Нарушения сензитивности к сенсорным воздействиям, исходящим от другого человека

В норме явления гиперсензитивностн по отношению к внешйим раздражителям характерны для младенцев в первые четыре недели жизни (Gesell and Arnatruda, 1974}⁷. По-видимо­му, такая «открытость» перцептивной системы младенца явля­ется необходимым условием для импринтинга ключевых призна­ков образа матери, Гиперсензитивность новорожденного неус­тойчива (т.е. зависит от его внутреннего состояния, которое полярно меняется в зависимости от удовлетворения или неудов­летворения базальных потребностей) и быстро проходит.

У соматически ослабленных, недоношенных детей, а также детей с легкими формами органического поражения централь­ной нервной системы и воспитывающихся в доме ребенка, на­чальный период «неприкрытой» гиперсензитивности может за­тягиваться на несколько месяцев (Бардышевская, 1997; Луков-цева, 1998).

В то время как зрительная или голосовая стимуляция быст­ро становится сверхнагрузкой для незрелой психики новорож­денного и вызывает у него истощение, тактильная стимуляция, связанная с ощущением тепла, давления, прикосновения, объя­тия, в норме является успокаивающей⁸. В норме успокаиваю­щее значение тактильного контакта особенно велико на первом году жизни ребенка, но и в последующие год,ы тактильный кон­такт с близким человеком эффективен для уменьшения тревоги.

В норме гиперсензитивности к тактильному контакту не наблюдается далее у новорожденных. Следовательно, неперено­симость тактильного контакта у детей с эмоциональными рас­стройствами в первые два года жизни является симптомом наи­более глубокой аффективной недостаточности, особенно в том случае, если она сочетается с непереносимостью глазного и/или голосового контакта.

Вот как описывает Геэелл явления гипер- и неустойчивой сензитивнос­ти у младенца на первом месяце жизни: «Дыхание его нерегулярно, регуляция температуры нестабильна. На малейшую провокацию он вздрагивает, плачет. Его пороги низкие и неустойчивые... Состояния мышечного напряжения изменчивы. Многие реакции спорадические...». На исключительную важность тактильного контакта для благоприятно­го развития указывали этологи, работающие с приматами (Harlow H. F. & HarlowM. К., 1962). Обнаружено, что для детенышей обезьян удовлет­ворение потребности в тактильном контакте было важнее, чем удовлет­ворение пищевой потребности (Social deprivation in monkeys. Scientific American, 207). В патологии это соотношение может нарушаться.

Непереносимость тактильного контакта может иметь изби­рательный характер; в более тяжелых случаях она генерализу­ется, распространяется на ситуации витальной угрозы.

С возрастом гиперсензитивность к тактильному и глазному контакту с человеком у таких детей постепенно уменьшается. По­вышение устойчивости к специфически человеческим воздействи­ям у детей с грубой эмоциональной патологией отмечается в бо­лее старшем возрасте (в некоторых случаях только после 4—5 лет], т. е. со значительным запаздыванием по сравнению с нормой.

Наряду с непереносимостью тактильного контакта наблюда­ется обратное явление, характерное для очень тревожных мла­денцев (с выраженной эндогенной тревогой}. Как правило, ре"чь идет об эксплуатации ребенком защитных свойств тактильного контакта. Такой младенец пытается компенсировать болезнен­ность ощущений от контакта с миром за счет «прилипания» к телу матери. Такие дети в младенчестве «не сходят с рук» ма­терей, даже во время сна они. должны ощущать материнскую грудь или руку (один из наблюдаемых, нами детей в младенче­стве сию же секунду просыпался, стоило матери отойти от него]. В психоанализе используется специальный термин «прилипчи­вая идентификация» (Meltzer, 1974) для обозначения состояния полного прилипания к поверхности взрослого (поверхностью мо­жет быть и сама кожа, и отдельные сенсорные качества объек­та, к которым ребенок себя приравнивает (Tustin, 1990). В этом состоянии ребенок не переносит отделения от матери, которое вопринимается им как болезненный отрыв- В дальнейшем такой ребенок стремится мимикрировать под близкого взрослого, ко­пируя его внешние качества (позу, одежду), а не внутренние.

Непереносимость глазного контакта при сохранности так­тильного контакта означает несколько меньшую глубину аффек­тивной патологии, поскольку глазной контакт несколько более позднее и более сложное образование.

