В В Розанов 11 страницаИ звезды, и небо заиграли бы в них. Вся та энергиишка, которую-тоже издробленную уже-суют авторы в газеты, в ненужные передовицы, в увядшие фельетоны, в шуточку, гримаску, "да хронику-то не забудь", у кого раздавило собаку (уже Алкивиад, отрубивший хвост у дорогой собаки, был первым газетчиком, пустившим "бум" в Афинах) 56... Все эти люди, такие несчастные сейчас, вернулись бы к покою, счастью и достоинству. Число книг сразу удесятерилось бы... Все отрасли знания возросли бы... Стали бы лучше писать. Появился бы стиль. Число научных экспедиций, вообще духовной энергии, удесятерилось бы. И словари. И энциклопедии. И великолепная библиография, "бабушка литературы". Буди! буди! А читателю-какой выигрыш: с утра он принимается за дело, свежий, не раздраженный, не опечаленный. Как теперь он уныло берется за дело, отдав утреннюю свежую душу на запыление, на загрязнение, на измучивание ("чтение газет за чаем"), утомив глаза, внимание. Да: все теперь мы принимаемся без внимания за дело. Одно это не подобно ли алкоголизму? Печатная водка. Проклятая водка. Пришло сто гадов и нагадили у меня во рту. "Такой книге нельзя быть" (Гип. об "Уед.")57. С одной стороны, это-так, и это я чувствовал, отдавая в набор. "Точно усиливаюсь проглотить и не могу" (ощущение отдачи в набор). Но с другой стороны, столь же истинно, что этой книге непременно надо быть, и у меня даже мелькала мысль, что, собственно, все книги-и должны быть такие, т. е. "не причесываясь" и "не надевая кальсон". В сущности, "в кальсонах" (аллегорически) все люди неинтересны. Да, вот когда минует трехсотлетняя давность, тогда какой-нибудь "профессор Преображенский" в Самаркандской Духовной Академии напиши "О некоторых мыслях Розанова касательно Ветхого Завета". Отчего это окостенение? Все богословские рассуждения напоминают мне "De civitate veterum Tarentinorum", которую я купил студентом у букиниста. По-видимому (в историю? в планету?) влит определенный % пошлости, который не подлежит умалению. Ну,-пройдет демократическая пошлость и настанет аристократическая. О, как она ужасна, еще ужаснее!! И пройдет позитивная пошлость, и настанет христианская. О, как она чудовищна!!! Эти хроменькие-то, это убогонькие-то, с глазами гиен... О! О! О! О!.. "По-христиански" заплачут. Ой! Ой! Ой! Ой!.. (на ходу) Далеко-далеко мерцает определение: - Да, он, конечно, не мог бы быть Дегаевым; но "пути его были неведомы"-и Судейкиным он очень мог бы быть... По крайней мере, никто в литературе не представляется таким "естественным Судейкиным", с страшным честолюбием, жаждой охвата власти, блестящим талантом и "большим служебным положением". (Н. Михайловский) "Встань, спящий"... Я бы взял другое заглавие: "Пробудись, бессовестный". (заглавие журнала 1905 г Ионы Брихинчсва) - Байрон был свободен,-неужели же не буду свободен я?!-кричал Арцыбашев. - Ибо ведь я печатаюсь теми же свинцовыми буквами! Да, в свинцовых буквах все и дело. Отвоевали свободу не душе, не уму, но свинцу. Но ведь, господа, может придти Некто, кто скажет: - Свинцовые пули. И даже с Гуттенберговой литерой N (apoleon)...-как видел я это огромное N на французских пушках вокруг Арсенала- в Москве. (июнь) До тех пор, пока вы не подчинитесь школе и покорно дадите ей переделать себя в негодного никуда человека, до тех пор вас никуда не пустят, никуда не примут, не дадут никакого места и не допустят ни до какой работы. (история русских училищ) Нет хорошего лица, если в нем в то же время нет "чего-то некрасивого". Таков удел земли, в противоположность небесному - что "мы все с чем-то неприятным" Там-веснушка, там-прыщик, тут-подпухла сальная железка. Совершенство- на небесах и в мраморе. В небесах оно безукоризненно, п. ч. правдиво, а в мраморе уже возбуждает сомнение, и мне, по крайней мере, не нравится. Обращаясь "сюда", замечу, что хотя заглавия, восстановленные мною "из прежнего",-хуже (некрасивее) тех, какие придал (в своих изданиях) П. П. Перцов некоторым моим статьям, но они натуральнее в отношении того настроения духа, с каким писались в то время. Эти запутанные заглавия - плетью - выразили то "заплетенное", смутное, колеблющееся и вместе порывистое и торопливое состояние ума и души58, с каким я вторично вступил в литературу в 1889 году,-после неудачи с книгою "О понимании" (1886 г.) 59. Вообще заглавия-всегда органическая часть статьи. Это-тема, которую себе напитывает автор, садясь за статью; и если читателю кажется, что заглавие неудачно и неточно, то опять характерно, как он эту тему теряет в течение статьи. Все это- несовершенства, но которые не должны исчезнуть (обдумываю Перцовские издания своих статей, и что ему может показаться печальным, что при втором издании я восстановил свои менее изящные, "долговязые" заглавия. Они характерны и нужны) У нас Polizien-Revolution (полицейская революция (нем.)), куда же тут присосались студенты. А так бедные бегают и бегают. Как таракашки в горячем горшке60. Этот поп на пропаганде христианских рабочих людей61 зарабатывал по несколько десятков тысяч рублен в год. И квартира его-всегда целый этаж (для бессемейной семьи, без домочадцев) -стоила 2-3 тысячи в год. Она вся была уставлена тропическими растениями, а стены завешаны дорогими коврами. Везде, на столах, на стенах, "собственный портрет",-en face, в?, в профиль.. с лицом "вдохновенным" и глазами, устремленными "вперед" и "ввысь"... Совсем "как Он" ("Учитель" мой и наш).. Сам он, впрочем, ходил в бедной рясе, суровым, большим шагом и не флиртировал. За это он мне показался чуть не "Jean Chrisostome", как его вывел Алексей Толстой: К земным утехам нет участья, И взор в грядущее глядит... 62 Можно же быть такой телятиной, чтобы "По весть о капитане Копейкине" счесть за "Историю Наполеона Бонапарте". (из жизни) Что это было бы за Государство "с историческим призванием", если бы оно не могло справиться с какою-то революциишкой; куда же бы ему "бороться с тевтонами" etc., если б оно не справлялось с шумом улиц, говором общества и нервами "высших женских курсов"63. И оно превратило ее в Polizien-Revolution, "в свое явление": положило в карман и выбросило за забор как сифилитического, неудачного ребенка. Вот и все. Вся "история" ее от Герцена до "Московского вооруженною восстания"64, где уже было больше полицейских, чем революционеров, и где вообще полицейские рядились в рабочие блузы, как и, в свою очередь и со своей стороны, революционеры рядились в полицейские мундиры (взрыв дачи Столыпина, убийство Сипягина) 65. "Ряженая революция": и она кончилась. Только с окончанием революции, чистосердечным и всеобщим с нею распрощанием - можно подумать о прогрессе, о здоровье, о работе "вперед". Эта "глиста" все истощила, все сожрала в кишках России. Ее и надо. было убить. Просто убить. "Верю в Царя Самодержавного": до этого ни шагу "вперед". (за другими занятиями) Когда Надежда Романовна уже умирала, то все просила мужа не ставить ей другого памятника, кроме деревянного креста. Непременно-только дерево и только крест. Это-христианка. Не только-"почти ничего" (дерево, ценность), но и-временное (сгниет). И потом-ничего. Ужасное молчание. Небытие. В этом и выражается христианское-"я и никогда не жила для земли". Христианское сердце и выражается в этом. "Я не только не хочу работать для земли, но и не хочу, чтобы земля меня помнили". Ужасно... Но и что-то величественное и могущественное. Надежда Романовна вся была прекрасна. Вполне прекрасна. В ней было что-то трансцендентное (Здесь приложен портрет Над Ром. Щербовой, скончавшейся в мае 1911 г.66 (Примеч. В. В Розанова)). - Может быть, мы сядем в трамвай: он, кажется, сейчас трогается... - Xa! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! - Он и довезет нас до Знаменской... - Ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! ха! (опыты) Да, жидов оттого и колотят, что они-бабы: как русские мужики своих баб. Жиды-не они, a oнe. Лапсердаки их суть бабьи капоты: а на такого кулак сам лезет. Сказано-"будешь биен", ".язвлен будешь". Тут-не экономика, а мистика; и жиды почти притворяются, что сердятся на это. (выпустил из коррект. "Уед.") "Разврат" есть слово, которому нет соответствующего предмета. Им обозначена груда явлений. которых человечество не могло понять. В дурной час ему приснился дурной сон, будто все эти явления,-на самом деле подобные грибам, водорослям и корням в природе,-суть "дурные" уже как "скрываемые" (мысль младенца Соловьева в "Оправдании добра") 67; и оно занесло их сюда, без дальних счетов и всякого разумения. (Эйдкунен - Берлин, вагон) Раза три в жизни я наблюдал (издали, не вблизи) или слышал рассказ о матерях, сводничающих своих замужних дочерей. Точно они бросают стадо к... на нее как с... Никогда не "прилаживают к одному", не стараются устроить "уют", хотя бы на почве измены. Вся картина какого-то "поля" и "рысканья". Удивительно. Еще поразительнее, что таких жен, все зная о них, глубоко любят их мужья. Плачут и любят. Любят до обожания. А жены, как и тещи, питают почти отвращение к несчастному мужу. Тут еще большая метафизика. Между прочим, такова была знаменитая Фаустина senior, жена Антонина Благочестивого. Она сходилась даже с простолюдинами68. А муж, когда она умерла, воздал ей божеские почести (divinatio) 69 и воздвиг ее имени, чести и благочестию - храм. На монетах лицо ее-властительное, гордое. На темени она несет маленькую жемчужную корону (клубочком). По-видимому, хороша собой, во всяком случае, "видная". Лицо Антонина Пия - нежное, "задумчивое", отчетливо женственное. Он - родоначальник добродетели и философии. Я знавал двух славянофилов, испытавших эту судьбу. Комично, что один из них водил своего старшего сына (конечно, не от себя) смотреть памятник Минина и Пожарского и все объяснял ему "русскую историю". (на представлении переводной пьесы на эту тему 70; пер. Е. А. Егорова) Все это тянется как резинка и никакого индивидуального интереса. Только наблюдаешь общие законы (проститутки). - Мы-мостовая. Каких же надписей ты на нас ищешь? (о проституции; еду в Киев, Столыпина) Несмотря на важность проституции, однако в каком-то отношении, мне не ясном,-они суть действительно "погибшие создания", как бы погаснувшие души. И суть действительно - "небытие"; "не существуют", а только кажется, что они "есть". (вагон) (eду в Киев) О девстве глубокое слово я слышал от А. С. Суворина и от А. В. Карташова. Первый как-то сказал: - Нет, я замечал, что когда девушка теряет девство (без замужества), то она теряет и все. Она делается дурною. Конечно, он ни малейше не имел в виду обыч-Ч1.:х нравственных суждений и передал наблюдение, "что бывает", "что случается", "что дальше следует". Карташов сказал, когда - в их же присутствии-я сказал о двух барышнях типа вечных девственниц (virgo aeterna): - Ведь они никогда не выйдут замуж: непонятно, почему они или почему вообще такие не бросят свое девство кому попало,- и вообще все равно, кто возьмет? У меня было философское об этом недоумение. Он ответил: - Они (он как бы запнулся, придумывая формулу) - питаются от своего девства. Да, оно не нарушено и, кажется, не нарушится. Но сказать, чтобы оно было им и не нужно, - нельзя: оно им не только нужно, но и необходимо. Они живут им, и именно - его целостью. Это - богатство, которое не тратится, но которое их обеспечивает. Обеспечивает что? Их душу, их талант (они были талантливы), их покой и свежесть. - Есть девство - и они трудятся, выставляют работы (художницы), дружатся, знакомятся, читают, размышляют. - Не будет девства - и все разрушится. Так что хотя они и призваны к девству, и никакой мужчина им не воспользуется, но это не обозначает, что их девственность есть ничто,- есть не существующая для мира вещь. Для "мира"-то оно не существует, хотя как их талант-и для мира существует; но как телесная нетронутость и целость - оно существует и для них самих. Замечательно глубоко. Несколько месяцев перед этим я спросил одну из этих девушек, что бы она сделала с мужчиною, если бы он "с голоду" взял у нее то, что у нее лишнее (как мне казалось). - Упекла бы в Сибирь.