В В Розанов 10 страницаНо предетавьте-ка войну "без конца", влюбленность, затянувшуюся до 90 лет, папство без реформации, реформацию без отражения ее Тридентским собором...28 И вот вещи "сгибаются на сторону" ("эллипсис" вместо "прямой линии"), "лукавят", "дрожат"... Вещи-стареют!! Как это страшно! Как страшна старость! Как она и однако радостна,- ибо из "старости"-то все и юнеет, из "старости" возникает "юность"29 (устойчивость эллиптических линий)... Юная реформация-из постаревшего католицизма, юное христианство-из постаревшего язычества, юная... новая жизнь, vita nuova - из беззубой политики... Так я думаю, так мне кажется. Тут (нападение на меня Струве, укоры и других) привходит мой "цинизм", "бесстыдство"30. Однако огляыитесь-ка на прошлое и вдумайтесь в корень жизни. С великих измен начинаются великие возрождения. In nova fert animus 31 Тот насаждает истинно новый сад, кто предает, предательствует старый, осевший, увядший сад... Глядите, глядите на удивительные вещи истории: христиане-воины ".бесстыдно изменяют твердыням Рима", бросая равнодушно на землю копье и щит,-Лютер "ничего не чувствует при имени Папы и нагло отказывается повиноваться ему"... Певец ведь вечно изменяет политике. Люди прежнего одушевления теряются, проклинают, упрекают в "а-морализме", что есть, в сущности, "измена нашей традиции-", "перерыв нашего столбового (наследственного) дворянства". Клянет язычник христианина, католик-лютеранина и глубже и основное всего-политик клянет поэта, философа, религиозного человека. Хватают "за полы" бесстыдных. Бессильно. Это Бог "переломил через колено" одну "прямую линию" истории, и, бросив концы ее в пространство,повелел двигаться совсем иначе небесному телу, земле, луне, человеческой истории32. "Мы же в руках Божиих и делаем то, что Он вложил нам"... и своею правдою, и своею неправдою, и своими качествами, и своими пороками даже, без коих "согнуться в складочку" не смог бы эллипсис, а ему это "нужно"... Великая во всем этом реальность: и "да будет благословенно Имя Господне во век". (размышляя о полемике со Струве) 33 8-ми лет. Мамаша вошла в комнату: - Где сахар? На сахарнице было кусков пять. Одного недоставало. Я молчал. Сахар съел я. Она бурно схватила Сережу за белые волосы, больно-больно выдрала его. Сережа заплакал. Ему было лет 6. Я молчал. Почему я молчал? Много лет (всю жизнь) я упрекал, как это было низко; и только теперь прихожу к убеждению, что низости не было. Ужасная низость как бы клеветы на другого получается в материи факта и если глядеть со стороны. Но я промолчал от испуга перед гневом ее, бурностью, но не от того, что будет больно, когда будет драть. Боль была пустяки. Она постоянно сердилась (сама была несчастна): а именно, как ветер сгибает лозину-гнев взрослого пригнул душонку 8-ми лет, У меня язык не шевелился. Зато добрый поступок с Сережей. Мы бежали от грозы, а гроза как бы гналась за нами. Бывают такие внезапные, быстрые грозы. Сперва потемнело. Облако. Дом далеко, но мы думали, что успеем. Полянка с бугорками. Вдруг брызнул гром: и мы испуганно кинулись бежать. Бежали, не останавливая шагу. Еще бежали, бежали. Я ужасно боялся. "Ударит молния в спину". Сережа был сзади, шагах в четырех. Вдруг он стал замедлять бег. Я оглянулся. И не сказал-"ну". Остановился. И чуть-чуть, почти идя, но "не выдавая друг друга молнии", пошли рядом. Бодро, крепко: - Ну, Варя. Сажусь писать. - Бог благословит! Бог благословит! И большим крестом клала три православных пальца нa лоб, грудь и плечи. И выходило лучше. Выходило весело (хорошо на душе). (все годы) Много лет спустя я узнал ее обычай: встав на 1/2 часа раньше меня утром, подходила к столу и прочитывала написанное за ночь. И если хорошо было (живо, правдиво, энергично,-в "ход мысли" и "доказательства" она не входила), то ничего не говорила. А если было вяло, устало, безжизненно,-она