Глава десятая. Субботний завтрак представляет собой весьма мрачную церемонию

 

Субботний завтрак представляет собой весьма мрачную церемонию. Кэролайн все еще всхлипывает по поводу Влада и жалуется, что оладьи чересчур пористые, я плохо спала, всю ночь думая о нашем разговоре с Джеймсом, а папа расстроен, что не может найти утреннюю газету.

— Я не знаю, кто ее взял, — говорит Марси.

— Вампиры, — бормочу я, обмакивая кусок оладьи в сироп. Отныне это будет моей рабочей теорией на все случаи жизни. Марси кидает на меня странный взгляд и затем объявляет, что у нее есть хорошие новости.

— Ты нашла ее? — спрашивает папа.

— Нет, Фред, — терпеливо отвечает она. — Я не могла найти ее, неподвижно сидя на стуле. Я говорю о том, что у нас новые соседи!

Я роняю вилку.

— Что? Нет, их нет.

— Нет, они есть, — упорствует Марси.

— И кто они? — спрашивает папа, смирившийся с тем, что ему придется завтракать без газеты.

— Ну, этого я пока не знаю, — признается Марси. — Никто не отвечает на мой стук. Но вчера вечером я оставила пирог и открытку на крыльце, а сегодня утром, когда делала пробежку, я заметила, что все это исчезло.

Я не могу поверить, что Джеймс повелся на пирог, тем более что он даже не может его съесть. Но, видимо, я не должна удивляться — в послед нее время я узнаю о Джеймсе слишком много такого, во что просто не могу поверить. Однако это не значит, что я должна натравливать на него Марси и позволить ей тоже во все это влипнуть.

— Это может означать все, что угодно. Может быть, его утащили еноты, — предлагаю я и с трудом удерживаюсь от того, чтобы не ударить себя по лбу. Судя по всему, вампиры действительно нарушили мои представления о реальности, раз моя первая теория — это еноты, крадущие пироги.

— Тарелка тоже исчезла.

— Или воры? — пробую я снова. — Вот и папина газета тоже пропала, — добавляю я, благодарная папе за его сочувствующий кивок. Марси больше ничего не говорит, но я вижу, как она сияет — характерный признак гордости первооткрывателя. Теперь это только вопрос времени, когда она возобновит свои попытки подружиться с соседями.

После завтрака я пытаюсь дозвониться Линдси на мобильный, но она не берет трубку. Я снова пробую после обеда и еще три раза после ужина. Наконец, в воскресенье утром я звоню ей домой. Трубку поднимает ее младший брат. Судя по голосу, ему лет девять.

— Могу я поговорить с Линдси? — спрашиваю я и слышу, как он, оглушительно топая, убегает искать ее. Через пару секунд он, задыхаясь, возвращается.

— Она просила передать, что не хочет с вами говорить. Ни сейчас, ни потом. Это цитата.

Хотя именно этого я и ожидала, я все равно расстраиваюсь.

— Но она в порядке? — спрашиваю я. — Никто к вам не приходил?

— Роберт заходил.

— И больше никто? — уточняю я.

— Гм... вроде нет, — отвечает он, начиная немного беспокоиться. — Мне надо идти. Я вообще- то не должен отвечать на звонки.

— Подожди! Ты можешь ей сказать, что я...

Он вешает трубку. В расстроенных чувствах я возвращаюсь к письменному столу, где провела последние три часа, тупо уставившись в пустой лист бумаги. Трудно писать веселые, жизнерадостные заметки о новых учениках, когда так и хочется после последнего предложения поставить «P.S. Он вампир». Хотя получившиеся заметки бесконечно далеки от идеала, я в конце концов сдаюсь и распечатываю на принтере то, что есть, размышляя о том, как забавно, что еще неделю назад я бы не спала до трех утра, раздумывая над стилистическими тонкостями. Но теперь мне нужно удостовериться в том, что случившееся в лесу никогда не повторится вновь.