Механизмы избегания глазного контакта могут быть различ­ными.

Во-первых, взгляд в глаза оказывается чрезмерной нагрузкой на аффективную систему гиперсензитивного ребенка. Неприят­ной оказывается сильная концентрация во взгляде человека те* самых качеств, которые в норме являются сигнальными и улсе с 7-недельного возраста определяют четкую фокусировку младен­ца на глазах при восприятии лица другого человека (движение, резкие контуры, цветовые контрасты, симметрия) (Nelson, 1987),

Во-вторых, прямой взгляд в глаза вопринимается детьми с эмоциональной недостаточностью как угроза (Лебединский, 1996).

Возможно, что не только глаза, но и другие части лица воспри­нимаются такими детьми как опасные, особенно при рассмат­ривании. Dewdney (1973) экспериментально показал, что если дети-шизофреники в течение нескольких секунд рассматривают какое-либо лицо (реальное или нарисованное), им кажется, что его выражение резко искажается и становится угрожающим (Grusser и др. «К-расота и мозг», 1995).

В-третьих, недостаточность фокусировки на глазах другого человека может быть связана с преобладанием периферическо­го зрения и боковых поз у детей с генерализованными страха­ми (Лебединский, 1996).

В-четвертых, в некоторых случаях избегание глазного кон­такта может иметь сигнальное значение, являясь признаком низ­кого социального статуса ребенка в группе, тем самым предуп-реэкдая агрессивное поведение другого (Trad, 1986).

Другим симптомом нарушения глазного контакта может быть видимое отсутствие пресыщения при глазном контакте, что вы­ражается в пристальном непрерывном, часто неподвижном взгля­де, без какого бы то ни было ритма глазного общения (взгляд «пустой», «сквозь»). Такие нарушения возможны из-за трудно­стей поисковых и установочных движений глаз.

Взгляд «сквозь» может сочетаться с неподвижным или без­вольно-расслабленным лицом, отсутствие правильных движений глаз в сочетании с отсутствием эмоционально-выразительных движений позволяет предположить отсутствие истинного глаз­ного контакта. Такой взгляд не координирован с речевой ком­муникацией и может наблюдаться при ранней детской шизо­френии (собственные наблюдения).

(У взрослых шизофреников такой немигающий взгляд соче­тается с продуктивной симптоматикой, в то время как устойчи­вое избегание глазного контакта чаще коррелирует с негатив­ными симптомами, см.: Корнетов, Самохвалов и др., 1990.)

Гиперсензитивность к отдельным классам воздействий

Известно, что ощущения от контактных раздражителей (вку­совых, обонятельных) являются более диффузными и менее чет­ко локализованными, чем ощущения от дистантцых раздражите­лей (зрительных, слуховых). В то же время контактные ощуще­ния более аффективно насыщены.

В психоанализе рот рассматривается как «колыбель восприятия» (Spitz). Сосание может связываться с чувством безопасности и поэтому выполняет успокаивающую функцию (Sandier, 1960). Цитируется по: Джозеф Саидлер и Кристофер Дэйр «Психоаналитическое

понятие оральности» в Энциклопедии глубинной психологии, Москва, 1998.

Патологическим знаком можно считать доминирование орально­го исследования в поведении ребенка старше одного года. Если оно сопровождается переживанием блаженства и удовольствия, то речь идет о фиксации на самой ранней стадии психоаффектив­ного развития (собственно сосание). Если же ребенок преиму­щественно кусает, грызет, жует предметы, то это свидетельствует о переполняющих его агрессивных чувствах, вызванных фруст­рацией, разочарованием или чрезмерной избалованностью.

В некоторых патологических случаях наряду с фиксацией примитивного облизывания или сосания предметов или даже изо­лированно от них может наблюдаться обнюхивание как паттерн, непосредственно предшествующий оральному исследованию. Мы наблюдали мальчика пяти с половиной лет с неперено­симостью чужих запахов. Во время свидания с матерью маль­чик принюхивался к ее лежащей отдельно куртке (сильно пах­нущей матерью), но не к самой матери, запах которой был ис­кажен запахом духов.

„, Для ребенка со страхами длительно сохраняющаяся опора | на контактные признаки при исследовании может рассматри­ваться как способ наиболее быстрого решения вопроса о том,, опасен или безопасен этот предмет. Этот способ позволяет со­кратить до минимума состояние неопределенности, сопро­вождающее исследование с опорой на "дистантные" признаки предмета (наблюдение, манипуляции).

