Жизнь отца 7 страница

К вечеру

Я отослал в Индию свой очерк о Культуре и Прекрасном[40], на русском языке. Уже раньше в письме Доктору Н.К. признательно отозвался об этой работе и спрашивал, не напечатают ли её где-то? Недавно и Клизовский отослал две главы из своей книги[41]. И вот, какой чудесный ответ мы сегодня с Клизовским получили у Доктора. Доктор спрашивал вообще о целесообразности писаний, и в одном письме из Индии были слова Учителя: «Письменные размышления об Учении полезны. Одобряю труды, которые присланы на просмотр. Можно предложить и другим сотрудникам приучаться к таким же работам. Они могут избирать части Учения, им близкие, и сопоставлять с прочими Заветами. При этом можно заметить печать времени на тех же Истинах. Задание проследить эту эволюцию уже само по себе будет очень нужным трудом. Мы против осуждения, но сопоставление будет как шлифовка камня. Можно при любви к предмету находить много новых сопоставлений и прекрасных прикасаний. Такие размышления, как цветы на лугу».

Это было большой моей радостью, «подъёмом», переполнением благодарностью. Мой дух устремляется в верном направлении, хотя ещё столь несовершенен мой труд! У меня недавно возник замысел написать Историю открытий Истины. Но это столь большой и ответственный труд, что дальше прочтения одной книги по этой теме я не дошёл. Также была у меня мысль писать об идее перевоплощения в наше время и среди древних народов Европы. И, наконец, об идее Огня в греческой философии. Всё это и другое – священные задачи. Как это свершить, когда так мало времени? Главная моя задача, как только будет напечатан труд о Тагоре, – писать очерк об Н.К.

Новое волнение: через неделю в Европе будет Николай Константинович. Доктор поедет встретиться с ним. Готовлю вопросы, которые можно дать ему с собой.

В Обществе нынешней зимой образовалась уже вторая группа. Осенью группа Стуре, только что – группа Драудзинь. Доктор говорил, что он размышлял о многих членах как о руководителях групп. И относительно каждого видел, что он не годится. Наконец, подумав о Драудзинь из младшей группы, увидел – светящийся лучами золотой ключ. Она и сможет отворить врата.

 

19 февраля. Понедельник

Уже столько лет за плечами![42] Но стал ли мужественным? Способен ли я быть руководителем и взяться за нечто большое? Достаточно ли во мне выдержки и светлой прозорливости? Не позволительно мне больше думать, что я ещё дитя. Следует полагаться на себя, надо проникнуться сознанием великой ответственности. Будут битвы, сражения и трудности! Но огни сердца принесут и скромную улыбку. Мой друг часто устаёт. Сладкая ноша тоже способна иногда утомлять. Уже девять месяцев ступает по туго натянутым струнам. Столь трудно проводить ночи в полусне, позволять каждому крику ребёнка отзвучать в сердце. Я помогаю, насколько могу. И заменяю её на некоторые ночи. Работаю по утрам, но дело двигается медленно. Жаль, что очерк о Тагоре я не закончил ранее, в минувшие годы. Ну, теперь всё, завершаю, но за счёт скорейших и ныне более важных дел. Эгле не решается взяться за крупные работы. Давно его подгоняю. Когда не было надежд напечатать статью <о Тагоре>, и я неоднократно начинал и оставлял эту работу. В голове столько замыслов! Но именно теперь меньше всего времени и больше всего физической усталости.

Кажется, Доктор в Париж не поедет. Его положение тяжёлое. Температура выше 38°. Притом приходится ему жить в таких условиях! Он отправил навстречу Рериху в Париж письмо, где описывает своё состояние. У Доктора только что умерла мать. Что ещё за переживания нас ожидают?! Свершается великая мировая политика. Битвы. Катастрофы. Смуты. Ненависть. Крушение духовного идеализма. В сердце всё отдаёт болью.

 

6 марта

Вчера я посетил Доктора, после двух недель. Не хотел его тревожить. Его положение теперь чрезвычайно тяжёлое. Откровенно говоря, он на критическом пороге. Дома царствует тишина и отчаяние. Никто, за исключением трёх членов Общества, не знает истинного положения Доктора. Оттого и понятно настроение родственников.

