VIII НА ЧЕРДАКЕ

Никогда не забывала Сара этой первой ночи, которую провела на чердаке. Спать она не могла. Ее мучило тяжелое, недетское горе, и она никогда не говорила никому о том, что ей пришлось вынести в эту ночь.

К счастью, непривычная обстановка время от времени отвлекала ее от одной упорной мысли о смерти отца, и она на минуту забывалась. Без этого поразивший ее удар был бы слишком тяжел для ее детской души и она была бы не в силах перенести его.

-- Мой папа умер! -- шептала она. -- Мой папа умер!

Только впоследствии, уже много времени спустя, припомнилось ей, что ее постель была очень жестка и потому она постоянно поворачивалась с боку на бок, стараясь улечься поудобнее; что в комнате было необыкновенно темно, а ветер, завывавший между трубами, как будто плакал. Но это еще не все -- было и кое-что похуже. За стеной и на полу, около плинтусов, постоянно слышался какой-то шорох, возня и визг. Сара знала, что это такое, Бекки рассказывала ей. Это были мыши и крысы; они дрались или играли между собою. Раза два по полу послышался даже легкий топот. Впоследствии, когда она могла думать об этой ночи, она припоминала, что, услыхав в первый раз, как по полу пробежала крыса, она вскочила на постели и некоторое время сидела, дрожа от страха, а когда снова легла, то закрылась с головой одеялом.

Перемена в ее жизни происходила не постепенно и незаметно; она произошла сразу.

-- Сара должна узнать немедленно, что ее ждет, -- сказала мисс Минчин своей сестре.

Мариетту отпустили на другой день. Сара, проходя утром мимо отворенной двери своей гостиной, увидала, что в ней переменили всю обстановку. Роскошная мебель и все украшения были вынесены, а у стены стояла кровать. Изящная гостиная превратилась в скромную спальню; ее отдадут какой-нибудь новой воспитаннице.

Сара вошла в столовую. На ее месте, около мисс Минчин, сидела Лавиния.

-- Вы с нынешнего же дня приметесь за исполнение своих новых обязанностей, Сара, -- сухо сказала мисс Минчин. -- Садитесь за другой стол с младшими воспитанницами. Смотрите, чтобы они вели себя как следует и не шалили. Вам нужно сходить вниз раньше. Лотти уже опрокинула свою чашку с чаем.

Это было начало, а затем обязанности Сары увеличивались с каждым днем. Она учила маленьких французскому языку и прослушивала заданные им уроки. Этот труд Сара считала самым легким и приятным. Но дело не ограничилось только им одним. Мисс Минчин нашла, что Сара может быть полезной и в другом. Ее можно было послать за покупками и с различными поручениями во всякое время дня и во всякую погоду, ей можно было давать новую работу, от которой отказывались другие. Кухарка и служанки брали пример с мисс Минчин и со злобной радостью отдавали приказания "девчонке", за которой им приходилось столько времени ухаживать.

В течение первого месяца или двух Сара надеялась, что люди, так безжалостно относящиеся к ней, смягчатся, видя, что она охотно берет всякую работу, старается сделать ее как можно лучше и молча выслушивает выговоры. Она была горда, и ей хотелось доказать им, что она хочет зарабатывать свой хлеб, а не есть его из милости.

Но через некоторое время Сара увидала, что ее поведение не смягчает никого. Чем старательнее и охотнее работала она, тем требовательнее становились служанки и тем чаще бранила ее сварливая кухарка.

Продолжать ученье Сара теперь уже не могла. Она не присутствовала на уроках и только поздно вечером, после тяжелой работы, ей позволяли, и весьма неохотно, уходить с книгами в пустой класс и заниматься там одной.

"Я должна повторять старое, -- думала Сара, -- а не то я забуду все. Теперь я простая судомойка, и если я не буду знать ничего, то стану такой же, как бедная Бекки".

Вместе с переменой в жизни Сары сильно изменилось и ее положение среди воспитанниц. Прежде она казалась между ними маленькой королевой; теперь она как будто даже совсем не принадлежала к числу воспитанниц. Она работала так много, что ей редко удавалось перемолвиться несколькими словами с какой-нибудь из учениц, да к тому же она скоро заметила, что мисс Минчин желает ее держать подальше от них.

