ЗАДУШЕВНЫЕ БЕСЕДЫ

 

Возвращение на холм с серовиками заняло у нас около двух часов. Могло получиться и быстрее, но мания Денны росла, и ее избыточная энергия была больше помехой, чем помощью. Она на все отвлекалась и, если видела что-нибудь интересное, сразу весело бежала туда.

Мы пересекли тот же мелкий ручеек, что и раньше, и, хотя воды там было по щиколотку, Денна настояла на купании. Я немного умылся, потом отошел на благопристойное расстояние и слушал, как она распевает весьма пикантные песенки. Она также сделала несколько не слишком тонких намеков, что я могу присоединиться к ней в воде.

Стоит ли говорить, что я сохранял дистанцию. Есть много названий для людей, которые не прочь воспользоваться ситуацией, когда женщина не вполне владеет собой, — но ни одно из этих слов никогда не будет относиться ко мне.

 

Когда мы добрались до вершины холма, я направил избыток энергии Денны в мирное русло и послал ее искать дрова, а сам сложил очаг — еще больший, чем прошлой ночью. Чем ярче будет огонь, тем быстрее он привлечет драккуса.

Я уселся рядом с кожаным мешком и открыл его. От смолы шел землистый, чуть сладковатый запах, как от продымленной травы.

Денна вернулась на холм и бросила наземь охапку хвороста.

— Сколько ты собираешься взять?

— Мне надо рассчитать, — сказал я. — Сделать несколько прикидок.

— Да просто скорми ему все, — сказала Денна. — Лучше так, чем потом жалеть.

Я покачал головой.

— Нет смысла заходить так далеко. Это будет пустой тратой продукта. Кроме того, из хорошо очищенной смолы сделают сильное болеутоляющее. Люди получат лекарство…

— …А ты получишь деньги, — закончила Денна.

— Ну да, — согласился я. — Но, честно говоря, я больше думал о твоей арфе. Ты потеряла лиру в том пожаре. Я знаю, каково жить без инструмента.

— Ты когда-нибудь слышал сказку о мальчике с золотыми стрелами? — спросила Денна. — Она всегда меня в детстве поражала. Нужно очень сильно хотеть убить человека, чтобы выстрелить в него золотой стрелой. Почему бы не сохранить золото и не уйти домой?

— Это, — кивнул я на мешок, — определенно выставляет ту сказку в новом свете. Думаю, такой ком деннеровой смолы должен стоить у аптекаря по меньшей мере пятьдесят талантов. А может, и все сто — смотря как она очищена.

Денна пожала плечами и направилась обратно к деревьям за дровами, а я начал сложный расчет: сколько нужно смолы деннера, чтобы отравить пятитонную ящерицу.

Это оказалось кошмарно трудной математической задачей. Еще больше она осложнялась тем, что у меня не было возможности провести точные измерения. Я начал с шарика размером с полмизинца — столько, по моим предположениям, проглотила на самом деле Денна. Однако Денна была потом основательно загружена углем, который уменьшал это количество где-то вполовину. У меня остался шарик смолы размером чуть больше горошины.

Но это количество всего лишь привело человеческую девушку в состояние эйфории и повышенной энергичности — я же хочу убить драккуса. Для этого я утроил дозу, потом утроил еще раз, на всякий случай. В конце концов получился шарик величиной с хорошую спелую виноградину.

Я предположил, что драккус весит пять тонн — восемьсот стоунов. Денна, по моим прикидкам, весила восемь-девять стоунов; возьмем восемь, для безопасности. Это значит, что для отравления драккуса мне нужно в сто раз больше, чем виноградина. Я скатал десять шариков размером с виноградину и слепил их вместе. Получился шарик величиной с абрикос. Я сделал еще девять таких же шариков и положил их в деревянное ведро, что мы захватили с плантации.

Денна бросила наземь еще охапку дров и заглянула в ведро.

— Столько? — спросила она. — На вид маловато.

