Методические указания 21 страница

Бия себя в грудь, все вопили:

— Силы небесные, явитесь и покарайте отступницу!..

Многочисленные гадальщики, колдуны, прорицатели и еще какие-то жрецы

облачились во все черное в знак скорби по низверженным богам.

— Люди! — взывал Арванд Бихуни. — Не слушайте ни царя, ни царицу и

никого из их стана! Наши боги-покровители поруганы! Только одно сможет

примирить их с нами. Надо принести им в жертву человека. Вы слышите:

человека!..

Он с гордым, торжественным видом направился в храм. Толпа жрецов с

надеждой последовала за ним.

К Арванду Бихуни подошел хеттский жрец. В руках у него был барашек.

Кляня царицу, они, срываясь с крика на визг, возгласили:

— Наши боги да будут вечно с нами! Они бессмертны и неподвластны

земным правителям! Благословение им во веки веков!

Хеттский жрец воздел руку вверх и возгласил:

— Я хочу помочь вам, заблудшие, несчастные люди! Хочу очистить вас от

грехов! О боги, вернитесь!..

Он с помощью другого жреца-хетта обмазал чашу для огня жиром и

положил туда изваяние поверженного бога Шанта. Затем они, взявшись за рога

белого барашка, прокричали какие-то заклинания.

Толпа онемела. Все догадались, что в баранью шкуру завернут человек.

От страха и ужаса все бухнулись на колени.

Хетты присоединились к оскопленным жрецам, окружили жертву и стали

вопить, перекрывая один другого:

— Жертва приемлема и угодна!

И жертвоприношение свершилось. А жертвой стал заранее одурманенный

человек. Тело его присыпали ячменем и омыли красным вином.

Из толпы выступил рослый силач крестьянского обличья. Это был Арбок

Перч. Он попытался разглядеть жертву. Ему показалось, что хетт, свершивший

жертвоприношение, и преступник, приведший в Нерик хеттского верховного

военачальника Нуанза Вараша и тем ставший причиной падения славного

города, — одно лицо. Он не сомневался в этом, и кровь ударила ему в

голову.

— Э-эй, армяне! — крикнул Арбок Перч в ярости. — Хетты принесли в

жертву человека. Не барашка, а человека! Вы слышите?! Здесь, в нашей

обители, они совершили это святотатство!..

Толпа содрогнулась. Арбок Перч сорвал с себя накидку, и люди узнали

его.

Он рванулся к хетту:

— Кто ты есть?

А хетт, словно не слыша вопроса, старался поплотнее прикрыть хитоном

тело умерщвленной жертвы.

— Прочь, нечестивец! — заорал он. — Мы воздали должное богу Шанту. А

если ты тоже из безбожников...

Арбок Перч вырвал у него хитон.

— Слушайте меня, армяне! Этот убийца хетт! Именно он разрушил наш

Нерик!..

Толпа всколыхнулась. Откуда только взялось — у всех в руках вдруг

оказались палки, камни.

Но тут неожиданно перед ними предстал Арванд Бихуни и занес свой

тяжелый посох над Арбок Перчем:

— Ты жалкий смутьян и безбожник! Прочь отсюда!

Арбок Перч выхватил у хеттского жреца завернутую в баранью шкуру

голову жертвы, которую тот намеревался тайно вынести, и показал толпе.

— Вот, смотрите! Люди, это голова несчастной жертвы! Смотрите!..

Армяне кинулись на хеттов. Те вместе с армянскими жрецами подались в

глубь храма. Скопцы набросились было на Арбок Перча и стали душить его, но

он успел выхватить меч из ножен, и скопцы отпрянули.

— Бейте убийц, люди! — крикнул Арбок Перч и стал одной рукой

направо-налево крушить жрецов, в другой он держал злополучную голову.

Толпа уже всею силой и мощью атаковала храм. А Арбок Перч тем

временем скрылся...

 

 

Стемнело. Площадь постепенно опустела. Жрецы извлекли из тайников

поверженных идолов, то немногое, что от них уцелело, и установили у входа

в храм.

Арванд Бихуни в одиночестве молился в полуразрушенном и разграбленном

храме. Вдоль всей стены тянулась процессия каменных богов. Арванд Бихуни

молился, а душу рвал страх. Откуда взялся этот разбойничий предводитель?..

И куда он подевался с головою жертвы?..