Достав выпускной альбом, я пытаюсь оценить вероятность. Учитывая то, как быстро Влад взялся за Кэролайн, я решаю начать с девушек, похожих на нее, — другими словами, с. популярных старшеклассниц, живущих в этом городе с самого детства. Составив список примерно из двадцати девушек, я пытаюсь придумать способ узнать есть ли у них родимые пятна в виде звезды. Большинство из них занимаются чирлидерством или спортом, что открывает для меня хорошие перспективы. Но, скрываясь в комнате для переодевания без всяких на то причин, я вряд ли выиграю приз за хитрость. Мне нужно какое-то прикрытие.

От нечего делать я просматриваю фотографий спортивных команд, надеясь, что они меня вдохновят. Под большинством из них стоит крошечное «(с) Марк Эчоллс», и на некоторых в кадр заглядывает сияющее очкастое лицо самого Марка. Я подозреваю, что лицо его сияет не столько от эндорфинов, сколько оттого, что он окружен четырнадцатью высокими, яркими девушками. Марк, который теперь учится в выпускном классе, делал репортажи про женский спорт с тех пор, как я начала здесь учиться. Когда мистер Амадо попытался отлучить его от этого, Марк почти рыдал.

Но теперь это вопрос жизни и смерти. Если мне удастся убедить мистера Амадо разрешить нам поменяться обязанностями, работа над спортивными репортажами будет прекрасным предлогом находиться в спортзале. Не говоря уже о том, что при этом я продемонстрирую организационную инициативность и «способность широко мыслить», то есть именно то, что приводит мистера Амадо в экстаз. Он до сих пор бредит тем, как прошлый главный редактор по собственной инициативе взял на себя реструктуризацию технической редакции. Это может стать моим шансом остаться в игре. Я убью двух зайцев одновременно. Бинго.

Я чувствую прилив вдохновения. Теперь все, что мне нужно понять, — это что именно данаи собираются сделать с девушкой, когда найдут ее. Но как бы мне ни было неприятно это признавать, похоже, я все-таки сожгла пару мостов, связывавших меня с миром вампиров. Виолетта вряд ли когда-либо еще со мной заговорит, а Джеймс...

Я перевожу взгляд на его окно. Оно темное, как обычно. Чем он вообще там занимается целыми днями? Вслепую вяжет носки? Я рывком задергиваю штору. Мне нужно сосредоточиться. Сейчас мне бы очень пригодилась парочка вещих снов или какая-нибудь жуткая библиотечная книга под названием «Вампиры». Но вместо этого у меня есть татуировка, имя и накопленные за шестнадцать лет противоречивые данные, полученные из популярных книг и фильмов. Все это никак не может мне помочь... или может? Джеймс, кажется, представляет собой ходячий мешок с популярными вампирскими мифами. Поскольку лучших альтернатив у меня нет, я пытаюсь вспомнить, чему еще научили меня вампирские саги.

 

Вампиры слишком засиделись в традициях девятнадцатого века, и не помешал бы хороший пинок, чтобы выгнать их оттуда.

Вампиры-полукровки часто бывают вынуждены бороться с преступностью.

Не помешало бы посчитать корреляцию между угрюмостью и вампиризмом.

Вампиры любят банды, просто они называют их кланами.

У вампиров не бывает детей.

 

Когда я пишу последнее предложение, какая- то мысль проносится в глубине моего сознания. В десятом классе английский у нас вела женщина с полностью отсутствовавшими навыками планирования времени, в результате чего мы потратили примерно двенадцать недель первого семестра на греческую мифологию и две недели на все произведения Шекспира. Я забиваю слово «Даная» в «гугл» и в награду получаю подтверждение того, что в греческой мифологии Даная — мать Персея, ребенка, рожденного чудесным образом. Не так уж много, но, по крайней мере, хоть одна рабочая теория. И, между прочим, пусть у Влада есть сила, знания и высочайший уровень безумия, — зато у меня есть Википедия.

 

На следующее утро я просыпаюсь слишком поздно, тем самым сорвав свой план до звонка напасть на мистера Амадо с моим предложением. К тому времени, когда я прихожу к мистеру Бэру на основы математического анализа, он уже настолько потерян в Волшебной Стране Математики, что едва оборачивается, чтобы взять у меня допуск. Опасаясь, что он ошибочно примет мое приближение за желание ответить на вопрос, я спешно ретируюсь на свое место в заднем ряду — как раз вовремя, чтобы успеть на раздачу листочков с упражнениями. Взяв себе один, я через плечо передаю оставшиеся парню позади меня. Ничего не происходит. Я трясу стопкой бумажек. По-прежнему ничего. Собираясь прочитать лекцию этому нарушителю порядка, я оборачиваюсь и вижу самодовольную улыбку Джеймса.