Опора на приятные контактные раздражители тонизирует, дает ребенку со страхами чувство безопасности, достаточное для продолжения исследования. Однако в тех случаях, когда у ре­бенка со страхами наблюдается повышенная или искаженная чувствительность к сенсорным воздействиям, круг безопасных предметов и их качеств значительно сужается, что предопреде­ляет стереотипное обращение с «проверенными» предметами (см. второй уровень).

Нарушения сензитивности в дистантных модальностях про­являются в непереносимости звуковых или зрительных воздей­ствий, которые воспринимаются ребенком как непереносимые из-за их измененной интенсивности или искажения их качества. Например, часто наблюдается повышенная чувствительность к бытовым шумам, которые воспринимаются как Слишком силь­ные и, следовательно, угрожающие. Другим примером может слу­жить непереносимость речевых воздействий при нормальной сензитивности к пению взрослого.

Среди дистантних раздражителей у детей со страхами часто наблюдается гиперсешгивиость к движению объектов, поскольку движение представ^мет собой ключевую характеристику живых объектов. Ребенок еэтом случае шарахается при приближении или направленном ^^вижении объекта, скорость движения кото­рого, вероятно, воспринимается им субъективно как очень вы­сокая, и, следовательно, столкновение оказывается практически неизбежным (Гибссзн, 1988). Частым проявлением непереноси­мости быстрого движения, свидетельствующего о приближении объекта, является уклонение даже от плавно и медленно летя­щего мяча в игре. Такой ребенок стремихся избежать столкно­вения с мячом, как: будто это брошенный в него камень. Более безопасными оказываются возвратно-поступательные движения невысокой интенсивности (г^елькание, вращение, колебательные движения, подобны «движению маятника), на воспроизведении и восприятии котор>ш ребенок может фиксироваться в течение длительного времени.

Проявлением ис кажения сензитивности к зрительным призна­кам объекта у дете» с тяжелой аффективной недостаточностью может считаться ориентация в основном на более абстрактный зрительный призназс-форзму предмета при игнорировании бо­лее аффективно и информационно насыщенной характеристи­ки—цвета предмет-а¹ (собственные наблюдения).

Нарушения ор^^ентации: на цвет как на ключевой признак объектов у детей ivmoiyr проявляться в монохроматической или искаженной гамме цветов, х-^спользуемых ребенком в рисунках.

Чувствительности к боли и интероцептивиым сигналам

В случаях тяжелей эмоциональной патологии может отмечать­ся значительное си жжение "чувствительности к боли. Например, у детей с синдром- «м ранне его детского аутизма этот симптом является одним из симптомов полной отрешенности от внешней стимуляции (Каппе il943; JReid, 1999). Так, Sue Reid описывает

⁹ Тек, цвет поверхности неразрывно связан с ее текстурой (Гибсон, 1988), т.е. несет информ «цию о селставе вещества, о его качествах, важных для адаптации (нагж рихер, зрелым, незрелым или испорченным являет­ся яблоко). В живеэтш мире именно цвет несет важную сигнальную нагрузку в социаль» да поведении (импринтинге, например), мы можем предположить, что 7^{челове1са} сохраняются рудиментарные формы этой ориентировки. Цветовое зрение является основой &ля многочисленных синестезий, т.е. с связей с другими модальностями («холодные синие» и «теплые желтые» тона, сочные, резкие, ядовитые, нежные, агрессив­ные и пр.).

мальчика 18 месяцев с синдромом РДА, который никак не про­реагировал на хирургическую операцию глаза, проводившуюся без анестезии¹⁰. Нечувствительность к собственмой боли можно рассматривать как глубокое нарушение инстинкта самосохра­нения. Кроме того, дети, нечувствительные с собственной боли, не замечают, когда причиняют боль другим людям (могут на­ступить на другого ребенка).

В клинике психосоматических расстройств возможно обостре­ние чувствительности к боли, тогда ребенок склонен оценивать свои внутренние ощущения как болезненные даже без объек­тивной основы (Исаев, 1996).

Если у ребенка имеется хронический негативный фон ощуще ний в психосоматической сфере без наличия объективной сомати ческой патологии, то это является неблагоприятным признаком

Во-первых, психосоматические расстройства являются самы ми распространенными и неспецифическими симптомами пси­хических нарушений у детей до 3 лет (Сухарева, 1955; L. Kreisler,, 1994). Маленькие дети часто используют соматические жалобы для выражения психического неблагополучия.

