Царица саамов 11 страница

душе облегчение.

Ерес Эпит нежно ластилась к своей высокой покровительнице.

— О родник моей радости, Мари-Луйс, царь-солнце Мурсилис отнимает

тебя! — входя, воскликнул Нуанза Вараш. — Боги отступились от меня!..

Царица, с трудом скрывая отвращение, погладила его по плечу и

принялась утешать. Человеку, даже такому, как Нуанза Вараш, в трудную

минуту и ложное участие в радость.

Он попросил Мари-Луйс замолвить о нем доброе слово перед царем. Она

пообещала воздать ему должное...

В сопровождении отряда своей личной охраны Нуанза Вараш отправил

Мари-Луйс к царю Мурсилису.

Едва выехали из Нерика и вступили в пределы Хеттского царства,

Мари-Луйс приказала военачальнику охраны поднять знамя Хайасы.

Военачальник на миг заколебался, но в страхе перед своим царем подчинился

приказу Мари-Луйс. Знамя Страны Хайасы было при них — мамка прятала его на

себе. Она с помощью Ерес Эпит развернула и натянула его на древко, и знамя

армянского царя вознеслось над землей и войском хеттов.

Путь им предстоял неблизкий и нелегкий. Мари-Луйс смотрела вокруг, и

не столько от качки, сколько от унылого однообразия ей было очень не по

себе. Дни шли за днями в дорожной пыли, под немыслимым зноем. Ерес Эпит

как могла старалась облегчить страдания царицы. Привалы они делали за

пределами сел и городов, в основном у речек или у родников.

Уже и счет дням потеряли, когда наконец показались высокие стены и

круглые башни хеттской столицы Хаттушаша.

Большой город раскинулся над ущельем.

Дорога к нему теперь вилась вдоль реки Ализон. Мари-Луйс с тоской

вспомнила родные горы. Именно там, в их вершинах, берет свое начало эта

река. И там ее воды прозрачно чисты. А здесь она широкая и мутная. Дыхание

пустыни, ее ветры добираются до Ализона.

Ворота Хаттушаша раскрылись медленно, со скрежетом. На разукрашенных

колесницах пленную царицу встречала свита царя Мурсилиса.

Хетты изумились, увидев армянское знамя. Высокий юноша в сверкающих

доспехах спросил:

— Как это понимать — Мари-Луйс явилась покорять мой город?..

Мари-Луйс откинула полог и поприветствовала гарцующего юношу.

— Может, ты и прав, красавец! — сказала она, улыбаясь. — Боги

возлюбили меня от рождения. А своих избранников они наделяют силой

покорять. Однако кто ты?

— Я сын царя Мурсилиса и его старшей жены царицы Тагухепы. Зовут меня

Наназити.

— Встречаешь пленницу своего отца? — стараясь казаться веселой и

приветливой, спросила Мари-Луйс — Не так ли?

— Меня гнало сюда нетерпение лицезреть твою божественную красоту!

— Вот как? — усмехнулась царица. — Ты хорош собой, наследник

Наназити. Хотелось бы знать: меня привезли в Хаттушаш для твоего отца или

для тебя?

Царевич на миг опешил от такого неожиданно прямого вопроса, но тут же

пришел в себя и по возможности учтиво проговорил:

— А разве не все равно, кто теперь будет владеть твоим прекрасным

телом?

— Да, но мне хотелось бы изведать, чья кровь горячее — твоя или

царя-отца?..

Так они перекидывались вопросами-ответами, пока рабы не пересадили

Мари-Луйс с колесницы на носилки и не двинулись под палящими лучами к

воротам, которые тут же затворились за ней. На что Наназити не преминул

заявить:

— Никогда отныне эти ворота не откроются перед тобой!

Царица усмехнулась, но ответа ей было не занимать.

— Если, конечно, они вдруг не рухнут! — сказала она.

Сидевшая у царицы в ногах Ерес Эпит восхищалась тем, как уверенно и

бесстрашно вела себя ее покровительница.

Хаттушаш бушевал. Люди заполнили все проезды и проходы, желая видеть

царственную пленницу из Страны Хайасы. Мари-Луйс щедро одаривала всех

улыбкой.

Из дворцового окна за ней наблюдал и царь Мурсилис. Красота царицы

поразила его: словно сама богиня сошла к нему с небес. Воистину волею

богов свершилось это чудо — и ее пленение, и то, что сейчас она здесь и

что, кто знает, может, она будет здесь целую вечность.

