Т. П. Симеон. Многие патологические феномены детской психики, трактуемые как симптомы «детской нервности», могут оказать­ся сигналом начала эндогенного шизофренического

НАЧАЛЬНЫЕ СИМПТОМЫ ШИЗОФРЕНИИ РАННЕГО ВОЗРАСТА¹

Многие патологические феномены детской психики, трактуемые как симптомы «детской нервности», могут оказать­ся сигналом начала эндогенного шизофренического процесса. Но качество их резко отлично от настоящих «невротических явлений».

Так называемые ночные и дневные страхи, приобретая в ряде случаев особые свойства, могут являться первыми признаками шизофренического процесса. Каковы же эти особые свойства?

Подвергая анализу чрезвычайно частые в раннем детском возрасте страхи, мы обычно обнаруживаем два обстоятельства, способствующих их появлению. Это, во-первых, распространенное запугивание ребенка устрашающими образами и чтением ему неподходящей литературы² и, во-вторых, эйдетическая способность детей, благодаря которой виденные и слышанные ими устраша­ющие образы и сцены долгое время удерживаются в их представ­лении и нередко даже проецируются вовне в ярких галлюцина­торных феноменах. Большое значение имеет, конечно, и то обс­тоятельство, что психика ребенка более ранима, чем психика взрослого, и незнакомый или неожиданный травмирующий ребен­ка раздражитель скорее выводит его из состояния равновесия.

При наличии таких реактивно возникших страхов поведение ребенка обычно аффективно насыщено; овладевающую им эмо­цию страха он пытается немедленно изжить путем установле­ния связи с окружающей действительностью. Он зовет своих близких, бросается к ним, кричит, прячет лицо в коленях мате­ри, ища защиты от устрашающих его образов. Последние чуж­ды ребенку, интимно с его личностью не спаяны. Реальность ими не заслоняется, ребенок стремится в нее уйти от охватив­шего его чувства испуга.

В основе тех страхов, которые нередко ознаменовывают на­чало шизофренического процесса в раннем детстве, лежат обычно галлюцинаторные явления. По своему содержанию эти галлю­цинации не бывают, как правило, связаны с каким-либо извне

Симеон Т. П. Шизофрения раннего детского возраста. М., 1948, стр. 17— 30, 92—114.

В годы войны к этому следует прибавить испуг от воздушного нападения, зверств фашистов в.оккупации и т. д.

идущим и травмировавшим ребенка раздражителем, не являют­ся следствием пережитого впечатления, проецированного вов­не, благодаря эйдетической способности ребенка (хотя послед­няя у ребенка-шизофреника бывает подчас заметно усилена в сравнении с нормой). Содержание этих обманов чувств часто совсем не связано с образами реального мира. Кроме того, в этих галлюцинациях нередко с несомненностью отражается рас­стройство ассоциативной связи в представлениях, возникающих в сознании больного ребенка. Так, последний видит «голову на тарелке», «черви в глазах у папы» и т.д. Укладываясь спать, ребенок среди зимы вдруг видит стаю комаров, слышит их жуж­жание и в ужасе выскакивает из кроватки; иногда он жалуется на ползание жуков, которых в действительности нет. Среди спо­койно протекающего процесса еды в коллективе, когда внима­ние детей всецело занято приемом пищи, ребенок-шизофреник устремляет взор к потолку и видит там спускающиеся сверху аэропланы. Он отказывается ложиться спать, ибо «под крова­тью волки, медведи», мыться, ибо «в воде черные лягушки». Галлюцинирует «страшными» зверями, людьми и т.д.

Особенно часто галлюцинаторные явления, сопровождаемые страхом, наблюдаются в сумерках. Гипногогические³ галлюцина­ции, ведущие к состоянию страха, также встречаются довольно часто. Дети в момент засыпания и пробуждения видят различ­ные образы и сцены, обычно также не связанные с реальностью.