Она была права. По сравнению с огромной тушей драккуса это выглядело сущей чепухой. Я объяснил, как пришел к этому результату. Денна кивнула.

— Звучит как будто правильно. Но не забывай, что он ел деревья большую часть месяца. Может, у него выработалась привычка.

Я кивнул и добавил в ведро еще пять шариков-абрикосов.

— И он может оказаться крепче, чем ты думаешь. Смола может по-другому действовать на ящериц.

Я снова кивнул и добавил еще пять шариков. Потом, секунду поразмыслив, еще один.

— Теперь получается двадцать один, — объяснил я. — Хорошее число. Три семерки.

— Ничего дурного в том, чтобы переманить удачу на нашу сторону, — согласилась Денна.

— Однако мы хотим, чтобы он умер быстро, — сказал я. — Это будет гуманнее для драккуса и безопаснее для нас.

Денна посмотрела на меня.

— Так мы удваиваем это?

Я кивнул, и она снова удалилась в лес, а я скатал еще двадцать один шарик и бросил их в ведро. Денна вернулась с дровами, как раз когда я катал последний шар.

Я умял смолу на дне ведра.

— Этого должно быть предостаточно, — сказал я, — Столько офалума может убить все население Требона. Дважды.

Мы с Денной посмотрели на ведро. В нем лежало около трети всей найденной нами смолы. Того, что осталось в мешке, хватит, чтобы купить Денне полуарфу, выплатить мой долг Деви и еще останется столько, что мы сможем несколько месяцев жить со всеми удобствами. Я подумал о покупке новой одежды, целого набора струн для моей лютни, бутылки авеннийского фруктового вина…

Я подумал о драккусе, продирающемся сквозь деревья, словно сквозь стебли пшеницы, и небрежно ломающем их своим весом.

— Надо еще раз удвоить, — отозвалась Денна эхом моих собственных мыслей. — Просто чтобы быть уверенными.

Я снова удвоил количество, скатав еще сорок два шарика из смолы, а Денна тем временем таскала хворост, охапку за охапкой.

Как только начался дождь, я разжег костер. Мы сделали его больше, чем прошлой ночью, в надежде, что более яркий огонь быстрее привлечет драккуса. Я хотел, чтобы Денна добралась до Требона как можно скорее.

И наконец, я соорудил грубую лестницу с помощью найденного топорика и бечевки. Она получилась уродливой, но пригодной к употреблению, и я прислонил ее к боку серовиковой арки. На этот раз наш с Денной путь к спасению будет легок.

 

Наш ужин ничем не напоминал вчерашние роскошества. Пришлось обойтись остатками уже заплесневевшей лепешки, сушеным мясом и последними картофелинами, испеченными на огне.

Пока мы ели, я рассказал Денне полную историю пожара в артной. Частично потому что я был мужчиной, причем юным, и отчаянно желал произвести на нее впечатление, но также я хотел объяснить, что пропустил наш обед из-за обстоятельств, совершенно мне неподвластных. Денна оказалась великолепной слушательницей: внимательной и ахающей в нужных местах.

Я больше не беспокоился насчет передозировки. После сбора небольшой горы хвороста мания Денны угасала, оставляя после себя удовлетворенную, почти мечтательную заторможенность. Однако я знал, что в конце концов наркотик вызовет у нее сильнейшее утомление и слабость. Я хотел, чтобы к этому времени она оказалась в безопасности — в Требоне, в постели для восстановления сил.

Когда мы закончили есть, я подошел к Денне, расслабленно привалившейся к серовику, и закатал рукава.

— Теперь мне необходимо обследовать тебя, — сказал я высокопарно.

Она лениво улыбнулась мне, глаза ее были полузакрыты.

— Ты и правда умеешь развлечь девушку задушевной беседой.

Я пощупал пульс в ямке на ее стройной шее. Он был медленным, но ровным. Денна чуть отпрянула от моего прикосновения.