 

 

* * *

 

Войско Каранни спешно возвращалось на родину. В горах выпало необычно

много снега, а потому пришлось отклониться чуть к югу и продвигаться к

долине Ерасха.

Каранни держался с достоинством и величием. Горем своим ни с кем не

делился. Подробностей падения Нерика и пленения жены у Нуар не

выспрашивал.

Миновали Ерасх и подошли к стенам Бойлакана.

У небольшого озерца царевич спешился.

— Давайте смоем здесь с себя пыль дальних странствий и все наши

грехи. Благо вода в озере теплая от горячих подземных источников.

Уже в воде он вдруг спросил у Нуар:

— У кого там моя царица?..

— У хеттского верховного военачальника Нуанза Вараша. Я узнала об

этом перед самым бегством из Нерика. Однако боюсь, что ее отправят в дар

царю Мурсилису...

— Довольно! — остановил Каранни. — Не продолжай...

Въехали в Бойлакан. Каранни приказал срочно сформировать полк

арцахской конницы и отправил гонца в Сисакан к шурину Татану с требованием

немедленно прибыть со своим войском в Тайк. Действовал он спокойно и

решительно, без тени растерянности, хотя в душе очень тяжело переживал то,

что случилось с любимой женой.

Выехав в дальнейший путь, царевич с полдороги велел сопровождающему

его Багарату Дола вернуться обратно, укрепиться в Бойлакане и в случае

возможного нападения с востока любой ценой остановить врага.

Арцахская конница и оба сына Багарата Дола остались с Каранни.

Сейчас в полку престолонаследника насчитывалось до пяти тысяч

конников и столько же сменных лошадей. У Каранни было намерение, достигнув

Тайка, еще пополнить свою конницу.

На пути часто встречались кочевые племена. Они недавно спустились с

летних горных пастбищ и рассеялись по всей долине.

Завидев войско, кочевники начинали играть на дудочках, одаривали

живностью. Каждое из племен имело свой отличительный знак — козел, овца,

теленок и другие. Все носили их изображения на шапках. Ближе к горам знаки

эти сменялись на более грозных животных — тигров, рысей, пантер.

В туманной дали стали просматриваться снежные вершины гор. Под сенью

их величия жалкими и неприкаянными казались желтые, серые и черные клочки

долинной земли.

— Придет день, я доберусь до вас! И следа не оставлю от вашей гордой

белизны! Всех богов принесу в жертву во имя моей царицы-жены!..

Эту свою мечту Каранни прокричал во весь голос. Нуар содрогнулась от

ужаса.

— Невозможное ты возжелал, — в страхе проговорила она. — Восставшему

против богов грозит гибель, царь наш великий и славный!..

— Такая гибель достойна и желанна!..

Ехали безостановочно — и днем, и ночью. Кони устали, и воины от

бешеной скачки едва держались в седле. Из сел и крепостей люди выносили им

подарки. Несли все, что имели: мясо, хлеб, муку, масло. И скотину

пригоняли.

Конники пугали людей — в диковину им был воин на коне.

Старосты сел приглашали Каранни остановиться, посетить их дом, но он

спешил. Жена ни на миг не выходила из головы и все время как бы плыла

перед глазами.

Въехали в полосу деревянных крепостей — обиталищ лесного армянского

племени Мосьянов. Здесь престолонаследника одаривали деревянными

статуэтками богов, почитаемых жителями этих мест.

Каранни сердился: «И кому нужно такое количество богов и божков?..» В

раздражении он передавал все, что получал, Нуар.

— Раздай воинам, пусть смастерят себе ложки. Это самшит, хорошая

древесина, ложки из него при еде деревом не пахнут.

Поднялись на Тайкское плато. Кони заржали, увидев перед собой

необозримые просторы. Здесь к престолонаследнику присоединился

родоначальник Тайка с пятью сотнями своих конников. Дальше шли через

Бовберд, у которого их нагнал военачальник Васпуракана Андзев, тоже с

войском.

В Куммаху Каранни решил не заходить. Чего доброго, зима там

застигнет, может задержать, она в Куммахе бывает лютая. Надо спешить,

чтобы до снега добраться в Нерик и изгнать оттуда хеттов. И супругу

вызволить из плена.