Характерно отношение больного ребенка к переживаемому им явлению. Связь его с последним обычно теснее, чем с окру­жающей его реальностью. В силу этого дети не только не лю­бят делиться переживанием страха со взрослыми, но обычно от­носятся к нему как к чему-то интимному, «своему», тесно свя­занному с их личностью, и неохотно о нем говорят. Мало того, в момент наступления обманов чувств они нередко даже уеди­няются от взрослых, переживают их аутистически, вдали от всех и редко ища от них защиты. По широко раскрытым глазам, зас­тывшему взгляду, испуганной мимике лица и вскрикиваниям можно судить о ярком переживании страха, сопровождающем эти состояния. Нередко ребенок что-то шепчет про себя, кого-то гонит, от кого-то обороняется, кому-то угрожает, кого-то драз­нит, иногда прячется¹ в страхе под.кровать или в угол. Эти со­стояния протекают либо сериями, либо единичными эпизодами. Переход от них к реальности обычно затруднен, и ребенок лишь

³ Гипногогические галлюцинации возникают в гипноидной фазе, состоя­нии, промежуточном между сном и бодрствованием (примеч. ред.}-

постепенно входит в действительность. Сознание нередко в та­ких случаях частично нарушено.

Кроме особого качества страхов, дающего право говорить о последних как о ранних шизофренических симптомах, немало­важное значение имеет и необычайная интенсивность последних. Огромная распространенность у детей страха быть одному в ком­нате при наличии неправильного подхода взрослых (запугива­ние) всем хорошо известна. Но у шизофреника он достигает не­бывалой интенсивности, заставляя 3-летнего ребенка разбить стек­ло с целью выпрыгнуть с 3-го этажа, когда он остался по оплошности взрослых запертым в комнате.

Характерной особенностью страхов у детей-шизофреников является их способность и склонность к генерализации. Ребе­нок, испугавшийся пожара, боится не только толпы, шума, суе­ты, вокзалов, метро, но и собаки, кошки, куриного пера, ваты и т. д. Связь этих страхов с первоначальным раздражителем иног­да невозможно даже обнаружить.

Помимо описанных состояний страха у шизофреников нередки еще и другие явления навязчивогр порядка; их мы коснемся в разделе навязчивости как раннего симптома шизофрении.

Среди ранних шизофренных симптомов нам не раз встре­чались своеобразные зрительные динамические феномены: «ожи­вали глаза на портретах», «приходили в движение» руки и ноги на картинах. Эти состояния также переживались ребенком аутич-но, и лишь из случайных высказываний ребенка удавалось уз­навать о них.

Чрезвычайно неприятным аффективным тоном сопровож­даются у детей-шизофреников далеко не часто встречающиеся ощущения, связанные, по-видимому, с расстройством схемы тела и с психосенсорными нарушениями; у ребенка вырастают и пух­нут руки и ноги; своеобразно «устают» руки, и он вынужден нарушать это чувство усталости, сжимая их в кулачок и смачи­вая водой или слюной; немеет полость рта или язык, и ребенку кажется, что его нет во рту; или язык «принимает громадные размеры», и ребенок бежит смотреть на него в зеркало; пальцы ощущаются как ленточки; ребенок вдруг дико кричит, что у него нет носа и т. д. Явления, хотя бы отдаленно напоминающие ука­занные у нормального ребенка, отсутствуют. Описанные фено­мены в начале своего появления обычно пугают ребенка как нечто ему чуждое, позднее они нередко входят в круг его обыч­ных ощущений⁴.

Указанные явления встречаются обычно не раньше 4—5 лет.

Навязчивость (навязчивые мысли, страхи, действия) чрезвы­чайно часто является одним из первых шизофренических симп­томов. В самом начале своего возникновения она нередко по­зволяет нам обнаружить ряд понятных связей с каким-либо кон­фликтным переживанием ребенка (страх, что родителей, к которым столь часто в детстве бывает амбивалентное отноше­ние, переедет трамвай; опасение, что его самого, испытываю­щего чувство вины за какой-либо «проступок» или проявившего агрессию против своих близких, переедет поезд, и т. д. и т. п.). Часто на первом этапе своего существования (впрочем, очень коротком) эти навязчивые мысли и опасения даже ярко эффек­тивно насыщены и импонируют как проявление «нервности». Иногда же навязчивые представления ребенка с самого начала поражают своей необычайностью. Так, ребенок 5 лет навязчиво моет руки — «все грязные» (влияние утрированно чистоплотных взрослых, окружающих ребенка, исключено); ребенок 4 лет навяз­чиво боится, что дом плохо построен и обрушится на него и т. д.

