов этруски падали один за другим. А в это время за его спиной римские воины разбирали мост. Вскоре раздался треск, грохот. Мост рухнул. Гораций Коклес в полном вооружении прыгнул в воды Тибра, и под градом неприятельских стрел невредимым добрался до своих. Сограждане восторженно встретили героя [250, 251].

Разрушение моста не позволило Порсенне взять Рим сразу, одним ударом. Порсенна перешел к осаде города. Осада была длительной. В городе начались болезни и голод. Тогда один молодой римлянин по имени Муций решился на отчаянный шаг. Спрятав под плащом кинжал, он один отправился в неприятельский лагерь, чтобы убить Порсенну. Ему благоприятствовала удача и, никем не задержанный, он пробрался в палатку Порсенны. В это время там раздавали жалованье воинам. Это делал писарь, и воины то и дело подходили к нему с вопросами. Муций не знал Порсенну в лицо и, приняв писаря за царя, бросился на него и поразил кинжалом. Этрусские воины схватили Муция, обезоружили и привели к Порсенне.

– Кто ты такой? – спросил Порсенна. Юноша бесстрашно ответил царю:

– Я – римский гражданин. Зовут меня Муций. Я хотел убить тебя – врага моего отечества. Я ошибся и ты уцелел, но все равно дни твои сочтены. Триста римских юношей составили заговор на твою жизнь. Первый жребий пал на меня. То, что не удалось мне, удастся кому-нибудь из остальных.

Порсенна потребовал, чтобы Муций назвал заговорщиков и раскрыл их планы, угрожая сжечь его живым на костре. Муций, ни слова не говоря, положил правую руку на пылающие угли и стоял не дрогнув, пока его рука не обуглилась. Изумленный храбростью римлян, Порсенна не только отпустил Муция, но и снял осаду с Рима. Римляне высоко оценили подвиг Муция и дали ему прозвище Сцевола, что значит «левша». Имя Муция Сцеволы стало нарицательным при обозначении бесстрашного героя [250].

Великие подвиги великих людей породили, выпестовали великую римскую идею, сделавшую Рим на многие столетия непоборимым, несокрушимым фактором мировой истории, эталоном подражания и восхищения.

Именно с Гая Юлия Цезаря начинает свои первые шаги Римская империя, которая просуществовала еще пять веков. Никто из последующих римских императоров не мог сравниться с яркой и удивительной личностью Гая Цезаря из рода Юлиев, который иногда с удивительным легкомыслием совершал безрассудства, но с непостижимой твердостью шел к вершинам власти.

После веков забвения зерна глобальной античной идеи про-будились в побуждениях и деятельности Юлия Цезаря, модифи-цировались им.

Юлий Цезарь – аристократ, политик и полководец сформулировал идею всемирного господства Римской империи. Принеся в жертву несколько миллионов своих сограждан, разгромив своих противников – республиканцев, Цезарь заложил основу доминирования Рима в мире на столетия.

Цезарь в юности был человеком очень элегантным, модным, приятным, очень расточительным, слабого здоровья, нервным, често-любивым, жадным к наслаждениям и действиям, щедро одаренным для всех видов умственной деятельности. Среди развлечений элегантной и несколько развращенной жизни он сумел сделаться одним из самых выдающихся ораторов своего времени. Это был поистине прекрасный ум, живой, достаточно хорошо уравновешенный, несмотря на свою легкую нервозность; артист и ученый в душе, который по своей гибкости и деятельности должен был иметь несомненный успех, как в политике, так и на войне [250, с. 436–437].