как-нибудь в день, между делом, замечала мне, что "не нравится", что я написал, иногда-"язык заплетается". И тогда я. не продолжал. Но я думал, что она как-нибудь днем прочла, и не знал этого ее обычая,- и узнал уже во время последней болезни, года 3 назад. В грусти человек-естественный христианин. В счастье человек-естественный язычник. Две эти категории, кажется, извечны и первоначальны. Они не принесены "к нам", они-"из нас". Они-мы сами в разных состояниях. Левая рука выздоравливает и "просит древних богов". Правая заболевает и ищет Христа. Перед древними как заплакать? "Позитивные боги", с шутками и вымыслами. Но вдруг "спина болит": тут уже не до вымыслов, а "Помоги! облегчи!". Вот Юпитеру никак не скажешь: "Облегчи!" И когда по человечеству прошла великая тоска: "Облегчи",-явился Христос. В "Облегчи! избави! спаси!"-в муке человечества есть что-то более важное, черное, глубокое, м. б., и страшное, и зловещее, но. несомненно, и более глубокое, чем во всех радостях. Как ни велика загадка рождения, и вся сладость его, восторг: но когда я увидел бы человека в раке, и с другой стороны "счастливую мать", кормящую ребенка, со всеми ее надеждами-я кинулся бы к больному. Нет, иначе: старец в раке, а хуже- старуха в раке, а по другую сторону- рождающая девица. И вдруг бы выбор: ей-не родить, а той- выздороветь, или этой - родить, зато уж той - умереть: и всемирное человеческое чувство воскликнет: лучше погодить родить, лишь бы выздоровела она. Вот победа христианства. Это победа именно над позитивизмом. Весь античный мир, при всей прелести, был все-таки позитивен. Но болезнь прорвала позитивизм, испорошила его: "Хочу чуда, Боже, дай чуда!" Этот прорыв и есть Христос. Он плакал. И только слезам Он открыт. Кто никогда не плачет-никогда не увидит Христа. А кто плачет-увидит Его непременно. Христос - это слезы человечества, развернувшиеся в поразительный рассказ, поразительное событие. А кто разгадал тайну слез? Одни при всяческих несчастиях не плачут. Другие плачут и при не очень больших. Женская душа вся на слезах стоит. Женская душа-другая, чем мужская ("мужланы"). Что же такое мир слез? Женский-отчасти, и страдания-тоже отчасти. Да, это категория вечная. И христианство-вечно. Христианство нежнее, тоньше, углубленнее язычества. Все "Авраамы" плодущие не стоят плачущей женщины. Вот граница чередующихся в рождениях Рахилей и Лий. Есть великолепие душевное, которое заливает все, будущее, "рождение", позитивное стояние мира. Есть то "прекрасное" души, перед чем мы останавливаемся и говорим: "Не надо больше, не надо лучше, ибо лучшее мы имеем и больше его не будет". Это конец и точка, самое рождение прекращается. Я знал такие экстазы восхищения: как я мог забыть их. Я был очень счастлив (20 лет) 34: и невольно впал в язычество. Присуще счастливому быть язычником, как солнцу-светить, растению-быть зеленым, как ребенку быть глупеньким, милым и ограниченным. Но он вырастет. И я вырос. Могу ли я вернуться к язычеству? Если бы совсем выздороветь, и навсегда-здоровым: мог бы. Не в этом ли родник, что мы умираем и болеем: т. е. не потому ли и для того ли, чтобы всем открылся Христос. Чтобы человек не остался без Христа. Ужасное сплетение понятий. Как мир запутан. Какой-то неразглядимый колодезь. (глубокой ночью) Шуточки Тургенева над религией-как они жалки35. Чего я жадничаю, что "мало обо мне пишут". Это истинно хамское чувство. Много ли пишут о Перцове, о Философове. Как унизительно это сознание в себе хамства. Да... не отвязывайся от самого лакейского в себе. Лакей и гений. Всегдашняя и, м. б., всеобщая человеческая судьба (кроме "друга", который "лакеем" никогда, ни на минуту не был, глубоко спокойный к любви и порицаниям. Также и бабушка, ее мать)36. Только такая любовь к человеку есть настоящая, не преуменьшенная против существа любви и ее задачи,-где любящий совершенно не отделяет себя в мысли и не разделяется как бы в самой крови и нервах от любимого37. Одна из удивительных мыслей Рцы. Я вошел к нему с Таней. Он вышел в туфлях и "бабьей кацавейке" в переднюю. Новая квартира. Оглядываюсь и здороваюсь. Он и говорит: - Как вы молоды! Вы помолодели, и лицо у вас лучше, чем прежде,- чем я его знал много лет. Мне 57. - Теперь вы в фокусе,- и это признак, что вам остается еще много жить.