Мало-помалу навязчивость, включающая ограниченный круг представлений, генерализуется. Так, ребенок-шизофреник 5¹/₂ лет, первоначально боявшийся, что родителей постигнет какая-либо беда, в дальнейшем навязчиво опасается, что в доме испортится водопровод и зальет дом, что электричество испортится, что сте­ны в квартире обрушатся и т. д. С течением времени симптом навязчивости претерпевает изменения: исчезает всякая понят­ная связь навязчивого содержания сознания с конфликтными переживаниями ребенка; навязчивость захватывает новые пред­ставления, не связанные с прежними; аффект выхолащивается. Весь психопатологический механизм остается как форма реак­ции, лишенная своего содержания и становящаяся автоматизи­рованным стереотипным актом.

Наряду с навязчивыми страхами и представлениями у де­тей-шизофреников болезнь нередко дебютирует навязчивыми действиями: ребенок без конца зашнуровывает и расшнуровывает свои ботинки, делает однообразные движения корпусом, конеч­ностями, лицом, издает «хрюкающие» звуки носом, перескаки­вает с места на место, перепрыгивает через камень, сучок, без конца закрывает все открытые пространства, двери, окна, ко­робки и т. д.

При этом, опять-таки вначале, все эти акты носят нередко аффективно насыщенный характер и питаются каким-либо кон­фликтным переживанием; впоследствии же связь с ним теряет­ся, феномен приобретает характер стереотипии и выхолащива­ется аффективно.

Как трактовать явления навязчивости в раннем периоде ши­зофрении? Есть ли это чисто процессуальный симптом или же «невротический», т. е. конфликт у ребенка в условиях шизофре­нического процесса ведет к образованию реакции в виде на­вязчивости? И, наконец, патогномоничен ли характер этой не-вротичности для шизофрении?

Конфликты, вообще сравнительно легко изживаемые у ре­бенка, благодаря ригидности шизофренической психики длитель­но паразитируют в последней. С другой стороны, амбивалент­ность — одно из типичных свойств ребенка-шизофреника.

В то время как здоровый ребенок разрешает возникшее у него амбивалентное отношение к объектам конфликта (обычно своим близким) обычно в параллельном обнаружении агрессии и любви, шизофреник надолго застревает на этой амбивалент­ности; он не отреагирует в должной степени вовне своей аг­рессии, и влечение к ней тормозится навязчивым страхом. Само качество навязчивости у него, как мы уже говорили, часто не­лепо уже с самого начала ее возникновения.

Характерным свойством этого синдрома у детей-шизо­фреников является также ранняя выработка часто также край­не нелепого ритуала с чрезвычайно быстрым автоматизированием последнего.

Навязчивость как ранний шизофренный симптом обычно по­является в возрасте 4—6 лет. От наблюдающейся у нормальных детей «невротической» навязчивости качество шизофренической навязчивости отличается довольно резко. В первом случае на­вязчивость эпизодична, кратковременна, тесно увязана с конф­ликтом, аффективно насыщена. Возникает обычно у стеничных детей и обусловлена своего рода задержкой порожденных кон­фликтом агрессивных влечений. Эти агрессивные влечения в силу эластичности детской психики скоро находят естественный выход, и навязчивость исчезает. Шизофреническая же навязчи­вость, возникающая также чаще всего у детей со «стеническим жалом», в силу ригидности психики шизофреника застревает на­долго и впоследствии, как правило, автоматизируется.

Фантазии в возрасте 3—5 лет, представляющие обычное яв­ление детской психики, в ряде случаев, приобретая особое ка­чество, становятся ранним шизофреническим симптомом. Это прежде всего аутистичность фантастических построений. Они являются содержанием внутреннего мира ребенка, интимно спа­яны с его личностью и ее переживаниями и конфликтами. Нередко в самом начале возникновения фантастической про­дукции мы видим, как аутистические фантазии реализуют в

аутистическом мире ребенка все то, в чем в реальности ребе­нок терпит ущерб. Примером сказанного является следующий случай.

Девочка Валя в возрасте 5—6 лет, ревновавшая мать к ро­дившемуся братишке, создала аутистическую фантазию, в кото­рой она становится с каждым днем меньше, даже «зубы уходят в десны», и она родится вновь от другой женщины, у которой, кроме нее, больше не будет детей. Тот же ребенок создает в своей фантазии целую страну, где дети делают все то, что хо­тят, а взрослым доступ закрыт (проникнуть туда могут лишь дети до 9 лет на буфере трамвая).

