Методические указания 19 страница

рассчитывать на меня.

С этими словами он вышел.

Арбок Перч долго смотрел вслед своему собрату и мысленно пожалел его:

наверняка однажды падет от руки Мари-Луйс или сам покончит с собой из-за

нее, непременно так будет...

 

 

* * *

 

После коронования Каранни властители земель и провинций заспешили

восвояси.

Но Каранни под тем или иным предлогом все не отпускал их. Новый город

был удивительно веселым. Каш Бихуни расквартировал Драконов полк

неподалеку от бань, в длинном приземистом строении. Там же поставил и

лошадей. Воины без устали острили в адрес посетителей бань. Особенно

доставалось молодицам.

— Э-эй, красавица, отчего твое лоно пустует?

— Из-за таких бесталанных, как ты, — смеясь, отвечали девушки. — Вы

разве мужчины?

— Не отдалась еще храму?

— Жду твоего приглашения, черный бычок!..

Большое оживление царило на базарах, в лавках, где торговали дорогими

диковинными товарами. Всему этому покровительствовала царица. Она

радовалась восшествию супруга на трон. Но это только внешне. Душа ее была

опустошенной, лишь печаль гнездилась в ней. Царя обрела ценою потери мужа,

какая уж тут радость...

В день коронования Мари-Луйс дала понять Нуар, что ей не следует

присутствовать в храме на торжественной церемонии. Неприязни к Нуар она не

испытывала, но теперь уже боялась, как бы та сама не заполыхала ненавистью

к ней. И при этом горевала. Горевала, вспоминая, что сама, своими руками

перекрыла источник, утолявший жар ее души. Но ни о чем не жалела. И ни на

минуту не забывала слова Каранни о том, что он прощает ей грех, если она

его и допустила. «Все это не так, супруг мой, — мысленно не раз твердила

Мари-Луйс. — Чтоб привести тебя к победе, я бы и на большее пошла. Но я не

требую расплаты...»

Царица не желала видеть и Таги-Усака. Воспоминание о нем леденило

душу. И он для нее мертв. С ее небосвода исчезли две звезды — сияющая и

отчаявшаяся. Нет их больше.

Таги-Усак, как вол в упряжке, исполняет теперь обязанности жреца в

царском доме и при усыпальнице почившего Уганны. Часто можно видеть его на

ступенях нового храма. Воззрившись в небеса, он вещает толпам собравшихся

о том, как бог-драконоборец Ваагн поборол злое чудище Вхнука, подосланного

коварным Белом убить божественного прародителя армян Гайка, когда тот впал

в дрему, отдыхая под раскидистой пальмой. И всякий раз он заканчивает

словами:

— Да будет вечно хранителем царя нашего бог Ваагн и спасет он его от

всех чудовищ!

Народу послушать Таги-Усака собирается видимо-невидимо. Особенно

много в толпе жрецов и жриц. Последние все трутся среди воинов, пытаясь

при этом завлечь их своими чарами.

— Э-эй, глянь на меня, может, я — твоя судьба!..

— Нет у меня судьбы, красотка, — парирует воин...

Жрицы хохочут, зазывно подрагивая телесами, воины со смехом

отбиваются от них...

Толпа ликует и развлекается.

 

 

* * *

 

Начиналось лето.

Обычно двор перебирался в прохладные выси Бюракна, прежде чем в

долине Евфрата воцарится изнуряющая жара. Но на этот раз повеления на

выезд в Бюракн не последовало, хотя зной уже давал знать о себе.

Мари-Луйс попробовала сказать Каранни, что придворные ропщут. На что

он, внимательно глянув на нее, спросил:

— Ты тоже ропщешь?

Она почувствовала оттенок холодного недовольства в его вопросе.

— Я твоя тень, царь армян.

А Каранни вдруг отчетливо ощутил, что в нем уже нет прежнего

расположения к жене, прежней теплоты.

— Ты ведь сама все решила. Сама наложила запрет и отстранила меня?..

Царицу больно поразило то, каким чужим он был в эту минуту. И голос

его и взгляд. В ней взыграло оскорбленное женское достоинство.

— Я верна своему обету, божественный. Если тебе неугодно мое

присутствие в твоем доме...

Каранни движением руки прервал ее.