— Как мило, что ты обернулась, — беззвучно шевеля губами, шепчет он.

Я бросаю кипу бумажек ему на стол, с радостью слыша тихое проклятие и торопливый шелест, пока он собирает их. Немного погодя он трогает меня за плечо.

— Что ты вообще здесь делаешь? — не оборачиваясь спрашиваю я, выведенная из равновесия тем, как я ему обрадовалась, пока не вспомнила о его намерениях. — Это младший класс. Ты, конечно, на особом положении, но все-таки ты выпускник.

Скрип его стула предупреждает меня, что он придвигается ближе, но все равно я вздрагиваю от неожиданности, услышав его голос, шепчущий мне прямо в ухо.

— Сила убеждения иногда имеет свои преимущества, — слышу я. — У меня есть все твое расписание. Так что попробуй-ка угадать, чем мы будем заниматься на уроке рисования?

Снова забавляться с сосновыми шишками, наверное. Так ему и надо.

— Так вот какой у тебя план? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему. — Преследовать меня, пока я не найду ее, а потом атаковать?

Джеймс выглядит раздраженным.

— Я здесь потому, что обещал Владу быть здесь, — отвечает он, наклонившись вперед. — Помнишь?

Вспышка вины пересиливает злость. О да, я помню — каким бы назойливым он ни был, он действительно остановил Влада, когда тот хотел убить нас в лесу.

— И тебе никогда не приходило в голову, что я, возможно, захочу присмотреть за тобой, пока ты пытаешься разрушить все мечты и надежды Влада? — продолжает он. — Ну, знаешь, чтобы защитить тебя.

— Это произошло только однажды, — упорствую я.

— Да-да, конечно.

От его скептического тона у меня закипает кровь.

— Ладно, Святой Джеймс, ты по-прежнему планируешь закусить девушкой, которую мы найдем?

Он сжимает губы, но ничего не отвечает.

— Это мое последнее слово, — важно говорю я и делаю вид, что увлечена уравнениями, которые мистер Бэр пишет на доске. Стул позади меня снова скрипит.

— Делай по-своему, — шепчет он мне на ухо, — но я хочу, чтобы ты знала: не надейся, что я отстану от тебя, пока все не придет в норму.

Да неужели. Я поднимаю руку и держу ее до тех пор, пока мне не удается привлечь внимание мистера Бэра, когда он в очередной раз оглядывается проверить, слушаем ли мы его. Он выглядит удивленным.

— Мисс... МакГи? — с трудом припоминает он мое имя.

— Можно мне пойти к медсестре, пожалуйста? — умильно прошу я. — Мне не очень хорошо. Мне казалось, это пройдет, но, боюсь, меня стошнит, если я просижу здесь еще хоть секунду.

Мистер Бэр борется с педагогической нерешительностью; поскольку идет только первая неделя занятий, я для него пока неизвестная величина. После продолжительной паузы он находит среди завалов на своем столе стопку розовых пропусков, быстро пишет что-то на одном из них и кладет его на мой стол.

— Сделайте к среде упражнения на странице восемьдесят три и поправляйтесь, — говорит он и снова отворачивается к доске.

Я собираю учебники, когда Джеймс поднимает руку и, не дожидаясь разрешения, говорит:

— Мистер Бэр, я тоже не очень хорошо себя чувствую,

— Тогда опусти голову между колен и подожди, пока тебе не станет лучше, — не оборачиваясь, отвечает мистер Бэр, очевидно, прекрасно понимающий, чем чревато подписание двух пропусков одновременно.

— Но, мистер Бэр, — снова говорит Джеймс еще более умоляющим голосом, — если вы посмотрите на меня...

— Нет. Ты сможешь выйти, когда вернется мисс МакГи.

