Пустота

В городе Бхут ночи были бархатно темными, мягкими и свежими, пропитанными солоноватым ветром океана. Прохладу, влажность и непроглядную тьму приносили они с собой. Особенно темно становилось в час перед рассветом, когда красавица-луна покидала свои владения. В этот час исчезали даже тени, и жизнь, не решаясь вступить в борьбу с мраком, замирала.

В спальне Тхе, где совсем недавно удивленный и озадаченный Касым затушил догорающие свечи, медленно и неохотно просыпался Том. Его тело от пребывания в одной позе затекло, а плечо, на котором так удобно устроилась голова Билла, уже начало покалывать.

Но Том не спешил шевелиться: он первый раз проснулся в одной постели с Тхе. И ему нравилось, как худой, теплый и нежный юноша прижимается к нему, как его шелковистые волосы щекочут подбородок и шею, как тонкая рука обнимает его, словно подушку.

Том впервые задумался о своей клятве, в который раз ощутив смутную тревогу. Он только сейчас понял, насколько Билл зависим от него, насколько беспомощен и беззащитен перед огромным, изменчивым миром. Ведь не окажись его, Господина, вчера дома, будь он в одной из своих многочисленных поездок, никто не осмелился бы допустить к Биллу врача. От этих мыслей страх неприятно сжал душу Тома.

Он догадывался, пожалуй, даже точно знал, кто отравил Тхе. Это было не первое происшествие подобного рода в его доме. И Том сейчас горько жалел, что в тот раз должным образом не наказал виновного. И пусть все домочадцы думали на его вторую, ядовитую и вздорную жену, но Том-то прекрасно знал, что только у Амани могло хватить дерзости покушаться на собственность Господина. Том никогда не питал насчет наложника никаких иллюзий. Злобного и завистливого Амани он терпел только из-за его внешности и поразительной изобретательности в постели. Том вздохнул: свинцовая тяжесть легла на его грудь, он уже принял решение относительно Амани, и теперь осталось только привести его в исполнение.

Молодой мужчина аккуратно выбрался из-под Билла, подложив под его голову подушку и плотно укутав покрывалом, оделся и, прежде чем покинуть покои Тхе, спустился вниз и позвал Касыма.

Том так и не смог уснуть больше. В конце концов, решив, что не стоит тянуть и мучить себя неприятным ожиданием, он, предварительно заглянув в свой тайник, направился в покои Амани, который – в надежде, что утро принесет ему хорошие новости, сладко спал. Но ощущение того, что за ним кто-то наблюдает, заставило его проснуться. Открыв глаза, он увидел Господина, сидящего прямо у его кровати.

- Доброе утро, - растерянно улыбнувшись, произнес наложник. Его совершенно не беспокоили муки совести. На минуту он даже обрадовался, что Том пришел искать у него утешения после безвременной кончины Тхе.

- Вряд ли ты можешь называть его добрым, - Том встал и, взяв приготовленный стакан с водой, вылил в него густую фиолетовую жидкость. – Пей, - последовал спокойный приказ.

Амани побледнел и в страхе отодвинулся.

- Пей. Ты, в отличие от Тхе, умрешь быстро… Мне нет необходимости экономить яды.

- Господин…

- Пей, Амани, у тебя есть возможность спасти себя от публичной казни.

Но наложник не желал этого, он сопротивлялся до последнего, яростно выдираясь из рук стражей и не желая глотать жидкость, которую вливали в него силой. Том смотрел на него до тех пор, пока его губы не посинели, а глаза не закрылись. Распорядившись насчет тела, хозяин дома направился к отцу, чтобы разделить с ним утреннюю трапезу и поблагодарить за своевременную помощь.

Шло время, и дни сменялись неделями; Том, беспокоясь о здоровье Тхе, отложил все свои дела, чтобы постоянно быть в Бхуте, и в случае чего немедленно послать за Наджибом.

Билл поправлялся очень медленно: казалось, будто кто-то отбил ему все внутренности, и больно было даже шевелиться. Он быстро уставал и не мог есть ничего, что надо бы сначала прожевать. Касым рассказал ему, что кто-то погиб в гареме и по этой причине там и на кухне сменили всех слуг. Ему же отныне готовили отдельно, в отдельном помещении. Том также подарил ему лично пятерых слуг, которые подчинялись только ему и обслуживали только его покои.