— В таких случаях лучше молчать, моя царица!.. — и в голосе его

прозвучало уже явное неудовольствие. — Объяви изнеженным придворным, чтобы

и думать забыли о Бюракне. Я поеду туда один.

У Мари-Луйс сердце сжалось. Один или с Нуар? Казалось, земля уходит

из-под ног.

Ничем не могла она подавить в себе горечь отчаяния. Но вслух царю

своего подозрения не выскажешь. Власть ее, похоже, поколеблена, и

воздвигнутая ею преграда в их отношениях становится бездонной пропастью.

Последнее время она вновь и вновь убеждалась, что Каранни уже не

любит свою царицу. Рушилось все: и верность, и чистота. В замутненном

зеркале жизни Мари-Луйс видела рядом с собой лишь бестелесный лик

Таги-Усака.

Грозная буря взбушевалась в ее душе.

Вскоре Каранни, попрощавшись с царицей и двором, вместе с Нуар и в

сопровождении Драконова полка отбыл в летнюю резиденцию. Все происходило,

как подобало по ритуалу, с посещением храма с молебствием. Но Мари-Луйс

отчетливо видела, как царь спешил прочь из Куммахи, прочь от нее.

С отъездом мужа обида в душе Мари-Луйс обернулась безысходностью. В

бреду отчаяния она желала смерти Таги-Усаку, Нуар и всем-всем. Часами

мысленно разговаривала то с Таги-Усаком, то с Каранни. Молила последнего

не покидать ее, не порождать в ней неизбывной злобы. Корила, что забыл о

силе ее чар, что не знает и знать не хочет того, что это она бросила к его

ногам царя Мурсилиса. Только она, и никто другой!

В такой муке она проводила день за днем, лишь изредка приходя в себя

и пугаясь того, что становится рабыней чувственности, как последняя

храмовая жрица.

Жизнь стала непереносимой. Черные мысли, черные думы, душа полна

яда...

Каранни отбыл в летнюю резиденцию, и город словно вымер.

Он отбыл вместе с Нуар.

Царица приказала не зажигать вечерами огня в ее покоях и отгородилась

от всех и всего, как в клетку замуровалась.

 

 

* * *

 

Мари-Луйс сообщили, что верховный жрец Арванд Бихуни строит новый

храм неподалеку от столицы, в провинции Тил.

Царица взъярилась:

— В честь кого воздвигается?

— В честь бога Солнца и богини Нуар.

В свое время она разрушила храм бога Солнца и богини Нуар. И что ж,

теперь снова?..

— По чьей воле возводится этот храм? — спросила она.

— По воле царя Каранни.

«Как же она околдовала его, эта Нуар! О боги, не зря я решила

уничтожить вас!..»

Мари-Луйс стала необычно раздражительной, резкой. Часто просто

впадала в ярость, говорила так, что трудно было понять, что ей по нраву, а

что — нет. Часами простаивала перед зеркалом, вела споры со своим

отражением. Кто бы подумал — да и самой ей прежде и в голову бы не

пришло, — что отчуждение супруга может так ее потрясти.

Мари-Луйс не призвала к себе верховного жреца, ждала, пока сам

явится. И тот пришел, не заставил себя долго ждать.

Царица пригласила для участия в беседе несколько человек из

придворных. Арванду Бихуни она предложила сесть дальше всех, на последнюю

подушку. И он понял, что ему придется солоно, но, не подавая виду о своей

догадке, сел и довольно спокойно заговорил.

— Великодушная богиня Нуар добра и щедра к нам! — сказал он. — Ее

волею полнятся воды Евфрата, наливаются колосья наших нив!..

— Что это ты вдруг стал возносить хвалу преданной забвению Нуар? Есть

особая нужда?.. — спросила Мари-Луйс.

— Да, великая царица, есть нужда. В народе толки всякие. Люди боятся,

как бы наше забвение не прогневало богиню Нуар. Неровен час, обезводит

Евфрат, погибнут на корню и хлеба...

Мари-Луйс согласно кивала, слушая его ответ, и это воодушевило

верховного жреца.

— Вот потому, — спеша выложить все, продолжал Арванд Бихуни, — внимая

мольбам народа, я решил возвести храм в провинции Тил и тем возродить

былое почитание богини Нуар!..

— А тебе, великий жрец, известно, что решать о том, возводить ли

новый или восстанавливать некогда разрушенный храм, вправе только цари?