Бросив торжествующий взгляд на Джеймса, я выхожу с высоко поднятой головой и сердцем, полным восторга оттого, что мистер Всемогущий Вампир был поставлен на место правилами хождения по коридорам. Восторг не покидает меня до тех пор, пока я не осознаю, что меньше всего на свете мне сейчас хочется идти к медсестре. В библиотеку без специального пропуска не пройти, а оставаясь сидеть в коридоре, я рискую попасться на глаза любому блуждающему по школе учителю. Я отправляюсь в холл, где собирается музыкальная группа, решив проверить состояние Линдси. Если она играет на кларнете в восемь утра, я буду знать, что она находится по меньшей мере на стадии восстановления. Однако как раз тогда, когда я подхожу к последнему повороту, в поле моего зрения, ковыляя вразвалку, появляется приземистая фигура мисс Кейт. Я ныряю в ближайший туалет; там пахнет розовым мылом и дешевыми бумажными полотенцами, но, к счастью, там, кажется, никого нет.

Я забираюсь на боковую батарею; вполне можно немного поработать. Но как только я начинаю листать альбом с фотографиями выпускников, из последней кабинки вдруг раздаются захлебывающиеся рыдания и затем звук яростного царапания. Первая моя мысль — бежать. Но тогда я рискую попасться прямо в лапы мисс Кейт. Загнанная в тупик, я пытаюсь игнорировать усиливающийся шум, но когда я слышу ожесточенные удары по раковине, я уже не могу сдержаться. Подкравшись поближе, я осторожно стучу в испещренную пятнами зеленую дверь кабинки:

— Ты в порядке? Тебе нужно что-нибудь? — спрашиваю я. — Платочек, мокрое бумажное полотенце... — Я замолкаю, оглядывая туалет в поисках чего-нибудь полезного. Кусочек жеваной жвачки? Окурок? Половинка наклейки с надписью «Котенок Дива», что бы это ни значило? — Ты уверена? — уточняю я. — Звучит так, словно ты пытаешься смыть себя в унитаз.

Дверь распахивается, так что я едва успеваю отскочить и избежать резкого удара по носу. На пестрой плитке пола на корточках сидит Марисабель, сжимая ножницы с таким видом, словно это Святой Грааль.

Представляю себе выражения, которые последовательно мелькают на моем лице: «Черт, она вампир», затем «Черт, я не должна знать, что она вампир» и затем «Черт, думаю, она сейчас поняла, что я все-таки знаю, что она вампир». Если бы даже она не умела читать мысли, я бы все равно сейчас полностью раскололась. Марисабель поднимает руку, и я инстинктивно вздрагиваю, ожидая, что она потянется к самым аппетитным частям моего сердца. Но вместо этого она пренебрежительно машет рукой.

— Ах, оставь, — произносит она и затем, видя мое озадаченное выражение лица, добавляет: — Мне плевать на то, что ты все знаешь, и я не собираюсь рассказывать об этом Владу. Надеюсь, его идиотский план провалится.

Она поворачивается к стене кабинки и возобновляет свой труд; хлопья зеленой краски дождем сыплются к ее ногам. Она проделала достойную работу, стирая граффити, но я все еще могу видеть несколько надписей, беспорядочно разбросанных по стене и гласящих: «Здесь был Влад + Девчонка с Плохим Вкусом». Соскабливая надпись под держателем туалетной бумаги, она орудует ножницами так яростно, что ударяется локтем о сиденье унитаза.

— Как они вообще умудрились написать это здесь? — раздраженно восклицает она.

— Влюбленные девушки очень гибкие, — замечаю я и тут же понимаю, что сморозила глупость, когда Марисабель, словно обезумевшая от горя, прекращает скоблить стену.

— Ты думаешь, они влюблены в него? Это я влюблена! — всхлипнув, восклицает она, после чего с еще большим рвением возвращается к порче имущества. — Были ли они вместе с ним в течение пятидесяти лет? — вопрошает она, повышая голос до крика, чтобы заглушить все скребущие звуки. — Нет! Охотились ли они на дрянных маленьких белочек, когда он просил об этом, хотя он знал, что у них фобия грызунов? Нет! Поменяли ли они свое имя с Мари на Марисабель, потому что ему показалось, что так оно будет более «вампирским»? Нет! — издает она заключительный вопль, всаживая ножницы в стену так глубоко, что они остаются, подрагивая, висеть там. Чуть погодя она приглаживает волосы и вытаскивает ножницы из стены. — Забудь, что ты это видела, — произносит она пугающе спокойным голосом.