Меня поразило, насколько он похудел. Кости обтянуты кожей. Лицо впалое, удлинилось, белая борода, однако облик его как бы излучает свет. Он говорит, что дошёл до последней черты. Дальше идти невозможно. Он уже три недели в состоянии, о котором обычная медицина считает, что нет совершенно никаких надежд на выздоровление. Вначале хотелось есть, был аппетит. Но затем у него появились видения, которые запрещали всякую пищу, кроме тарелки супа и полстакана пшеничных зёрен. И лекарства запрещены, кроме мускуса. Было видение, отметающее все лекарства и указывающее на изображение Учителя. Эти указания он решительно выполняет. Но теперь пропал всякий аппетит. Конечно, домашним он ничего не рассказывает. Он чувствует, что всё это дано ему как самое трудное испытание. Поначалу было на душе неспокойно. Но он прочёл в «Сердце» слова: «Позвольте довести себя до края бездны».[43] Только тогда можно вырасти, подняться, когда идёшь сквозь тяжелейшие страдания, когда ставишь на карту всё! Тогда наступил покой. Теперь – полное спокойствие и полное доверие Учителю. Н.К. ответил на письмо Доктора, но именно о его болезни написал мало. Значит, указ: справься сам, доверься Высшей Воле. По ночам температура доходит до 39°. Тогда трясёт лихорадка и мучает бред. Это очень мучительно. Рассказывает об этом, и подступают слёзы: «Меня может спасти только чудо, – заканчивает он. – Не думай, что легко подняться вверх», и говорит мне: «И тебя, если хочешь подняться, горькая чаша не минует».

Спрашивает и обо мне, и о семье. Ещё раз советует нанять служанку, иначе на домашние дела уйдут все творческие силы. Я это знаю, но нелегко решить финансово. И моего друга в некоторые дни мучает такая усталость. Давно задумал взяться за монографию о Рерихе. Но держал меня труд о Тагоре. Думаю, не следует ли для начала перевести книгу Дювернуа[44]. Доктор говорит, чтобы пока с этим повременить. События сами выдвинут её необходимость. Насильно невозможно публику заинтересовать Рерихом. Пока к Лиге Культуры тоже подойдут немногие, но главное, чтобы была возможность сотрудничать.

Доктор рад, что во главе нашего Общества теперь Стуре. Выносливый человек, который может говорить 20 часов подряд и не уставать. Наша дружба с ним крепнет. Ныне печатали воззвание Лиги Культуры к общественным организациям, написанное Стуре. Он вовсе не такой уж интеллектуал, как поначалу казалось. У него есть и стихи. Его огонь простирается вовнутрь, в глубину.

Н.К. в Европе, жаль, что Доктор не попал к нему. Можно было бы о многом спросить. Была бы масса новых впечатлений.

Мы верим, что Доктор победит в этой великой борьбе. Дух его бодр, и разве этой бодростью не откроются Божественные Силы?

 

12 марта

Был у Доктора. Не лучше. Ужасно исхудалый. Читал «Сердце». На столе красные розы. Я принёс фризии. Растроган, стал очень чувствительным, как никогда раньше. Сам очень слаб, но интересуется и обо мне, и о моём друге. Ещё и ещё раз предлагает нам нанять няню для ребёнка. Я знаю, что свои силы нам надо посвящать Обществу. Но как же брать на себя ещё долги? Глубоко взволновало меня осознание, которое я давно чувствовал, но не осмеливался исполнить. Пришло время открыто выявлять Учение в жизни. Выявлять идею Учителя. Доктор теперь убедился, что он ошибался, не начав это раньше. Клизовский осмелился, с восторгом духа написал прекрасный труд и теперь получил похвальный отзыв от Е.И. и Учителя. Одобрена и открытая деятельность Асеева. Читаю теперь «Оккультизм и Йогу», 2-й том, и удивляюсь великому дерзновению духа. Стало быть, предсказанное время пришло. Вспоминаю свой доклад о расширении сознания. Когда почти окончил его, по совету Доктора выбросил фрагменты о карме и перевоплощении. Мы рассуждали, что время ещё не настало. У наших предчувствий было тогда слишком мало дерзновения, так как время-то уже пришло. «Указ Наш – принять на плечи свидетельство Прихода Моего». Я свою душу раздваивал, теперь хочу отдать всего себя Идее, в свете которой сияют все пространства. Доктор в марте ждёт великих событий, которые потрясут планету.