Причудливость этих аутистических построений и глубина отрыва их от реальности заставляют нередко видеть в них ши-зофренный симптом даже там, где, казалось, они еще психоло­гически понятны. Этот ребенок рисовал всех персонажей свое­го аутистического мира со своеобразно наполовину срезанными головами. Кроме того, все действующие субъекты, люди и жи­вотные, рисовались с большими животами, беременными. Если вначале еще можно говорить о конфликтном содержании этих аутистических фантазий, то позднее связь с травмирующим мо­ментом теряется, и фантастическая продукция принимает уже характер бредоподобных построений («страна мыслелюдей»), живущих в голове Вали и находящихся в антагонизме уже не с реальностью, а с «эльфами, обитающими в ее же спинном мозгу».

Второй отличительной чертой этих фантастических продук­ций является их однообразие, почти стереотипность. Они не дают той естественной динамики, которая связана со все расширяю­щимся в процессе развития кругозором ребенка. В течение ряда лет эти фантазии могут не выходить за пределы ставши* штам­пованными схем, варьируя лишь в самых незначительных пределах.

Третья особенность фантастических продукций как раннего шизофренного симптома — это очень быстро наступающее ос­кудение их аффективной насыщенности в то время, как послед­няя в фантазиях у нормального ребенка очень сочна.

Наконец, последней отличительной чертой этих аутистических фантазий является то, что они могут совершенно заслонять со­бой реальность. В противоположность легкости переключения нормального ребенка с фантастики на реальность (ребенок, толь­ко что бывший на участке льда среди луж двора героем-челюс­кинцем или героически боровшийся с немцами, тотчас бежит

 

на зов матери, становясь обычным Ваней, Мишей и т.д.), мы здесь видим очень трудный отрыв ребенка от своего аутисти­ческого фантастического мира. В ряде случаев можно даже на­блюдать, как персонажи аутистического мира переносятся ре­бенком вовне и нередко даже благодаря эйдетической способ­ности реализуются в виде галлюцинаторных образов. Так, шизофреничка Нина X., пребывающая постоянно в аутистичес­ком мире, где актуальную роль играет девочка Лена, будучи вы­ведена энергичным вмешательством (зов, обращение к ней, по­каз яркого раздражителя) из своих аутистических фантазий в мир реальности, включает в последний свой персонаж и про­должает видеть в нем девочку Лену среди окружающих ее объек­тов реальности.

Нормальный ребенок активен в своей фантазии, он сопро­вождает ее моторными проявлениями, игровыми действиями. Шизофреник редко активен, и в таких случаях он легко теряет всякую коррекцию своих поступков. Так, шизофреничка 3'/₂ лет, спокойно стоя рядом с педагогом, прокусывает неожиданно ему через халат ногу. На вопрос: «В чем дело?» — заявляет: «Я со­бака». Девочка неподвижно «жила» в роли собаки (не бегая, не ползая на четвереньках, не лая, как это обычно делают в игре дети, изображая собаку).

У детей-шизофреников очень раннего возраста (2'/₂—3 лет) развернутым фантастическим продукциям нередко предшеству­ет стадия одухотворения предметов и объектов окружающей ре­альности, а иногда и частей своего тела. Банка из-под консер­вов, кубик строительного материала являются персонажами раз­нообразных действий. От обычного и у нормального ребенка этого возраста стремления к одухотворению эти акты отличаются слишком большой оторванностью персонажей от реальности и опять-таки малой аффективной насыщенностью процесса оду­хотворения: «Меня одел и причесал цветочек»,— говорит шизо­френик 3 У₂ лет монотонным, лишенным каких-либо модуляций тоном; «Картинка обиделась»,— говорит шизофреник 3 лет, ро­няя кубик.