К нарушениям, специфическим для этого уровня, относятся следующие психосоматические симптомы: ранние анорексии, булимии, упорные рвоты, мерицизм (отрыгивание непереварен ной пищи и перекатывание ее во рту, см. Kreisler), диарея, за поры и др.

Механизмом возникновения как анорексии, "так и булими следует считать искаженное восприятие ребенком интероцеп-тивных сигналов, информирующих организм о насыщении, го­лоде (Исаев, 1996).

Ранняя анорексия, рвота, являющиеся следствием болезнен­ных ощущений от пищи, на которую переносятся ощущения от-взаимодействия с матерью (в том числе и в ситуации кормле­ния), часто наблюдаются у младенцев, лишенных безопасной свя­зи с матерью. (Мы наблюдали девочку трех с половиной меся­цев с упорной тяжелой рвотой, мать которой признавала, что не испытывает к девочке материнских чувств и у нее отсут­ствует всякое желание брать ее на руки.) Отказ от еды у мла­денцев б месяцев и старше является одним из клинических при­знаков анаклитической депрессии (R. Spitz).

У эмоционально-депривированных детей в возрасте одного года и старше может наблюдаться обратное нарушение, связанное

¹⁰ Ребенок повредил глаз и без быстрого оперативного вмешательства мог его потерять; для анестезии не было ни времени, ни условий.

с неспособностью воспринимать сигналы насыщения, а также притупление чув«ствительности к вкусу едьд:, когда главным ста­новится количество поглощаемой пищи. Для таких детей может стать характерным поедание несъедобных вещей В тяжелых слу­чаях эмоциональной дехпривации может наблюдаться копрофа-гия, которая рассматривается как искаженная форма оральной аутостимуляции. Spitz и "Wolf (1949) показали, -что копрофагия в возрасте до 15 месяцев наблюдается особенсно часто у детей, ма­тери которых, страдая гтсикозами, не следили за своими детьми и не помогали им ориентироваться в том, насколько опасными или безопасными: являются окружающие предметы.

Во-вторых, ясалобы „а,етей на недомогание, вялость, головные боли заслуживают особо то внимания, поскольку могут выступать как первые предвестники и ранние симптомы шизофрении (Сим-сон и др., 1935; Симеон, 1948).

В-третьих, хроническая негативная.окраска многообразных интероцептивных ощущеы:ий («темных» ощуидений по И. М. Сечено­ву), которые относятся к разряду явлений самосознания, неизбеж­но влечет за собой отклонения в формировании телесного Я ребен­ка и предрасполагает к развитию ипохондрического расстройства.

Как было позказано <1канави (1940), в основе ипохондричес­ких состояний различной этиологией у детей 10—16 лет лежит сомато-вегетатив пая недостаточность организма, в ряде случаев имеющая четкуто центральную локализацию поражения (диэн-цефальный chhajdom, выключающий разнообразные болезненные ощущения — сенестопат-жи, нарутнеяия функции отдельных ор­ганов, вестибулярные расстройства), Патологические ощущения во всем организме в этой случае с опрово;ждакж:я состояниями напряжения, беспокойства.тревоги (Сканаави, 1940).

Второй уровень-уровень аффективных стереотипов

На втором уровне (стереотипов) аффективное взаимо­действие ребенка со ср>едой усложняется. К сценке интенсив­ности воздействия добавляется его оценка по качеству. На этом уровне аффективная система берет под контроль весь спектр внешних и внутренних сэщущений, дифференцирует, упорядочи­вает и индивидуализирует ж, вырабатывает аффективные пред­почтения. Связь ссоматикой делает этот уровень особенно чув­ствительным к ритмическим процессам, находящимся на стыке физиологическог-о и психического. _с

Собственное тело и связанные с ним циклические процессы, в том числе двигательные*, находятся под постоянным аффективным

контролем. С одной стороны, ребенок стремится к повторению приносящих удовольствие движений и действий. С другой сторо­ны, сама регулярность циклических процессов вызывает состо­яние комфорта, а любой сбой в ритме вызывает отрицательные эмоции. Отсюда особое удовольствие ритмически организован­ных действий (в том числе игровых, танцевальных, спортивных движений, которые включают в себя разные виды шага, бега, прыжков, поворотов, раскачиваний, взмахов руками и ногами и пр.), опыт которых необходим для развития физического Я ребенка. К особенностям этого уровня относится наличие стойкой и яркой аффективной памяти. Память тела позволяет надолго со­хранить переживания, причем не только элементарные, но и сложные. Так, можно наблюдать, как резко меняется поза и обо­стряются защитные черты в моторном облике ребенка, если ему задать вопрос о неприятных, тревожащих его событиях.