-Он что-то сделал пальцами вроде щелканья, но не щелканье (было бы грубо). - Почему "фокус" лица, "фокус" жизни?- спросил я, что-то чувствуя, но еще не понимая. Он любитель Рембрандта, а в свое время наслаждался Мазини, коего слушал и знал во все возрасты его жизни. - Как же!.. Сколько есть "автопортретов" Рембрандта... сколько я видел карточек Мазини. И думал, перебирая, рассматривая: "Нет, нет... это- еще не Мазини", или "Это-уже не Мазини"... "Не тот, которого мы, замирая, слушали в Большом театре (Москва) и за которым бегала вся Европа"... "И наконец, найдя одну (он назвал, какого года), говорил: "Вот!!-Настоящего Мазини существует только одна карточка,-хотя вообще-то их множество; и также настоящего Рембрандта-только один портрет. Тоже-Бисмарк: конечно, только в один момент, т. е. в одну эпоху жизни своей, из нескольких, Бисмарк имел свое настоящее лицо: это - лицо во власти, в могуществе, в торжестве; а-не там, где он старый, обессиленный кот, на все сердитый и ничего не могущий". Я слушал и удивлялся. Он говорил, и я догадывался о его мысли, что биография человека и лицо его, - его физика и вместе дух,-имеют фокус, до которого все идет, расширяясь и вырастая, а после которого все идет, умаляясь и умирая; и что этот фокус то приходится на молодые годы,- и тогда человек не долго проживет; то-лет на 40, и тогда он проживет нормально; то на позже-даже за 50: и тогда он проживает очень долго. "Жизнь" в горку и с горки". И естественно-в ней есть кульминационный пункт. Но это-не "вообще", а имеет выражение себя в серии меняющихся лиц человека, из которых только об одном можно сказать, что тут и в эти свои годы он... "достиг себя". Как удивительно! Нигде ни читал, ни слышал. Конечно - это магия, магическое постижение вещей. Тут домовой, тут леший бродит, Русалка на ветвях сидит. ...... И кот ученый Свои нам сказки говорит 38. Седой, некрасивый и-увы!-с давно перейденным "фокусом", Рцы мне показался таким мудрым "котом". Вот за что я его люблю. (это было в 1911 или 1910 г.)39 Перестаешь верить действительности, читая Гоголя. Свет искусства, льющийся из него, заливает все. Теряешь осязание, зрение и веришь только ему. (за вечерним чаем) Щедрин около Гоголя, как конюх около Александра Македонского. Да Гоголь и есть Алекс. Мак Так же велики и обширны завоевания. И "вновь открытые страны" Даже-"Индия" есть. (за вечерним чаем) Ни один политик и ни один политический писатель в мире не произвел в "политике" так много, как Гоголь. (за вечерним чием) Катков произнес извозчичье: - Тпррру... А линия журналов и газет ответила ему лошадиным ляганьем. И вот весь русский консерватизм и либерализм. Неужели же Стасюлевич, читавший Гизо, не понимал, что нельзя быть образованным человеком, не зная, откуда происходит слово "география", т. е. что есть и. Но он 20 лет набрал воды в рот и не произнес: "Господа, все-таки ге-о-граф-ию-то нужно знать". Но "обозреватели" в его журнале только пожимали плечами и писали: "Это-не ученье, а баллопромышленничество" и "Тут не учителя, а - чехи"40: тогда как вопрос шел вовсе не об этом. (в вагоне) Кто не знал горя, не знает и религии41. Демократия имеет под собою одно право... хотя, правда, оно очень огромно... проистекающее из голода... О, это такое чудовищное право: из него проистекает убийство, грабеж, вопль к небу и ко всем концам земли. Оно может и вправе потрясти даже религиями. "Голодного" нельзя вообще судить; голодного нельзя