Верховный жрец поднялся с колен и, тяжело ступая, направился в

усыпальницу, где покоились почитаемые святыми жрецы.

На одной из плит лежал прорицатель Чермак. Арванд Бихуни смиренно

поклонился ему.

— Вставай, святой человек, превеликий прорицатель Чермак. Подымайся,

ты необходим мне в этот трудный час. Я хочу знать, что меня ждет.

Тот неспешно поднялся, снял с себя власяницу, скинул шапку, сдернул с

лица маску и надменно спросил:

— Что именно ты хочешь знать, лживый человек?

Великий жрец побледнел. Перед ним стоял вовсе не Чермак, а тот самый

хетт, который принес в жертву человека, скрываемого под бараньей шкурой.

Арванд Бихуни своею ладонью прикрыл ему рот.

— Никто не должен знать, что ты здесь!..

Всю ночь Арванд Бихуни провел с ним наедине.

 

 

* * *

 

Арбок Перч шел в сторону Арджо Арича. Под мышкой он нес завернутую

голову убиенной жертвы.

Ночь настигла его в глубоком ущелье. Прошел еще немного и наконец

приметил мелькающий под развесистой орешиной слабый огонек. Он знал: это

маслобойня. Подошел, постучал в плотно затворенную дверь. Звякнула

щеколда, и дверь подалась. На пороге показался светлобородый, совсем еще

молодой человек.

— Гость от бога, входи, — пригласил он и тут же засветился

радостью. — О Арбок Перч, входи, брат, входи. Какого бога благодарить, что

привел тебя сюда, а?

Они вошли в помещение.

— Значит, жив ты, Арбок Перч? А говорили, что верховный жрец Арванд

Бихуни убил тебя?..

— Руки у него коротки.

— Благословение огню и воде за то, что ты жив! Ведь уж сколько раз

прошел сквозь огонь и воду.

Арбок Перч бережно положил сверток к стене и сел на мешок, туго

набитый кунжутным семенем.

— Жив-здоров, брат?

— Вот только уверенности нет, — сказал хозяин дома, — что не сегодня

завтра боги не утянут меня в свои объятия. Оно и пошел бы, да вдруг

встречу в лесу кабана... Ну да ладно, что на роду написано...

Он придвинул к гостю столик на низких ножках. Тут же появился юноша.

Принес ячменную лепешку, еще горячую, и кружку солодового пива.

— Угощайся, Арбок Перч, — предложил хозяин дома. — Да помогут боги

каждому из нас прожить до своего часа. Бери, ешь.

Впряженный в давильный камень буйвол размеренно кружил вокруг

маслобойни, делая свое привычное дело.

Арбок Перч жевал хлеб, а на сердце была такая тяжесть, словно этим

самым давильным камнем прижало. Перед глазами стояли хеттский жрец с

окровавленным ножом в руке и Арванд Бихуни. Пожиратели людей всегда

вместе, будь то хетт или армянин. Эх ты, Мари-Луйс, они ведь и тебя

сожрут. Ты воюешь за единобожие. Да поможет тебе твой един бог. Только

как?..

Голоден он был изрядно. Оттого и не заметил, как умял все, чем его

потчевали. Но пора было уходить.

— Да утроят тебе боги то, что я убавил в твоем доме! — сказал он,

подымаясь. — Надо идти, брат.

— Куда ты в такую пору? Забыл, что боги в обиде на тебя? Нашлют

ночных бед, несдобровать. Дождись утра.

Арбок Перч пристально глянул на него и поднял свой сверток.

— А ты что-то недосказал мне?

— Что тут говорить, — с досадой пожал плечами хозяин дома. —

Развалины не иголка, под шапку не упрячешь. Они вопиют. Мы уже не

принадлежим себе. Село разрушили поля истоптали.

— Кто это сделал? И за что?

— Село приняло тебя с твоими мятежниками, наделило чем могло, как у

нас, у армян, принято. Царь про то прознал, явился, двенадцать твоих

воинов на кол вздернул, а сельчан наших, каждого десятого, велел заживо

сжечь. Против кого ты руку поднял? Где ищешь справедливость, заблудший?

Из-за тебя и мы пострадали...

Арбок Перч впервые в жизни не мог понять, что же с ним творится. Мозг

вдруг как молнией пронзил вопрос: и это то, о чем мечталось? Его люди

убиты, а разделившие с ними хлеб-соль сельчане понесли жесточайшую кару.