Второй уровень является своеобразным «дирижером», коор­динирующим взаимодействия отдельных сенсорных систем, он прилаживает их друг к другу и закрепляет на основе аффек­тивной оценки (удобно — неудобно, приятно — неприятно).

В онтогенезе уровень аффективных стереотипов с первых дней жизни ребенка включается в решение основных задач, свя­занных с выживанием. Младенец активно ищет материнской за­щиты и заботы и подкрепляет их проявления. В результате у младенца складываются первые предпочтения в контакте с ма­терью: уже к месячному возрасту вырабатывается определен­ная поза на руках у матери, которая, как правило, обеспечивает максимально богатую сенсорную «нишу» ребенку.

Ситуация близкого физического контакта младенца с мате­рью (прикосновения, взгляд, запах, вкус, вестибулярные ощуще­ния при покачивании) является прообразом ситуации цельного чувственного восприятия мира, в которой различные сенсорные впечатления объединяются на основе единого сильного положи­тельного аффекта.

В дальнейшем, по мере взросления крут предпочтений ре­бенка расширяется, индивидуализируется.

Поскольку для всех явлений этого уровня характерны рит­мичность, повторяемость, то для диагностики работь! этого уровня важно описать ритмические паттерны в различных сферах: пси­хосоматической, в моторике, поведении привязанности, в игре, речи и коммуникации.

Сам факт повторяемости индивидуально предпочитаемых паттернов не только не является патологическим, во, напротив, необходим для построения ребенком индивидуальной картины

мира, развития собственной сети привязанностей, пристрастий и предпочтений.

Уже на первом году жизни ребенок склонен повторять дей­ствие, доставляющее ему удовольствие, например, в игре, бро­сая игрушки одну за другой на пол. Ребенок второго-третьего года жизни переживает целую эпоху господства стереотипных форм поведения (Гезелл, 1974; Бернштейн, 1990). Это и ритми­ческая двигательная активность (ребенок кружится, прыгает), и эхолалии, и ритмизирование слогов, и многократное повторение всевозможных звуковых вариаций одного и того же слова (Чу­ковский, 1958).

Речевые персеверации свойсхвенны детям, обучающимся го­ворить («мама, момоги; папа, попоги мне» —пример Н. А. Берн-штейна, 1990). Эхолалии и связанные с ними реверсии личных местоимений в норме (по Гезеллу, в возрасте 21—30 месяцев, 1974) идут как экспериментирование со словом с целью нахож­дения правильного звукового эквивалента к услышанному от взрослого слову-образцу.

Только в тех случаях, когда мы⁵ видим жесткую фиксацию стереотипной формы поведения либо ее насильственный харак­тер (навязчивости), сталкиваемся с невозможностью ее пере­стройки, можно говорить о патологической природе этого фено­мена. Патологическим знаком является также сильный и стой­кий регресс в ответ на вынужденное изменение привычной формы взаимодействия со средой (отъезд матери, помещение в детский сад, рождение младшего ребенка в семье — Симеон).

В этих случаях речь может идти о повышенной инертности аффективной сферы ребенка, которая часто сочетается с инерт­ностью его интеллектуальной сферы.

Другим объяснением ригидности стереотипа может быть отсут­ствие, несформированность новых структур, которые должны прийти на смену прежним в естественной динамике развития ребенка. Перестройка поведения затруднена там, где отсутству­ют предпосылки для нее, поэтому фиксации могут свидетель­ствовать об ограниченном потенциале развития в данной облас­ти (Гезелл, 1974). Вязкость и туго подвижность аффекта является отличительной чертой олигофрена (К. Левин, 2000).