Он радовался, когда я сказал, что готовлю труд о «Смене Эпохи». И он хотел когда-то писать о «Новом Мире». Говорил, чтобы я слишком не останавливался на отрицательном, лучше повествовать о новом и творящем. Также говорил, чтобы я теперь писал на темы Учения, их ведь бесконечно много. Чтобы я писал о Белом Братстве Грааля. Это каждому надо знать и понимать. Должен явиться теперь и некий апостол, который с пылкостью Павла провозглашал бы Учение.

 

14 марта. Среда, вечером

Сегодня почувствовал, глубоко пережил одну существенную мысль: я очень во многом опоздал, многое упустил! Сроки подошли, а что я сделал для блага Учения? Перечитал ещё раз слова Е.И.: «Время так кратко, и мне иногда делается страшно – успеем ли мы выполнить всё к сроку? Новый Мир идёт, и мы должны подготовить кадры людей, которые будут в состоянии закрепить новые понятия». Так много было планов, но ни один по-настоящему даже не начат. Чувствую, что труд об Н.К. надо пока отложить. Мы теперь находимся в средоточии событий, и уже слишком поздно делать то, что надо было самым спешным образом завершить летом прошлого года. Но тогда ведь я полгода проработал над «Агни-Йогой». Мне следует осознать, что всё, что я делаю на пользу Учения, я делаю на благо будущего. Ибо теперь усложнены все события и удачи, и каждый шаг может иметь стократное значение. Урок мне на все времена: никогда не откладывать! Если всплыла какая-то идея или план и это чрезвычайно восхищает, – значит, пришло время его осуществить. Ещё одну ошибку, к своему горю, я сделал. Поначалу так спешил с книгой о Сергии Радонежском. Но затем пришла телеграмма и письмо: распространение отложить до середины марта. Посылать можно только за рубеж. И следовательно – я больше не торопился. И переплётчик сильно медлил. И совсем недавно я отослал в Париж, Белград и только теперь – в Америку. До сих пор не понимал причины задержки. Но теперь она мне ясна. Сегодня понял, что было необходимо, чтобы книга достигла Нью-Йорка до 24 марта, до дня годовщины Музея. Но всё это уже невозможно. Чувствую, что из-за того, что до сих пор не составил плана своей деятельности, меня могут ожидать ещё многие оплошности. Необходимо стать бесконечно прозорливым и чутким в условиях, когда жизнь и события нередко делают нас слепыми и глухими именно там, где следует проявлять наибольшее внимание.

 

20 марта. Вторник

Сегодня я получил большую, самую великую радость: письмо Е.И. вместе с моей рукописью о Культуре Красоты, которую я посылал в Индию, и пришло также письмо В.Шибаева. Какими отзывчивыми являются великие сердца! Какая духовность излучается ими! Какими чудесными эманациями наполнена каждая строка письма Е.И. «Буду так счастлива, если Вы уделите часть Вашего времени, чтобы в прекрасной форме писать на темы, затронутые в Учении. Выбор большой! И бедное человечество, особенно наши соотечественники, так нуждается в обновлении сознания и в ясном и привлекательном изложении искажённых великих Истин. Благословение Великого Учителя будет с Вами». Как жаль, жаль, что в последние годы я так мало писал, и особенно связанного с Учением. Только Учение способно по-настоящему возжечь сердце, повелеть отзвучать в нём звукам дальних миров. Но не надо сожалеть. Ещё не поздно. Теперь всё время читаю и выписываю из «Сердца» и из других книг. В замысле моем – «Смена Эпох».