— Ну конечно! — угодливо расплываясь в улыбке, сказал Арванд

Бихуни. — Я испросил на то разрешения у царя нашего, божественного

Каранни, да будут вечно милостивы к нему боги небесные!

Сказал и пожалел об этом. Раскрыл великую тайну. Ведь только через

дочь Миная Нуар ему удалось упросить царя дать согласие на строительство

храма в Тиле. А Нуар он побудил к этому, запугав ее тем, что низвержение

богов грозит царю большими бедами. Нуар в страхе за жизнь и благополучие

царя давно уже молит Каранни не трогать богов. Вот и согласилась

содействовать верховному жрецу. А Арванд Бихуни радовался удаче, считая

это своей большой победой в тайном противоборстве с враждебной ему

царицей.

Мари-Луйс всю внутри перевернуло. Дело ясное. Ее супруг во власти чар

и потому воскрешает богиню Нуар, вознося тем свою Нуар.

Тяжело дыша, царица спросила:

— Значит, храм ты воздвигаешь в честь Нуар, верховный жрец?..

— В честь богини Нуар.

— А не в честь Эпит-Анаит, нашей единственной всеславной богини?..

— Но...

— Я запрещаю тебе говорить! — грозно прервала его Мари-Луйс — Слушай

меня и исполни приказ. Все, чем ты располагаешь для задуманного тобою

строительства — в камень, и лес, и прочее, — завтра же передашь властителю

Куммаха-Ани. И мастеров тоже. Всех до единого.

Великий жрец попытался что-то сказать, но Мари-Луйс предостерегающе

подняла свой жезл.

— Слава Эпит-Анаит! Проклятье Нуар! Того и гляди, хетты снова

подберутся к нам, осквернят воды священного Евфрата. Надо строить крепость

на реке. Мы назовем ее Ериз. Надо заранее предотвратить возможность новой

беды. Вот так-то!..

Она пристально посмотрела на него и велела рабыне подать гостям вина.

Верховному жрецу послабее — разбавить водой.

Арванд Бихуни тяжело вздохнул:

— Но, божественная?..

Царица опять подняла посох.

— Все то, что я тебе сейчас приказываю, Арванд Бихуни, проистекает не

только из нынешних обстоятельств. Так поступали наши предки, царившие до

нас. Богиня Нуар была порочна. Она низвергнута. И так будет!..

Обращаясь уже ко всем присутствующим, царица несколько спокойнее

сказала:

— Надо вырвать языки у всех, кто совращает царя армян Каранни. Стране

нужны крепости, а моего супруга склоняют строить новые и новые храмы,

обители предательств.

В голове у Арванда Бихуни возникла почти безумная мысль. Намек царицы

был откровенным и опасным. Подняв кубок с вином, он неожиданно для всех

сказал:

— Все сущее в руках божьих, великая царица! Божьим велением должен

объявить, что наш царь Каранни — сын богини Нуар и сам — бог! И мы, кто

знает это и благословляет, преисполнены вечной благодарности всеславной

богине Нуар, дарительнице счастья!..

При всем внутреннем негодовании Мари-Луйс старалась быть сдержанной.

— Я жена Каранни, и мне ведомо его происхождение. Ты все это

придумал, Арванд Бихуни.

— Я же сказал, царица, боги внушили мне сие. Неужто кровь твоя не

говорит тебе этого, о великая царица? Нельзя не верить богам!..

Терпение Мари-Луйс иссякло:

— Верховный жрец, ты оставил без ответа мое требование. Приказываю

безотлагательно остановить начатые тобою работы, разрушить то, что успели

построить, и приступить к строительству крепости! Ты слышал меня?!

— Да будет так, великая царица. Я исполню твой приказ! — ответил

Арванд Бихуни, а про себя лишний раз подумал о том, что желает ее гибели,

но пока он бессилен. Однако и бессилие может родить силу...

Выпроводив всех присутствующих, Мари-Луйс снова осталась со своими

мрачными думами. «Нет, то, что я впитала в себя чуть не с молоком матери,

должно свершиться. Сонм богов должен быть низвергнут. Не уповайте на

богов, люди. Они способны только усыплять дух несбыточными мечтами. Вон

ведь и Каранни совратили чарами мерзкой Нуар...»

В столице стояла нестерпимая жара, и Мари-Луйс в сопровождении своей

свиты покинула Куммаху. Надо проехать по провинциям страны.

