XII ЗА СТЕНОЙ

Когда живешь в большом городе, где дома стоят сплошными рядами, интересно представлять себе, что говорят и делают у вас за стеной, в соседнем доме. И Сара часто старалась представить себе, что происходит за стеной, отделявшей образцовую семинарию от дома индийского джентльмена. Она знала, что его кабинет -- рядом с классной комнатой, и надеялась, что благодаря толщине стены шум, который обыкновенно поднимался в классе после уроков, не мешает ему.

-- Я начинаю любить его, -- сказала она раз Эрменгарде, -- и мне не хочется, чтобы ему мешали. Я считаю его своим другом. Ведь можно считать друзьями даже таких людей, с которыми никогда не говорил ни слова. Если думаешь о них и жалеешь их, они становятся близкими, почти как родные. Я всегда беспокоюсь, если доктор приезжает к индийскому джентльмену два раза в день.

-- У меня мало родных, -- сказала Эрменгарда, -- и я очень рада этому. Я не люблю своих родных. Мои две тетки постоянно восклицают: "Господи, какая ты толстая, Эрменгарда! Тебе нужно есть поменьше сладкого". А дядя всегда спрашивает меня: "В котором году вступил на престол Эдуард III?" -- или что-нибудь в этом роде.

Сара засмеялась.

-- Люди, с которыми не говоришь, не могут задавать таких вопросов, -- сказала она. -- И я уверена, что индийский джентльмен не задавал бы их и в том случае, если бы был знаком с тобою. Я люблю его.

Сара полюбила Большую семью за то, что та была счастлива; она полюбила индийского джентльмена за то, что он был несчастлив. Он еще не совсем оправился от своей болезни. В кухне -- слуги какими-то неведомыми путями узнают все -- о нем очень часто говорили. Он был иа самом деле не индус, а англичанин, долго живший в Индии. Ему пришлось вынести много горя, а одно время он думал, что потеряет все свое состояние и что ему грозит не только разорение, но и позор. Это так подействовало иа него, что у него сделалось воспаление мозга и он чуть не умер. С тех пор он не мог вполне оправиться, хотя счастье снова улыбнулось ему и все состояние его уцелело. А чуть было не разорился он не то на каменноугольных копях, не то на алмазных россыпях.

-- Никогда не вложу я своих сбережений в копи, -- сказала кухарка, -- а тем более в алмазные россыпи, -- прибавила она, искоса взглянув на Сару. -- Мы все кое-что слыхали о них.

"Он испытал то же, что папа, -- подумала Сара. -- Он был болен, как папа, но не умер".

И она еще больше полюбила его. Когда ее посылали куда-нибудь вечером, она шла с радостью, надеясь, что гардины в соседнем доме еще не опущены и ей можно будет увидать своего незнакомого друга. Когда прохожих не было, она останавливалась и желала ему спокойной ночи, как будто он мог слышать ее.

-- Может быть, мысли доходят до людей, несмотря на запертые двери и окна, -- тихонько говорила она. -- Может быть, вам делается немножко полегче, хоть вы и не знаете почему, когда я стою здесь, на холоде, и желаю вам выздороветь и быть счастливым. Мне так жаль вас! Мне бы хотелось, чтобы у вас была "маленькая хозяюшка", как у моего папы, которая ухаживала бы за вами, как я ухаживала за папой, когда у него болела голова. Я сама желала бы быть вашей "маленькой хозяюшкой". Спокойной ночи, спокойной ночи! Да хранит вас Бог!

И у самой Сары становилось после этого немножко полегче на душе. Такое горячее сострадание не могло, казалось, не дойти до больного, и он должен был почувствовать его, когда сидел один в кресле около камина, опустив голову на руку и безнадежно смотря на огонь. Он, по-видимому, не только испытал много тяжелого в прошлом, но и теперь какое-то большое горе лежало у него на сердце. По крайней мере, так думала Сара.

-- Его как будто что-то мучит теперь, -- говорила она себе. -- Своего состояния он не потерял, болезнь его со временем пройдет, и ничто, по-видимому, не должно бы тревожить его. А между тем что-то есть.

Если что-нибудь действительно было -- в кухне ничего не знали об этом, -- то Сара была уверена, что это известно м-ру Монморанси. Он часто приходил к больному; м-с Мон- моранси и дети тоже навещали его, хотя и не так часто.

Индийский джентльмен особенно любил двух старших девочек, Дженет и Нору, которые так встревожились, когда их маленький брат Дональд дал Саре свой сикспенс. Дженет и Нора тоже любили больного и с удовольствием ходили к нему. Во время этих визитов дети всегда старались сидеть смирно и не шуметь, чтобы не беспокоить больного.