Расстройства мышления в виде нарушения ассоциативного процесса могут наблюдаться в качестве очень раннего шизо­френического симптома. Среди игры ребенка, в процессе фан­тастических высказываний, в спонтанной речи и беседе можно уловить внезапное расстройство ассоциативных связей, являю­щееся нередко единичным эпизодом на фоне логично протека­ющего мышления ребенка. Чаще всего эти эпизоды совпадают

во времени с нижеописанными нами фазами измененного на­строения и поведения ребенка. Ребенок-шизофреник 4^х/ лет го­ворит: «Какие холодные перчатки, попробуй их, но не ручкой, а ложечкой». Другой, того же возраста, обращается к руководи­тельнице: «Тетя, ты снежная баба, ты вся из маленьких пало­чек, я буду на тебе кататься, как на качелях». Третий, 5 лет говорит: «Ноги синие, живот зеленый, рот ³/₄ см, а мы ходим в гости». Четвертый утверждает, что на голове у него выросла руч­ка; пятый говорит, смотря на фотографию мальчика в профиль: «А у него, может быть, есть одно ушко; а знаешь, мамочка, я знала мальчика, у которого совсем не было уха,— этот мальчик был петух» (5 лет). Ребенок-шизофреник 5'/₃ лет говорил: «Фронт, а Витьку я мыть не буду, все идут воевать». Это же расстрой­ство ассоциативного процесса выявляется в рисунках ребенка-шизофреника 6 лет, рисующего на елке в лесу водопровод.

Резонерство, как ранний симптом шизофренического процес­са, встречается нередко. Часто ему предшествует застревание ре­бенка на стадии вопросов в пределах 2'/₂—3-летнего возраста, когда последняя является нормальным явлением. Качество этих вопросов у шизофреника отличается от качества вопросов нор­мального ребенка. У последнего они рождены живой аффектий-ной заинтересованностью. Шизофреник же уныло и навязчиво вопрошает: «Что это?», «Зачем?», «Для чего?». Голос его моното­нен, лишен модуляции. Когда-то имевшееся аффективное содер­жание выхолощено. В ряде случаев он даже не ждет ответов и, стереотипно ставя вопросы, сам себе отвечает: «Это что?» — «Это лошадка», «Это что?» — «Девочка» {возраст 4V₂ го'да).

Чрезвычайно интересной нам представляется попытка ис­пользовать расщепление, отраженное в снах детей, как ранний шизофренный симптом. Ребенок видит во сне, как его рука отделяется от тела и действует независимо от него; как его го­лова идет к нему навстречу; как он разделяется на двух ма­леньких человечков, живущих независимо друг от друга, и т.д. Обычно последующее наблюдение обнаруживает, что шизо-симптоматика, отраженная сном, сменяется шизосимптоматикой в состоянии бодрствования (возраст 6—7 лет).

Нарушения в области аффективной сферы как ранний ши­зофренный симптом далеко не редки. Помимо описанных со­стояний страха, непосредственно связанных с галлюцинаторными образами, рано обнаруживающаяся аффективная тупость может также свидетельствовать о наличии процесса. Мы знаем, что в норме ребенок раннего возраста может давать акты жестокости и агрессии (недостаточная дифференцировка аффекта, малое

торможение коры, доминирующая роль онтогенетически более ранних механизмов); известно также, что конфликтность ребен­ка может явиться источником агрессии. Но и в том и другом случае «анэтический» (говоря условно) синдром является послед­ствием агрессии и всегда аффективно насыщен.

У шизофреника же первичная тупость, а не агрессия: он бьет с холодным, бесстрастным лицом; он спокойно наступает в ботинке на лицо ребенка и стоит, не внимая крику потерпевше­го; или спокойно переплетает ниточкой зубы верхней и нижней челюсти другого ребенка, абсолютно не реагируя на плач оби­женного; льет горячий суп на голову другому ребенку, нарочно при этом стараясь попасть ему на лицо. Иногда в самом начале агрессивного акта ребенка-шизофреника еще звучит аффектив­ная насыщенность, еще в какой-то мере эта агрессия питается комплексом, но позднее она, как правило, исчезает. Такие дети нередко совсем не проявляют объективной привязанности, а если даже и проявляют, то она у них ограничивается одним лицом или исключительно узким кругом лиц. Помимо первичной тупо­сти обилие антисоциальных поступков, видимо, обусловливается тем, что у ребенка-шизофреника в силу его малого интереса к окружающей реальности значительное количество энергетичес­кого фонда расходуется свободно, вовне, не переключаясь на путь познавательной деятельности. Эти случаи были, видимо, иногда в числе тех, которые прежде подавали повод говорить о психопатиях типа «moral insanity».