Нарушения на этом уровне могут затрагивать самые эле­ментарные формы регуляции ребенком своего поведения, осно-ванныена ритме (имеются в виду циклы «сон—бодрствование», «голод-насыщение»), особенно это характерно для детей пер­вого-второго года жизни. Кроме того, нарушения могут выра­жаться в ригидности или необычности предпочтений, а также

в недостаточности индивидуализации в соматической сфере. Все эти симптомы, как правило, являются проявлением ограничен­ной способности ребенка адаптироваться к изменениям среды, которые требуют от него изменения привычных форм взаимо­действия с ним.

Оценка этого уровня эмоциональной регуляции начинается с оценки ритмичности физиологических процессов ребенка. Как было сказано выше: ритмичность имеет важное значение, осо­бенно в раннем возрасте. В норме на протяжении первых не­дель и месяцев жизни происходит активная дифференциация паттернов сна и бодрствования (Никитина, 1993).

У детей с эмоциональными нарушениями на первом году жизни часто отмечаются расстройства сна. Чрезмерно активный или тревожный младенец может бодрствовать в течение гораздо большего времени, чем положено ребенку его возраста. Пассив­ные младенцы проводят во сне большую часть времени, сокра­щая до минимума период бодрствования (Hoxter in Meltzer, 1974).

Одним из первых симптомов слабости развивающейся сис­темы эмоциональной регуляции у младенца старше 3 месяцев является трудность перехода от сна к бодрствованию и обрат­но. Такой ребенок с трудом засыпает и/или просыпается с пла­чем, долго приходя в себя после сна.

Нарушения сна являются тонким индикатором нарушенного онтогенеза. Иногда на протяжении всего первого года жизни ребенка они остаются единственным признаком того, что сис­тема эмоциональной регуляции работает с перегрузкой. Нами наблюдается ребенок 3 лет 9 месяцев с ускоренным ранним мо­торным, речевым, музыкальным развитием, давший тяжелый и стойкий регресс после ожога в конце второго года жизни, на­рушения поведения которого на первом году жизни ограничи­вались нарушениями сна.

С другой стороны, нарушения биоритма «сон — бодрствова­ние» неспецифичны и возникают практически при любом от­клонении развития. Так, описаны нарушения сна у детей с не­врозами, недоразвитием (олигофр*енией), органическими пораже­ниями центральной нервной системы, эпилепсией, тяжелыми соматическими заболеваниями, у слепых детей, у-детей, страда­ющих шизофренией (Гольбин, 1979).

Следующим шагом в оценке работы этого уровня эмоцио­нальной регуляции является описание стереотипов, существую­щих в рамках поведения привязанности.

В патологии мы сталкиваемся либо с нессрормированностью цельного образа матери, с фиксацией на отдельных впечатлениях

от контакта с ней, либо с нарушением, распадом цельного об­раза. И в том, и в другом случае незавершенность образа под­держивается амбивалентностью аффективных переживаний, ко­торые этот образ вызывает, и может сопровождаться защитной сфиксацией на отдельных ощущениях (стадия частичного объек­та в психоанализе) или переживаниях.

Например, реакция на разлуку у амбивалентно привязан­ных детей может быть выражена очень сильно, при том что ре­альное взаимодействие с матерью либо не развернуто, либо на­сыщено агрессией. Так, мы наблюдали ребенка, который в те­чение нескольких лет (с 3 до 6 лет) во время повторяющихся госпитализаций после ежедневных десятизминугаых свиданий с 1\*атерью сильно кричал в течение получаса и более, будучи фик­сирован на чувстве покинутости, хотя реальБОГО адаптивного смысла такое поведение не имело.

Поиск особых ощущений проявляется в нестандартных фор-iviax взаимодействия с матерью, которые использует ребенок. "Часто это изолированные от более сложного поведения привя­занности, фиксированные формы взаимодействия, характерные значительно более раннего возраста,

При симбиотической связи ребенок мо?кет сохранять необыч­ные позы во время сна (в возрасте 5 лет спит на животе или на спине у матери) либо сам процесс засыпания может иметь р>итуальный характер.

Например, наблюдаемый нами мальчик трех с половиной лет требовал следующего порядка укладывания спать. Мать должна была сидеть на кухне, где играла негромкая классическая му­зыка, сын приходил к ней в этот момент, садшся к ней на ко­лени, она его должна била, ласково обняв, прижать к груди, как младенца, и только в таких условиях он засыпал.

