Глава 11
Смертные столпы
Быть чем-то большим, чем человек, одновременно означает быть чем-то меньшим. Мы способны на великие дела. Мы воины, но должны быть и спасителями. Наша конечная цель – уйти, ибо когда наша работа будет закончена и галактикой станет править мир, а не война, нашей полезности придет конец, а вместе с ней придет конец и нам.
Вулкан, «Испытания огнем»
Сон закончился, и я с дрожью очнулся.
Последние слова, сказанные мне Керзом на окраинах Хартора, обеспокоили меня и заставили заглянуть внутрь себя в поисках монстра, которым он меня считал. Они отзывались в голове, словно обвинения призрака, не могущего найти покой.
Прошлое всегда возвращается. Оно никогда по-настоящему не умирает.
Открыв глаза, я сразу осознал, что нахожусь не в своей камере.
Комната была небольшой и в то же время просторной, с белыми, светящимися, гладкими как кость стенами. Из них слышались голоса, а прищурившись, я заметил на них крохотные кружки света, метавшиеся, как стайки рыб в речном потоке.
Не ощущалось ни запаха, ни вкуса. Поднявшись на ноги, я не издал и шороха. Я не чувствовал воздуха, но все же дышал: легкие работали так же, как всегда. На теле не было шрамов и следов прошлых пыток, кожа выглядела такой же гладкой, как в тот день, когда я впервые оказался на Ноктюрне.
– Что это за место? – зазвенело эхо моего голоса, когда я обратился к существу, стоявшему напротив.
Его лицо скрывалось под капюшоном, и все тело было закутано в плащ, но я сразу определил, что он не был человеком. Слишком высокий, слишком тонкий. Эльдар я узнаю всегда. Конкретно этот был провидцем.
– Лишь место для встречи, не более того, – ответил он низким, сладкозвучным голосом.
– Ты знаешь готик? – спросил я, хотя он только что дал мне ответ на этот вопрос.
Эльдар кивнул.
На нем была черная одежда, со странными символами и колдовскими рунами, вшитыми в слабо переливавшуюся ткань. Плачущий глаз, пирамида, два рассеченных квадрата, образующих угловатую восьмерку – я не знал, что они означали, но подозревал, что они указывали на статус провидца или даже его происхождение. Хотя лицо скрывалось под капюшоном и, возможно, чем-то куда более действенным и необычным, орлиные черты слегка проглядывали в игре теней.
В правой руке, затянутой в черную перчатку, он сжимал посох, изготовленный из того же странного, похожего на кость материала, что руны на одежде и вся комната. Его навершие было выполнено в форме стилизованного глаза с каплей слезы.
Я не сомневался, что все это было иллюзией того же рода, как чары, позволявшие эльдар скрыть от меня свое лицо.
– Это сон, Вулкан, – сказал он, не подходя ко мне, не двигаясь, даже не дыша. – Не этот воздух входит в твои легкие. Не этот свет заставляет твои зрачки сужаться. Ты на самом деле не здесь.
– Кто ты? – грозно спросил я, разозленный, что мной манипулирует этот непрошеный посетитель моего сознания.
– Это неважно. Все это нереально, однако реально то, что я сейчас тебе сообщу. И тот факт, что ты не попытался меня атаковать, свидетельствует о правильности моего выбора.
– Ты говоришь так, будто уже пытался, – заметил я.
– Не я, но один из моих сородичей. Я советовал ему не делать этого, но он не послушал. – В словах эльдар зазвучало сожаление, придавшее мелодичному голосу скорбный тон. – Увы, он потерпел неудачу, и потому мы здесь. Мы с тобой.
Я сощурился, силясь отыскать смысл в туманных, намеренно загадочных речах ксеноса.
– Ты дух? Призрак, преследующий меня с Хараатана?
В ответе моего странного собеседника почувствовалась тень улыбки.
– Почти, но не с Хараатана. С Ультве.
– Что? Почему я здесь?
– Это неважно, Вулкан. Но важны мои слова, и важна стихия земли.
– Стихия земли?
– Да. Она неразрывно связана с твоей судьбой. Пойми, мне необходимо обратиться к тебе. Пока ты еще способен внять мне, пока ты еще не потерян.
– Еще не потерян? Я уже потерян. Я узник на корабле своего брата, во всяком случае... – я взглянул на свои голые ступни, – мне так кажется.
– Твои мысли уже настолько затуманены?
Когда я поднял взгляд, эльдар оказался ближе. Его светящиеся силой овальные глаза впивались в меня.