 

26 марта. Понедельник, вечером

Состояние Доктора стало поистине критическим. Высокая температура с лихорадкой на прошлой неделе внезапно спала до 34°, в то время как пульс стал 130. Однако затем температура вновь поднялась. Вчера он терял сознание. И сегодня я заходил – на несколько минут после трёх часов. Ужасно слабый, побледневший, совершенно немощный! Но преданность Учителю – до конца! Это истинное геройство духа, вся болезнь Доктора. Следовать только указаниям, которые притом уменьшают порции пищи до минимума, отказываться даже от апельсинов и яблок (в последнее время разрешено только немного супа) – это геройство! Однако свет на его лице.

С какой любовью вспоминают о нём все члены Общества! Сегодня мы решили написать письмо Шибаеву с подробнейшим описанием. На прошлой неделе пришла телеграмма от Е.И. о болезни Доктора, в Риге ли он ещё? И он велел Стуре ответить точно, что находится в Риге. Сожалеем, что раньше не осмелились <написать подробно о болезни Доктора>. Я ведь 10 марта писал Шибаеву, но следовало ещё детальнее рассказать. И главное – отправить воздушной почтой. Сегодня Доктор сказал Мисиню, что разрешает сообщить о его состоянии Елене Ивановне. Доктор ведь сердце нашего Общества. Поэтому понятно, что г-жа Мисинь со слезами говорила о нём. Но Доктор ведь находится под защитой Высшей Воли. По-человечески, состояние Доктора кажется чрезвычайно тяжёлым, но во мне живёт мощная вера. Это битва, которую Доктор свершает на благо нашего Общества, и Луч победы Учителя будет над ним.

Мы подписали устав вегетарианского кооператива «Эпоха», и в пятницу состоялось учредительное собрание. Я отказался от участия в правлении, ибо нет возможности себя расчленить. Мой путь ныне – перо. Была бы только голова яснее, прикасались бы к ней лучи огня пространственного сознания. Субботний вечер мы открыли Знаменем Мира. Час прошёл сердечно и одухотворённо.

 

28 марта. Утром

Вчера вечером состоялось заседание, где перерабатывался устав Лиги Культуры. Внезапно около семи часов мне позвонил Мисинь, чтобы я пришёл к Доктору, он тоже у него. Когда зашёл к нему, меня глубоко и больно поразил странный ликующий тон Доктора, с которым он меня встретил: «Хорошо, что ты пришёл, мы ныне углубляемся в молитве с Мисинем, и я улетал к высшим духам. Я в высшем блаженстве. Ну, уже хорошо, и даже температуры больше нет. Теперь как раз истинное время с тобой поговорить о литературе, планах, Учении». Доктор говорит сильным, энергичным голосом, но сквозь стиснутые зубы, будто шепелявя, до того он слаб. Сижу, слушаю в замешательстве, в великом напряжении. Хватаю его руку и что-то говорю, но говорить трудно. Доктор на мгновение останавливается, и затем опять говорит: «Теперь пришло время возвестить Учение миру, чтобы все народы слышали о Майтрейе, об Иерархии, о Братстве. Народам надо сознавать, что единственное спасение для них – Иерархия, иначе они погибнут. Это следует свершить. Надо спешно воспринять и писать об Учении, писать быстро, как только можно. Всем народам, всем людям необходимо слышать эту высшую истину об Иерархии». Опять говорит о Клизовском и Асееве, что они правильно поступили, что дерзнули. Пытаюсь успокоить Доктора, чтобы отдохнул, чтобы много не говорил. Затих и говорит опять. Опять начинает повторять те же мысли. С ужасом чувствую, что, хотя мысль столь ясна, из-за крайней ослабленности Доктор совершенно более не владеет направлением своего сознания. «Народы погибнут, если не примут Истину Братства. Надо это сообщать везде и всюду, чем скорее – тем лучше». На столе фризии и розы в нескольких вазах. На стене перед его глазами картина Н.К. «Брамапутра», которую мы принесли из помещения Общества. Мисинь подошёл к окну, приоткрыл. Он тоже жертвует собой. Вчерашней ночью опять обещал дежурить у Доктора. Он тоже умеет обращаться с Доктором, чувствует себя в его семье свободно, сумел повлиять и на его сына-врача.