— Щекотно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Усталой, — ответила она немного невнятно. — Довольно усталой и чуть-чуть замерзшей.

Немного странно: Денна сидела в нескольких сантиметрах от пылающего костра. Я вытащил из сумки запасное одеяло и принес ей. Она тут же закуталась в него.

Я наклонился поближе, чтобы заглянуть ей в глаза. Зрачки все еще были расширены и медленно реагировали на свет, но не хуже, чем раньше.

Денна вдруг положила руку мне на щеку.

— У тебя восхитительное лицо, — сказала она, мечтательно глядя на меня. — Оно как идеальная кухня.

Я изо всех сил пытался не засмеяться. Это пришел бред. Теперь Денна будет уплывать в него и выныривать, пока полное изнеможение не унесет ее в забытье. Если вы видите в тарбеанском переулке человека, несущего чепуху, то, возможно, он на самом деле не сумасшедший, а просто сладкоед, бредящий от слишком большой дозы деннера.

— Кухня?

— Да, — подтвердила она. — Все как надо, и сахарница там, где должна быть.

— Как ощущения, когда ты дышишь? — спросил я.

— Нормально, — беспечно сказала Денна. — Туговато, но нормально.

Мое сердце забилось чуть быстрее.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня плохо с дыханием, — ответила она. — Иногда у меня в груди все делается тугим, и как будто дышишь через пудинг. — Она рассмеялась. — Я сказала: «пудинг»? Я имела в виду патоку. Как сладкий пудинг с патокой.

Я хотел гневно попенять ей, что она не сказала мне, как я просил, про трудности при дыхании, но тут же подавил порыв.

— А сейчас тяжело дышать?

Денна безразлично пожала плечами.

— Мне надо послушать твое дыхание, — сказал я. — Но у меня нет никаких инструментов, так что мне придется приложить ухо к твоей груди. Если бы ты немного расстегнула рубашку…

Денна закатила глаза и расстегнула куда больше пуговиц, чем было необходимо.

— А вот это что-то совсем новенькое, — сказала она насмешливо, на секунду показавшись совсем здоровой. — Такого со мной еще никто не делал.

Я прижал ухо к ее грудине.

— И какой звук у моего сердца? — спросила она.

— Медленный, но сильный, — сказал я. — Хорошее сердце.

— Оно что-нибудь говорит?

— Ничего, что я мог бы понять, — ответил я.

— Слушай лучше.

— Сделай несколько глубоких вдохов и не разговаривай, — сказал я. — Мне надо послушать твое дыхание.

Я приготовился слушать. Воздух пошел внутрь, и грудь Денны прижалась к моей щеке. Денна выдохнула, и я почувствовал ее теплое дыхание на шее сзади. По всему моему телу побежали мурашки.

Я представил себе неодобрительный взгляд Арвила, закрыл глаза и попытался сосредоточиться на том, что делаю. Вдох и выдох — это было как слушать ветер в ветвях. Вдох и выдох — я расслышал легкий шелест, как мнущаяся бумажка, как едва заметный вздох. Но не было ни влажности, ни бульканья.

— Твои волосы очень хорошо пахнут, — сказала Денна.

Я сел.

— С тобой все хорошо, — сказал я. — Обязательно дай мне знать, если станет хуже или что-нибудь изменится.

Она милостиво кивнула и сонно улыбнулась.

Злясь, что драккус задерживается, я, будто готовя торжественный выход, подбросил в огонь еще дров. Потом посмотрел на дальние скалы, но в тусклом свете нельзя было разглядеть ничего, кроме очертаний деревьев и скал.

Денна вдруг рассмеялась.

— Я обозвала твое лицо сахарницей или чем-то в этом роде? — спросила она, уставясь на меня. — В моих словах сейчас есть вообще хоть какой-нибудь смысл?

— Это просто небольшой бред, — заверил я ее. — Ты будешь уплывать в него и выныривать, пока не уснешь.