– Я ведь уже видел тебя, верно? – спросил я. – На корабле, перед тем, как понял, где нахожусь.
– Я пытался связаться с тобой раньше, но твой разум был беспокоен, тебя переполняли гнев и желание освободиться. И ты едва восстановился.
– Восстановился после чего?
– Как я уже сказал, я должен обратиться к тебе по поводу стихии земли.
– Ксенос, твои слова лишены смысла.
– Возможно, это моя единственная возможность поговорить с тобой. Потом я могу не вернуться. Ты должен жить, Вулкан, – говорил мне ксенос, – ты должен жить, чтобы стоять в одиночестве на страже врат. Лишь ты один способен исполнить этот долг. Ты один – наша надежда.
Я нахмурился, все хуже и хуже понимая слова ксеноса. И замотал головой, решив, что это очередной фокус моего тюремщика, пусть и невероятно искусный.
– Мой долг? На страже врат? Какая-то бессмыслица.
На солнце набежало облако, бросив тень на мое лицо, и я сжал кулаки.
Почувствовав мой гнев, провидец отступил во свет.
– Это не фокус. Я говорю правду, Вулкан.
Я потянулся к нему, попытался схватить за край одежды, чтобы стереть эту иллюзию в пыль, но схватиться было не за что.
– Когда придет время... – проговорил эльдар, телом и голосом сливаясь с ослепительным как солнце светом, заполнявшим комнату, – ты поймешь, что надо сделать.
Упав на колени, я взревел:
– Убирайся из моей головы!
Прижав ладони к вискам, я напрасно пытался прогнать незваного гостя и вернуться в реальность.
– Хватит, – крикнул я, зажмуриваясь от слепящего света. – Хватит!
– Хватит... – прошептал я.
Свет исчез. И комната, и ксенос. Все исчезло.
Реальность восстановила свои позиции, а когда я вновь открыл глаза – на этот раз по-настоящему, – я обнаружил, что состояла она из грязного камня и темного железа.
Я стоял, повиснув на туго натянутых цепях, которые обхватывали запястья разведенных в стороны рук. На предплечье была выжжена новая отметина. И я не мог вспомнить, откуда она взялась, как и в случае с теми, что появились до нее. Но этой загадке придется подождать.
Я находился в другой тюрьме, пришедшей на смену бездонной шахте и жаровой трубе, где Керз попытался сжечь меня дотла, как я сжег эльдар на Хараатане. Это место было новым для меня, но старым по сути.
Передо мной растянулся длинный коридор. В боковые стены был врезан какой-то хитроумный механизм, состоявший из огромных шестерней и небольших, затейливых сервоприводов. Архаичность и современность объединялись в нем в творение, преисполненное той же гениальности, что была так характерна для техноискусства древней Фиренцы.
Работа Пертурабо. Я узнал ее сразу.
Пол покрывали каменные плиты, скользкие от грязи. Я подозревал, что, какой бы ни была функция этого зала, Керз провел тщательные испытания перед тем, как меня в него заключить. Камень служил лишь облицовкой – грязной подделкой, предназначенной для того, чтобы придать этой дыре мрачную, средневековую атмосферу. В альковах боковых стен дрожало пламя факелов. Невооруженному взгляду они показались бы деревянными, но и это было ложью. Они состояли из пружин и шестеренок, как и все покрытые тенями устройства в этой темнице.
Но не только обстановка отличала эту камеру от предыдущих.
На этот раз я был не один.
В противоположном конце длинного коридора, за экраном из грязного армированного стекла, сгрудились плененные люди.
В сумраке мне удалось разглядеть армейские мундиры и костюмы гражданских. Мужчин и женщин. Я не был единственным узником Керза, но едва внутри зашевелилось неприятное предчувствие, позади раздался голос:
– Ты их видишь, а они тебя – нет.
Я нахмурился.
– А ты разве не должен быть мертв?
Феррус хмыкнул – звук этот оказался удивительно мерзким, – не сводя мертвых глаз с пленников.
Он вытянул руку. Часть наруча проржавела, и даже чудесный живой металл, когда-то покрывавший кисти и предплечья, осыпался.
– Их судьба, – прохрипел он, ткнув костяным пальцем в сторону смертных узников, – в твоих руках.
Глухой металлический стук откуда-то из скрытых глубин хитроумного устройства возвестил о начале работы механизмов, встроенных в стены. Одна из самых крупных шестеренок скрипнула, преодолевая инерцию, и начала вращаться. Остальные последовали за ней, зацепляясь зубцами. Машина шумно оживала на моих глазах.