Это на самом деле духовный героизм, который теперь свершает Доктор. В нём проявляется великая воля, которая отказывается абсолютно ото всего, если это не предлагает Высшая Воля. Это чудо. Туберкулёза больше нет, великая слабость происходит от голодания, знать это и быть способным отказаться даже от апельсинового сока... Доктор это уже давно предвидел, возможно, это ещё тяжелее, но он хочет идти до конца. Ибо Дух его Учителя над ним.

 

28. марта. В шесть часов пополудни

Да будет Воля Твоя, Высочайшая Воля!

 

29. марта. Утро

Воистину, какая космическая мистерия свершилась вчера! Это было превыше наших мыслей, превыше нашего разума, даже – превыше нашего сердца. Невероятно, не осознаваемо, по-человечески необъяснимо. Пока Доктор был оторван от непосредственной деятельности в Обществе, пока он болел, мы чувствовали себя незажжёнными. Но у нас было ощущение, что где-то за нами бьётся огненное сердце, которое может нас в любой момент вновь зажечь, воспламенить, заставить затрепетать предчувствием новых полётов и замыслов. Он был необходим нашему Обществу, как сердце необходимо организму. Все его начинания ещё только в начале, все его планы, все свершения и задачи – от Учителя. Поэтому до сих пор ни я, ни многие другие не можем поверить в случившееся, и в нас есть ещё некие светлые ожидания и предчувствия.

Хорошо, что я был у Доктора позавчера вечером. Видел и пережил всё, чем его дух был переполнен, и считаю теперь своим священнейшим заданием нести в мир принцип Иерархии. Помню, что он ещё сказал: «Если возникнет у тебя нечто, чего ты не понимаешь, то обращайся к Е.И.» Переговорили мы и о том, что самое позднее осенью и нам надо бы издать какой-нибудь сборник статей. Асеев издал малыми средствами и достиг успеха.

Как же всё это было? Вчера мне в библиотеку ещё до 11 часов позвонил Мисинь, чтобы я поторопился к Доктору, ибо состояние чрезвычайное, и чтобы я сообщил другим. Войдя в коридор, встретил я Ренца, Мисиня и г-жу Драудзинь, позднее подошли ещё Залькалн и Валковский. У кровати Доктора Мисинь, родственники и дочь из Болгарии (Сильвия). Затем пришёл и Стуре. Доктор с раннего утра начал бредить – произносить английские слова. Около 9 часов пришёл Мисинь. В половине десятого у Доктора внезапно наступили судороги сердца. Руки и ноги начали остывать. Присутствующие испугались. Сын – врач, который теперь работает на месте отца, сделал инъекцию кофеина. Мисинь знал, что подобные яды были неприемлемы для принципов Доктора, и он их категорически отверг бы. Возможно, это было во вред? Кто знает? Осмелился бы Мисинь выступить против воли сына, взять на себя ответственность? Отец был без сознания. После инъекции Доктор как бы вернулся в полусознание. Мисинь звал его, он будто бы слышал. Принял и мускус. Затем опять наступил бред, стоны. Около 12 часов приоткрылись двери, и через длинный коридор долетели до нас стоны Доктора. Около часа мучился, заламывал руки. Затем наступил покой. Мы, находящиеся в приёмной комнате, конечно, не посмели тревожить его. Жена Доктора считает наше Общество источником всех бедствий. Один раз я подошёл к приоткрытым дверям, посмотрел. Около кровати собрались родственники. Всё время мы ждали телеграммы из Индии. Ответ не приходил. Происходила мистерия Высшей Воли. Что мы могли знать, хотеть своим умом и сердцем? Мисинь показал нам конец параграфа 96 <«Иерархии»>, там – весь ответ: «Ждёте Меня, ждёте явления помощи, но ведь не знаете, где именно нужна помощь и когда прозвучит последний час битвы. Но полагая на Нас всё сознание и зная, что не замедлим, – строите нерушимый мост и собираете сокровище Мощи.