Подавив общегалльское восстание, Цезарь оказался, тем не менее, в сложнейшем политическом положении – триумвират (союз трех мужей) Цезаря, Красса и Помпея распался. В 53 г. до н.э., в походе против парфян, погиб Красс. Римская республика находилась на грани развала. Или Помпей законным путем (он уже был назначен сенатом единственным консулом), или Цезарь (незаконным путем) легко могли воспользоваться ее слабостью. 10 января 49 г. до н.э., стоя с одним легионом перед небольшой речкой Рубикон, которая отделяла его от исконных владений Рима, Цезарь обратился к друзьям: «Если я не перейду эту речку, друзья мои, то это будет началом бедствий для меня, а если перейду, то это станет началом бедствий для всех людей». После этого он стремительно перешел Рубикон, сказав: «Да будет жребий брошен» («Ales jacta est»). Вскоре началась вторая гражданская война. В битве при Фарсале, 9 августа 48 г. до н.э., с вдвое меньшей армией Цезарь разбил Помпея, победившего до сего сражения 22 царя, в том числе и знаменитого Митридата, царя Понта, что привело к бегству в Египет Помпея, павшего духом настолько, что он «походил на человека, лишенного рассудка». Египтяне поняли, на чьей стороне сила, и преподнесли Цезарю кровавый подарок – голову Помпея. В это время поднял восстание сын парфянского царя Митридата Фарнак. Запылала Малая Азия. Против Фарнака Цезарь выступил сам и 2 августа 47 г. до н.э. разбил его, послав в Рим сообщение: «Пришел. Увидел. Победил» («Veni. Vedi. Vici»).

После возвращения в Рим Цезарь, как бы наверстывая упу-щенное, отметил четверной триумф: Галльский, Фарнакский, Египетский и Нумидийский. Несли захваченные знамена и добычу. Общая стоимость захваченных сокровищ равнялась 65 тыс. таланов. Среди них было 2822 золотых венка весом около 8 тонн, подаренных Цезарю различными правителями и городами. При раздаче добычи не был забыт ни один житель Рима. 22 тысячи столов с угощениями ожидало граждан. Зрелища и игры, в которых участвовали пехота, конница и даже боевые слоны, потрясли римлян. Казалось бы, теперь ничто не мешало Цезарю насладиться полнотой власти. Он являлся пожизненным диктатором. К его имени прибавлялся титул «император», он получил почетные звания «Отец Отечества» и «Освободитель», его регулярно избирают консулом. Ему оказывают почти царские почести. Его родовым именем называют месяц, в котором он родился – июль. В его честь строят храмы, его изображения ставят среди богов. Клятва именем Цезаря становится обязательной в судах.

Имея такие полномочия, Цезарь проводит ряд важных реформ: расширяет сенат и увеличивает число магистратов за счет своих легионеров, проводит аграрную реформу и разрабатывает новый ко-декс законов. Цезарь реформирует календарь, чтобы прекратить политические махинации за счет споров об исчислении времени. Этот календарь с тех пор называют юлианским. У Цезаря огромные планы на будущее: построить новый театр, храм Марса, открыть греческие и римские библиотеки, усмирить враждебных парфян.

Однако по Риму стали распространяться слухи о том, что Цезарь стремится стать царем, что он скоро перенесет столицу из Рима в Малую Азию. Многие, обойденные чинами и званиями, а также те, кто искренне опасался за Римскую республику, составили заговор, в котором было задействовано около 60 человек. Достигший вершин власти и могущества, божественный Юлий вдруг оказался в политической изоляции [251, с. 451–490, 267].

В 46 г. до н.э., в конце гражданской войны, в тогда еще Римской республике, произошло событие, настолько поразившее современников (да и их ближайших потомков), что, начиная с Гая Цезаря, все последующие императоры делали все возможное, чтобы стереть его из памяти людей. И им это удалось, так как сейчас мало кто знает о человеке, вызывавшем своими стойкими убеждениями ненависть тиранов, а героической смертью – головные боли у Цезаря. Человека этого звали Марк Порций Катон Младший.

6 апреля 46 г. до н.э. на территории нынешнего Туниса, у при-брежного города Тапса, произошло генеральное сражение, в котором республиканцы были разбиты (их погибло 10 тысяч). После этого 54-летний Цезарь спешно устремился с войском к последнему оплоту республиканцев – городу Утика, горя желанием захватить живым его коменданта, идейного вдохновителя республиканского движения, 50-летнего Катона Младшего.

Катон сумел превратить город в надежную крепость и намеревался оказать Цезарю длительное сопротивление. Однако население города, узнав о победе Цезаря, не поддержало Катона, а все, кто поддерживал республику, были в панике и готовились к бегству.