Тхе не мог долго читать и тем более гулять, поэтому у него было много времени обдумать свое поведение. Он помнил, как Том возился с ним, позвал врача, заставлял пить лекарства и даже читал ему вслух, когда он был слишком слаб, чтобы делать это самостоятельно. Господин был так добр к нему и явно простил промашку, из-за которой так сильно разозлился в ночь гуляния. Билл был по-настоящему благодарен. Он пообещал себе, что станет самым лучшим Тхе для Тома, и пусть для этого ему придется измениться - он изменится, чтобы Господин мог гордиться им.

И Биллу удавалось. Ему было тяжело, но он старался делать все так, как их учили в обители: не перечить, много не говорить, без дела не смеяться, всегда предупреждать желания своего Господина и беспрекословно выполнять любые просьбы.

Том приходил к Биллу каждый день, но чем больше проходило времени, тем больше Том боялся заглядывать Тхе в глаза. Там была пустота. Бездонная и безжизненная, заставляющая холодеть душу и отчаянно сжимающая сердце. Нет, Тхе всегда улыбался ему, здоровался, вежливо отвечал на вопросы и даже намеком не давал понять, что Господин неприятен ему. Но вместе с блеском глаз пропал и обычный задор и живой интерес ко всему. Билла, казалось, перестало волновать содержание книг, и как бы Том ни старался разговорить или развеселить его, всегда получал вежливые односложные ответы. Тхе больше не высказывал своего мнения, не смеялся и не прикасался к своему Господину.

Когда же Том решился прийти к Биллу ночью, то его постигло страшное разочарование: нет, Билл делал все, о чем Господин просил его. Ни больше - ни меньше, выполнял все желания, но сам оставался холодным как лед. И как Том не пытался его растопить, Тхе не забывался ни на секунду, в его глазах не было желания, его тело не отзывалось на ласки, Билл больше не стремился получить удовольствие для себя — он внимательно следил за своим Господином.

И если Том, в очередной раз овладевая податливым невозбужденным телом под собой, старался побыстрее завершить начатое и, чувствуя себя похотливым животным, поскорее покинуть покои Тхе, то Билл был крайне доволен собой — наконец-то он смог сосредоточиться на удовольствии своего Господина, правильных движениях тела, и пусть он не мог касаться Тома без разрешения, но тот стал намного быстрее получать разрядку с ним.

Тома же терзало страшное неудовлетворение, он стал раздражительным и едким, жены боялись попасть под горячую руку, а сыновья в его присутствии были тише воды ниже травы. Отчаявшись и не зная, как расположить к себе Тхе, он выписал из Персии собаку, которой тот так восхищался в те дни, когда еще находил своего Господина достойным того, чтобы делиться с ним своими чувствами и мыслями.

Маленький плюшевый щенок был немедленно по прибытию из далекой страны передан Биллу в качестве дара лично Томом, но в награду последний получил лишь ставшую уже привычной заученную улыбку и тихую, вежливую благодарность. Гнев поднялся в Томе горячей душной волной: все, чего желал он в тот момент – это стереть пустую улыбку с лица Тхе и увидеть в его глазах хоть маленький проблеск чувств, хоть каких, хоть страх, хоть ненависть — ему было уже все равно. Том злился, он не желал владеть безжизненной куклой, он хотел сломать ее и увидеть ее боль. Поэтому заявив, что желал бы получить иную благодарность, направился в центральную спальню в покоях Тхе.

Билл, всучив щенка первому попавшемуся слуге и велев отнести его Касыму, почти бегом последовал за своим Господином.

Том ждал его, удобно расположившись на пуфике у кровати, и как только увидел, потребовал, чтобы юноша ласкал его ртом. У Билла все затряслось внутри, когда он почувствовал настроение своего Господина. Боясь вызвать еще больший гнев, Тхе поспешно устроился между его ног на коленях и уже хотел попросить Тома разоблачиться, когда тот грубо сдернул косынку с его волос:

- Разденься.