Помимо указанной тупости аффекта ранним шизофренным симптомом могут быть также спонтанно возникающие колеба­ния настроения ребенка. От эпилептических фаз они отличаются отсутствием злобной насыщенности. Содержание этих фаз, час­то совсем кратковременных (часы),— напряженность (но без зло­бы), вялость, апатия, пассивность. Общий фон — угнетение, но настоящей тоски нет. Дети плаксивы, «ноют», недовольны, вор­чливы. Нередки жалобы на несуществующие боли в голове, руч­ках, груди, животе. От столь частых в ранние детские годы ис­терических жалоб эти высказывания отличаются тем, что в них нет цели привлечь к себе внимание взрослых и получить ка­кой-нибудь выигрыш от своего положения.

В состояниях расстройства настроения дети-шизофреники, переживающие их аутично, уходят от всех, забиваются в угол, под кровать. В ряде случаев, по-видимому, имеют место пред­ставления о смерти. Ребенок 5V_a лет говорит спонтанно: «Смерть пришла — страшно», просит его не хоронить, если он умрет. Дру­гой ребенок, 5 лет, стал усиленно фиксировать свое внимание

АО!

на похоронах, раньше никогда не попадавших в сферу его внимания.

Эпизодически возникающее своеобразие поведения может также быть одним из начальных шизофренных симптомов. Так, например, нам приходилось видеть кратковременные (от не­скольких часов до 2—3 дней) двигательные расстройства в виде «застывания» ребенка в одной позе. В этом состоянии он не мог двинуть ручками и ножками, лежал с напряженными ко­нечностями и открытыми глазами, не произнося ни звука. Эти состояния не связаны ни с каким соматическим заболеванием ребенка, и педиатры оказывались беспомощны поставить диаг­ноз. Наряду с этим встречались эпизодические и причудливые двигательные проявления, не укладывающиеся в рамки какого бы то ни было двигательного расстройства, — гебефренные эле­менты поведения. Ребенок вдруг начинал ходить на цыпочках или бегать в манерной позе, вытянув вперед изогнутые руки, мелкими шажками или широко расставив ноги. Эти явления на­ступают внезапно, среди, казалось бы, полного здоровья, отнюдь не в процессе игры или имитации чего-либо, вне какой бы то ни было связи с сомато- и психогенией и остаются обычно не­вскрытыми и необъясненными эпизодами детства в анамнезе позднее заболевающих шизофреников.

Распространенная тенденция относить указанную особенность к физиологически обусловленному своеобразию моторики в ран­нем детском возрасте не выдерживает критики, ибо такое объяс­нение годно лишь для самой ранней ступени детства (стадии преобладающей роли экстрапирамидной системы), кроме того, и тогда оно обычно выявляется в моменты сомато- и психогений.

Манерность ребенка, обусловленная протестом во время кон­фликта, вскрывается анализом обстановки, в которой ребенок находится.

Застывание на месте в более поздние годы (3—5 лет) как следствие шоковой травмы (воздушной тревоги, зрелища убийств в дни войны) легко дифференцируется на основании анамнеза ребенка.

Одним из ранних шизофренных симптомов являются со­стояния физической слабости и недомогания, когда ребенку хо­чется лежать молча, при условии уменьшенного контакта с ок­ружающей реальностью; нередки отказ от еды и ипохондричес­кие жалобы.

Следует отметить, что описанные выше фазы измененного настроения и поведения ребенка очень часто сопровождаются сниженной познавательной эффективностью ребенка. Это обсто-

 

ятельство, по-видимому, находится, с одной стороны, в связи с ослаблением связей ребенка с окружающей реальностью, а с другой — с расстройством его внимания. Последнее детер­минировано как уменьшением аффективной направленности вовне, так, по-видимому, и первичным нарушением указанной функции.

Чрезвычайно распространенный в детском возрасте негати­визм может считаться начальным шизофренным симптомом толь­ко в том случае, если он не является итогом неправильного под­хода к ребенку, т. е. реакцией протеста⁵, и если он лишен обыч­ной в таком случае агрессивной насыщенности.

Аутистическое поведение ребенка, отразившееся в опи­санных выше фантазиях, очень часто проявляется в отказе от речи или в резком снижении речевой продукции (иногда за ис­ключением разговора лишь с близкими лицами). При этом со­храняется полная потенциальная возможность речи, ибо при ус­ловии затрагивания аффективно насыщенных островков психи­ки ребенок может дать даже сложную фразу. Разумеется, в дифференциально-диагностическом плане надо иметь в виду дезинтеграцию речевой функции в моменты психического шока, как мы это видели неоднократно в период Великой Отечествен­ной войны.

