Особенности научного познания в эпоху Средневековья

Если для пифагорейцев «Книга природы» представлялась написанной на языке математики, то в средние века об этом не могло быть и речи. Образ «Книги природы» сохраняется, но теперь ее постижение усматривается в мучительном, напряженном угадывании, «расшифровке» символов и значений Божественного замысла, скрытых «симпатий» и «антипатий». Так, действие популярного в те времена снадобья от головной боли из сердцевины грецких орехов объяснялось «симпатией между строением мозга и ореха». Таким же образом объяснялось, почему какие-то вещества вступают между собой во взаимодействие, а другие — нет. Важнейшей задачей алхимии было обнаружение «философского камня», способного обращать в золото обычные металлы.

Как бы то ни было, алхимикам удалось добыть значительное количество эмпирических (опытных) данных, которые вошли затем в содержание химической науки. То же самое можно сказать и о такой «лженауке» (привычный штамп из школьных учебников), как астрология. И астрология, и алхимия, конечно, не были науками в современном понимании, но они преследовали те же цели, что наука — объяснение мира, поиск природных закономерностей. Другое дело, что этот поиск происходил в форме, наиболее естественной для средневекового мышления. В этом смысле и алхимия, и астрология могут быть отнесены к его наиболее характерным выражениям. (См. Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1968.).

Характерным для средневекового познания природы был своеобразный «схоластический эмпиризм». М. Фуко приводит весьма красноречивое свидетельство такого рода: в средневековый трактат о змеях, помимо чисто естественнонаучных сведений, входили также описания чудес и пророчеств, связанных с тайными знаками Змеи, Змееносца, Дракона (названия созвездий), описания геральдических знаков, содержащих изображения змей и т. д. Такой подход вполне соответствовал «книжному» характеру всей средневековой культуры.

Символическое содержание было присуще в той же мере и произведениям искусства, включавшим (вплоть до XVII в.) четыре смысла — прямой, аллегорический (иносказательный), морально-назидательный и тайный. К числу важнейших символов относилось зеркало, сферическое на том уровне техники — как око, направленное сразу во внешний и внутренний мир. Вот почему разбитое зеркало означало разрушение этой связи, смерть. Особый смысл имел также знак рыбы. Дело в том, что буквы греческого слова, обозначающего рыбу (IХ), совпадают с первыми буквами выражения «Иисус Христос, Божий сын, Спаситель». Конечно, в этом угадывалось бесспорное знамение. Символ рыбы как тайный знак Христа находится на печатях и светильниках в римских катакомбах, где скрывались от преследований первые христиане. Они обозначали себя латинским словом pisciculli (рыбки), а купель для крещения называлась рiscina (букв. пруд для рыбы). Рыбам проповедовал Антоний Падуанский, Иону поглощает кит, известен также библейский сюжет «Чудесного улова рыбы», и т. д. (Словарь сюжетов и символов в искусстве. М., 1997. С. 489.).

При таком подходе ученый, исследователь природы представлялся неким магом, чародеем, выявлявшим тайные знаки и предзнаменования (отсюда и вечные подозрения в связях с дьяволом, многие ученые были казнены именно по такому обвинению). Известен сюжет о незадачливом ученике, который хитростью выведал заклинание, заставлявшее вещи приходить в движение, но не мог их остановить, в ужасе наблюдая за тем, что они вытворяют (В ХХ в. на этот сюжет композитор П. Дюка написал очаровательное произведение «Ученик чародея»).

В течение тысячелетнего средневекового пути, шаг за шагом, отражая не только успехи наук, но и общие сдвиги в мировоззрении, замешенный на страхах, благоговейном доверии интерес к чудесам переосмысливался таким образом, что подлинным чудом являются размеренность и организованность мира, и такое «непрерывное чудо» значительно убедительней выражает божественное могущество и мудрость, чем отдельные непонятные чудеса. На смену раннесредневековому «Верую, ибо абсурдно» (Тертуллиан) пришло «Верую, чтобы уразуметь» (Ансельм Кентерберийский), а затем «Разумею, чтобы верить» (Абеляр). Концепция «двух истин» в конечном итоге также была выражением шагов этой эволюции.

Конечно, все эти «игры разума» происходили под бдительным контролем церкви. Так, в 1277 году парижский архиепископ Этьен Тампье наложил запрет на 13 тезисов аристотелистско-аверроистского толка, приписываемых Сигеру Брабантскому. Самое интересно, однако, что осуждая положения о вечности мира, о влиянии на земные дела законов небесных тел, Э. Тампье в то же время допускал (вопреки Аристотелю) возможность движения всей совокупности небесных сфер, множество миров (за это пошел, гораздо позже, на костер Бруно). Это даже дало основание историку науки П. Дюгему назвать 1277 год «датой рождения современной науки». К важнейшим результатам приводил пересмотр аристотелевского деления движений на естественные и насильственные (как противоречащего христианской теологии, где все — от Бога). Тогда и механика предстает не как «искусство перехитрить природу», но как наука, подобная любой другой. Это, в частности, оправдывало эксперименты, которые до того рассматривались как дерзкий вызов.

Английские монахи-францисканцы Роберт Гроссетест (1175—1253) и Роджер Бэкон (1214—1292) ввели в исследование природы математику и экспериментальный метод. Хотя и обсуждаясь в русле схоластики, результаты их экспериментов в значительной мере продвинули знания в области оптики — о природе зрения, света и цвета. В Оксфорде проводились исследования в области механики, в частности, относящиеся к ускоренному движению. Во Франции Жан Буридан (1297—1358) разработал концепцию импетуса (импульса), а Николас Орезм (1330—1382) выдвинул идеи, послужившие формированию небесной механики, пантеистических представлений о природе, характерных уже для эпохи Возрождения.

В позднем средневековье начинает возрождаться интерес к достижениям античной науки. Византийский просветитель Максим Плакуд (1260—1310) в работе «Счетное искусство по индийскому образцу» обосновывал использование так называемых арабских цифр (имеющих в действительности индийское происхождение). В Византии в эпоху Палеологов (1261—1465), называемую даже «Византийским Возрождением», появляются новые труды по астрономии, геометрии, тригонометрии, алгебре, геодезии и картографии. В них учитывались также достижения арабских и античных ученых. То же самое можно сказать о медицине, включавшей анатомию, философию, фармакологию (иатрохимию). Вплоть до XVII в. использовалось руководство по фармакопее, составленное в XIII в. Николаем Мирепзосом. Столь же популярными были «История Земли» и «Всеобщая география», написанные в XIII в. Никифором Влеммидом. Еще раньше, в XI в., Михаил Пселл составил «Хронографию», жизнеописание императоров. До XVI в. использовался составленный им «Квадривиум», руководство, объединяющее знания в области математики, астрономии и музыки.

Значительный импульс развитию науки предоставляли практические запросы, характер которых также менялся соответственно общим социокультурным изменениям. В VI—VII вв. практические успехи были достигнуты в (ал) химии — в изготовлении красок, в конце VII в. византийцы изобрели «греческий огонь» — зажигательную смесь, которая горела даже в воде, что давало большое преимущество в морских сражениях, а также осаде крепостей. В IX в. Лев Математик усовершенствовал световой телеграф. Европейцам, незнакомым с порохом и бумагой, пришлось изобретать их заново, вслед за китайцами.

К концу средневековья нараставшие общественные потребности привели к изобретению очков, стеклянного зеркала, механических часов с боем. В торговых операциях использовался вексель, сооружались шлюзы на реках, додумались до соления селедок. В 1260—1295 гг. совершил свои путешествия в Индию Марко Поло.