Придавленный тяжестью своих дум, он направился к двери.

— Доброго пути! — пожелал ему хозяин. — И да помогут тебе боги!

— Ни в коем случае! — оборвал его Арбок Перч. — Отныне я сам себе

бог.

Хозяин сокрушенно воскликнул:

— Конец света!

— О, нет... Только начало света. Я отправлюсь сам к себе. Иду искать

себя, узнать, кто я есть. Я...

— Путь добрый!..

Арбок Перч шагнул за порог, и густая темень поглотила его.

Проходя разрушенным селом, Арбок Перч увидел посаженных на кол людей

и содрогнулся. Неужто и весь мир в такой тьме и муке, как это

полуразрушенное село?..

Евфрат здесь неспокойный, бурный. «Прощай, великая река. Услышу ли

еще твой рокот? А впрочем, чужая ты теперь и пропади пропадом...»

Арбок Перч забирался все глубже и глубже в лес. Вспомнилось, что

царица находится неподалеку, в крепости Хагтарич, сокрытой в дремучей

чащобе. Она и сюда приехала со своим намерением сокрушить бессчетный сонм

богов и восславить единого бога Мажан-Арамазда. Восславить?.. А жрецы вон

снова принесли в жертву человека...

На развилке дорог Арбок Перч задумался: идти или нет к царице? А

почему бы и нет? Надо прийти к ней, положить к стопам голову злосчастной

жертвы и сказать: «Не бывать по-твоему. Извечно человек должен приносить в

жертву другого, себе подобного. Нет, твое желание неисполнимо...»

А еще он скажет и многажды повторит: «Твой царственный супруг

уничтожает моих людей, но при этом позволяет, чтобы враждебные нам хетты,

сговорившись с нашими мерзкими жрецами, у нас же в дому принесли в жертву

человека!..»

Лес живет своей жизнью. В нем свои голоса и посвисты. И в нем своя

затаенная тревога. В лесных деревьях живут души наших предков... Дерево

священно, а человек ничто. Деревьями обычно украшают резные врата храмов,

а потом в этих же храмах приносят в жертву людей... Всюду страх, и человек

везде беззащитен в этом мире ужасов.

Может, если владыкой над людьми останется всего один бог, как того

хочет царица Мари-Луйс, и страха станет меньше?.. Не вберет же в себя один

Мажан-Арамазд всю силу зла низверженных богов?..

А вот и Хагтарич. Крепостные ворота охраняются воинами личной охраны

царицы, которые сразу узнали одинокого путника.

— Э-эй, ты Арбок Перч? — крикнули ему сверху.

— Да, верно, я Арбок Перч.

— Тебя ищет царь! — со страхом проговорил кто-то из воинов. — Твоя

голова оценена щедро. За нее обещаны десять рабов и надел земли в

пятьдесят пахотных дней?!

— Но вам-то что с того, братцы? — усмехнулся Арбок Перч. — Ведь едва

ли достанется хоть малая толика из объявленной за меня награды.

Исполните-ка лучше доброе дело, проводите меня к царице.

Воины посоветовали ему лучше не показываться царице.

Арбок Перч с горечью спросил:

— Может, вас завлекает обещанная царем плата за мою голову? Тогда вот

она, нате, секите, братцы.

И тогда один из воинов, не говоря больше ни слова, пропустил Арбок

Перча в ворота и повел его к царице.

Шли молча, бок о бок.

— Что у тебя в свертке? — спросил вдруг воин.

— Дичь. Несу в подарок царице.

Немного помолчав, воин снова спросил:

— Греха на тебе много?

— Немало, если стремление освободить человека от оков — это грех.

— Э-эх! — присвистнул воин. — Ерунду ты несешь, Арбок Перч. Нешто я

не знаю, сколько за тобой всего — и крови на руках, и греха на душе? Ведь

то, что ты порушил в своих набегах, это не случайность, а нрав твой

злобный буйствует. И зло ты творишь душою своей. Не ярись, если я скажу

тебе, что, по мне, и волею богов, и волею царя ты заслужил смерть.

— Э-эй, черный ворон, не каркай. Кончай свою проповедь. С твоим

невежеством едва ли у тебя в голове когда-нибудь рассеется тьма.

Воин довел его туда, где квартировала царица, и доложил управителю о

прибывшем. Тот не сумел скрыть испуга.

— О Арбок Перч, бедовая голова! Неужто с покаянием прибыл?