— Надеюсь, тебе так же весело, как мне, — сказала Денна, поплотнее укутываясь в одеяло. — Это как ватный сон, только не такой теплый.

Я влез по лестнице на верхушку серовика, где мы сложили наши пожитки. Вытащив из мешка горсть смолы, я принес ее вниз и положил на край костра. Она загорелась неохотно, чадя едким дымом, который ветер относил на северо-запад, к невидимым скалам. Будем надеяться, драккус учует его и прибежит галопом.

— У меня было воспаление легких, когда я была совсем маленькой, — сказала Денна без всякого выражения. — Вот почему мои легкие не слишком хороши. Ужасно, когда не можешь дышать.

Глаза ее были полузакрыты. Она продолжила, словно рассказывая сама себе.

— Я на две минуты перестала дышать и умерла. Иногда я думаю, не ошибка ли все это и не следует ли мне быть мертвой. Но если это не ошибка, то, значит, я здесь с какой-то целью. Но если цель и есть, то я не знаю, что это за цель.

Вероятно, Денна даже не понимает, о чем говорит, и почти все главные части ее мозга уже спят, так что наутро она не вспомнит ничего происходящего сейчас. Поскольку я не знал, что ответить, то просто кивнул.

— Это первое, что ты мне сказал: «Я все думаю, что ты здесь делаешь». Мои семь слов. Я об этом думаю уже давно.

Солнце, уже скрытое облаками, наконец закатилось за западные горы. Вся округа потонула во тьме, и вершина нашего холма казалась маленьким островком в океане ночи.

Денна начала клевать носом: ее голова медленно клонилась на грудь, потом снова поднималась. Я подошел и протянул ей руку.

— Пойдем, драккус скоро будет здесь. Нам надо забраться на камни.

Она кивнула и встала, не снимая одеяла. Я отвел ее к лестнице, и она медленно и неуклюже поднялась на верхушку камня.

Здесь, на камне, вдалеке от огня, да еще под порывами ветра, было холодно. Я расстелил на камне одеяло, и Денна, закутанная во второе одеяло, уселась на него. Холод вроде бы немного ее взбодрил: она поежилась и досадливо огляделась.

— Проклятый цыпленочек. Иди, лопай свой ужин. Мне холодно.

— Я надеялся, что к этому времени ты уже будешь лежать в теплой постели в Требоне, — признался я. — Основная часть моего великолепного плана провалилась.

— Ты всегда знаешь, где ты делаешь, — невразумительно сообщила Денна. — Ты такой важный и нужный с этими твоими зелеными глазами, которые смотрят на меня, как будто я что-то значу. Это ничего, что у тебя есть занятия получше. Достаточно того, что иногда ты есть и у меня. Хоть изредка. Я знаю, мне уже везет, потому что я все-таки немножко тебя получаю.

Я согласно кивнул, разглядывая склоны в поисках драккуса. Мы посидели еще немного, смотря в темноту. Денна уронила голову, потом снова проснулась и передернулась.

— Я знаю, ты не думаешь обо мне… — Она умолкла.

Бредящих людей лучше смешить, а то они начинают злиться.

— Да я о тебе все время думаю, Денна, — ошарашенно возразил я.

— Не опекай меня, — сварливо буркнула она, потом ее тон снова смягчился. — Ты не думаешь обо мне так. Это прекрасно. Но если тебе тоже холодно, ты мог бы подойти сюда и обнять меня. Немножко.

Мое сердце чуть не выскочило из груди. Я придвинулся ближе и сел за спиной Денны, обхватив ее руками.

— Вот так хорошо, — сказала она, расслабляясь. — Мне как будто всю жизнь было холодно.

Мы сидели, глядя на север. Денна привалилась ко мне, ощущать ее в своих объятиях было восхитительно. Я старался дышать как можно тише, чтобы не потревожить ее.