осудить, когда он у вас отнял кошелек. Вот "преисподний" фундамент революции. Но ни революция, ни демократия, кроме этого, не имеют никаких прав. "Да,-ты зарезал меня, и как голодного я тебя не осуждаю". "Но ты еще говоришь что-то, ты хочешь души моей и рассуждаешь о высших точках зрения: в таком случае, я плюю кровью в бесстыжие глаза твои, ибо ты менее голодный, чем мошенник". Едва демократия начинает морализировать и философствовать, как она обращается в мошенничество. Тут-то и положен для нее исторический предел. Высший предел демократии, в сущности, в не может пойти, "Книге Иова". Дальше этого она не пошла, не пойдет. Но есть "Книга Товии сына Товитова". Есть Евангелие. Есть вообще, кроме черных туч, небо. И небо больше всякой тучи, которая "на нем" (часть) и "проходит" (время). Хижина и богатый дом. В хижине томятся: и все то прекрасное, что сказано о вдове Сарепты Сидонской ("Испечем последний раз хлеб и умрем")42-принадлежит этой хижине. Но в богатом доме так же все тихо. Затворясь, хозяин пересматривает счетные книги и подводит месячный итог. Невеста-дочь, чистая и невинная, грезит о женихе. Малыши заснули в спальне. И заботливая мысль бабушки обнимает их всех, обдумывая завтрашний день. Тут полная чаша. Это-Иов "до несчастья". И хорошо там, но хорошо и тут. Там благочестие, но и тут не без молитвы. Почему эти богатые люди хуже тех бедных? Иное дело "звон бокалов"... Но ведь и в бедной хижине может быть лязг оттачиваемого на человека ножа. Но до порока - богатство и бедность равночастны. Но после порока проклято богатство, но проклята также и бедность И собственно, вместо социал-демократии лежит старая, простая, за обыденностью, пошлая истина "ее же не перейдеши". Живи в богатстве так просто и целомудренно, заботливо и трудолюбиво, как бы ты был беден. Бывало: - Варя. Опять дырявые перчатки? Ведь я же купил тебе новые? Молчит. - Варя. Где перчатки? - Я Шуре отдала. Ей было 12 лет. Она же "дама" и "жена". Так ходила она всегда "дамой в худых перчатках". Теперь (2 года) все лежит, и"руки сжаты в кулачок. Забыть землю великим забвением - это хорошо. (идя из Окруж. суда, - об "Уед."; затмение солнца) Поразительное суждение я услышал от Флоренского (в 1911 г., зима, декабрь): "Ищут Христа вне Церкви", "хотят найти Христа вне Церкви", но мы не знаем Христа вне Церкви, вне Церкви- "нет Христа". "Церковь - она именно и дала человечеству Христа". Он сказал это немного короче, но еще выразительнее. Смысл был почти тот, как бы Церковь родила нам Христа, и (тогда) как же сметь, любя Христа, ополчаться на Церковь? Смысл был этот, но у него-лучше. Это меня поразило новизною. Теперь очень распространена риторика о Христе без Церкви,- и сюда упирается все новое либеральное христианство. Действительно. По мелочам познается и крупное. "Лучшую книгу - переплетаем в лучший переплет": сколько же Церковь должна была почувствовать в Евангелии, чтобы переплести его в 1/2-пудовые, кованные из серебра и золота переплеты. Это-пустяки: но оно показует важное. Все "сектанты" читают Евангелие только раз в неделю, соберясь: это-в миг их прозелитизма, взрывчатого начала. А "Церковь", через 1800 лет после начала, не понимает "отслужить службы", днем ли. ночью ли, каждый день - не почитав Евангелия. Она написала его огромными буквами. Переплет она усеяла драгоценными камнями. Действительно: именно Церковь пронесла Христа от края и до края земли, пронесла "как Бога", без колебания, даже до истребления спорящих, сомневающихся, колеблющихся. Таким образом, энтузиазм Церкви ко Христу б. так велик, как "не хватит порохов" у всех сектантов вместе и, конечно, у всех "либеральных христиан", тоже вместе. Действительно, Церковь может сказать: "Евангелие было бы как Энеида Виргилия у читателей, - книга чтимая, но не действенная,- и, м. б., просто оно затерялось бы и исчезло. Ведь не читал же