Арбок Перч рванул его за шиворот:

— Исполняй свою службу, моя голова — тебе не забота. Подумай лучше о

своей, которая наверняка сгниет отрубленной.

Управитель оставил его в приемной под присмотром стражника, а сам

пошел доложить царице.

Арбок Перч пристально посмотрел на стражника и с укором сказал:

— Не видишь разве, какой я усталый, собрат по оружию?

— С каких это пор я тебе собрат по оружию?

— Со времени сражения за Каннувар. Я спас тебя там от удара хеттского

меча. Не помнишь?

Воин с опаской глянул на пришельца: неужто Арбок Перч?

— Как же, помню, Арбок Перч. А отчего ты вдруг вспомнил про это?..

— Земли у тебя не было. Служил старосте...

— Ну и что? Ты ведь тоже не из счастливцев, хотя вон сколько храмов

обобрал. Ты обираешь храмы, царь обирает тебя. Ты, правда, многих рабов

освободил. Хочешь облагородить дикаря? Не бывать этому!

Да что же это такое, с кем бы он ни говорил, все твердят одно и то

же: не бывать этому, не бывать!.. Почему не бывать-то? Ведь именно

невозможное надо сделать возможным!..

Вернулся управитель.

— Царица ждет тебя, Арбок Перч, — сказал он и опять как-то

настороженно глянул на пришельца.

Арбок Перч не без удивления подумал: чего они все с такой опаской на

него взирают? Он-то сам никого не боится. Даже перед Мари-Луйс не робеет.

Они ведь с ней как-никак сподвижники: оба низвергают богов.

Царица была в одиночестве. Одета по-домашнему, печальная и

безучастная, даже не посмотрела на вошедшего, словно бы дверь просто

произвольно открылась и закрылась, никого не впустив и не выпустив.

Арбок Перч пал перед ней на колени в низком поклоне и только после

этого поднял голову. И вдруг ему привиделось во взгляде царицы, во всем ее

облике, будто перед ним дикая серна на скале. Когда-то на пути из Мецамора

в Эриах-Ширак он встретил на склонах Арагаца такую серну. В тех местах

очень много диких баранов и серн.

Не поведя и бровью, без всякого интереса в голосе, Мари-Луйс

спросила:

— Что-то вспомнилось, Арбок Перч?

— Нет, а почему ты так подумала, великая и всеславная царица?

— Скажи лучше — несчастная, отринутая, всепрощающая царица. У тебя

ведь на языке были эти эпитеты? Великая, всеславная. Может, ты так

величаешь меня и тогда, когда совершаешь разбой во главе своей банды,

когда грабишь и разрушаешь наши поселения и храмы?.. Ну, что молчишь,

говори...

— И, однако, будь на этот раз снисходительна, великая царица. Я,

видно, не ко времени явился. А еще скажу, что я здесь не для того, чтобы

выслушивать твои укоры.

— Знаю, — усмехнулась Мари-Луйс. — После Нерика и Каннувара ты не

посещал меня с добрыми намерениями и открытым сердцем. И ноша твоя — вовсе

не дичь, подбитая у берегов священного Евфрата, не подарок для меня, как

ты заверял моих людей. Но я хвалю твою находчивость...

— Хетты вновь осмелились принести в жертву человека, божественная! —

объявил Арбок Перч. — И помогали им в этом наказанные тобою жрецы и Арванд

Бихуни. Плохо ты наказываешь, царица.

Мари-Луйс сурово насупилась, но молчала. Видно, не знает о

случившемся. Знала бы — не смотрела на него волком, подумал Арбок Перч. А

может, не верит?

Он развернул сверток и поднял отрубленную голову.

— Вот смотри, божественная!..

Царица не моргнула, только тяжело задышала. Выходит, не

безосновательны слухи о том, что Арванд Бихуни в сговоре с остатками

хеттских жрецов и они тайком вместе продолжают приносить в жертву

человека? Значит, он опасен, как и этот силач-мятежник? До каких же пор на

нее будут обрушиваться все новые и новые беды!

— Это правда?.. — промолвила наконец она.

— Доподлинная правда. К моему сожалению.

Царица приказала прислужницам обмыть голову жертвы, намаслить и

обернуть в саван.

— Далеко это? — спросила она Арбок Перча.

— Нет, великая царица, там, где ты недавно установила образ

Эпит-Анаит. Совсем близко отсюда.