Дженет, как старшая, следила, чтобы это правило исполнялось. Она решила, когда можно попросить больного рассказать что-нибудь об Индии; она замечала, когда он уставал, и говорила, что им пора уходить домой, а к нему посылала Рам Дасса. Дети очень любили Рам Дасса и, наверное, услыхали бы от него множество историй про Индию, если бы он умел говорить по-английски.

Дженет как-то рассказала м-ру Кэррисфарду -- так звали индийского джентльмена -- про "бедную-девочку-но- не-нищую". Он очень заинтересовался ею, в особенности после того, как услыхал от Рам Дасса о проделке обезьяны. Рам Дасс очень живо описал своему господину бедную комнату Сары -- обвалившуюся штукатурку, пол без ковра, ржавую решетку камина, который, по-видимому, никогда не топился, и жесткую постель с полинявшим одеялом.

-- Кармикел, -- сказал вскоре после этого м-р Кэррисфард м-ру Монморанси. -- Сколько, должно быть, бедных девочек живет по соседству на таких чердаках и спит на жестких постелях, тогда как я ворочаюсь на своих пуховых подушках. Ах, как тяготит меня это богатство, большая часть которого принадлежит не мне!

-- Любезный друг, -- весело сказал м-р Кармикел, -- чем меньше будете вы мучить себя этим, тем будет лучше для вас. Имея даже все богатства Индии, вы были бы не в состоянии не только обогатить всех бедных, но и омеблировать заново все чердаки.

-- Как вам кажется, -- тихо проговорил после небольшой паузы м-р Кэррисфард, смотря на огонь. -- Как вы полагаете, могла та девочка -- она не выходит у меня из ума -- могла она дойти до такого же положения, как бедняжка, живущая на соседнем чердаке?

М-р Кармикел тревожно глядел на больного. Он знал, что упорная мысль об одном и том же подействует очень дурно на здоровье м-ра Кэррисфарда.

-- Если девочка, учившаяся в школе m-me Паскаль, в Париже, действительно та, которую мы ищем, -- вам нечего беспокоиться за нее, -- ответил он. -- Ее, как вы завете, усыновили богатые русские, муж и жена, потому что ее очень любила их маленькая дочь, которая умерла. Других детей, по словам m-me Паскаль, у них не было.

-- И она не потрудилась узнать, куда ом увезли девочку! -- воскликнул м-р Кэррисфард.

М-р Кармикел пожал плечами.

-- M-me Паскаль -- женщина легкомысленная и светская. Она, очевидно, была очень довольна, что может избавиться от ребенка, который после смерти отца остался без всяких средств у нее на руках. Женщин такого сорта не интересует судьба детей, не имеющих состояния. А эти богатые русские, взявшие девочку, уехали неизвестно куда.

-- Но ведь вы не можете утверждать, что это та самая девочка. Вы сами говорите: "Если это она". Да и в фамилии есть разница.

-- M-me Паскаль называла ее Кэрью вместо Кру, но эта разница могла происходить просто от неправильного произношения. А все остальное сходится как нельзя больше: английский офицер, живший в Индии, отдал свою маленькую дочь в школу. Он умер скоропостижно, потеряв все свое состояние. -- М-р Кармикел задумался на минуту, как будто какая-то новая мысль пришла ему в голову, а потом спросил:- Знаете вы наверное, что девочка поступила в парижскую школу?

-- Я ничего не знаю наверное, любезный друг, -- с горечью ответил м-р Кэррисфард. -- Я никогда не видал ни девочки, ни ее матери. Я был дружен с Ральфом Кру в школе, но потом мы не видались до тех пор, пока не встретились в Индии. В то время я не мог думать ни о чем, кроме алмазных россыпей. Он тоже заинтересовался ими. Это было грандиозное предприятие, подававшее такие блестящие надежды, что мы совсем потеряли головы, мы редко и говорили о чем-нибудь другом. Я узнал только одно -- что он отдал свою девочку в школу.

М-р Кэррисфард начинал волноваться. Он приходил в возбужденное состояние каждый раз, как в его еще слабом сознании возникали воспоминания о прошлом.

М-р Кармикел тревожно следил за ним. Нельзя было сразу прекратить разговор, но требовалась большая осторожность.

-- Однако у вас все-таки есть основания предполагать, что школа была в Париже?

-- Есть, -- ответил м-р Кэррисфард. -- Ее мать, француженка, желала, чтобы девочка получила образование в Париже. Отец, вероятно, и отдал ее в парижскую школу.

-- Да, это более чем вероятно, -- сказал м-р Кармикел.

М-р Кэррисфард наклонился вперед и ударил по столу своей худощавой рукой.

-- Я должен найти ее, Кармикел, -- сказал он. -- Если у нее нет близких, если она бедна -- это моя вина. Как может оправиться человек с такой тяжестью на душе? После ряда неудач счастье снова вернулось к нам и наши надежды на алмазные россыпи оправдались. Самые фантастические мечты наши стали действительностью, а бедная девочка Ральфа Кру, может быть, просит милостыню!