всю жизнь Тургенев Евангелия. Он не читал,- могло бы и поколение не читать,-и, наконец, пришло бы поколение, совсем его забывшее, и уже следующее за ним - просто потерявшее самую книгу. Я спасла Евангелие для человечества: как же теперь, вырывая его из моих рук, вы смеете говорить о Христе помимо и обходя Церковь. Я дала человечеству: ну, а нужно ли Евангелие больным, убогим, страждущим, томящимся, нужно ли оно сегодня, будет ли нужно завтра-об этом уже не нам решать". Поразительно. Так обыкновенно и совершенно ново. И конечно, одним этим сохранением для человечества Евангелия Церковь выше не то что "наших времен", но и выше всего золотого века Возрождения, спасшего человечеству Виргилия и Гомера. Есть люди до того робкие, что не смеют сойти со стула, на котором сел. Таков Михайловский. (размышляя об удивительном заглавии статьи его - полемика со Слонимским "Страшен сон (!!!), да милостив Бог") Михайловский был робкий человек. Это никому не приходило на ум. Таково и личное впечатление (читал лекцию о Щедрине-торопливо, и все оглядывался, точно его кто хватает)43. Правительству нужно бы утилизировать благородные чувства печати, и всякий раз, когда нужно провести что-нибудь в покое и сосредоточенности (только проводит ли оно что-нибудь "сосредоточенно"?),-поднимать дело о "проворовавшемся тайном советнике N" или о том, что он "содержит актрису". Печать будет 1/2 года травить его, визжать, стонать. Яблоновский "запишет". Баян "посыплет главу пеплом". Русское Слово будет занимать 100000 подписчиков новыми столбцами а la "Гурко-Лидваль", "Гурко-Лидваль"... И когда все кончится и нужное дело будет проведено, "пострадавшему (фиктивно) тайному советнику" давать "еще орден через два" ("Приял раны ради отечества") и объявлять, что "правительство ошиблось в излишней подозрительности"44. Без этого отвлечения в сторону правительству нельзя ничего делать. Разве можно делать дело среди шума? Поэт Майков (Aп. H.) смиренно ездил в конке. Я спросил Страхова. - О, да! Конечно-в конке. Он же беден. Был "тайный советник" (кажется) и большая должность в цензуре. Это бедные студенты воображают (или, вернее, их науськал Некрасов), что тайные советники и вообще "черт их дери, все генералы" едят все "Вальтассаровы пиры" (читал в каком-то левом стихотворении: "они едят Вальтассаровы пиры, когда народ пухнет с голода")45. В газетах, журналах интересны не "передовики" и фельетонисты. Эти как personae certae (известные лица (фр.)) и индийские петухи с другой стороны-нисколько не интересны. Но я люблю в газете зайти, где собирается "пожарная команда", т. е. сидят что-то делающие в ночи. Согнувшись, как Архимед над циркулем, одни сидят "в шашки". Другие шепчутся, как заговорщики, о лошадях (скачки, играют). Тут услышишь последнюю сплетню, сногсшибательную сенсацию. Вдруг говор, шум, поток: ругают Шварца. Папиросы и "крепкое слово". Ге о Евг. П. Иванове: "Вот кто естественный профессор университета: сколько новых мыслей, какие неожиданные, поразительные замечания, наблюдения, размышления". Делянов сказал, когда его спросили, отчего Соловьев (Влад.) не профессор: - У него мысли. Старик, сам полный мыслей и остроумия, не находил, чтобы они были нужны на кафедре. Но еще удивительнее, что самопополняющаяся коллегия профессоров тоже делает все усилия, чтобы к ним в среду не попал человек с мыслью, с творчеством, с воображением, с догадкой Ни Иванов, ни Шперк не могли даже кончить русского университета. Профессор должен быть балаболка. Это его стиль. И дождутся, когда в обществе начнут говорить: - Быть умным-это "не идет" профессору. Он будет черным вороном среди распустивших хвост павлинов. Что-то было глухое, слепое, что даже без имени... И все чувствовали - нет дела. И некуда приложить силу, добро, порыв. Теперь все только ждет работы и приложения силы Вот "мы" до 1905-6 года и после него. Что-то