Как ни спешили, но на одну ночь все же остановились передохнуть в

крепости Арипса, раскинувшейся на берегу реки Мурц. Тут царевича встречал

с причитаниями, со словами сочувствия и утешения местный староста. Однако,

едва услыхав его вопли, Каранни грозно взревел:

— Замолчи! Что ты голосишь, как плакальщица? Мы воевать идем!..

Численность войска росла день ото дня.

Вскоре достигли берегов Тер Мадона. Стали сбивать плоты для

переправы, когда вдруг показалось войско, набранное в столице Таги-Усаком.

Каранни в этот момент седлал свою лошадь. Увидав астролога, он бросился к

нему, впервые за эти дни дал волю своему волнению.

Таги-Усак опустился на колени:

— Прости, царевич, не уберег я царицу!

Каранни бережно обнял его за плечи.

— Встань, встань! — сказал он. — Пусть никто не проливает слез над

моим горем. Подымись!..

Таги-Усак не мог смотреть ему в глаза. Он видел, что переживания

царевича несоизмеримы с его горем.

— Царица в Хаттушаше, божественный. Мурсилис оказывает ей достойное

гостеприимство. Во всяком случае за жизнь ее ты не тревожься!..

— Этот вероломный, коварный изверг потребует за свободу царицы

половину моего царства...

— Наверняка не меньше.

— Но я не дам ему и змеиной косточки!.. Как там отец мой?

— Несчастье словно отодвинуло его хворь.

Каранни заговорил с другом:

— Видишь эту конницу, астролог? С ее помощью мы растопчем страну

Мурсилиса. После нас его земля ни зернышка не родит!

— Да помогут боги!

Таги-Усак не видел, что у входа в шатер престолонаследника стоит Нуар

и смотрит на него...

Закат залил красными отсветами воды Тер Мадона. Вокруг ржали кони.

Таги-Усак с удивлением разглядывал верховых лошадей.

— Неужто человек садится на спину коня? — с недоверием спросил он

царевича.

— Конечно! И садится, и в бой бросается. Вот и я верхом въеду в

Мурсилисов Хаттушаш!..

От шатра к ним направилась Нуар с тростником в руках. Подошла,

поднесла коню сочные стебли. Тот стал жевать их, беря прямо с ее ладони.

Не глядя на Таги-Усака, Нуар жестко, словно на бой вызывая, проговорила:

— Я жива, Таги-Усак!..

— Благословение богам! Искренне рад!

— Лучше бы тебе огорчиться...

Солнце совсем закатилось.

 

 

* * *

 

Светало. Великий жрец Арванд Бихуни в страхе попятился назад. Бывшие

с ним двенадцать хеттских жрецов тоже перепугались. Как из-под земли

появились перед ними странные люди верхом на конях и стали теснить их,

наставив копья.

— Не двигайтесь!.. Кто вы? — спросил один из верховых. — Что за люди?

Арванд Бихуни, заикаясь, пробормотал:

— Я — армянин!.. О боги! Мы выехали навстречу престолонаследнику

Каранни. Сообщите ему... Но, пожалуйста, отведите ваши копья.

Всадники захохотали. Их предводитель военачальник Урси Айрук вдруг

направил своего коня прямиком на верховного жреца, но затем так же

неожиданно осадил его, чтоб не затоптать.

— Вы послы?

— Да, послы, о милосердный воин!

Урси Айрук приказал им идти впереди всадников.

Хетты подчинились. Они содрогались от воинственного вида всадников,

от того, как те с ними обращались.

Сыновья Багарата Дола, отлично понимая, кого они перехватили, погнали

хеттских послов вместе с Арвандом Бихуни к месту расположения царской

конницы...

С трудом обретая голос, Арванд Бихуни сказал, обращаясь к сыновьям

Багарата Дола:

— Я отродясь не видал таких людей, как вы. Откуда вы?

— Из Арцаха, жрец. Знаешь такое название?

— Ну еще бы. Это местность на востоке нашей Страны Хайасы. Как же мне

не знать, я ведь тоже армянин.

— Не похоже! — покачали головами братья-военачальники. — Армянин не

может быть таким приниженным и трусливым, как ты, жрец.

Братья неожиданно обернулись и в приветственном поклоне опустились на

колени: к ним приближался Каранни.

Арванд Бихуни побледнел: не прознал ли кто о его предательстве?!

Братья-арцахцы оттеснили хеттов назад.

— Падите ниц перед наследником армянского престола! Ну, вы!..