- ответила она твердо и по-мужски. - И не пощадили бы? - Не пощадила бы. - Но ведь вам не нужно? (aeterna virgo). Она промолчала71. Рассуждение Карташова, так сказать, наполняет речами ее молчание. Она не успела только формулировать; но поступила бы по чувству ("засужу"), которое неодолимо и в котором правда. Вот источник, по-видимому, непонятно-жестоких наказаний, присуждаемых насилователям. "Кроме замужества - совокупление есть гибель. Обществу оно безвредно: но оно губит субъекта. лицо". Тогда, конечно,- казнь! Как за убийство или ближайшее к убийству!!! Кроме особенных случаев, о которых длинна речь: но как раз именно в нашей цивилизации и приходится принимать во внимание эти "кроме"... Кроме случая aeternae virginis (вечной девственности (лат.).), который чрезвычайно редок и сам себя отстаивает, во имя чего мы могли бы потребовать у девушки и всех вообще девушек сохранения их девства? "Мы" здесь - государство, религия, нравственность, старая семья (родители, братья, "Валентин" [Фауст]). Девушка всегда может ответить, или, при молчании,-она будет полна речей: - Мотивируйте мне мое девство: и я его сохраню. Но единственного мотива нет: замужества. Нет замужества, рассыпается и девство! Девство только и сохраняется для мужа; каждая девушка обязана его хранить-если непременно каждой девушке замужество обеспечено. Чем? кем? Statu quo (Существующим порядком (лат.).) общества, законом, религией, родителями. "Мне до этого дела нет, я в это не вмешиваюсь, я не законодательница,- может ответить девушка,-мне подай мужа. Вот это- я знаю, и-только это". Девство есть вещь, которая есть (будет) муж. А когда муж "будет или нет", "выйдет или нет", "чет-нечет" и "сколько лепестков у сирени", то и девство тоже "выйдет" или "нет", при "чете" выйдет, а если "нечет"-то не "выйдет"; и девушка просто выйдет за калитку и бросит его на-ветер: ибо "на-ветер" бросила целая цивилизация ее замужество. Тут смычок и струна: струна поет ту арию, которую ведет смычок. Смычокзамужество, активная сторона, "хозяин всего дела". И если "хозяин" пьян или дурак, то пусть уж и не слезает с полатей, если у него "из-под полы" все девушки разбегутся. Девство в наше время потенциально-свободно; и оно не сегодня-завтра станет реально-свободно. Девушки вырвутся и убегут. Убегут неодолимо с этими криками дочерей Лота: "Никого нет, кто вошел бы к нам по закону всей земли: напоим отца нашего, и зачнем от него детей-я, потом-ты"72. Это сказала старшая и благоразумнейшая младшей, которой осталось только послушаться. От дев произошли два народа - моавитяне и аммалеткияне. Почему сразу случилось? Бог не хотел, с одной стороны, чтобы это повторялось: а решительные девушки повторили бы поступок свой, если бы остались пустыми, без зарождения. С другой стороны, однако, сохранив потомство их в веки и веки, до размножения в целый народ,- что далеко не с каждой беременной девушкой случается,-Бог тех библейских времен, и не знавший иной награды угодному Ему человеку, как умножение его потомства, тем самым явно показал, что таковое твердое, как у дочерей Лота, размножение, уверенное в себе размножение-гордое и смелое, не ползучее, а как бы "верхом на коне, в латах и шлеме" - Ему приятно. Да, и в самом деле, только оно обеспечивает расцвет земли и исполнение воли Божией. (выпустил из коррект. "Уедин.") ..."