Может быть, помощь очень нужна, дайте судить Нам, ибо время полно и за морем уже встают столбы Света!»

Доктор доверял Учителю абсолютно, до последнего! Мы тоже доверяли, ибо понимали, что Высшая Воля сама глубже везде прозревает причины и следствия и знает, почему всё именно так. Теперь происходит Космическая Битва, теперь в мире происходит то, что никогда не происходило, как же нам знать, для каких превращений и для каких задач нужно присутствие Доктора в Высшем Мире.

Около часа Ренц, который бегал в Общество, чтобы узнать, нет ли телеграммы, примчался запыхавшийся, со светлым лицом. Кричал нам: «Я теперь знаю, что всё будет хорошо, что Доктор не уйдёт от нас». Он ночью молился Учителю, и внезапно перед ним показалось сияние света, которое увеличивалось, ошеломило и поразило его. Милая славянская душа, этот Ренц. Заново учусь уважать некоторых людей.

После половины второго я поехал в библиотеку. Когда вернулся на автобусе, поспешно взбежал по лестнице и открыл двери, вижу – Мисинь хочет что-то сказать. Когда я подошёл к нему, услышал шёпот: «Доктор ушёл от нас». Пришёл ещё врач. После дочь Доктора то же самое сказала по телефону. Слово было произнесено, запечатлено в пространстве. В 3.10 перестало биться сердце Доктора. Мистерия началась. Теперь она продолжится на высших планах. Мы в безмолвии, потрясении стояли перед ней, мы – наследники человеческого понимания случившегося. Да будет Воля Твоя! Затем Ренц сказал, что в воскресенье он был у Доктора и тот как тайну ему поведал, что ему надо будет на два часа войти в состояние, которое похоже на смерть, но затем он опять поднимется. Мы ждали эти два часа. Я вышел на минутку позвонить своему другу, чтобы в соседней квартире попросили её к аппарату. Сказал, что Доктор в летаргическом сне. Я не хотел внезапно поразить известием. Так прошли эти два часа. Валковский сказал, что с Блаватской было два таких случая, потом она возвращалась. В последний раз её уже везли хоронить на кладбище, но затем пришла телеграмма из Индии, чтобы задержаться. Прошли эти часы. Мы встали и пошли. Было ощущение, которое и теперь присутствует, что Доктор не ушёл. И всё же, да будет Воля Твоя! Говорить ли, что мой друг была совершенно изумлена и потрясена. Мы оставили малышку под присмотром хозяйки дома и направились в Ригу. В Обществе в 8 часов состоялось общее собрание. Было мгновение молчания. Говорил Буцен – с любовью, тепло. Призвал теснее объединиться, отбросить все споры. Валковский, человек сердца, сказал, что Доктор каждому из нас дал луч, который надо нести и расширять. Что он дал нам путь. «Осыпался» цветок земной, чтобы, как звезда, загореться в вечности. Затем говорил Стуре. Надо в сердце держать радость. Члены Общества разделились на две группы. Одна отправилась сразу в квартиру Доктора, кто навестить, а кто-то и остаться у его одра. Другие отправятся потом. Мы с Валковским несколько часов бродили по дождливым улицам. Наши души были в глубоком созвучии. Наши сердца были переполнены тем, что случилось. Валковский мне много рассказывал также о трагедии своей жизни. Так после 11 часов мы опять пришли в Общество. Отослали телеграммы за границу. Для кого же эта весть не будет потрясением?! Кто же в первый момент в это поверит? Доктор был выдающейся творческой личностью не только для Латвии. Его влияние начало широко распространяться в мир. Ещё в нас живёт ожидание. Всё же, Твоя Воля, Твой Разум да будет!