-- Я не хочу, чтобы она разговаривала с воспитанницами и сближалась с ними, -- говорила эта леди. -- Девочки всегда относятся сочувственно к страданиям, и, если она начнет рассказывать им разные романтические истории, они станут смотреть на нее как на несчастную героиню, а наслушавшись от них, и родители составят себе, пожалуй, превратное понятие о ее положении в школе. Гораздо лучше, если она будет держаться в стороне. Я дала ей дом, и она не имеет права требовать от меня еще чего-нибудь. И этого-то слишком много.

Сара и не требовала ничего и была слишком горда, чтобы стараться о сохранении прежней близости с девочками, которые заметно сторонились ее. Воспитанницы мисс Минчин были по большей части богатые, избалованные девочки, привыкшие обращать большое внимание на внешность. И когда Сара начала ходить в коротких потертых платьях, когда оказалось, что у нее на башмаках дырки и что ее посылают за провизией, которую она носит в корзине по улицам, воспитанницы мисс Минчин стали смотреть на нее как на служанку.

-- Трудно представить себе, что у нее были когда-то алмазные россыпи)- говорила Лавиния. -- Какой ужасный вид у нее теперь! И она стала еще страннее, чем прежде.

А Сара работала не покладая рук. Она бегала в дождь и слякоть по грязным улицам со свертками и корзинами в руках, а во время уроков французского языка употребляла все силы, чтобы преодолеть рассеянность своих маленьких учениц. Когда ее платье износилось и сама она стала выглядеть еще более заброшенной, чем прежде, мисс Минчин распорядилась, чтобы она обедала и завтракала в кухне. Никто не заботился о Саре, и бедная одинокая девочка страдала, но страдала молча, не поверяя своего горя никому.

Бывали, однако, дни, когда ее детское сердечко не вынесло бы такой жизни, если бы в числе окружающих ее не было Бекки, Эрменгарды и Лотти.

А особенно Бекки. В продолжение всей первой ночи, которую Сара провела на чердаке, она не раз вспоминала, что по ту сторону стены, за которой грызлись и дрались мыши, лежит другая, любящая ее девочка, и у нее становилось легче на душе. А в следующие затем ночи это чувство еще усилилось.

Саре редко приходилось разговаривать с Бекки днем. У каждой из них было много дела, и им не позволили бы терять даром время.

-- Не сердитесь на меня, мисс, -- шепнула в первый день Бекки, -- если я покажусь вам невежливой, то есть не буду говорить "пожалуйста", "извините", "благодарю вас". Нам обеим досталось бы за это.

Каждое утро, прежде чем идти вниз и топить кухонную печь, Бекки приходила в комнату Сары, чтобы застегнуть ей платье и оказать другие маленькие услуги. А когда наступал вечер, в дверь Сары слышался легкий стук, и она знала, что пришла ее маленькая горничная, чтобы сделать для нее все нужное.

В первое время после смерти отца Сара чувствовала себя такой несчастной, что ей было не до разговоров. И Бекки заходила к ней только на минутку: она понимала сердцем, что Саре лучше оставаться одной со своим горем.

Второе место после Бекки принадлежало Эрменгарле. Она, однако, заняла его не сразу.

Когда Сара немного опомнилась от своей потери и стала сознавать окружающее, она вспомнила об Эрменгарде, о существовании которой совсем было забыла. Они были Дружны, но Саре всегда казалось, что сама она на несколько лет старше своей подруги. Эрменгарда была добрая, любящая, но очень недалекая девочка. Она сильно привязалась к Саре, смотрела на нее как на высшее существо и искала у нее покровительства и защиты. Она приходила к Саре со своими уроками, чтобы та объяснила ей все непонятное, ловила каждое ее слово и осаждала ее просьбами рассказать какую-нибудь интересную историю или сказку. Но сама она не могла сказать ничего интересного и ненавидела все без исключения книги.

Переживая свое первое тяжелое горе, Сара забыла о ней. Это было тем легче, что Эрменгарда неожиданно уехала домой и пробыла там несколько недель. Вернувшись, она два дня не встречалась с Сарой. В первый раз они встретились в коридоре, когда Сара несла данное ей для починки белье. Сара уже выучилась чинить и штопать. Она была бледна и казалась совсем не похожей на себя в своем коротком старом платье. И отчего у нее стали такие длинные, худые ноги?