Подальше от мест, где все напоминало о былом счастье.

 

 

* * *

 

Куда бы ни прибывала Мари-Луйс, везде первым долгом интересовалась,

уничтожены ли идолища многочисленных богов, как это было приказано. Были

места, где еще не успели исполнить повеление, но в основном народ,

особенно мастеровой и весь подневольный люд, с удовольствием отрекался от

бесчисленного множества богов и предавался поклонению только одному богу

Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.

Среди осколков побитых идолов царица с радостью видела и то, что

некогда являло образ порочной богини Нуар. И про себя решала быть столь же

непреклонной в отношении дочери Миная.

В некоторых провинциях царице поведали, что жрецы порушенных храмов

присваивали себе все, что в них было, всю утварь и ценности. С такими она

была беспощадна: им просто сносили головы.

Обращаясь к народу, Мари-Луйс сказала:

— Слушайте, люди! Не я это, а сама судьба покарала вороватых жрецов.

Теперь они мертвы и безопасны. Но вы, живущие, тем не менее будьте начеку.

Ничтожные жрецы так себя возвысили, что и цари им были нипочем. И все это

от многобожия. Почитайте отныне только Мажан-Арамазда!

Народ с воодушевлением внимал речам царицы и исполнял ее волю. А она

теперь видела смысл своей жизни только в разрушении.

И еще: где бы ни находилась, всюду прислушивалась, что говорят о

Каранни. Не подает ли он голоса, не зовет ли ее?.. Но нет... Видно, все

врата надежды закрылись для нее навсегда.

Изредка объявляясь возле царицы, Арванд Бихуни, казалось, воодушевлял

ее, соглашался с содеянным, но про себя считал, что все творимое ею

направлено против него, к его гибели. Однако это его не очень пугало. У

царя Мари-Луйс поддержки не получит. Он сейчас весь во власти своей Нуар.

А царица? Она, конечно, обезумела оттого, что у нее отняли мужа, с ее же,

между прочим, помощью. Но женщину обвести не трудно, считал верховный

жрец. И он всякий раз при встрече с Мари-Луйс плел свои сети, считая, что

вполне преуспевает.

— О великая царица! — завел он свою песнь и на этот раз. — В день,

когда ты родилась, в нашей стране случились необыкновенные явления: воды

Евфрата окрасились в золото, а восход настал раньше обычного, и первый луч

его упал к подножию каменного изваяния бога Мажан-Арамазда в

осчастливленном доме твоего отца. И еще в этот день с гор спустились лани

и сами отдались в жертву храму Эпит-Анаит. И сама она, богиня, явилась

людям в небесах. И теперь, о великая царица, твоими устами глаголет сама

Эпит-Анаит! Ты свято исполняешь ее волю!..

Мари-Луйс горько усмехалась, внимая его пустозвонству, и делала вид,

что верит в его искренность.

— Ты прав, верховный жрец. Я знаю, чем начинаются дни человека и чем

они оканчиваются. Мажан-Арамазд благословил меня, когда я принесла ему

жертву на берегу Евфрата...

 

 

Мари-Луйс больше уже ничего и никого не боялась, ничего и ни от кого

не ждала. Правда, частенько сама себя подбадривала: «Я строю для далекого

будущего. Умирая, люди оставляют все потомкам. Ведь в мире рождаются дети.

Так было и так будет извечно...»

Мари-Луйс прибыла в провинцию Тил проверить, исполнил ли Арванд

Бихуни ее приказ, прекратил ли строительство храма богини Нуар.

Послушался, прекратил. Выходит, есть в ней сила. Народ подчиняется ее

желаниям и приказам.

И здесь, в Тиле, царица не удержалась от проявления своего презрения

к жрецам, собравшимся на площади. Она осудила и осмеяла их.

Жрицам велела всем иметь детей. Всем, кого природа не обделила

детородностью. Тех, кто станет уклоняться от этой своей обязанности,

повелела карать смертью.

В толпе Мари-Луйс вдруг увидела Таги-Усака, жреца царского двора. Он

подошел к ней и тихо промолвил:

— Будь хоть немного помилосердней, царица!..

Она засмеялась в ответ. Только засмеялась.

Довольная собой, Мари-Луйс вернулась в Куммаху-Ани.