Расщепление личности ребенка мы встречаем нередко уже на очень ранней стадии шизофрении преддошкольного и дош­кольного возраста: «Моя ручка легла спать», «Я накормила свою ручку», «Ручка пошла в лес гулять». Речь идет о детях возраста 4—5 лет, когда ребенок выходит уже из стадии одухотворения отдельных частей своего тела. Ребенок в приведенном примере воспринимает себя не как единое целое, а как сумму отдельно действующих компонентов.

В 4 года один ребенок воспринимал себя в двух лицах — «Нисик, Ниночка», и «я» — и проецировал своего двойника вов­не: «Я вижу маленького Нисика», «Ниночка съела суп, а я сей­час буду кормить Нисика» и т. д. Следует отметить, что при та­ком раннем расщеплении ребенок, видимо, смотрит на свой двойник как на привычный атрибут своей личности. Отношение к нему ребенка лишено обычных элементов конфликтности.

Намек на явления деперсонализации как ранний шизофрен-ный симптом мы имеем лишь в 3 случаях. Девочка 4 лет утвер­ждала, что ее зовут другим именем и что девочка, носящая ее

Особенно часто имеющей место в периоде первого возрастного криза (2V₂—3 года).

имя,— не она, а совсем другая. В другом случае ребенок 3 лет упорно утверждал, что он не мальчик, а лошадь и у него не ножки, а копытца. В третьем наблюдавшемся нами случае ребе­нок-шизофреник 5 лет говорил: «У меня вылезут волосы, и я буду Францем, а Вадима не будет». Само собой разумеется, что на основании тщательных наблюдений здесь был исключен мо­мент «перевоплощения в процессе игры».

Внезапно обнаруживающееся или постепенно выявляющееся общее интеллектуальное отставание является также нередко пер­вым и очень надежным симптомом шизофрении, особенно.в так называемых асимптоматических шизофрениях.

При анализе качества дефекта особенно отчетливо вы­являются рассеянность внимания, отсутствие интереса, недо­статочность инициативы, ведущие в конечном итоге к заметному интеллектуальному и педагогическому отставанию. Надежным дифференциально-диагностическим критерием для отличия от олигофрении является анамнез и все нарастающая прогредиент-ность, в то время как при олигофрении компенсаторные воз­можности мозга очень значительны.

Характерным ранним шизофренным симптомом является так­же наличие отдельных инфантильных механизмов в той стадии развития ребенка, которой они не свойственны в норме. Так, например, ребенок-шизофреник 5 лет сосет палец, в этом же возрасте, засыпая, сосет соску и т. д.; становится неопрятным, хотя уже овладел навыком опрятности; лепечет, как начинаю­щее говорить дитя, хотя уже хорошо, чисто говорил, и т. д.

Даже в случаях чрезвычайно неблагоприятного окружения ребенка «детские» привычки изживаются к 3—4 годам жизни, и ребенок овладевает в этом периоде соответствующими навы­ками. Длительная инфантильная фиксация на объектах первич­ной аффективной привязанности с невозможностью переклю­чения на другие объекты также нередко заставляет подозревать начало шизофренического процесса.

И, наконец, особенно большой интерес как ранний шизо-френный симптом представляет особое качество возникающих у детей-шизофреников соматогений и психогений. Начнем с осо­бенностей протекания соматогений.

Дети вообще, а особенно дети с астеническим телосложением, легко дают ряд психопатологических особенностей в связи с ин­фекционными заболеваниями; становятся заторможенными, чрез­мерно гиперестетичными, обидчивыми, ранимыми. Нередко они раздражительны, упрямы, капризны в итоге обусловленной ин-