Послы распростерлись на земле.

Старший из них на коленях подполз к царевичу.

— О божественный Каранни, мы приветствуем и благословляем тебя.

Каранни, подбоченясь, громко засмеялся. И глазом не поведя на Арванда

Бихуни, он приказал подвести коня. Без помощи оруженосцев вскочил в седло,

сунул ноги в стремена и, пришпорив скакуна, перелетел через распластанных

на земле хеттов.

Порядком промчавшись, он повернул обратно, спешился у своего шатра и,

войдя внутрь, устало опустился в кресло.

Старший из послов, одновременно и жрец и воин, от страха весь в

испарине, стянул с головы баранью шапку, а делать этого не полагалось,

ведь получается так, будто сам царь хеттов снимает шапку перед чужеземцем.

На коленях он подполз в царевичу, облобызал полы его одежды, ощутив запах

конского пота, поморщился и снова забормотал:

— О божественный Каранни, отважнейший из смертных, приветствуем и

благословляем тебя от имени нашего царя-солнца Мурсилиса!..

Проговорив свою тираду, он замолк и стал выжидать. Видя, что

престолонаследник не отреагировал на его приветствие, он поспешил

продолжить:

— По воле моего властителя царя-солнца Мурсилиса и сорока пяти наших

богов-покровителей я прибыл, чтобы вручить тебе грамоту...

При этих словах один из хеттских жрецов вышел вперед, лобызнул

подвешенную у него на груди серебряную шкатулочку и, вынув из нее глиняные

таблички, протянул их престолонаследнику.

Каранни подозвал Таги-Усака и велел прочесть грамоту Мурсилиса. Но

тут же вдруг вырвал у него из рук таблички и, кинув их под ноги, искрошил.

— Вор он, вор ваш Мурсилис! Обманом вошел в Нерик и завладел им!

Супругу мою, царицу выкрал! — Каранни схватил старшего из послов, рывком

поднял его и с силой бросил на землю. — Воры!..

Таги-Усак перепугался: не убил бы царевич посла, не миновать тогда

царице новых бед в хеттском плену!.. Но, к счастью, Каранни скоро чуть

поутих и уже спокойнее, правда не глядя на посла, спросил:

— Что требует твой царь-грабитель за возвращение мне моей царственной

супруги?

Посол перевел дух и зачастил:

— Могущественный царь хеттов, богами благословенный царь-солнце

Мурсилис, моими устами вещает тебе, властелин Страны Хайасы, божественный

Каранни. Дай мне, говорит он, сорок рек с их долинами и пограничную нам

твою землю каскейцев. А еще верни всех бежавших к вам хеттов, дай пятьсот

колесниц и дай пять тысяч душ черных людей, чтобы было кому сеять и

собирать пшеницу на полях моей страны. Вот что говорит царь Мурсилис. И

тогда, говорит он, верну тебе твою прекрасную супругу Мари-Луйс.

Каранни откинулся на спинку кресла. Таги-Усаку даже показалось, что

он задремал, и подумалось: нашел же время.

И Таги-Усака, и родоначальника Сисакана, и некоторых других армян от

тревожного нетерпения в пот бросило. «Надо скорее соглашаться на все

требования Мурсилиса!» — мысленно решали они.

Братья-арцахцы, родоначальник Тавруберана и Каш Бихуни сходились на

другом.

— Объяви Мурсилису войну, государь наш! — предлагали они. — Мы

одолеем его!..

Каранни отнюдь не задремал, как показалось собравшимся вокруг него.

Смежив веки, он увидел перед собой Нуар, всю в белом, нежно влекущую.

«Неужели ты навсегда забыл меня?» — словно бы вопрошала она. Затем картина

сменилась, и перед ним уже была Мари-Луйс, в черном одеянии, с карающим

мечом в руках. «Много, слишком много у нас богов, супруг мой! Низвергни

их! И богиню Нуар тоже! Она искусительница. В сладких речах ее яд!

Сокруши!..»

Каранни вдруг выпрямился, собрал осколки табличек с Мурсилисовой

грамотой, кинул их послу в подол и сказал:

— Вот мой ответ. Вези это тому, кто тебя прислал, твоему спесивому

Мурсилису.

Каш Бихуни вздохнул с облегчением: примирения не будет. «Эй, где вы,

боги войны? Сойдите с небес, помогите нам в справедливом бою!»