 

 

* * *

 

Каждое утро по приказу царицы Таги-Усак являлся к ней с докладом о

том, что делает и чем живет двор. Он был лаконичен и почтителен. Старался

не встречаться с ней взглядом.

Царица хотела знать в подробностях обо всем происходящем при дворе и

в городе. И конечно, в тайне души каждый день ждала, что Таги-Усак вдруг

сообщит о царе. Мол, возвращается или шлет привет. Ждала и того, что сам о

чем-нибудь спросит ее касательно супруга! Но он хранил молчание.

Вот и сегодня Таги-Усак прибыл с докладом.

Не ответив на его приветствие, Мари-Луйс ни с того ни с сего

закричала:

— Я люблю своего мужа, слышишь, жалкий человек! Я люблю его!..

Таги-Усак остался глух и безучастен к ее волнению. И это привело

царицу в полное отчаяние. Не удержавшись, Мари-Луйс разрыдалась от

сознания своего бессилия. Никак она не может окончательно отринуть этого

человека. О Эпит-Анаит, спаси!..

С трудом взяв себя в руки, царица сказала:

— Не смотри на меня, как жертва перед закланием. Я презираю жалких.

Впредь я буду с тобой холодна. И не удивляйся, если вдруг открою тебе в

небесных далях новых богов. Слышишь, не удивляйся?

— Слышу, божественная. Не удивлюсь никогда.

Мари-Луйс вдруг почудилось, что Таги-Усак весь пронизан светом. Она

ужаснулась: не то ли это видение, что ночами является ей в белом одеянии,

с красными глазами! О, сжалься, Эпит-Анаит! «И зачем он постоянно при

мне?» — обозлилась на себя царица. Но в глубине души не могла не признать,

что не может и без него. Он, как рок, вечно с ней, и вечно душа ее в

борьбе между презрением и влечением к нему.

— Оставь меня! Уйди! — крикнула Мари-Луйс, указав на дверь.

Таги-Усак поспешно вышел вон. Глядя ему вслед, царица вспомнила, как

некогда предсказатель Чермак предрек ей: «Ты примешь смерть от того, кого

любишь больше всех».

На следующий день, внимательно выслушав доклад Таги-Усака, Мари-Луйс,

словно вызывая его на бой, проговорила:

— Ты сгинешь бесславно, и я первая возрадуюсь этому!

Оба пристально поглядели друг на друга: она с трудом скрывая свое

буйство, а он — со смиренностью жертвы.

— А почему ты желаешь мне бесславной гибели?

— Потому что я тебя ненавижу!

Таги-Усак усмехнулся.

— Ты не высказала того, что у тебя на сердце, царица. Но я благодарю

тебя. Твоя ненависть делает мне честь, возлюбленная дщерь богини

Эпит-Анаит. Она равнозначна любви.

— Несчастный, ты не стоишь любви! — выкрикнула она предательски

дрожащим голосом.

— Я не принимаю на свой счет твоих обид, божественная! Ведь это все

от слабости твоей, не от силы.

Оба остались при своем мнении.

Спустя два дня после этой стычки пришло известие от царя. Он сообщал,

что выезжает из Бюракна на Гегамское озеро и там проведет золотую осень.

В этот день Мари-Луйс не вышла из своих покоев и категорически

запретила кому бы то ни было, и Таги-Усаку в том числе, являться к ней.

 

 

* * *

 

Утро начиналось тревожно. Царица не приняла Таги-Усака, но он все же

прорвался к ней через заслон служанок.

— В храме на острове в море Наири принесли в жертву человека,

божественная!..

— Как так? — вскричала Мари-Луйс. — Нарушили царский запрет? Ну и ну!

Дьявол действует незримо?.. Немедленно подними мою свиту и воинов охраны.

Я еду в Васпуракан.

Таги-Усак поспешил исполнить ее приказ.

Вскоре явился верховный жрец Арванд Бихуни. После долгого вступления

он наконец сказал то, зачем пришел.

— Дорога предстоит дальняя и тяжелая, а ты, божественная, как мне

кажется, не очень здорова. Может, изменишь свое намерение и не сама

отправишься в Васпуракан, а пошлешь туда людей, чтоб наказали виновных?..

— Вон отсюда! — воскликнула в гневе Мари-Луйс — Не иначе как ты сам

причастен к этому святотатству! Я выясню. И если это так, велю тебя

четвертовать! А сейчас вон!..