дорого назначаете цену книгам". Но это преднамеренно: книга-не дешевка, не разврат, не пойло, которое заманивает "опустившегося человека". Не дева из цирка, которая соблазняет дешевизною. Книгу нужно уважать: и первый этого знак- готовность дорого заплатить. Затем, сказать ли: мои книги-лекарство, а лекарство вообще стоит дороже водки. И приготовление - сложнее, и вещества (душа, мозг) положены более ценные. (в лесу на прогулке) Ученых надо драть за уши... И мудрые из них это одобрят, а прочие, если и рассердятся, то на это нечего обращать внимания. (на прогулке в лесу) Удивительна все-таки непроницательность нашей критики... Я добр или, по крайней мере, совершенно не злобен. Даже лица, причинившие мне неисчерпаемое страдание и унижение,-Афонька и Тертий,- не возбуждают во мне собственно злобы, а только смешное и "не желаю смотреть". Но никогда не "играла мысль" о их страдании. Струве-ну, да, я хотел бы поколотить его, но добродушно, в спину. Господи, если бы мне "ударить" его, я расплакался бы и сказал: "Ударь меня вдвое". Таким образом, никогда месть мне не приходила на ум. Она приходила разве в отношении учреждений, государственности, Церкви. Но это- не лица, не душа. Таким образом, самая суть моя есть доброта - самая обыкновенная, без "экивоков". Ничье страдание мне не рисовалось как мое наслаждение,- и в этом все дело, в этом суть "демонизма". Которого я совершенно лишен - до непредставления его и у кого-нибудь. Мне кажется, что это все выдумано, преимущественно дворянами, как Байрон,- и от молодости. "Были сказки о домовых, а потом выдумали занимательнее-демон". Печальный и пр., и пр. Между тем все статьи обо мне начинаются определениями: ".Демонизм в Р.". И ищут, ищут. Я читаю: просто-ничего не понимаю. "Это-не я". Впечатление до такой степени чужое, что даже странно, что пестрит моя фамилия. Пишут о "корове" и что она "прыгает", даже потихоньку "танцует", а главное-у нее "клыки" и "по ночам глаза светят зеленым блеском". Это ужасно странно и нелепо, и такое нелепое я выношу изо всего, что обо мне писали Мережковский, Волжский, Закржевский, Куклярский (только у Чуковского строк 8 индивидуильно-верных-о давлении крови, о температуре, о множестве сердец). С Ницше... никакого сходства! С Леонтьевым-никакого же личного (сход.). Я только люблю его. Но сходство и "люблю" - разное. Я самый обыкновенный человек; позвольте полный титул: "Коллежский советник Василий Васильевич Розанов, пишущий сочинения". Теперь, эти "сочинения"... Да, мне многое пришло на ум, чего раньше никому не приходило, в том числе и Ницше и Леонтьеву. По сложности и количеству мыслей (точек зрения, узора мысленной ткани) я считаю себя первым. Мне иногда кажется, что я понял всю историю так, как бы "держу ее в руке", как бы историю я сим сотворил,- с таким же чувством уроднения и полного постижения. Но сюда я выведен был своим "положением" ("друг" и история с ним), да и пришли лишь именно мысли, а это-не я сам. Я-добрый и малый (parvus): а если "мысли" действительно великие, то разве мальчик не "открывает солнце" и "звезд", всю "поднебесную", и что "яблоко падает" (открытие Ньютона), и даже труднейшее и глубочайшее-первую молитву. Вот я такой "мальчик с неутертым носом",-"все открывший". Это- мое положение, но не - я. От этого я считаю себя, что "в Боге"... У меня есть серьезная уверенность: Бог для того-то и подвел меня (точно взяв за руку) встретиться с другом, чтобы я безмерно наивным и добрым взглядом увидел "море зла и гибели", вообще-сокрытое "от премудрых земли", о чем не догадывались никогда. Тогда я жил оставленный, брошенный-без моей вины. Обошел человек и сделал вред. Вдруг я встречаю, при умирании третьего (товарищ), слезы... Я удивился... "Что такое слезы?" "Я никогда не плачу". "Не понимаю, не чувствую". Я весь задеревенел в своей злобе, и оставленности, и мелких "картишках". Плач-у гроба третьего-был для меня, что яблоко для Ньютона. "Так вот, можно жалеть, плакать"... Удивленный, пораженный (Ньютонов момент), я стал вникать, вслушиваться, смотреть. Раз я стоял во Введенской церкви с Таней, которой было три года. Службы не было, а церковь никогда не запиралась. Это - в Петербурге, на Петербургской стороне. Особенно-тихо, особенно-один. В церковь я любил заходить все с этой Таней, которая была худенькая и необыкновенно грациозна, мы же боялись у нее менингита, как у первого ребенка, и почти не считали, что "выживет". И вот тихо-тихо... Все прекрасно... Когда вдруг в эту тишину и мир капнула какая-то капля, точно голос прошептал: "...