Эрменгарда совсем растерялась от такого превращения и не знала, что сказать. Ей было, конечно, известно о смерти капитана Кру, но она никак не ожидала, что Сара может так измениться, что она будет такой странной, обтрепанной и похожей на служанку. Сердце ее сжалось от сострадания, но она не сумела высказать его и, как-то неестественно засмеявшись, задала совершенно ненужный, не имеющий смысла вопрос:

-- О, Сара! Это -- ты?

-- Да, -- ответила Сара и слегка покраснела от промелькнувшей у нее мысли. "Она такая же, как и все другие, -- подумала она. -- Ей не хочется говорить со мной. Она знает, что со мной не говорит никто".

Придерживая подбородком ворох белья, чтобы оно не упало, Сара пристально взглянула на Эрменгарду. Под ее взглядом та еще больше растерялась. Ей казалось, что Сара стала какой-то другой девочкой, незнакомой ей. Должно быть, такая перемена произошла в ней оттого, что она стала бедной и принуждена чинить белье и работать, как Бекки.

-- Как твое здоровье? -- нерешительно спросила она.

-- Не знаю, -- ответила Сара. -- А твое?

-- Я... Я здорова, -- растерянно сказала Эрменгарда и прибавила, решившись вдруг перейти на другой, более искренний и дружеский тон: -- Ты очень несчастна?

Саре было очень тяжело в эту минуту, и она не поняла ее доброго побуждения. Если Эрменгарда до такой степени глупа, то пусть лучше оставит ее в покое.

-- А как ты полагаешь? -- сказала она. -- Ты. должно быть, думаешь, что я очень счастлива?

И, не прибавив больше ни слова, Сара ушла.

Впоследствии она поняла, что напрасно обидела бедную недалекую Эрменгарду.

Та была неловка всегда, а когда что-нибудь сильно трогало или волновало ее, неловкость ее еще увеличивалась.

Но внезапно промелькнувшее у Сары подозрение сделало ее особенно чувствительной к оскорблению.

В продолжение нескольких недель между бывшими подругами стала как будто стена. Когда они случайно встречались, Сара отворачивалась, а Эрменгарда от волнения и замешательства была не в силах произнести ни слова. Иногда, встречаясь, они кивали друг другу, но случалось, что они расходились, даже не поздоровавшись.

"Если она не желает говорить со мной, -- думала Сара, -- то я буду держаться подальше от нее. С помощью мисс Минчин это будет нетрудно".

С помощью мисс Минчин это оказалось настолько легко, что они даже редко видали друг друга. Приехав из дому, Эрменгарда, как заметили все, стала еще бестолковее обыкновенного и была очень грустна. В свободное от уроков время она чаще всего садилась на подоконник и, прижавшись в уголок, молча смотрела в окно. Раз Джесси, проходившая мимо, остановилась и с удивлением посмотрела на нее.

-- О чем ты плачешь, Эрменгарда? -- спросила она.

-- Я не... плачу, -- дрожащим голосом ответила Эрменгарда.

-- Нет, плачешь, -- настаивала Джесси. -- Крупная слеза только что скатилась у тебя по носу до самого кончика и упала. А вот катится и другая.

-- Ну и пусть ее, -- сказала Эрменгарда. -- Мне тяжело, и я не хочу, чтобы ко мне приставали.

Она повернулась к Джесси своей толстой спином и, уже не скрываясь, вынула платок и стала вытирать глаза.

В этот вечер Сара пришла к себе на чердак позднее обыкновенного. У нее было много работы, а потом, уже спустя некоторое время, после того как воспитанницы улеглись спать, она отправилась со своими учебными книгами в класс и довольно долго занималась там.

Взойдя на лестницу, Сара с удивлением увидала, что из-под двери ее комнаты виднеется полоска света.

"Никто никогда не приходит ко мне, -- подумала она, -- а между тем кто-то зажег свечу".

Да, кто-то действительно зажег свечу, и она горела не в кухонном подсвечнике Сары, а в одном из таких, какие стояли в спальнях учениц. Этот кто-то был в ночном костюме и сидел на старой, расшатанной табуретке, завернувшись в большой красный платок. Это была Эрменгарда.