прорвало и какой-то застой грязи, сырости, болезни безвозвратно унесло потоком 46. (после разговора с Ге) Все мы выражаем в сочинениях субъективную уверенность. Но-обобщая и повелительно. Что же делать, если Дарвин "субъективно чувствовал" происхождение свое от шимпанзе: он так и писал. Во Франкфурте-на-Майне я впервые увидел в зоол. саду шимпанзе. Действительно, удивительно. Она помогала своему сторожу "собирать" и "убирать" стол (завтрак), сметала крошки, стлала скатерть. Совсем человек! Я безмолвно дивился. Дарвину даже есть честь происходить от такой умной обезьяны. Он мог бы произойти и от более мелкой, от более позитивной породы. (рано утром) Не надо забывать, что Фонвизин бывал "при дворе" - видал лично Императрицу и "просветителей" около нее,- может быть, лично с ней разговаривал. Это чрезвычайная высокопоставленность. Он был тем, что теперь Аре. Арк. Кутузов или гр. А. К. Толстой47. Изобразительный талант (гений?) его несомненен: но высокое положение не толкнуло ли его посмотреть слишком свысока на окружающую его поместье дворянскую мелкоту, дворянскую обывательщину, и даже губернскую вообще жизнь, быт и нравы. Поэтому яркость его "Недоросля" и "Бригадира", говоря о живописи автора, не является ли пристрастною и неверною в тоне, в освещении, в понимании? "Недоросли" глубокой провинциальной России несли ранец в итальянском походе Суворова, с ним усмиряли Польшу48; а "бригадиры" командовали в этих войсках. Каковы они были? Верить ли Суворову или Фонвизину? Прогресс технически необходим, для души он вовсе не необходим. Нужно "усовершенствованное ружье", рантовые сапоги, печи, чтобы не дымили. Но душа в нем не растет. И душа скорее даже малится в нем. Это тот "печной горшок"49, без которого неудобно жить и ради которого мы так часто малим и даже вовсе разрушаем душу. И борьба между "прогрессистами" и людьми "домашнего строя" очень часто есть борьба за душу или за "обед с каперцами", в котором "каперцы", конечно, побеждают. (умываясь утром) Не всякую мысль можно записать, а только если она музыкальна. И "У." никто не повторит. В каждом органе ощущения, кроме его "я знаю" (вижу, слышу, обоняю, осязаю), есть еще-"я хочу". Органы суть не только органы чувств, но еще и-хотения, жажды аппетитов. В каждом органе есть жадность к миру, алкание мира; органами не связывается только с миром человек, но органами он входит (врезается) в мир, уродняется ему. Органами он "съедает мир", как через органы- "мир съедает человека". Съедает-ибо властно входит в него... Человек входит в мир. Но и мир входит в человека. Эти "двери"-зрение, вкус, обоняние, осязание, слух. (на обороте транспаранта) Легко Ш. X. разыскивать преступников, когда они говорят, когда он подслушивает-то самое, что ему нужно. Так-то и я бы изловил. (Шерлок Холмс-один случай) А когда осматривают труп, то непременно в пальцах "зажат волос убийцы". Евреи слишком стары, слишком культурны, чтобы не понимать, что лаской возьмешь больше, чем силой. И что гений в торговле-это призвать Бога в расчет (честно рассчитаться). Они вовремя и полным рублем рассчитываются (Статья в законах Моисея, которую полезно бы пере-Длести в "Правила Св. Апостол " и в "Кормчую": "Не задерживай до завтра утра плату, которую ты должен уплатить работающему вечером сегодня"50. (Примеч. В. Розанова.)): и все предложили им кредит. Они со всеми предупредительны; и все обратились к ним за помощью. И через век вежливости, ласки и "Бога в торговле"-они овладели всем. А кто обманывал - сидит в тюрьме; и кто был со всеми груб, жесток, отталкивающ-сидит в рубище одиночества. (ночью в постели, читая письмо еврея Р-чко) Мы прощались с Рцы. В прихожей стояла его семья. Тесно. Он и говорит: - Все по чину. - Что?