Вы здесь-чужие. Зачем вы сюда пришли? К кому? Вас никто не ждал. И не думайте, что вы сделали что-то "так" и "что следует", придя "вдвоем" как "отец и дичка". Вы - "смутьяны", от вас "смута"........ Когда я услышал этот голос, может быть, и свой собственный, но впервые эту мысль сказавший. без предварении и подготовки, как "внезапное", "вдруг", "откуда-то",-то я вышел из церкви, вдруг залившись сиянием и гордостью и как победитель. Победитель того, чего никто не побеждал,-даже того, кого никто не побеждал. - Пойдем, Таня, отсюда... - Пора домой? - Да... домой пора73. "Неужели же так и кончится его деятельная жизнь, посвященная всецело на благо человечества?" "Ему не хотелось верить, что Провидение уготовило ему столь ужасный конец". "Он вспомнил о Гарри Тэксоне, вспомнил много случаев, когда он освобождал от ужасной смерти этого многообещающего, дорогого ему юношу..." ("Графиня-Преступница") Так предсмертно рассуждал Шерлок Холмс, вися в коптильне под потолком, среди окороков (туда его поднял на блоке, предварительно оглушив ударом резины, разбойник), и ожидая близкой минуты, когда будет впущен дым и он прокоптится наравне с этими окороками. Мне кажется. Шерл. Хол.-то же, что "Страшные приключения Амадиса Гальского", которыми зачитывался, по свидетельству Сервантеса, герой Ламанчский,-и которыми без сомнения потихоньку наслаждался и сам Сервантес. Дело в том, что неизвестный составитель книжек о Холмсе (в 48 стр., 7 к. книжка)74,-вероятно, исключенный за неуспешность и шалости гимназист V-VI-го класса,-найдя такое успешное приложение своих сил, серьезно раскаялся в своих гимназических пороках и написал книжки свои везде с этим пафосом к добродетели и истинным отвращением к преступлению. Книжки его везде нравственны, не циничны и решительно добропорядочнее множества якобы "литературно-политических" газет и беллетристики. Есть страшно интересные и милые подробности. В одной книжке идет речь о "первом в Италии воре". Автор принес, очевидно, рукопись издателю: но издатель, найдя, что "Король воров"-незаманчиво и неинтересно для сбыта, зачеркнул это заглавие и надписал свое (издательское): "Королева воров". Я читаю-читаю и жду, когда же выступит королева воров? Оказывается, во всей книжке- се нет: рассказывается только о джентльмене-воре 75. Есть еще трогательные места, показывающие дух книжек: "На мгновение забыл все на свете Шерлок Холмс ввиду такого опасного положения своего возлюбленного ученика. Он поднял Гарри и понес его на террасу, но окно, ведущее в комнаты, оказалось уже закрытым........ - А кто этот раненый молодой человек? - Это честный, добрый молодой человек, на вас не похожий, милорд". ("Только одна капля чернил") Еще, в конце: "- И вы действительно счастливы и довольны своим призванием? - Так счастлив, так доволен, как только может быть человек. Раскрыть истину, охранять закон и права - великое дело, великое призвание. - Пью за ваше здоровье.. Вы утешитель несчастных, заступник обиженных, страх и гроза преступников" ("Одна капля чернил", конец) Читая, я всматривался мысленно в отношения Шерлока и Гарри - с точки зрения "людей лунного света"76: нельзя не заметить, что, как их представил автор, они-не замечая того сами-оба влюблены один в другого: Гарри в Холмса-как в старшего по летам своего мужа, благоговея к его уму, энергии, опытности, зрелости. Он везде бежит около Холмса, как около могучего быка молодая телушечка, с абсолютным доверием, с абсолютной влюбленностью. Холмс же