Хеттские послы отправились восвояси. Их провожал отряд конников...

— Не ухудшится ли положение царицы? — осторожно спросил Таги-Усак.

— А ты считаешь, что я должен отдать Мурсилису полцарства за спасение

моей супруги? Нет, такого я сделать не могу! И тебе, звездочет, советую

заглушить в душе все личные порывы. Мы обязаны совершать лишь то, что во

благо родине нашей!

Сказав это, Каранни сжал ладонями свою голову. Таги-Усак пожалел, что

задал царевичу свой вопрос. Не ко времени он.

Ночевать Каранни ушел к своим конникам.

Сон его был мучительным. Как в огне горел. Снилось, будто он ворвался

в Хаттушаш, освободил царицу и вот уже, подняв ее на руки, несет в свой

шатер. Но что это? Нуар? В руках у нее нож? Она вонзает клинок в белую

грудь Мари-Луйс!..

Очнувшись от кошмара, Каранни рывком сел. Где он? В шатре у

братьев-арцахцев?.. Вот они лежат по обе стороны. На коврах, которыми

убран шатер, изображены крылатые кони. Они как бы парят в воздухе. В

отверстие в куполе шатра видны звезды. Таги-Усака бы сюда, пусть бы

растолковал, что они сулят... «Не послать ли за ним?» — подумал Каранни,

но передумал и отправил слугу за Каш Бихуни.

Верховный военачальник вошел, потирая глаза со сна.

Каранни налил в буйволиный рог вина и протянул ему:

— На, пей. Мурсилис хочет ограбить меня. Я доволен, что ты разделяешь

мое решение.

Каш Бихуни осушил рог и стер капли вина с усов. Каранни обнял его.

— Вот так-то! Мы этого Мурсилиса конницей раздавим! — он сжал пальцы

в кулак. — Ты понял?.. Моли своих богов. У тебя ведь их много.

Каш Бихуни засмеялся.

— И верно, много. Что коней в нашем войске.

— А ты мудр, брат мой. Итак...

— Я весь в твоей власти, государь. Приказывай.

Они обнялись.

Начинало светать.

 

 

В присутствии всего войска, согласно обычаю, принесли жертвы богам.

Затем обильно одарили всех прибившихся к лагерю нищих, раздали жалованье

воинам и в полдень выступили из Бовберда на запад. Путь их лежал в страну

хеттов. Жрецы-прорицатели, все как один, предвещали Удачу.

Кто бы посмел утверждать обратное.

Шли и шли. Все вперед и вперед...

 

 

* * *

 

Мари-Луйс засмеялась.

— О царь-солнце, ты могуч и отважен. Но зачем натираешься кунжутным

маслом?

— Чтобы быть приятным тебе.

Они только что вышли из купальни и прогуливались, чтобы остыть.

Горячий каменный пол обжигал голые ступни Мари-Луйс. Приятный ветерок,

проникавший в чуть приоткрытые створки окна, колыхал легкую воздушную

ткань, в которую было окутано тело царицы.

— Я счастлива, что боги предали меня твоей власти, царь-солнце! Я не

витаю в мире грез, а живу реальной жизнью...

Стены и потолок зала были отделаны резьбой по камню. В золоченых

напольных светильниках горели свечи.

Мари-Луйс, не унимаясь, льстила Мурсилису, временами дивясь сама

себе, что способна на такое. Изображала перед ним влюбленность. В душе она

была довольна, что сумела чарами своими опутать этого жестокого и грубого

властелина. Она уже вполне покорила его.

— О Мари-Луйс! — воздыхал Мурсилис — О чудо! И отчего я прежде не

встретился с тобой, прекраснейшая из прекрасных!..

Она гладила ему руку и приговаривала:

— Я — хмельное вино из пшена, сильно пьянящее! Я — жаренная в масле

пшеница, попробуешь — сладкая, а есть станешь — горькая!

Движения ее были плавными, говорила, как зачаровывала.

Сквозь окутавшую ее прозрачную ткань просвечивала чудная кожа цвета

чайной розы.

Глаза Мурсилиса горели страстью.

Горела и Мари-Луйс. Но иным огнем. Ее жгла ненависть. Душа

растоптана, сердце иссыхает. Жестокое оскорбление требовало такой же

жестокой мести.

В воду бассейна добавлено вино, теплый ласковый ветер колышет тонкую

ткань...