В лице Мари-Луйс не было ни кровинки, глаза горели гневом. Но голос

не изменился:

— Я довольна тобой, Арбок Перч. В святом деле мы едины. Придет час —

достойно воздам тебе. А пока мы вместе отправимся карать преступников,

проливающих кровь. Но не подумай, что я во всем твоя единомышленница.

— Понимаю, — с поклоном сказал Арбок Перч. — Я ведь тоже, хоть и

пришел к тебе, остаюсь твоим врагом, великая царица.

Мари-Луйс усмехнулась.

— Вот так-то! Под сенью неба нет добра. Только горе. И тем не менее я

обещаю не причинять урона ни тебе, ни твоей жене.

— Царские особы, я уверен, держат свое слово.

— И не забывают...

Мари-Луйс приказала накрыть стол на двоих.

— Надеюсь, не откажешься разделить со мной трапезу? — спросила она

Арбок Перча.

Он только благодарно кивнул в ответ.

Пригубив немного вина, царица сказала:

— Я не забываю дочери медника Миная. И ты тоже?

— Я тоже, — согласился Арбок Перч.

— Красивая... Я знаю, она отринула тебя, и может, в этом причина, что

ты поднял меч против царя.

— Может, и так. И ветер без причины не поднимется.

— Верно. Летучая мышь не любит солнца. Но солнце от этого не иссякает

и не устает светить.

У Арбок Перча было ощущение, что царица как бы бросает ему вызов.

Никуда не денешься, но лучше меньше спорить и больше помалкивать.

Вспомнилась поговорка о том, что коли не ведаешь страха перед боем,

значит, считай, уже победил. Прямо стоящее дерево не боится ветра.

Царица с удовольствием потягивала вино, словно стараясь залить им

свое отчаяние. Арбок Перч почувствовал, что в эту минуту она не столько

царица, сколько просто женщина. Ничего хорошего такое не сулит...

Мари-Луйс поинтересовалась, на чем основаны, чем направляются

мятежные борения Арбок Перча.

Он поставил чашу с вином и на миг задумался.

— Борюсь я за свободу, а опорой мне мое мужество, честь.

— Не мало ли? Честь, мужество — это хорошо. Но одним мужеством стены

не разрушишь. И если я скажу, что то, что толкает тебя к мятежу,

несбыточно, как ты на это посмотришь?

— Не отступлюсь. Цель моего существования впредь только в этом...

Царица прекратила спор и после своей словесной атаки сделалась снова

терпимой и обходительной.

— Не следует вечно сетовать на судьбу, — сказала она, — этим ничего

не изменишь. Человек должен быть доволен собой. Ты поднялся против зла и

насилия, но забыл, верно, что и Мажан-Арамазду не сладить с такою задачей.

— Это от себя говоришь, божественная, или внушением свыше?

— От себя. Только от себя.

— А то ведь утверждают, что вы, цари, происходите от богов и их

именем проповедуете, будто всяк поднявшийся против царя поднялся и против

богов.

Тут уже царица не удержалась и чисто по-женски — звонко и от души —

рассмеялась.

— Это так, Арбок Перч. Но вспомни: для утверждения одной истины надо

придумать сотни лживых уловок. О наивные недоросли, ваша беда не столько в

царях и властителях, сколько в вас самих. Да, да, в вас. Вы безвольны.

Верите всякой лжи и иллюзиям, а не в природу человека, в его

неприкаянность от рождения. Вот вы — разбойники. Ведь вы — вероотступники,

а проповедуете верность?..

— Я направляю свое копье против богов и против тех людей, которые

сеют ложь!..

Мари-Луйс вдруг посуровела... «Стоило ли принимать этого мятежника и

затевать с ним беседу?» — подумалось ей. Но она ощущала, что перед ней

человек сильный, наделенный разумом. В нем что-то есть, но таких надо

убирать в первую очередь. В одном роднике не может быть и сладкой и

горькой воды. Если спросить у этого гордеца, отчего у нас пустые души, он

не ответит. Остается только смеяться и стенать. А где же при этом

сотворившие нас боги? Ничто, даже преображение природы, не в силах

изменить человеческой сущности. Каждое создание остается таким, каким оно

сотворено, и не может выйти за пределы определенных ему природой границ...

Мари-Луйс вдруг улыбнулась.

— Ты вспомнила что-то необыкновенное, божественная? — спросил Арбок

Перч.