-- Эрменгарда! -- воскликнула Сара, удивившись, но еще более испугавшись. -- С тобою что-нибудь случилось?

Эрменгарда встала со скамейки. Она была в ночных туфлях, которые сваливались у нее с ног. Глаза и нос ее покраснели от слез.

-- Со мной что-нибудь случится... если узнают, что я здесь, -- ответила она. -- Но я не боюсь этого -- ни крошечки не боюсь. О, Сара, скажи мне... почему ты не любишь меня больше?

От этих простых дружеских слов знакомый клубок поднялся в горле Сары.

Это было так похоже на прежнюю Эрменгарду, когда-то просившую Сару подружиться с ней. Ее слова, ее голос доказывали, что она совсем не такая, какой казалась Саре в последнее время.

-- Я люблю тебя, -- сказала Сара. -- Я думала... все теперь так переменилось. Я думала... что переменилась и ты.

Эрменгарда широко открыла свои мокрые глаза.

-- Не я, а ты стала совсем другая! -- воскликнула она. -- Ты не хотела говорить со мной. Я не знала, что делать. Ты переменилась с тех пор, как я вернулась из дому.

Сара на минуту задумалась. Она поняла свою ошибку.

-- Я в самом деле переменилась, -- сказала она, -- но не так, как ты думаешь. Мисс Минчин не желает, чтобы я разговаривала с воспитанницами. Они и сами по большей части не хотят говорить со мной. Я думала, что, может быть, не хочешь и ты. А потому я и старалась держаться в стороне.

-- О, Сара! -- жалобно и с упреком воскликнула Эрменгарда.

А потом подруги нежно обнялись, и черная головка Сары лежала несколько минут на плече Эрменгарды, под ее красным платком. Сара чувствовала себя страшно одинокой, когда думала, что и Эрменгарда отвернулась от нее.

Девочки уселись на пол. Сара обхватила руками колени, а Эрменгарда завернулась в платок и с обожанием взглянула на нее.

-- Я больше уже не могла выносить это, -- сказала она. -- Ты, наверное, можешь жить без меня, Сара, но я без тебя не могу. Я была уже почти совсем мертвая. А потому сегодня вечером, поплакав под одеялом, я решила пробраться сюда и попросить тебя быть по-прежнему моим другом.

-- Ты лучше меня, -- сказала Сара. -- Мне тоже хотелось быть с тобой по-прежнему, но я не могла первая заговорить об этом -- из гордости. Видишь, какая я дурная!

Эрменгарда с боязливым любопытством оглядела комнату Сары.

-- Господи! -- воскликнула она. -- Будешь ли ты в состоянии жить здесь?

-- Буду, если представлю себе, что моя комната совсем другая, -- ответила Сара.

Она говорила медленно. Воображение ее начало работать, а она как бы замерла с тех пор, как умер ее отец.

-- Многим приходилось жить в местах, которые были еще хуже, -- сказала она. -- Подумай, каково было графу Монте-Кристо в подземной тюрьме замка Иф? Или заключенным в Бастилии?

-- В Бастилии! -- прошептала Эрменгарда, с восхищением смотря на Сару. Она хорошо запомнила разные эпизоды из французской революции. Они врезались ей в память потому, что Сара необыкновенно живо рассказывала их.

-- Да, -- продолжала Сара, -- Бастилия подойдет как раз. Я заключенная в Бастилии. Я провела здесь много, много лет, и все забыли обо мне. Мисс Минчин -- мой тюремщик, а Бекки, -- тут лицо Сары просветлело, -- а Бекки такая же заключенная, как и я. Она сидит в соседней камере.

Она взглянула на Эрменгарду, и той показалось, что она видит перед собою прежнюю Сару.

-- Да, я буду представлять себе это, -- сказала Сара. -- Тогда мне будет гораздо легче.

Слова эти привели Эрменгарду в восторг.

-- И ты будешь рассказывать мне? -- спросила она. -- Позволишь ты мне приходить сюда по вечерам, когда будет возможно, и будешь рассказывать мне все, что придумаешь днем?

-- Хорошо, -- ответила Сара.