Октября. Это действительно был необычайно прекрасный вечер

Это действительно был необычайно прекрасный вечер. Весь этот день дождь то начинал моросить, то прекращался; весь день пришлось просидеть дома; была беседа‑дискуссия, встречи с людьми и тому подобное. На несколько часов дождь прекратился, выйти на улицу было приятно. Облака на западе были тёмные, почти чёрные, полные дождя и грома; они нависали над холмами, делая холмы темно‑пурпурными, необычно тяжёлыми, грозными. Солнце садилось в буйном неистовстве облаков. На востоке облака взмывали вверх, полные вечернего света, каждое своей особой формы, со своим светом; возвышаясь над холмами, огромные и потрясающе живые, они воспаряли высоко в небо. Были там и пятна голубого неба, такого ярко‑голубого, и зелень такой нежности, что она сливалась с белым светом громоздящихся облаков. Эти холмы были вылеплены с достоинством бесконечного времени; один светился изнутри, прозрачный, странно хрупкий, как бы совсем искусственный; другой, высеченный из гранита, мрачно уединившийся, имел форму всех храмов мира. Каждый холм был живым, полным движения и, в силу глубины времён, отстранённым от окружающего. Это был чудесный вечер, наполненный красотой, безмолвием и светом.

На прогулку мы вышли все вместе, но теперь мы умолкли, разделились, отошли на некоторое расстояние друг от друга. Дорога была немощёная и пересекала долину через сухие красные песчаные речные русла, по которым бежали тонкие струйки дождевой воды. Дорога повернула и пошла на восток. Дальше по долине виден белый фермерский дом, окружённый деревьями, одно из которых, огромное, перекрывает все остальные. Эта картина была исполнена мира, и земля казалась зачарованной. Дом находился на расстоянии мили, или около того, посреди ароматных зелёных рисовых полей, он бы тих и безмолвен. Часто видел его и прежде, так как дорога вела к выходу из долины и дальше, и это была единственная дорога и в долину и из долины для автомобилей и пешеходов. Белый дом среди редких деревьев стоял здесь уже не один год, он всегда был приятным зрелищем, но увидеть его в этот вечер, сразу за поворотом дороги, – в этом была совсем другая красота и другое чувство. Потому что здесь было и поднималось по долине то иное; то иное было похоже на завесу дождя, но только дождя не было; иное приходило, как приходит ветерок, мягко и нежно, и оно было и внутри и снаружи. Это не было мыслью, не было чувством или фантазией, продуктом мозга. Каждый раз оно совершенно новое, поразительное, в нём такая чистая сила, необъятность, что ему сопутствуют изумление и радость. Оно – нечто совершенно неизвестное, и у известного нет контакта с ним. Известное должно полностью отмереть, чтобы оно было. Переживание всё ещё остаётся в поле известного, и потому это не было переживанием. Всякое переживание означает состояние незрелости. Вы можете переживать и опознавать в качестве переживания только то, что вы уже знаете. Но это непереживаемо и непознаваемо; все мысли и чувства должны прекратиться, потому что все они – и известны и познаваемы; мозг и всё сознание должны быть пусты и свободны от известного без всякого усилия. Оно было здесь, и внутри и снаружи, и прогулка продолжалась в нём и с ним. Холмы, страна, земля были с ним.

Было совсем раннее утро и всё ещё темно. Ночь была с дождём и громом; окна хлопали, и дождь заливался в комнату. Не видно ни одной звезды, небо и холмы закрыты тучами, и дождь лил шумно и яростно. При пробуждении дождь уже прекратился, но было всё ещё темно. Медитация – не практика и не следование системе, методу; всё это ведёт только к затемнению ума, и это всегда движение в границах известного; в этой деятельности – отчаяние и иллюзия. Было очень тихо столь ранним утром, ни одна птица или листок не шевелились. Медитация, которая началась в неведомых глубинах и шла со всё возрастающей интенсивностью и размахом, погрузила мозг в полное безмолвие, вычерпывая глубины мысли, искореняя чувство и опустошая мозг от известного, от его теней. Это была операция, но не было оперирующего; она шла так же, как хирург оперирует рак, отсекая каждую поражённую ткань, чтобы поражение не смогло распространиться снова. Эта медитация продолжалась в течение часа, по часам. То была медитация без медитирующего. Медитирующий вмешивается со своими глупостями, тщеславием, честолюбивыми устремлениями, жадностью. Медитирующий есть мысль, которая вскормлена конфликтами и страданиями, а мысль в медитации должна полностью прекратиться. Это основа медитации.