Часть стереотипов свидетельствует о таков симбиотической связи между матерью и ребенком, которая почитывается и по­ощряется главным образом матерью. В этозм случае эмоциональ­ная близость между матерью и ребенком заменяется амбива­лентными сексуально-агрессивными взаимодействиями. В не­скольких семьях без отцов и при патологическом влечении матери к сыну мы наблюдали необычные формы приучения к туалету и гигиене, в которых мать принимала живейшее учас­тие, несмотря на возраст сына (6—7 лет).

Когда мы оцениваем нарушения пластичности стереотипов.в игре, рисунке, речи, коммуникации, необходимо помнить об от­личиях стереотипов от стереотипии. Стереотипии наблюдаются преимущественно в патологии и могут сильно различаться по

тяжести. Тяжелые стереотипии грубо вмешиваются в развитие, оттягивая на себя энергетические ресурсы ребенка. В легких случаях стереотипии могут быть изолированными симптомами, не влияющими существенно на характер развития. Так, Гольбин при анализе стереотипных раскачиваний во сне описывают легкую форму таких раскачиваний, которая отмечается у детей с повы­шенной чувствительностью к ритму, увлекающихся всем, что связа­но с ритмическим движением (танцы, рисование, вязание) (1979).

Стереотипы, несмотря на их повторяемость, остаются напол­ненными аффективным смыслом, психологически понятным как ребенку, так и окружающим. Однако патологическим признаком может быть избирательная, односторонняя фиксация ребенка на неприятных переживаниях и проигрывание их, при том что при­ятные впечатления не закрепляются, не служат д\я тонизиро­вания и не питают развитие такого ребенка. Конфликты пара­зитируют в психике больных детей (Симеон, 1948), в то время как эмоционально сохранный ребенок быстро изживает конф­ликты, развиваясь за счет положительного эмоционального опыта, который такой ребенок не только активно ищет и легко нахо­дит, но и надежно сохраняет.

Стереотипии, в отличие от стереотипов, монотонны, смысло­вая связь с породившим их аффектом либо быстро утрачивается (выхолощенные стереотипии), либо непонятна для окружающих.

В некоторых случаях, когда стереотипии используются для аутостимуляции, их аффективная заряженность может -быть очень высокой. Например, ребенок сильно возбуждается, кричит при достижении определенного сенсорного эффекта: определенной амплитуды раскачивания игрушки, определенного ускорения па­дающего предмета, однако аффект ребенка (часто это чувство триумфа) не может быть разделен окружающими.

В полностью выхолощенных стереотипиях аффективная за­ряженность исчерпывается их высокой ритмичностью, которая изолируется от смысла действия и достигает предельных вели­чин {чистый ритм длительных раскачиваний, бесцельного бега, причудливых движений рук и др.).

В патологии спектр устойчивых ритмически организованных действий, приносящих удовольствие ребенку, значительно сужен по сравнению с нормой. Во-первых, это происходит из-за эмо­циональной пустоты тех немногих «отстоявшихся» форм, ко­торыми ребенок отвечает на самые различные средовые воз­действия. Во-вторых, сама ритмическая сторона двигательной активности у таких детей нарушена из-за сжатости, связаннос­ти и в то же время хаотичности движений (Протопопова, 1935).

Стереотипии могут замещать «пустоты» в поведенческом репер­туаре (Гезелл, 1974; Alvarez, 1999) либо быть защитой от трево] или депрессии (Meltzer, 1975;Tustin, 1990). Spitz описал стерео­типии у младенцев второй половины первого года жизни, явля­ющиеся одним из симптомов анаклитической депрессии при вне­запной разлуке с матерью. Стереотипии могут возникать и как реакция на другие травматические депривационные воздействия (внезапное прекращение грудного вскармливания, запрещение ребенку других форм стереотипной активности-сосания соски или пальца, например).

Стереотипии, как и всякая другая патологическая форма пси­хомоторики ребенка, заостряются, усиливаются в присутствии других детей. У некоторых детей в таких условиях может наблю­даться регресс от стереотипов к стереотипиям. Так, наблюдаемая нами девочка 6 с половиной лет на протяжении первых несколь­ких недель нахождения в группе пятисуточного пребывания в клинике только возбужденно бегала от стены к стене, в то время как на индивидуальных занятиях она строила достаточно слож­ную, хотя и стереотипную, символическую игру, в которой адек­ватно передавала эмоциональные отношения между персонажами.

В психоанализе стереотипии связываются с нарушением воспри­ятия времени, попыткой задержать течение времени (Meltzer, 1975).