— Давнюю историю, — сказала она доверительно. — Когда я уже была на

выданье, меня повезли в храм богини Эпит-Анаит. Таков обычай, сказали мне,

девушки из знатного сословия должны, прежде чем выйдут замуж, принести

свою девственность на алтарь богов.

— Знаю, это отвратительный обычай. Он и сейчас кое-где соблюдается.

— Я не пожелала подчиниться такому установлению. Жрец-настоятель

попытался запугать меня угрозами, дескать, небо обрушит небывалые беды на

поля моего отца: они проржавеют от безводья и перестанут быть

плодородными, а земли будущего супруга обернутся сплошной солью. И много

еще чем запугивал, но я настояла на своем...

Царица умолкла и погрузилась в воспоминания...

Когда жрецы в том храме требовали, чтобы она пожертвовала своей

девственностью, вдруг перед ней возник Таги-Усак, юный, прекрасный, в

ореоле густых кудрей. «Пусть проржавеют земли твоего отца, Мари-Луйс, —

сказал он ей, — пусть засолится почва на полях твоего будущего супруга,

пусть рухнет мир, только ты не жертвуй собой!..»

Они тогда вдвоем убежали из храма. Помнится, она плакала, а Таги-Усак

ее утешал...

И теперь тоже вдруг стеснило грудь, того и гляди, заплачет. Ведь он

здесь сейчас, Таги-Усак, в Хагтариче! Зачем он здесь, совратитель моего

спокойствия? Отчего не пал от руки разбойников, которыми кишмя кишат все

дороги и тропы?!

Видно, никогда ей не избавиться ни от него, ни от мыслей о нем. Как

ни старается, не может она его возненавидеть... Ну, а этого мятежника, что

сидит перед ней, она разве ненавидит? Не сама ли желает того, чтобы он

стал ее сподвижником? Желать-то желает. Но оковы, которые ее придавили, не

столько душу опутали, сколько ноги. И мешают сделать желаемое

действительным... Почему их нельзя разбить как идолищ в храмах?..

Забывшись, она неожиданно закричала:

— Еще, еще, пусть еще!..

— Что, божественная? — удивился Арбок Перч. — Что — пусть еще? Не

понял тебя, прости неразумного.

Царица бросила на него лихорадочный взгляд.

— О Арбок Перч, ты удивительный человек!.. Что еще?.. Вина я хочу!

Пусть еще...

Она встала. Гордая, непокорная.

— Пора, друг. Надо отправляться. Мы обязаны покарать зло. Слышишь,

отправляемся. Ты поедешь в моей колеснице.

Она стремительно вышла, и Арбок Перч последовал за ней с безучастной

покорностью, как старый бык, которого ведут запрягать.

 

 

* * *

 

Царица выехала из Хагтарича в сопровождении полка своей охраны и

Арбок Перча. Стояла полночь.

— Ты взял голову злосчастной жертвы? — спросила Мари-Луйс у бывшего

военачальника едущего с ними полка.

— Взял, великая царица.

— Мы захороним ее там, где совершилось преступление. Но прежде

разрушим осиное гнездо, именуемое храмом.

Уже светало, когда они добрались до цели. Тихо шелестели тополя, все

поселение еще пребывало в предрассветной дреме.

Но вот залаяли собаки. Потянулось в луга стадо.

Мари-Луйс приказала воинам окружить храм, собрать всех жрецов, будь

то армяне или хетты, и любого, кто окажется в храме.

Жрецы, толпясь у входа, копошились в груде осколков побитых идолов.

На плитах пола близ жертвенника темнели следы засохшей крови.

— Вот здесь, царица, свершилось преступление, — сказал Арбок Перч.

Мари-Луйс тяжело вздохнула.

В храме тем временем поднялся жуткий крик и шум, раскатившийся по

всем ближним улицам. Собралась толпа. Но горожане не осмеливались

приблизиться к царице. И все удивлялись, что при ней Арбок Перч.

Из храма вывели в кровь избитых и растерзанных жрецов. Арванда Бихуни

среди них не было. Когда только, треклятый, успел улизнуть?..

Воины подвели всех поближе к царице.

Жрец-настоятель храма возопил:

— Да будет жизнь твоя вечной, царица! За что нас бьют? Тебе что-то

наговорили. Но что?..