Не желая дальнейшего кровопролития и видя бесперспектив-ность сопротивления, Катон распустил гарнизон, снабдил желавших уехать припасами и выделил им суда, а сам принял решение умертвить себя, лишь бы не попасть в руки тирана и не доставить радости Цезарю [266, c. 8].

Вот эти-то обстоятельства трагической и, вместе с тем, славной смерти наиболее последовательного борца за сенатскую республику произвели настолько неизгладимое впечатление на ее сограждан, что в исторических источниках авторы описали последние часы Катона куда подробней, чем битву при Тапсе.

Однако ему не удалось убить себя сразу. В предсмертных муках он упал с кровати, опрокинув стоявший рядом столик. Рабы, дежурившие у дверей, услыхав шум, подняли тревогу, в спальню ворвался сын с друзьями. Катон лежал на полу в луже крови с вывалившимися внутренностями. Но он был еще жив, и врачи попытались его спасти. Его уложили в постель, вправили внутренности и даже зашили рану. Но, как только он пришел в себя, то, улучив момент, разорвал швы, разбередил рану, разбросал внутренности и в страшных мучениях испустил дух.

Общественное мнение самого Рима было на стороне погибшего. Известный оратор и политический деятель Марк Туллий Цицерон в конце 46 г. даже написал сочинение «Похвальное слово Катону», вызвавшее настоящую сенсацию в столице и рост республиканских настроений. Впоследствии полководец Цезаря Марк Антоний, после гибели диктатора, называл Цицерона идейным вдохновителем заговора сенаторов-республиканцев в 44 г. до н.э. против своего патрона.

Влияние сочинения Цицерона было настолько огромным, что Цезарь, накануне решающего сражения в Испании при Мунде (17 марта 45 г. до н.э.) – самого упорного и ожесточенного за всю гражданскую войну (тогда погибло свыше 31 тысячи человек, а всего в гражданской войне было убито свыше миллиона, так что население Италии сокра-тилось вдвое), счел необходимым ответить Цицерону собственным сочинением «Антикатон» (в двух книгах!), в котором обрушился с потоком гневных обвинений против Катона [266, c. 8]. Претворять новое, сокрушать изжившее сложно и опасно.

Носители, выразители идеи в ходе ее реализации подвергаются, из-за столкновения с предшествующими идеями либо с их модифи-кациями, серьезному испытанию, порой и гибели. Примеры этого – судьба не только Александра Македонского, но и Юлия Цезаря.

Заря 15 марта (знаменитые «мартовские иды») 44 г. до н.э., наконец, взошла. Заговорщики рано собрались к портику Помпея. Брут, бывший претором, вошел на трибунал и, подавив свое волнение, начал слушать жалобы лиц, явившихся с просьбами. Цезарь должен был прийти с минуты на минуту. Но он медлил, задержанный нездоровьем, едва не заставившим его отменить заседание. Уже встревоженные заговорщики стали чувствовать страх и дрожать при малейшем шуме…

Было около десяти часов утра, заговорщики начали терять терпение, ожидание утомило их, и они стали думать об измене.

Кассий решил послать Децима Брута к Цезарю, чтобы посмотреть, что происходит, и привести его в Курию… Децим увлек на смерть дружескими словами человека, который ему доверял и который на его просьбу последовал за ним. Носилки Цезаря, наконец, появились. Цезарь вошел и занял свое место. Туллий Кимвр приблизился к диктатору с просьбой о возвращении из изгнания одного из своих братьев; другие заговорщики сгруппировались вокруг него, как бы для того, чтобы присоединить свои мольбы к просьбам Кимвра.

Каска нанес первый удар, но в своей поспешности поразил его в плечо. Цезарь с криком схватился для защиты за металлическую палочку для письма. Каска в испуге позвал на помощь своего брата, который вонзил свой кинжал в бок Цезаря. Кассий поразил его в лицо, Децим в пах. Скоро все заговорщики оказались на нем, в тесноте поражая друг друга, в то время как сенаторы, после мгновенного оцепенения, с криком спасались, охваченные внезапным ужасом, толкая один другого и падая на землю. Только двое из друзей Цезаря устремились к нему на помощь. Отбиваясь, Цезарь дошел до подно-жия статуи Помпея и там упал в луже крови.