Как может уйти тот, кто так тесно связан с Учением, с нашей культурой, с лучшими чаяниями человечества? Я теперь пишу для газет, а что-то внутри как бы сомневается – нужно ли это? Может быть, скоро сам Доктор, своей рукой, отзовёт все извещения? Да, сегодня газеты сообщают нечто безжалостное! Конечно, Доктор на Высшем Плане лучше сможет помочь человечеству, чем находясь здесь, на физическом. Ибо все космические сражения происходят именно в Высотах, куда сознанию человека трудно подняться, вознестись.

 

30 марта. Утро Страстной Пятницы

Вчера вечером в новую скорбь погрузилось сердце. Физическая оболочка Доктора уже изменяется. Ещё он находится в своей постели. Вчера поздно вечером отнесли Знамя Мира, чтобы покрыть его тело. Чтобы Знамя получило благословение от него. Ощущение такое, что Общество теперь без своего сердца. И это ощущение – повсюду. Чувствуем себя как осиротевшие. Оставлены жить своими силами. Руками и ногами человеческими придётся начать новый ритм в Обществе.

«Наша помощь, как знаете, приходит в час последний, но нужно не закрыть дверь Нашему вестнику. Может быть, Наше воздействие происходит за дальними морями» («Иерархия», 179).

Доктор во вторник (27.III) сказал старой служанке, которая принимает пациентов: «Я сделал всё, что Высшая Воля велела. Ну, будет хорошо!» А Стуре он сказал: «Если это является ошибкой, то вся моя жизнь была ошибкой». Такое абсолютное доверие каждому повелению Учителя – разве не есть нечто сверхчеловеческое, разве не истинный подвиг: смотреть безбоязненно в глаза смерти? И переносить мучения, какие редко кому приходится, столь мужественным, светлым духом.

Некоторые члены Общества, которые ничего не знали об уходе Доктора, пережили в эти часы странные ощущения. Одни – необычную, великую, просветлённую радость, другие плакали, сами не зная почему.

Вчера в 6 часов состоялось собрание Лиги Культуры. Но как было грустно! Явился один из Икшкиле и четверо-пятеро из Риги, если не считать некоторых членов нашего Общества, которые одновременно представляли и наше Общество, и другие организации. Возможно, так мало из-за того, что радио сообщило об уходе Доктора. Мы рассуждали: может быть, перенести собрание? Но разве труд не является лучшим почитанием памяти Доктора? Не будет ли назойливостью отзывать и потом опять обращаться к сельским организациям? Заседание началось. Стуре прочёл свой доклад-обзор о работе секций и об уставе. Затем состоялось подписание устава. Так или иначе, но основы заложены, хотя на этот раз без энтузиазма. Но события сами развернут возможность Лиги.

 

31 марта. Полдень

В два дня пережита история.

*

Семь вечера

Песчаный бугорок и венки на нём. Стройные, одинокие сосны. Ветер, грустно заметающий прошлогодние листья. Мистерия кончилась. Кончился великий жизненный путь, чтобы продолжиться на иных планах. Теперь сомнений больше нет.

Ещё в четверг всё казалось невероятным. Но с каждым часом, с каждой вестью вера исчезала. Где же чудо? Но зачем чудо, если в мире царствует строгий Космический Закон?

Вчера мы были в Обществе, я прочёл телеграммы из Америки, Парижа; Н.К. пишет: «Мы избрали его бессменным членом, пусть имя его останется навечно в <числе> вождей революции духа».

В Обществе на стене под портретом Н.К. вывешена большая фотография Доктора, которую Драудзинь случайно приобрела в магазине. Вторая – находится на стене в помещении библиотеки. И у неё странная, полная предзнаменований, судьба. Доктор когда-то гостил с группой членов Общества в Огре. Он сидел на природе, на пеньке, и его собрался фотографировать Принцис. Аппарат был установлен, но ждали, чтобы уплыли облака. Тем временем пружинка сработала сама. Я спрашивал позже Доктора, отчего у него здесь такое одухотворённое лицо? «Это оттого, что в тот момент я думал об Учителе», – ответил он. Эту фотографию Принциса я нечаянно послал в Индию и вскоре получил её увеличенной, с пометкой на обороте – повесить в зале. С согласия Доктора повесили её в библиотеке.