Денна немного поерзала и пробормотала:

— Ты такой мягкий, никогда не подталкиваешь, не давишь… — Она снова умолкла, сильнее навалившись на мою грудь. Потом опять встрепенулась. — Знаешь, ты мог бы давить немного сильнее. Самую чуточку.

Я сидел в темноте, держа в объятиях ее спящее тело. Денна была мягкой, теплой и несказанно драгоценной. Я никогда раньше не обнимал женщину. Через несколько минут моя спина начала болеть от двойного веса: моего собственного и Денны. Нога затекала, Деннины волосы щекотали мне нос. И все же я не двигался, боясь разрушить это мгновение — самое чудесное в моей жизни.

Денна пошевелилась во сне, потом начала заваливаться на бок и резко проснулась.

— Ложись, — сказала она снова ясным голосом. Поборовшись с одеялом, она размотала его так, чтобы оно больше не разделяло нас. — Давай. Ты тоже наверняка замерз. Ты не священник, так что никаких неприятностей тебе за это не светит. Нам будет хорошо. Просто немного тепла на этом холоде.

Я обнял ее, и она накрыла нас обоих одеялом.

Мы лежали на боку. Моя рука оказалась под ее головой, как подушка. Денна уютно свернулась калачиком вдоль моего тела, так легко и естественно, словно была создана для этого.

Теперь я понял, что ошибался: вот самый чудесный миг в моей жизни.

Денна заворочалась.

— Я знаю, ты не имел это в виду, — ясно произнесла она.

— Не имел в виду что? — мягко спросил я. Ее голос стал другим, он больше не был сонным и усталым. «Может, она говорит во сне?» — подумал я.

— Ну, тогда. Ты сказал, что вырубишь меня и заставишь жевать угли. Ты ведь никогда не ударишь меня, правда? Даже ради моего блага?

По моей спине прошел холодок.

— Что ты имеешь в виду?

Последовала долгая пауза, и я уже решил, что Денна заснула, когда она вдруг вновь заговорила:

— Я не все тебе рассказала. Я знаю, что Ясень не погиб на ферме. Когда я шла к пожару, он нашел меня. Он вернулся и сказал, что все мертвы. Он сказал, люди будут меня подозревать, если я окажусь единственной, кто выжил…

Я почувствовал, как во мне поднимается тяжелая темная ярость. Я знал, что Денна скажет дальше, но не перебивал ее. Я не хотел слушать, но понимал, что ей нужно кому-то рассказать.

— Он не стал делать это неожиданно, — продолжала она. — Он убедился, что я сама этого хочу. Я понимала, что если сделаю что-нибудь с собой, это не будет выглядеть убедительно. Он удостоверился, что я действительно хочу, чтобы он это сделал. Он заставил меня просить ударить меня. Просто чтобы быть уверенным… И он был прав. — Она совсем не шевелилась, говоря. — Даже и так они что-то подозревали. Но если бы он этого не сделал, я сейчас могла быть в тюрьме. Меня могли повесить.

Гнев вскипел во мне.

— Денна, — сказал я. — Человек, который мог такое с тобой сделать… он не стоит твоего времени. Ни одной минуты. Дело не в том, что он — всего лишь полбуханки. Он протух насквозь. Ты заслуживаешь лучшего.

— Кто знает, чего я заслуживаю? — сказала она. — Он — не лучшая моя буханка, а единственная. Или он, или голод.

— У тебя есть другие возможности, — сказал я и замялся, припомнив свою беседу с Деочем. — Ты… у тебя…

— У меня есть ты, — мечтательно сказала Денна. Я ощущал в ее голосе теплую сонную улыбку, как у ребенка, которого укладывают в постельку. — Ты будешь моим темноглазым прекрасным принцем и защитишь меня от свиней? Будешь мне петь? Затаскивать на высокие деревья… — Она умолкла, не закончив фразы.

— Буду, — пообещал я и по тому, как потяжелела ее голова на моей руке, понял, что она наконец-то заснула.