Вслед за шестернями пришли в движение и сервоприводы. Поршни в пневмоцилиндрах увеличивали давление, со свистом выпуская сжатый воздух. Открывались клапаны, наращивался момент. Выставленный на обозрение механизм зажужжал, а затем раздался громкий, мощный лязг металла: внутри расцепились какие-то невидимые мне детали.
Цепи тут же дернулись, уходя в отверстия в боковых стенах, и руки с силой потянуло в стороны.
Я охнул от боли, но внимание тут же перехватил испуганный крик из другой камеры. Узники смотрели вверх. Несколько из них поднялись на ноги, когда на них начал опускаться потолок, но тот оказался слишком тяжел, и смельчаки, пытавшиеся его удержать, попадали на колени.
Закричал ребенок. Ребенок. Здесь.
Над линией потолка был помещен огромный груз, скрытый от глаз узников, но ясно видимый мне сквозь грязное стекло. И, чувствуя, как продолжают тянуть в разные стороны цепи, я осознал, к чему они обе крепились.
Как бы мучительно это ни было, я напрягся и потянул цепи на себя.
Потолок в другой клетке перестал опускаться.
– Как я уже сказал, – проговорил Феррус, – их судьба в твоих руках. Вполне буквально, брат.
Я держался, хотя мышцы шеи, спины, плеч и рук молили отпустить, стиснув зубы в гримасе непокорности. Пот заливал все тело и стекал между бугров напряженных мышц.
Я закричал, и люди, не видевшие и не слышавшие меня, тоже закричали. Держать цепи становилось все тяжелее – и глыба, способная раздавить узников, опускалась все ниже.
Еще больше узников вскочили и попытались оттолкнуть потолок, но их усилия были абсолютно напрасны: им ни за что бы не хватило сил. Сквозь красный туман от лопнувших капилляров в глазах, теперь налитых кровью, мне удалось разглядеть, что те, кто не мог встать из-за слабости или ран, плакали, ропча на жестокую судьбу. Остальные тряслись или прижимались друг к другу, отчаянно не хотя умирать в одиночестве.
Один сидел в стороне от прочих. Он был спокоен, смирен перед лицом неизбежной смерти. И хотя нельзя было быть уверенным, мне показалась, что я узнал его. Он был похож летописца, Вераче. И он будто бы смотрел прямо на меня.
Механизм еще больше увеличил ужасающую нагрузку, и цепи потянуло с новой силой.
Уперевшись ногами, сведя руки, закрыв глаза, я держался.
Я стоял несколько часов – или мне так казалось, – и мир сузился до тюрьмы, заполненной лишь непрекращающейся болью и жалобным плачем мужчин и женщин, которых, как я знал, мне не спасти.
Наступившая в конце концов тишина оказалась сладостной и горькой.
Я кричал со злостью и вызовом, полубезумный от того, что мне пришлось вынести.
– Я не сдамся, – рычал я. – Я никогда не сдамся, Керз! Покажись, хватит прятаться за своими жертвами!
– Довольно, Вулкан, – ответил мне Феррус. – Отпусти. Ты ничего не добьешься. Здесь нечего выигрывать. Отпусти.
– Нет, пока еще есть силы...
Я замер, осознав, что кричу лишь я один. Узники в другой камере... Голоса их смолкли. Открыв глаза, я увидел, что положило конец их мольбам. Камеру за стеклом целиком заполнила глыба из темного железа.
Последние силы покинули тело, ноги подогнулись подо мной, и я повис на цепях, не дававших рукам опуститься.
– Где они? – спросил я призрака, стоящего рядом, хотя и знал, что он был порожден моим воображением.
– Взгляни... – ответил Феррус, скалясь, отчего мертвое лицо казалась еще ужаснее. С каждой новой встречей он все больше чах, все сильнее походил на скелет, словно гнил в моем воображении.
Шестеренки опять завертелись, и железная глыба медленно поднялась. Ей достаточно было отодвинуться от пола на несколько сантиметров, чтобы стала видна кровавая масса, приставшая к нижней стороне. Красные нити липли к глыбе, растягивались и обрывались под действием силы тяжести. Куски кости и плоти отклеивались от железа, вибрировавшего под действием подъемного механизма, и с плеском падали в лужу из крови и внутренностей, заливавшую пол камеры.
Цепи ослабли, я уронил руки, а вслед за этим и сам тяжело упал лицом в грязь.
Феррус хмыкнул, немного напомнив мне Керза, после чего растворился в тенях, оставив меня наедине с моим позором – и моей виной.