Странное впечатление оставляет то, что Доктор поручил составить список, в котором бы члены Общества отметили, согласно приложенным образцам его фотографий, которую из них они бы желали для себя. Предчувствовал ли он что-то тогда? Вручение фотографий он, однако, отложил.

Да, вернулся домой поздно вечером, чтобы рано утром отправиться в «Яунакас Зиняс». Обещали поместить мою статью о Докторе, но тёмная рука половину вычеркнула, и именно – лучшие слова. Было так грустно. Кто скажет их сердцу, что Доктор являлся поистине апостолом Новой Эпохи в Латвии, что он задал тон движению, которое когда-нибудь, возможно – скоро, охватит всё человечество.

Так, в напряжении, прошли часы. Ещё – телеграммы за рубеж. Обсуждали мы вопрос о нашем Знамени. Позавчера мы решили не идти с ним в траурном шествии, сегодня многие думают, что было бы лучше всё же идти. Ждали мы последнюю, всеподтверждающую телеграмму. Сердце уже стало примиряться. Решение нерешимого. Прозрение глубин мистерии. И всё же сердце как-то ныло и ожидало.

Наконец, когда я вошёл в квартиру Доктора, Стуре показал мне долгожданную телеграмму от Друзей в Индии, которая начиналась словами: «Скорбим о непоправимой утрате...» Слово произнесено! Первое слово прозвучало в среду по телефону. Теперь, спустя три дня, – из высшего пространства.

Космическая мистерия завершилась. Из всех происшествий, что я видел теперь и в прошлом, это мне кажется одним из непостижимых. Уйти, только начав работу! Уйти, следуя Указаниям. И вот, я глубоко понимаю, что Высшая Воля здесь действительно выявила какой-то космический замысел, что здесь не только кармическая причина. Быть может, с Доктором происходит опыт, связанный с астральным планом? Возможно, в том мире Доктор теперь нужнее, нежели на земле.

Сыновья Доктора сдружились с Мисинем и Стуре, охотно слушают их размышления. Особенно – врач; кажется, он когда-нибудь пойдёт путём Учения. Он тоже любит простоту. Ограничил церемониал корпорации <врачей>, просил Станге говорить по существу. Он и позволил оболочке отца пролежать более чем два дня в кровати.

Хор поёт две песни. На глазах у всех слёзы. Исполняется на рояле траурный марш Шопена, в пространстве звучит такая скорбь, когда участники шествия направляются вниз по лестнице, по той самой лестнице, по которой я с взволнованным сердцем бегал несчётное число раз. Кто же из наших членов забудет эти ступени?

Белые кони. Впереди чёрное знамя корпорантов, за ними наше – бело-малиновое Знамя Мира. На улице так много солнца, как ещё ни в один день этого года. Уже с раннего утра оно так сияло, и – до самого заката. Точно так же под улыбкой солнца, с обнажёнными головами, мы провожали Райниса. И светлое Знамя впервые реяло на улицах столицы. Знамя, под которым однажды соберутся все народы.

Величественные, тихие сосны. Пригорок. Всё происходит так, как всегда. Речи. Сначала говорит представитель наиболее мирской. Доктор, возможно, усмехается где-то у вершин сосен. Так, как улыбался на похоронах Анны Бригадере. Затем говорит Стуре. Мы не верим в смерть, поэтому мы под белым знаменем. Мы желали бы, чтобы Доктор ещё долго был среди нас. Рука судьбы задела и наши сердца. И это ещё долго будет больно звенеть. Буцен говорит: «Доктор сотни, тысячи людей спасал и днём и ночью, но открывал и путь к духу». Говорит Кляустынь: «Ты всегда призывал – творить добро! Всюду ты сеял зёрна блага». От врачей – кто-то подчёркивал его великий гуманизм. Он для больных был не только врачом, но и духовным отцом. Ещё несколько человек говорят. Последние венки. Тишина. Солнце, улыбаясь, клонится к закату. На лицах наших друзей почему-то светится улыбка. Всматриваюсь в голубое небо, и мне делается на сердце благостно. Это только оболочка, оболочка, которой дают на земле имя.