Арбок Перч уже высмотрел того жреца, который совершал преступное

жертвоприношение. Схватив его за шиворот, он бросил нечестивца к ногам

царицы, и тот, падая, дико заорал:

— Сдержи свой гнев, великая царица. Я хетт. Никто не властен

оскорблять чужеземца в святой обители.

Царица ударила его своим скипетром.

— Ты должен сдохнуть, убийца! — крикнула она.

Жрец взвыл и забормотал что-то бессвязное. Но он уже никого не

интересовал. Виновность его не подвергалась сомнению.

По велению царицы разбирались сначала со жрецами-армянами. Всех, кого

нашли виновными, будь то армяне или хетты, поставили к стенке, прямо тут,

у храма.

Мари-Луйс обратилась к собравшимся на площади.

— Слушайте, люди! — сказала она. — Эти лютые хищники осмелились снова

принести в жертву человека и задумали возродить многобожие! Какую

определить им кару? Скажите!..

Толпа гневно заклокотала. Наперебой стали поносить жрецов:

— Всех поубивать! Они опозорили нас и нашу землю!..

— Убить! Камнями закидать насмерть!

И началось. На жрецов обрушился град камней. А воины в свою очередь

разили преступников мечами. И армянских жрецов тоже всех перебили.

— И поделом! — гремела толпа.

Мари-Луйс внимательно наблюдала за расправой. А в ушах у нее нарастал

звон. Он шел сверху. Словно колесница спускалась с небес на землю. Никак,

знамение?!

— Люди! — воскликнула царица. — Крушите храм и забирайте себе все,

что в нем найдете. Все принадлежит вам! Разрушьте до основания эту обитель

зла и преступления, именуемую храмом!..

Толпа ринулась к распахнутым вратам.

Отрубленную голову жертвы захоронили на том самом месте, где

свершилось убиение...

К вечеру царица и Арбок Перч возвратились в Хагтарич.

— Едем ко мне, — предложила она Арбок Перчу. — Этой ночью я хочу

пировать с тобою. Ты не против?

— Я с удовольствием, божественная.

А темнота уже заволокла все вокруг.

Домочадцы местного старосты, у которого остановилась царица,

счастливые оттого, что она их почтила, сбились с ног, угождая ей во всем.

И сейчас они накрыли стол, достойный их славной гостьи.

Мари-Луйс усадила Арбок Перча напротив себя. Настроение у нее было

буйное. Она пила то вино, то пиво, которое тоже было крепким. Не отставал

от нее и Арбок Перч.

Временами царица заливалась смехом, ерошила густые всклокоченные

волосы своего гостя и подтрунивала над ним.

— Жаль, что твоей Ерес Эпит нету с нами. Когда вернусь домой,

приглашу ее в гости. Сделаю своей наперсницей и буду любить, как родную

дочь. Ведь муж-то ее ты, отважный мятежник. Тоже мною любимый!.. О, тебя

нельзя не любить, Арбок Перч!..

Известно, какая это любовь. С кровавыми всполохами...

Арбок Перч хитро усмехнулся и сказал:

— Неужели царица думает, что я, поддавшись ее сладкоречивым

заверениям, сойду со своего пути?

— Вовсе нет! — Мари-Луйс отхлебнула глоток вина. — Я знаю, что ты

человек твердый. И свет мой богиня Эпит-Анаит не даст соврать, как

неприятны мне мужчины с изменчивым нравом. Таких надо в наказание обряжать

в бабий балахон или оскопить, и пусть ходят в жалких жрецах. У нас в лесах

обитает, говорят, какое-то животное, которое от большой любви к своим

детенышам пожирает их. Ты слыхал такое?.. Поступки властвующей женщины

непредсказуемы. От нее лучше, как от змеи, держаться подальше. Я,

например, получаю удовольствие, когда вижу обезглавленным того, кого

любила!..

Привели музыкантов. Они заиграли, и царица потянула Арбок Перча

танцевать.

Буйный это был танец, полубезумный.

Мари-Луйс скоро устала до изнеможения, но выпила вина и снова

потащила гостя в пляс, при этом еще и запела.

— Ну, Арбок Перч, спасибо! Дай поцелую тебя в лоб! — крикнула она и,

чмокнув его, наконец села.

Но покоя на душе у нее не было.

— Зовите сюда всех, кто есть в доме, — приказала она, — пусть

веселятся, пируют с нами.

Скоро в зале уже яблоку негде было упасть, столько набилось народу. И