Кажется, сейчас самое время ретироваться к мисс Кейт.

— Ну что ж, кажется, тебе уже лучше, — говорю я, — так что я пойду...

— Подожди! — кричит она. — Как ты думаешь, мы друг другу подходим?

— Кто? Ты и Влад?

— Нет, ты и я, — говорит она с самым серьезным видом, но потом закатывает глаза. — Да, я и Влад.

Надо издать закон, запрещающий вампирам шутить.

— Я вряд ли могу об этом судить.

Марисабель прищуривается.

— А ты попробуй.

— Я думаю, что, возможно, вы отдалились друг от друга за эти годы, — быстро произношу я.

Марисабель мрачно кивает. Первый раз, с тех нор как я ее знаю, она одета в штаны: винтажные джинсы, Изящно протертые на коленях. Несмотря на все, что я о ней знаю, выглядит она совершенно невинно — обычная соседская девчонка, которая выбрала неправильных друзей. Кусая губы, она поворачивает голову, еще раз оглядывая результаты своего вандализма и рассматривая врезанную в дерево угловатую «В».

— Влад не всегда был таким, — задумчиво замечает она. — Когда мы впервые встретились, он был таким обаятельным.

Мне трудно поверить, что Влад хоть когда-то был обаятельным, но Марисабель выжидающе смотрит на меня, и я понимаю, что останусь у нее в заложниках до тех пор, пока мы не закончим наш девчачий разговор по душам.

— Ну, — неуверенно предполагаю я, — люди могут сильно измениться за... сколько там? Пятьдесят лет?

— Плюс-минус пара лет, — подтверждает она. — Первый год был прекрасным. Он тогда даже рискнул съездить со мной в Грецию. Мы не могли загорать на пляжах, но я нигде больше не видела таких теплых и таких восхитительных ночей. Там мы создали вампира. Мы создали его вместе, — Марисабель сдвигает брови, — но потом Влад обезумел и сжег его.

Я всей душой надеюсь, что эта беседа по душам не закончится рассматриванием памятных альбомов.

— Звучит... романтично, — замечаю я, подавляя позывы к рвоте.

— Так оно и было! Но потом он начал тайком исчезать каждые несколько месяцев — «в научных целях». Я думала, что поиски девушки — просто хобби, но скоро это стало его навязчивой, идеей. Я не понимала, почему он не может просто наслаждаться всем тем, что у нас есть. Возвращался он всегда в ужасном настроении, бормоча что-то про тупики и бесполезные записи. А потом его стали мучить головные боли. Я говорила ему не использовать так часто свои способности — особенно тогда, когда у нас были ограниченные ресурсы питания.

На протяжении всей этой речи я слушаю ее, затаив дыхание; до сих пор мне и в голову не приходило рассматривать Марисабель как источник информации. Забравшись на батарею, я стараюсь придать моему непреднамеренному расследованию как можно более непреднамеренный вид, для чего я принимаю расслабленную позу и кладу сумку на колени.

— Как несправедливо, что он притащил тебя сюда, чтобы искать другую девушку, — говорю я. — Ведь ты — его девушка.

Она пару секунд смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц, после чего ее лицо освещается восторгом оттого, что наконец хоть в ком-то она встретила сочувствие.

— Я знаю! — произносит она. — Мне кажется, я так хорошо его понимала.

— Конечно, — соглашаюсь я. — А что вообще в ней такого уж хорошего? Она типа какой-то чудесный ребенок?

— Предположительно, — отвечает она с презрением, а я пытаюсь держать свой восторг под контролем. — Говорят, что она прапрапрапрапраправнучка какого-то дурацкого ребенка некоего заплесневевшего вампира по имени Мерво.

—Позволь угадать. Вампир-полукровка? — спрашиваю я, оставляя в стороне фразу «...который борется с преступностью».