Мари-Луйс снова, в какой уже раз, рассказывает, как Нуанза Вараш

терзал ее тело.

День ото дня, капля за каплей, вливала она яд в душу царя. И яд

постепенно делал свое дело.

— Я нещадно покараю Нуанза Вараша!..

— Получив твой приказ отослать меня к тебе, он бесновался от ярости,

поносил тебя, проклинал вместе со всеми твоими богами...

— О мерзопакостник! — зверем ревел Мурсилис. — О порождение

дьявола!..

— Он жаждал твоего падения, справедливейший царь-солнце!..

— О боги-отступники!..

А яд продолжал действовать...

— Только ты, ты один будь всегда властелином моей души и тела, о

превеликий царь. Я одного тебя буду любить и ублажать, мой господин!..

Так все и шло. Не проходило дня, чтоб Мурсилис не устраивал в своем

дворце пиршества в честь Мари-Луйс.

Был один из таких вечеров. Только на этот раз царь позвал к себе на

пир лишь верховного военачальника Нуанза Вараша. Тот явился с гордым,

заносчивым видом, как бы обиженный. Без должной почтительности приложился

к стопам царя и поцеловал руку у Мари-Луйс.

А Мари-Луйс тем временем шепнула на ухо Нуанза Варашу:

— Этой ночью я буду ждать тебя. Приходи, если желаешь... Желаешь?..

Верховный военачальник с трудом нашарил, на что бы ему сесть. Все

трое были напряжены и скованны. Только улыбка Мари-Луйс и ее речи

несколько смягчали тягостную атмосферу.

— Нет ли вестей о послах, направленных в Хайасу? — спросил наконец

царь.

— Пока никаких, божественный, — отвечал Нуанза Вараш. — И не думаю,

что послы твои скоро вернутся.

Изрядно выпив, отведав разной снеди, царь стал мягче и приветливей со

своим военачальником.

— Мы ведь с тобой в родстве, Нуанза Вараш. Ты женат на моей сестре, и

это меня радует. Она ежевечерне покорно омывает твои ноги и предана тебе.

И ты, кто сегодня желанный мой гость, обязан уважать сестер своей жены.

Можешь сидеть с ними за одним столом, пить вино, но не вздумай склонять к

прелюбодеянию ни одну из них. Тебе надлежит также обходить стороной моих

жен, нижайше почитать мою возлюбленную Мари-Луйс и глаз не сметь поднять

при встрече с ней, бежать от нее, едва увидишь, если бы она даже сама

попыталась завлечь тебя. И в окно той комнаты, где она обитать будет,

глянуть не вздумай. А преступишь указ мой — не миновать тебе смерти.

— Будь уверен, великий царь, — низко кланяясь, заверил Нуанза

Вараш, — ни при каких обстоятельствах я не оскверню своим взглядом ни

твоих жен, ни твоих возлюб ленных! Никогда!..

Сказал, а в душе, однако, шевельнулась дикая зависть к царю. Он до

сих пор еще ощущал на губах сладость поцелуя Мари-Луйс. Мурсилис отнял у

него эту радость. Но делать нечего, и Нуанза Вараш лишь добавил:

— Я всегда буду предан тебе, великий государь наш, царь-солнце

Мурсилис! Всегда!..

А на уме был шепот Мари-Луйс: «Этой ночью я буду ждать тебя...»

Позвали музыкантов и кутили до ночи. Мурсилису так хотелось, чтобы

послы вернулись ни с чем. Не может он лишиться Мари-Луйс. Ведь это было бы

равносильно тому, что лишиться солнечного света или воздуха.

Пресытившись наконец едою, питьем и весельем, отправились почивать.

Мари-Луйс, вернувшись к себе, сказала Ерес Эпит:

— Дверь не запирай и сама старайся не заснуть.

И ночь расставила в своей тиши искусные силки...

В покоях царя вдруг поднялся невообразимый переполох.

Евнухи схватили в спальне у Мари-Луйс Нуанза Вараша.

Верховный военачальник, бывший еще под сильным действием выпитого

вина, взбушевался.

— Но она сама позвала меня! — кричал он.

Из-за полога широкого ложа выглянула Мари-Луйс:

— Не лги, Нуанза Вараш! У меня в постели сам царь-солнце! А ты,

бессовестный вор, явился сюда, чтобы выкрасть меня у царя!..

И рядом с ней действительно показалась голова Мурсилиса:

— Что за шум? Кто вор? Ловите вора!..