По одной из версий, хотя и спорной, Брут, один из убийц Цезаря, являлся его незаконнорожденным сыном [267, с. 103–178]. Цезарь пал. Политическая система, созданная им, сохранилась.

Дальнейшее развитие имперского Рима с наглядностью про-демонстрировало, что преемники Цезаря – правители империи – унаследовали все его (явные, скрытые и даже предполагаемые!) пороки и, в то же время, оказались обделенными его достоинствами.

Это с наглядностью иллюстрирует важный закон бытия о том, что в период кризисных явлений в обществе и невозможности элиты их решить, идея может переродиться в свой антипод – антиидею.

«Насколько Нерон потерял добродетели своих предков, на-столько же он сохранил их пороки, – писал Светоний, – да и кто может родиться от гнуснейшего во всякую пору его жизни отца и такой женщины, как Агриппина?» Нероны возникают при соответствующих обсто-ятельствах, пороки и преступления не предопределены рождением. Воспитателем Нерона был Сенека, будто бы увидевший во сне, что ему выпало воспитывать Гая Цезаря. К власти его привел «доброде-тельнейший» Бурр. Убийство Британика и Агриппины совершилось с молчаливого согласия этих «мудрых» советников, видевших в нем государственную целесообразность.

Первое пятилетие, впрочем, почти не было запятнано кровью: «Экономика повсюду развивалась с успехом. Административная машина была четко отлажена. Наместников подбирали умело, злоупотребления строго наказывались… Народ хвалил бы Нероновы зрелища безо всяких отговорок, не будь они такие культурные и такие греческие». Если сенаторы за что и упрекали Нерона, то лишь за чрезмерное увлечение пением, поэзией, скачками. Луций Домиций, ставший императором Нероном, был талантливым поэтом, любил рисовать и ваять, не говоря уж о пристрастии к театральному действу. Поджег Рима некоторые считают тенденциозной легендой, тогда как огромные усилия Нерона по восстановлению сгоревшего Рима являются историческим фактом [315].

Ни художественные увлечения Нерона, ни его знакомство с астрологией, ни преклонение перед Грецией, ни распутство не объясняют, почему изменился характер правления, а Нерон вошел в историю как кровавый лицедей. Стоило растратить казну на строительство Рима и прочие «стройки века», как потребовалось изымать средства у римской знати; казни вызывали все большее возмущение, начинается хоровод смерти. И завершается все вполне традиционно: начав правление с «золотого века» цезари редко умирали своей смертью. Какова причина этого?

Абсолютная власть «абсолютно» меняла людей, их морально-этический облик, отношение к окружающим, в том числе и близким. По свидетельству Гая Светония император Нерон «мать свою невзлюбил за то, что она следила и строго судила его поступки… Три раза он пытался отравить ее, пока не понял, что она заранее принимает противоядие. Тогда он устроил над ее постелью штучный потолок, чтобы машиной высвободить его из пазов и обрушить на спящую, но соучастникам не удалось сохранить замысел втайне. Тогда он придумал распадающийся корабль, чтобы погубить ее крушением или обвалом каюты… Она ускользнула вплавь. Мать его умертвили, как будто она… сама наложила на себя руки. Нерон прибежал посмотреть на тело убитой, ощупывал ее члены, то похваливая их, то поругивая, захотел от этого пить и тут же пьянствовал. За умерщвлением матери последовало убийство тетки. После развода со своей первой женой Октавией, он казнил ее по обвинению в прелюбодеянии – столь нелепому и наглому, что даже под пыткой никто не поддержал его. На Помпее он женился через двенадцать дней после развода с Октавией и любил ее безмерно, но и ее убил, ударив ногой в живот, больную и беременную. Антонию, дочь Клавдия, который был его приемным отцом и предшествующим правителем Римской империи, отказавшуюся выйти за него замуж, он казнил. Родственника Авла Плавтия он перед казнью изнасиловал» [315].