— Нет! — возражает Марисабель. — Просто- напросто человеческий ребенок. Вот почему все это так странно. Кого волнует человеческий ребенок? Люди постоянно их заводят. — Она делает паузу. — Ну, я имею в виду, люди, а не вампиры. У вампиров никогда не бывает детей, и это хорошо, потому что вампиры в детстве очень странные. — Ее лицо неожиданно становится жестким. — Ты никому об этом не расскажешь, не так ли?

— О, ни в коем случае, — торопливо заверяю ее я, отрицательно мотая головой. Мне хочется расспросить ее о том, как ребенок из семьи вампира Мерво связан с «Данаей», но ее откровения, кажется, начинают подходить к концу.

— Понимаешь, я делаю все для того, чтобы одной меня ему было достаточно. — Она шмыгает носом. — Но он вечно недоволен. Мне начинает казаться, что даже если он найдет ее, то и этого ему будет мало. Я просто хочу, чтобы все это закончилось. Если бы Влад понял, что его план не сработает, если бы он понял, что это все не будет так просто, тогда он, может быть, и сдался бы. — Она снова шмыгает носом. — Возможно, тебе действительно стоит попытаться остановить его.

Я с трудом могу поверить в свою удачу — это идеальный источник информации. Мне даже не нужно ни о чем спрашивать: Марисабель сама выкладывает мне все. Но сейчас в ее голосе слышится какая-то неуверенность, которая удерживает меня от дальнейших расспросов.

— Ты уверена, что Влад действительно стоит того? — спрашиваю я. — Он довольно подло ведет себя с тобой. Ты...

Меня прерывает стук каблуков по плитке. Мне слишком хорошо известно, чьи каблуки издают такое жуткое стаккато. Я бросаю взгляд на полностью испорченную кабинку; не хватало мне только обвинения в мелком вандализме. Прижимая палец к губам и жестами приказывая Марисабель забраться на унитаз, я захлопываю за ней дверь ровно в ту секунду, когда из-за угла появляется мисс Кейт. Держась за живот, я как можно натуральнее стараюсь изобразить жертву отравления столовской едой.

— Мне показалось, я слышала голоса, — приближаясь ко мне, рявкает мисс Кейт. — Пропуск? — Я протягиваю пропуск, но она едва на него смотрит; за годы практики она научилась различать все типы пропусков с помощью одного прикосновения. — Это пропуск к медсестре. А ты в туалете. В чем дело?

Извинившись, я наклоняюсь вперед, как будто меня сейчас стошнит на ее уродливые черные туфли:

— Мне показалось, что меня сейчас стошнит. — Я бросаю смущенный взгляд на дверцу позади меня. — Не заходите туда.

Не знаю, поверила ли она мне, но легкое отвращение, изобразившееся на ее лице, говорит о том, что она, к счастью, не собирается меня проверять.

— Тогда пойдем к медсестре, — говорит она, выводя меня в дверь и провожая по коридору. Она явно не намерена оставлять меня одну — даже тогда, когда мы доходим до разветвленного коридора, ведущего в кабинеты школьных психологов, логопедов и жуткую комнату медсестер. Даже если ты действительно болеешь, то там тебе не дадут ничего кроме аспирина и брошюры с описанием деликатных проблем твоего растущего организма.

Сестра Эллис сидит в одиночестве, покачивая головой над журналом «Аз Уикли», После того как мисс Кейт, тяжело ступая, удаляется ловить других прогульщиков, сестра Эллис с верным стетоскопом на шее поворачивается ко мне. Ее светло-каштановые волосы подернуты сединой, у нее круглое лицо и не менее круглое тело.

— Чувствуешь себя нехорошо, Софи? — искренне обеспокоенно спрашивает она. — У тебя покраснело лицо.

Хвала небесам за бледную кожу и слабые сосуды.

— Я чувствую тошноту и головокружение, — умирающим голосом отвечаю я.

— Ну, почему бы тебе не прилечь на одной из коек и не подождать, пока это пройдет? Если через некоторое время ты все еще будешь чувствовать себя плохо, мы попробуем связаться с твоими родителями.