Утром жители Хаттушаша увидели на площади вздернутую на кол

отрубленную голову Нуанза Вараша и очень удивились. А какой-то жрец все

крутился вокруг кола и повторял:

— Гореть в аду твоей душе! Гореть в аду, притеснитель наш Нуанза

Вараш!..

Мари-Луйс, увидев из окна на колу голову верховного военачальника

хеттов, осталась довольна собой.

А Мурсилис тем временем еще досыпал в ее спальне.

Она подошла, склонилась над ним и подумала: «Эту тушу можно было бы

удушить в один миг. Но страна хеттов с его кончиной ведь не умрет? Нет,

бороться надо со всей их силой».

Очнувшись от своей думы, Мари-Луйс вдруг услышала храп и сопение

Мурсилиса, и ее передернуло от чувства омерзения, от ужаса перед всем, что

приходится выносить. Она прошла к Ерес Эпит, прилегла рядом с ней и

спросила:

— О чем думает Наназити?

— Ждет твоего зова, великая царица.

И Мари-Луйс представила себе юного красавца — сына Мурсилиса. С каким

бы удовольствием она увидела отрубленной и его голову. О, только бы

Эпит-Анаит не лишила ее сил и не отняла бы у нее возможности прельщать

этих сластолюбцев.

Наназити красив. Наназити безумствует при виде ее и все шлет и шлет

оскорбления в адрес Каранни и Страны Хайасы.

«Да вложи ты в его руку меч, Эпит-Анаит, и мечом этим да прольет он

свою кровь».

При встрече с Мари-Луйс в глазах Наназити зажигается не просто

страсть, а исступление.

— Ты красива и соблазнительна, царица армян!..

— Тебе-то что с того? — лукаво посмеивается в ответ Мари-Луйс.

— Видала, как укрощают диких телок и спаривают их затем с храмовыми

бычками? — взъярился он. — Вот и тебя скоро так!..

— Дикая телка для вашего быка уже укрощена.

— Я прирежу его и принесу в жертву богине Иштар!

— Убей. Только прежде подумай, кто есть жертва: тот, кого приносят в

жертву, или тот, кто приносит эту жертву?..

Вот такой бывала почти каждая их встреча, каждый разговор-перепалка

на острие ножа, высекающая искры...

Забыть?.. Нет, не забудется.

Здесь, в Хаттушаше, по велению самого Мурсилиса триста

пленников-армян связали всех вместе, и у них на глазах вырезали их детей.

Страшная это была картина; малыши в предсмертных судорогах бились в лужах

крови.

Один из пленников выкрикнул:

— Знай, царь Мурсилис, эту кровь ты не единожды оплатишь! Так и

знай!..

И пленника вмиг изрубили на куски.

Забыть? Нет, не забудется.

 

 

* * *

 

Осень была на исходе.

Каранни спешил вступить в бой с войсками Мурсилиса. Но люди его

совсем выбились из сил, и он разрешил сделать недолгую передышку. На

привал остановились в узкой котловине.

— Дозорные доложили, что приметили вдали над горизонтом облако

пыли, — сказал, подойдя к царевичу, Каш Бихуни.

У Каранни тревожно забилось сердце: кто знает, быть может, Мари-Луйс

удалось бежать из плена?! О боги, хорошо бы, если так!.. И в душе

разлилось такое тепло, такая радость от этой мысли. Как же он,

оказывается, любит свою жену!

А перед глазами вдруг возник омерзительный Мурсилис. Каранни

зажмурился. Видение сменилось. Теперь ему виделась Нуар... Может,

умертвить ее?! Но зачем?.. Перекрыть живительный источник?.. А если жажда

одолеет, чем ее утолить? Жажда ведь всегда подстерегает...

Облако пыли все приближалось и, наконец, как бы осело на дороге.

К царевичу подъехал старший сын Багарата Дола:

— Отец прислал из Арцаха табун лошадей для твоего войска,

божественный! Он надеется, что ты окажешь ему честь, примешь их!

Каранни очнулся от дум, вскочил на коня и помчался туда, где

опустилось облако пыли. Сын Багарата Дола поспешил за ним.

Табун был огромный — три тысячи лошадей. Все кони сбились в небольшой

долине и беспокойно ржали, взрывая землю копытами и сотрясая небеса шумом

и грохотом.

Арцахские конники и рабы при виде царевича пали в приветственном