Мари-Луйс ехала в крытой двуконной колеснице. Воины-телохранители

сопровождали ее на конях. Мчались галопом, царица спешила как можно

быстрее добраться до берега моря Наири.

Показались вершины Сифана и Немровда. На них лежал снег, хотя лето

еще только клонилось к исходу и в полях едва управились с жатвой ячменя.

Прекрасна земля Васпуракана.

Въехали в лесистое горное ущелье, и царица приказала остановиться.

Сверху сбегал рокочущий ручей. Скалы в лучах заходящего солнца отбрасывали

длинные тени. И тени эти тянулись к воде, словно драконы к водопою.

— О люди, как прекрасен мир! — воскликнула Мари-Луйс, оглядевшись

вокруг себя. — Да будь благословен превеликий Мажан-Арамазд, дарующий нам

эту красоту!

Вокруг было множество больших и малых пещер. Для царицы выбрали ту,

что поудобнее.

Разожгли очаг в пещере, расселись отдохнуть, перекусить. И тут к

царице подошла старушка. Низко поклонившись, она поцеловала ей руку и

сказала:

— Твое имя любимо богами, о Мари-Луйс, о царица армянская!

Благодарение судьбе и богу Ванатуру, что ты освятила своим приездом мое

жилище!..

Царица совершила омовение в водах ручья, переоделась.

Старушка временами посыпала огонь ладаном и приговаривала:

— Одним богам ведомо, кто станет поддерживать огонь этого очага,

когда я уйду в мир иной... Не стой босая на камнях, царица, не то бог

камня Торк прогневается. Их у нас, этих богов, больше, чем годов в моей

долгой жизни. И жрецы вот велят еще камню поклоняться. Беда, да и

только...

— Остерегись, бабуля, не говори такое, — улыбнулась царица, — у богов

уши длинные.

— Всех не убоишься, великая царица.

Старушка помешала кочергой огонь в очаге, чтобы лучше горел, и

спустилась по ступенькам вниз, видно, что-то ей там понадобилось.

Мари-Луйс подумала, что вот и в народе, оказывается, думают так, как

она. Все ощущают тяжкое бремя многобожия.

— Слышишь? — высунувшись из подземелья, спросила старушка.

Мари-Луйс прислушалась. Снизу доносилось журчание воды.

— Да, слышу, что там?

— Родник здесь. Сюда жрецы приводят нерожающих женщин, будто для

совокупления с богами, чтобы понесли. Вранье все это...

Старуха принесла в садке несколько рыбин.

— Вот рыба тут водится. Но это уже моя доля добычи.

Она положила в огонь большой камень, чтоб раскалился. Выпотрошила и

почистила рыбу и испекла на горячем камне.

Царица незаметно задремала под безумолчный рокот старушечьего

говорка.

Уже светало, когда в пещеру вдруг заглянул чужак. Старуха-то его

знала и потому испугалась: это разбойничий предводитель Арбок Перч, что

ему надо?..

Мари-Луйс проснулась отдохнувшая, успокоенная. Явлению своего бывшего

раба не удивилась. Присев поближе к очагу, сказала:

— Доброе утро, Арбок Перч.

Через плечо у него был перекинут подстреленный олененок. Он снял его

и положил к ногам царицы. Она засмеялась.

— Никак, всю ночь стоял тут со своей ношей?

— Нет, божественная, я только что пришел. Прими этот небольшой

подарок.

Мари-Луйс, не без удивления рассматривая его в необычном облачении,

спросила:

— Выходит, в этих местах обитаешь, предводитель Арбок Перч?

— Не только в этих. Я всюду, где во мне есть нужда, где страждут

люди.

Старуха была явно обеспокоена. Не с дурным ли намерением явился к

царице этот человек? Царица ведь гостья, она должна уберечь ее.

Мари-Луйс поднялась.

— Я не вижу такой силы, которая могла бы помочь страждущим, облегчить

их существование. Если только смерть...

— У меня иная цель, царица. Я борюсь против разного рода властителей,

военачальников, жрецов. Против...

— Против царя и царицы? — прервав его, спросила Мари-Луйс — Ты это

хотел добавить?

— Да, ты права, божественная. Именно это.

Царица погрела над огнем руки и поднесла их к лицу, затем снова

присела.