фекцией «раздражительной слабости» психики. В этих состоя­ниях ребенок, как правило, отнюдь не теряет связи с реальнос­тью, добивается усиленного внимания взрослых, "требователен, настойчив, плачет и криком добивается исполнения своих же­ланий. Дети же шизофреники, дающие нередко психическую ре­акцию на очень слабые инфекции (легкий грипп с температурой 37,5 в течение 2—3 дней, легкое расстройство желудочно-ки­шечного тракта), имеют совершенно иной психический статус. Вместо капризной требовательности, предъявляемой взрослым, здесь ослабевают связи с реальностью. Ребенок становится аутичным, апатичным ко всему окружающему, вялым, реже — несколько озлобленным. Ведущим здесь не является обычная ги­перестезия, раздражительная слабость, капризность, раздражи­тельность. Ребенок попросту выключается из реальности и даже перестает пользоваться речью. Нередко имеет место отказ от еды. Часты необоснованные ипохондрические жалобы. Какие бы то ни было попытки забавы и развлечения ребенка со стороны взрослых остаются без результата.

В то время как при обычном,⁰ наступающем после тяжелой инфекции, истощении психики у здорового ребенка все явле­ния исчезают в связи с прекращением инфекции, психопа­тологическая реакция ребенка-шизофреника, возникшая даже при легкой инфекции, задерживается надолго после того, как сошли на нет все симптомы соматического заболевания.

Еще более ярки те качественные особенности поведения ре­бенка во время психогении, которые позволяют говорить о них как о проявлении ранних шизофренных симптомов. В реактив­ном состоянии, возникающем у ребенка раннего возраста в связи с какой-либо психической травмой, испугом или неприятным переживанием, доминирующим в картине болезни, является на­сыщенность реакций ребенка аффектом: ребенок становится бо­язливым, тоскливым, без конца говорит о травмировавшем его моменте, видит травмирующий раздражитель и наяву (галлюци­наторные явления), и во сне. В поведении же и настроении ре­бенка-шизофреника, перенесшего психическую травму, домини­руют аутистические реакции (отход от окружающих, стремление лечь на ряд дней в кроватку, склонность принимать однообразные позы, отказ от еды, ипохондрические жалобы на вялость и апа­тию). Очень актуальным симптомом является именно отказ от всяких форм контакта с окружающей реальностью, будь то дви­гательный акт или речь как способ установления и поддержа­ния социальных связей. Так, на отъезд любимого отца, на уход

в больницу матери, на которых ребенок-шизофреник сильно фик­сирован в своей привязанности на данном этапе своей жизни, он реагирует отказом от речи в общении со взрослыми, продол­жая подолгу употреблять ее в играх и пении. Высказываний на тему о травмировавшем его факторе ребенок обычно не дает. В играх травмировавшие его раздражители и ситуации воспроиз­водит редко. Иногда в этих реактивных состояниях всплывают время от времени легкая манерность и дурашливость.

В то время как благодаря большой эластичности детской пси­хики травмы, связанные с острым испугом или кратковременным тяжелым переживанием, изживаются, как правило, быстро, ре­активные состояния, в которых внимательному взгляду удается вскрыть указанную шизофреническую симптоматику, имеют тен­денцию затягиваться на месяцы и даже годы. При этом аутис-тическое вяло-апатичное поведение порой почти покрывает и без того слабо выраженные специфические черты психогенной реакции. Кроме того, повод к возникновению психогенной ре­акции бывает нередко ничтожен сравнительно с силой психи­ческой реакции⁶.

Следует отметить, что благодаря очень рано проявляющейся малой эластичности шизофренической психики — склонность к застреванию конфликтных переживаний в психике ребенка и затрудненное изживание их являются также одним из ранних признаков шизофренического процесса. Иногда удается просле­дить, как реакция обиды на сделанный взрослыми упрек, заст­ревая в психике, дает в своей динамике психическое образова­ние, близкое к бреду отношения (выраженные бредовые концеп­ции, как мы уже говорили, очень редки в раннем детстве).

Все выделенные начальные симптомы в слабо очерченных формах процесса или в очень ранней фазе их возникновения могут произвести впечатление трудноуловимых. Однако дальней­шее прослеживание детей, обнаруживавших указанные симпто­мы в стадиях развернутой картины болезни, делает правомер­ной постановку вопроса об их шизофренической сущности.

Разумеется, говоря об основном качестве психогенных реакций при на­чальной шизофрении, мы исключаем перенесенные в оккупации тяже­лые психогении военного времени, отличающиеся большим своеобра­зием и протрагированностью (ввиду интенсивности травмы ^и добавочного фактора у детей, перенесших фашистскую оккупацию, истощения).