Потрясающая идея. Я ложусь на ближайшую койку и задергиваю за собой занавеску. Это поможет мне избежать Влада, а также хотя бы на какое-то время скрыться с глаз Джеймса. Для проведения расследования с Джеймсом, висящим у меня на хвосте, потребуется гораздо больше ловкости, чем потребовалось для того, чтобы опередить его в добывании пропуска. Кто знает, когда в следующий раз я смогу побыть одна...

Я сажусь. Сейчас я одна, а кто лучше знаком с телами учеников, чем школьная медсестра? Я отодвигаю занавеску.

— Вы случайно не знаете девочек со странными, необычными родимыми пятнами? — Как только я произношу это, я тут же понимаю, насколько это странный вопрос. Впрочем, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Хотя можно также утверждать, что «кто не рискует, тот не шокирует общественность». — Ну, на ноге, на спине или на плече? — добавляю я.

Сестра Эллис, к ее чести, не отвечает ничего. Повисает напряженная тишина, и сначала она лишь косится на меня, после чего подкатывается на стуле к полке, ломящейся под тяжестью разноцветных буклетов. «Нормально ли то, что я чувствую?» — гласит жирный заголовок.

Контуры мальчика и девочки воздевают руки, жестом вопрошая: «Почему я?», а вокруг их голов изображены облачка из вопросительных знаков.

— Прочти это, Софи. И дай знать, если у тебя останутся вопросы, — говорит она, передавая мне буклет и нежно поглаживая меня по руке, после чего снова задергивает за мной занавеску.

Я плюхаюсь обратно на кушетку. Отличное начало.

Спустя час сестра Эллис спрашивает меня, как я себя чувствую, улыбаясь так, словно нас теперь связывает великая тайна. Я отвечаю, что готова вернуться на занятия. Когда я протягиваю пропуск мистеру Джорджу, урок химии уже в самом разгаре, и, как ни странно, Джеймса здесь нет. Казалось бы, я должна почувствовать облегчение. Почему же меня так мучает вопрос, куда он делся? Может быть, он блефовал?

Устроившись на стуле, я открываю учебник по химии и готовлюсь продолжить свои исследования под прикрытием уравнений электронного баланса. Благодаря несчастному случаю, в котором участвовали смешанные химические вещества и коленка Грегори Ива, у меня нет напарника по лабораторной работе. Я раскладываю свои вещи, когда мимо меня проходит какая-то фигура и направляется к столу мистера Джорджа. Я смотрю на спину Джеймса, который представляется учителю. Мистер Джордж достает схему посадки учеников в классе.

— Итак, мистер Хэллоуэл. Почему бы вам не сесть рядом с... — начинает он, но затем хмурится на листок со схемой, оглядывает комнату и снова хмурится. — Что ж, похоже, вам придется сесть рядом с мисс МакГи.

Фантастика. Джеймс оборачивается, и я готовлюсь наградить его нахальной улыбкой, но запасы его энергии, кажется, резко уменьшились со времени прошлого урока. Его лицо выглядит усталым и напряженным, и оно словно плотнее обычного обтянуто кожей. Математика, конечно, не самая приятная вещь на свете, но я никогда не видела, чтобы кто-то настолько лишался из-за нее сил.

— Не очень-то получается следить за мной? — шепчу я, когда он проскальзывает на соседнее место.

— Нужно было позаботиться кое о чем, — сухо отвечает он. — Поскольку мы больше не делимся друг с другом секретами, то я не расскажу тебе, что это было.

Я собираюсь возразить, что меня это совершенно не интересует, и предупредить его, чтобы он берег свои колени, но вдруг замечаю, как трясутся его пальцы, когда он открывает учебник.

— Джеймс, что произошло? — спрашиваю я. Мое раздражение сменяется внезапным беспокойством.

— Ничего.

Я всегда думала, что из-за «ничего» люди не выглядят так, словно сейчас рухнут со стула. Но Джеймс игнорирует мои взволнованные взгляды, изучая таблицу Менделеева с таким видом, словно он — Мари Кюри.

— Увидимся после обеда, — бросает он, когда звенит звонок, и уходит прежде, чем я успеваю ему ответить.