— Я понимаю тебя, заблудший человек, — сказала она, глядя ему в

глаза. — Понимаю больше, чем ты думаешь. Тебе хочется уничтожить

властвующих над тобою, чтоб самому стать властелином. Не сомневаюсь в

этом... Ты не согласен?.. Говори, не молчи. Разве не затем ты стремишься

уничтожить моего царственного супруга, чтоб отнять у него Нуар?.. Отвечай

же, будь откровенен.

— Не отрицаю, этого я тоже хочу, — без увиливания ответил Арбок Перч.

— А еще ты стремишься разделаться со мной и посадить на престол Ерес

Эпит, что была моею рабыней. Ты — царь, она — царица! Таково ведь твое

желание.

Арбок Перч в душе пожалел, что сверх меры разоткровенничался. Он

обалдело уставился на царицу. Ерес Эпит денно и нощно молит всех богов о

благополучии этой своей названой матери и его все уговаривает. «Не

держи, — говорит, — зла против нашей царицы, Арбок Перч. Жалей ее». Вот

ведь и сюда он явился по настоянию жены, умолявшей его быть почтительным с

царицей, что бы ни случилось... Да, очень, видно, ожесточилась Мари-Луйс в

своей печали, если на ум ей лезут такие мысли...

Арбок Перч вдруг подумал: и впрямь, кто станет царем, если бы ему

удалось уничтожить Каранни?.. И он неожиданно выпалил:

— Проживем и без царя!..

— Но это невозможно! Всяк сущий должен иметь над собой властелина.

Телом правит голова.

Она поднялась, сорвала с себя красный плащ, бросила его на землю,

выхватила из ножен свой заветный кинжал и вышла из пещеры. Арбок Перч

последовал за ней. Онемевшая от страха старушка зашевелила губами, шепча

молитвы.

Немного пройдя, Мари-Луйс остановилась. Внизу у ручья рабы мыли и

чистили лошадей. Царица окликнула одного из них. Тот подошел, гремя

кандалами. Она велела ему принести воды из источника, что бьет в

подземелье старушечьего пещерного жилища. Раб быстро исполнил ее приказ.

Она еще и еще давала ему новые поручения, и он поспешно исполнял их.

— Видишь, — сказала Мари-Луйс, обращаясь к Арбок Перчу, — этот раб —

человек. У него есть душа, он способен чувствовать, есть тело, есть

голова. Видишь?

— Вижу, царица.

— Его действиями управляет голова. Она же дает ему возможность

дышать, чувствовать, получать удовольствие. Все его существо живо головою.

А теперь посмотрим, может ли тело жить без головы.

Мари-Луйс приказала рабу повернуться к ней спиной. Тот смиренно

подчинился. Она рубанула его кинжалом по шее, голова раба слетела и

покатилась. Тело рухнуло, рванулось в конвульсии и недвижно застыло.

Царица засмеялась словно безумная.

— Э-эй, безголовое тело, поднимись! Встань, человек! Живи и

действуй!.. — Она обернулась к Арбок Перчу: — Видишь, мятежник, тело

недвижно. Оно умерло, потому что обезглавлено. Так и те, о ком ты

печешься, — народ, отдельный человек. Без царя, без властителя, без мудрых

и отважных правителей твой народ — что это безголовое тело — мертв и

бездушен.

И сам неробкого племени, Арбок Перч тем не менее был потрясен

жестокостью примера, преподанного ему царицей.

— Но мы желаем, царица, чтобы в руках у тебя, нашей правительницы,

был бы не разящий кинжал, а чаша добра и дружбы.

— В таком случае разящий кинжал оказался бы в руках этого

обезглавленного раба, и уже не я, а он поступил бы со мною так, он бы снес

мою голову с плеч. Так уж устроено, один другому несет смерть. И если ты,

Арбок Перч, не хочешь, чтобы и твоя голова слетела, тебе следует

удалиться. Уйди и знай, что я продолжаю доверять тебе, как и твоей

красавице жене. Но советую, впрягись в свою упряжь, иначе рано или поздно

и ты падешь от моей руки.

Царица дважды ударила в ладоши, и все ее воины, словно того и ждали,

тут же окружили свою повелительницу. Старуха затряслась: неужто и с Арбок

Перчем сейчас расправятся? Но Мари-Луйс уже совсем другим голосом спросила