-- Да нет же, нет! -- сказал Кармикел. -- Постарайтесь успокоиться. Помните, что, если мы ее найдем, у нее будет громадное состояние.

-- И как мог я так потерять голову, когда дела пошли плохо! -- с отчаянием проговорил Кэррисфард. -- Мне кажется, я не потерялся бы так, если бы на мне не лежала ответственность за чужие деньги. Бедный Ральф Кру вложил в алмазные копи весь свой капитал, до последнего пенни. Он верил мне -- он любил меня. И он умер с мыслью, что я разорил его -- я, Том Кэррисфард, игравший с ним в крикет в Индии! Каким негодяем он, должно быть, считал меня!

-- Не упрекайте себя так. Вы не виноваты, что дела пошли дурно.

-- Я упрекаю себя не в этом, а в том, что я упал духом. Я убежал, как мошенник и вор, потому что был не в силах взглянуть на своего лучшего друга и сказать ему, что разорил его и его ребенка.

Добродушный м-р Кармикел положил ему руку на плечо.

-- Вы убежали, потому что у вас помутился рассудок от поразившего вас удара. У вас уже тогда начинался бред. Ведь всего через два дня у вас сделалось воспаление мозга и вы, лежа в больнице, были все время в бреду. Вспомните это.

Кэррисфард опустил голову на руку.

-- Да, -сказал он, -- я чуть не сошел с ума от страха и ужаса. Я не спал целыми неделями. В ту ночь, как я бежал из дому, мне казалось, что меня преследуют какие-то чудовища, что они смеются надо мной и осыпают меня бранью.

-- Уже это одно служит вам оправданием, -- сказал м-р Кармикел. -- Разве может рассуждать здраво человек, У которого начинается воспаление мозга.

Кэррисфард покачал головой.

-- Когда я пришел в себя, -- продолжал он, -- бедный Кру уже умер. А у меня так ослабела память, что я почти ничего не помнил. Забыл я и о девочке и только через несколько месяцев вспомнил о ней. Но это были какие-то смутные, точно задернутые туманом воспоминания.

Он остановился на минуту и потер лоб.

-- Иногда это бывает со мною и теперь, когда я стараюсь припомнить что-нибудь. Очень возможно, что Кру говорил мне, в какую школу отдал свою девочку. Как вы полагаете?

-- Может быть, и не говорил. Вы даже не знаете имени его дочери.

-- Он обыкновенно называл ее не по имени, а своей "маленькой хозяюшкой". Но мы редко говорили о ней. Все наши мысли были заняты алмазными россыпями, и мы толковали только о них. Если Кру называл мне школу, я забыл -- забыл. И теперь уже не вспомню никогда!

-- Полно, полно! -- сказал м-р Кармикел. -- Мы найдем девочку. Мы будем продолжать поиски и постараемся напасть на следы этих добрых русских. M-me Паскаль смутно припоминается, что они живут в Москве. Я поеду в Москву.

-- Если бы я мог вынести путешествие, я поехал бы вместе с вами, -- сказал м-р Кэррисфард. -- Но я могу только сидеть у камина и смотрать на огонь. И когда я смотрю на него, мне кажется, что оттуда глядит на меня молодое веселое лицо Кру. Он глядит на меня и как будто спрашивает меня о чем-то. Иногда я вижу его во сне, и тогда он спрашивает меня о том же словами. Догадываетесь вы, о чем он спрашивает меня?

-- Н-нет, -- тихо ответил м-р Кармикел.

-- Он каждый раз задает мне один и тот же вопрос: "Том, старый дружище! Том, где моя "маленькая хозяюшка"?" Я должен ответить ему -- я должен! -- воскликнул м-р Кэррисфард, схватив Кармикела за руку. -- Помогите мне, помогите найти ее!

А по ту сторону стены Сара, сидя у себя на чердаке, разговаривала с Мельхиседеком, который пришел к ней за ужином для себя и своей семьи.

-- Сегодня мне было очень трудно воображать себя принцессой, Мельхиседек, -- говорила она. -- Еще труднее обыкновенного. Чем холоднее делается на дворе и чем грязнее становятся улицы, тем мне труднее представлять себе, что я принцесса. Сегодня, когда Лавиния засмеялась, взглянув на мою грязную юбку, я едва удержалась от гневной вспышки и промолчала только потому, что прикусила себе язык. Холодно было сегодня днем, Мельхиседек; холодно и теперь.

Сказав это, Сара опустила голову на руки, как делала часто, когда оставалась одна.

-- О, папа! -- прошептала она. -- Мне кажется, что прошло много-много лет с тех пор, как я была твоей "маленькой хозяюшкой"!

Вот что происходило в этот день по обе стороны стены.