смотрит на него как возлюбленного сына-с оттенком, когда "сын-юноша" очень похож на девушку. Обоих их нельзя представить себе женатыми: и Гарри, в сущности,-урнинг, и Холмс-вполне урнинг: К. земным утехам нет участья, И взор в грядущее глядит77. Удовольствие, вкусная еда, роскошь в одежде - им чужда. Незаметно они суть "монахи хорошего поведения" и имеют один пафос-истребить с лица земли преступников. Это-Тезей, "очищающий дорогу между Аргосом и Афинами от разбойников" и освобождающий человечество от страха, злодеев и преступлений78. Замечательно, что проступки, с которыми борются Шерлок и Гарри,- исключительно отвратительны. Это не проступки нужды или положения, а проступки действительного злодейства в душе, совершаемые виконтами, лордами-наследниками, учеными-медиками, богачами или извращенными женщинами. Везде лежит вкус к злодейству, с которым борется вкус к добродетели юноши и мужа, рыцаря и оруженосца. Когда я начал "от скуки" читать их,- я был решительно взволнован. И впервые вырисовалось в моем уме человеческое crimen (преступление (лат.)). Оно - есть, есть, есть!!!.. Есть как особое и самостоятельное начало мира, как первая буква особого алфавита, на котором не написаны "наши книги"; а его, этого преступного мира, книги все написаны "вовсе не на нашем языке". И, помню, я ходил и все думал: Crimen! сrimen! crimen! "Никогда на ум не приходило"... И мне представился гуд впервые как что-то необходимое и важное. Раньше я думал, что это "рядятся" люди в цепи и прочее, и делают какие-то пустяки, не похожие на дела других людей, и что все это интересно наблюдать единственно в смысле профессий человеческих. Нет. Вижу, что - нужно. Дело. Только у человека: цветет, а завязаться плоду не дают. ("сформировывается" девушки в 13-14 лет, а "супружество" отложено до 20-ти лет и далее) ...да Элевзинские таинства 79 совершаются и теперь. Только когда их совершают люди, они уже не знают теперь, что это-таинства. ...да ведь совершенно же ясно, что социал-демократия никому решительно не нужна, кроме Департамента государственной полиции. Без нее-у Департамента работы нет, как нет удочки и лова без "наживки". Социал-демократия как доктрина-есть "наживка" на крючке. И Департамент ловит "живность" этой приманкой. С этой точки зрения,- а в верности ее нельзя сомневаться,-"Отечественные Записки", "Русское Богатство", "Дело", Михайловский, Щедрин-были в "неводе" правительства и служили наиболее ядовитому его департаменту. Все совершилось "обходом", и Щедрин-Михайловский со-работали III-му отделению. Но вышло "уж чересчур". Неосторожно "наживку" до того развели, что она прорвала сеть и грозит съесть самого рыбака. "Вся Россия-социал-демократична". Понятно, для чего существует "Русское Богатство". Какой же томящийся питомец учтельской семинарии, как и сельский учитель "с светлой головой", не напишет "письмо-души-Тряпичкина" нашему славному Пешехонову или самому великому Короленке. И чем ловить там, по губерниям, следить там по губерниям,-легче "прочитать на свет" письма, приходящие к 3-4-10 "левым сотрудникам известного журнала". "Весь улов" и очутится "тут". Понятно. Математика. Но "переборщили", не заметив, что вся Россия поглупела, опошлела, когда 1/2 века III-ье отделение "оказывало могущественное покровительство" всем этим дурачкам, служившим ему при блаженной уверенности, что они служат солидарной с ними общечеловеческой социал-демократии. Департамент сделал революцию бессильной. Но он сам обессилел, революционизировав всю Россию. Каша и русская "неразбериха". Где "тонко" - там и "рвется". Но вот объяснение, почему славянофильские журналы один за другим запрещались; запрещались журналы Достоевского. И только какая-то "невидимая могущественная рука" охраняла целый ряд анти-правительственных социал-демократических журналов. Почему Благосветов с "Делом" не был гоним, а Аксаков с "Парусом" и "Днем" - гоним был 80.
|