-спрашиваю я. - Когда Муравьев ("Путешествие по Св. Местам") умирал, то его соборовали. Он лежал, закрыв глаза. Когда сказали "аминь" (последнее), он открыл глаза и проговорил священнику и сослужителям его: - Благодарю. Все по чину. Т. е. все было прочитано и спето без пропусков и малейшего отступления от формы. Закрыл глаза и помер. У Рцы была та ирония, что каким образом этот столь верующий человек имел столь слабое и, до известной степени, легкомысленное отношение к смерти, что перед лицом ее, перед Сею Великою Минутою, ни о чем не подумал и не вспомнил, кроме как о "наряде церковном" на главу свою Сия смерть подобна была смерти Вольтера. Смысл Литературного Фонда понятен: "Фракция Чернышевского", "Особый фонд Добролюбова"51. Все это понятно каждому, кроме "сфер" Однако из "сфер" они тоже получают тысячки Что же это такое? "Я тебе готовлю нож под 4-е ребро. А предварительно дай все-таки гривенничек на чаек". Это Федька-каторжник из "Бесов". Вот что на это ответил бы Пешехонов. Отчего об этом не напишет "обличительной статьи" Короленко. Нет, господа, о связи себя с идеализмом - оставьте. (вагон) Кто не любит человека в радости его г- не любит и ни в чем. Вот с этой мыслью как справится аскетизм. Кто не любит радости человека не любит и самого человека. Все критики, признавая ум (уж скорее "гений", т. е. что-то "невообразимое"; а "ума" - ясного, комбинирующего, считающего-не очень много), или не упоминают, или отрицают-сердце: но тогда как же произошел "Семейный вопрос в России" и "Сумерки просвещения", два великих отмщения за женщин и за гимназистов. Еще поразительнее и говорит о благородстве литературы, что о "Семейном вопросе" не было ни одной рецензии, кроме от Разинькова, Василия Лазаревича52,-о которой я его упросил. Все писали о "Трейхмюллере"53, а на Семейный вопрос в России-ни один литератор не оглянулся. Видали ли вы вождя команчей в пустыне? Я тоже не видал, но читал у Майи-Рида: на диком -, мустанге, нагой и бронзовый, мчится он,- в ноздрях у него вдеты перья, на голове павлиний хвост, татуировка осыпается с него, как штукатурка... Но не бойтесь, сограждане, и не очень пугайтесь даже гимназисты: это мчится вовсе не Тугой Лук, а только очень похожий на него профессор канонического права, напр., Заозерский: "правила", всевозможных греческих соборов осыпаются с него, как старая штукатурка, но он полон воинственного жара и,. поводя головою, дает видеть торчащие у него из носа "добавочные постановления (novellae) императора Алексея Комнена"... Вот он, весь полный запрещений и угроз, натиска и бури54... не замечает вовсе Владимира Карловича, а также и Розанова, подсказывающего тому бросить под ноги мустанга решение Апостола: "А если через исполнение закона (и, след., каких бы то правил) люди оправдываются перед Богом,- то вообще Христу тогда незачем было умирать"55. А Он умер -и оправдал нас. (к вопросу о диакониссах, 24 марта 1912 г.) ...не верьте, девушки, навеваниям вокруг вас, говорам, жестам, маскам, шумам, мифам... Верьте, что что есть - то есть. что будет - будет, что было - было. Верьте истории. Верьте, что историю нельзя закрыть двумя ладонями, сложить ли их "в гробик", "в крестик" или "в умоление". Будьте неумолимы. Да, хорошо, я понимаю, что Вставай, поднимайся рабочий народ... Но отчего же у вашей супруги каракулевое пальто не в 500-600 р., как обыкновенно (Было в год 1904-1905 г. (Примеч. В. Розанова.)), а в 750 р., и "сама подбирала шкурки". (из жизни) С прессой надо справиться именно так: "Возите на своих спинах". Тогда "для всех направлений не обидно", и меру увидели бы не политической, а культурной. Мысль эта занимает меня с 1893 г., когда Берг вычеркнул большое примечание (в страницу) об этом, и я никогда от нее не отказывался. Это- спасение души. Когда-нибудь раздастся это как крик истории. Пресса толчет души. Как душа будет жить, когда ее постоянно что-то раздробляет со стороны. Если бы "плотина закрыла речонку"-как вдруг поднялись бы воды. Образовалась бы гладь тихих вод.
|