Страх все сильнее скручивал внутренности Билла, когда он непослушными руками снимал с себя галабею. Он не знал, чем опять вызвал недовольство своего Господина и боялся, что и в этот раз не сможет избежать побоев. Том же, не отрывая глаз от неловких движений юноши, испытывая какое-то извращенное удовлетворение от вида перепуганного Билла, стягивал с себя шаровары.

Напуганный и бледный Тхе сел у ног мужчины и, не зная, как ему сделать то, чего от него просят, не касаясь Тома руками, скрепя сердце и на всякий случай зажмурившись, едва слышно попросил:

- Господин, позволь я прикоснусь к тебе?

Что-то случилось в тот момент с Томом: как будто пелена, застилающая глаза и едва пропускающая свет, спала, и открывшийся ему свет ослепил его до боли, до рези в глазах, душа сжалась от жалости за этого ребенка, сидящего у его ног и ждущего своего приговора. Том смотрел на сильно сжатые руки, на слегка подрагивающие плечи, на темную завесу волос, скрывающую лицо Тхе, и что-то перевернулось в нем. Он вдруг понял, что Билл живой, всегда был живым, и только он, Том, виноват, что яркий искрящийся теплотой и радостью юноша превратился в бледное трясущееся от страха создание.

Том потянулся к нему, сгребая в объятия, обнимая, крепко прижимая к себе, целуя куда-то в висок и шепча, что Билл может касаться его везде, где захочет и когда захочет, рассказывая, как ждет этих прикосновений и как жаждет, чтобы Билл сам захотел подарить их ему. От облегчения Билл заплакал, его душа, сжавшаяся и застывшая, стала понемногу оживать, заполняя пустоту внутри, даря облегчение, принося тепло.

Билл плакал, обхватив руками своего Господина и уткнувшись ему в плечо, а Том гладил его по спине, пересчитывая пальцами выступающие ребра и позвонки и просил прощения, умолял забыть недавнюю выходку, обещая, что больше никогда не поднимет на него руку, что бы ни случилось, уговаривая юношу не бояться и быть самим собой, ведь прекраснее его для Тома нет никого на свете.

Тхе цеплялся за своего Господина, тыкался в него как слепой котенок, и сам не заметил, как поцелуи из утешающих стали страстными, полными желания. Билл крепко прижимался к Тому, желая раствориться, отдать всего себя, но Том не спешил, нежно терзая пухлые губки, исследуя жаркий ротик, лаская впалый дрожащий живот, упругие гладкие бедра, вжимаясь в желанное горячее тело.

Билл, не в силах больше терпеть, потянулся к крему, всегда стоящему на столике в спальне. И когда его Господин тихо и униженно прошептал: «Пожалуйста, прикоснись ко мне», Билл, полный благодарности и томной страсти, обхватил его ствол, аккуратно и нежно нанося скользкий зеленоватый крем.

Том тут же перевернул их и, устроившись между ног Билла, начал осторожно входить, постоянно останавливаясь, внимательно следя за лицом Тхе, придерживая его за бедра и не давая двигаться навстречу. И лишь войдя до конца и одарив Билла глубоким обволакивающим поцелуем, Том стал плавно толкаться в его теле. Юноша стонал, нетерпеливо сжимая и притягивая к себе бедра Господина, страсть жгла его изнутри, заставляя терять голову, царапать спину Тома, резче подаваться навстречу, задыхаться и все равно желать большего.

Томные стоны, рваные хаотичные движения, мимолетные поцелуи, руки, скользящие по мокрым от пота телам. Все смешалось в жарком любовном танце, все было так, как могло быть лишь у них, как получалось только у них, без мыслей о запретах наставников, без страха, без боли, без оглядки. И когда мир завертелся вокруг Тома, все, что было важно для него, вылилось в финальном стоне Билла, выгнувшегося под ним, сжавшего его в своих объятьях.

Отдышавшись и придя в себя, Том поднял голову и благодарно скользнул губами по скуле Тхе. Билл тут же распахнул свои темные глаза, и в их глубине Господин нашел все, что так хотел увидеть: всю вселенную, бездонную и прекрасную, загадочно мерцающую всеми тайнами жизни.