ДЕВЯТЬ …ДЕСЯТЬ.-Мне тоже это нравится, но мы не вместе, мы рядом, потому как вместе означает взаимное проникновение, смешивание, и объединение..А это означает что Ты и я перестанем существовать как единица. И я не знаю, умею ли я быть вместе, смогу ли я, готова ли я к этому..Хотя мне и не нравится слово рядом. -Нет, не перестанем, я буду дополнять тебя, а ты меня, так мы станем много больше того что мы есть сейчас, думаю в этом и есть смысл того что мы встретились..А сможем или не сможем, долго или нет не важно.. -Не важно. Согласна.. Из подслушанного разговора двух блуждающих галактик. 22.07.2013 ДЕВЯТЬ …ДЕСЯТЬ.
Никите обидно стало, что его разбудили, ведь он хотел сам проснуться и непременно раньше других, чтобы, когда к нему в палату придут первые гости, весело закричать: «Доброе утро! А я уже не сплю!» – не получилось… А всё потому, что спать мешало невозможное, но такое сильно желание заглянуть из вчера в сегодня: целый вечер и допоздна представлял Никита, как он проведёт новый день, что будет делать, во что играть – долго ворочался, фантазировал. И вот – уже утро, и Оксана Андреевна уже пришла, а он только-только ещё проснулся. Ну, как тут не огорчиться?! И только сам виноват, на других не свалишь. От досады Никита даже забыл поздороваться, отвернулся и, пока Оксана Андреевна одёргивала с окон занавески, стал рассматривать трещины на потолке. Никита любил потолок рассматривать – всегда что-то новое: то лес покажется, то равнина, то даже целый кратер, как от вулкана, а вот река, к которой – вот, видно, – присоединяются другие потоки, но река почему-то так и не становится шире. «Реки впадают в моря», – так учила Оксана Андреевна на географии, но эта река никуда не впадала: она просто заканчивалась под белым плинтусом между потолком и стенкой, и Никите всегда интересно было, что становится с рекой там, где её не видно. Он и сейчас об этом задумался, глядя на потолок. – Хорошо сегодня спалось? – это Оксана Андреевна спрашивала, и Никите снова стало обидно, что он проспал. Но опять подумал: сам виноват. А хорошо ли на самого себя обижаться? Это совсем уж по-детски, а по-детски себя вести сегодня совсем нельзя. Никита повернулся лицом к палате: на стене напротив светилось солнечное пятно, а Оксана Андреевна поворачивала пластиковую ручку, чтобы открыть окно, и, как только она это сделала, со двора внутрь ворвались птицы, много птиц! – так показалось, будто они ворвались, а на самом деле это были их шумные крики. Наверное, воробьи опять дрались за хлебные корки. Сторож дядя Миша всегда бросает воробьям что-то съедобное в это время, чаще всего – старый хлеб из столовой. Потом дядя Миша станет мести дорожки, ещё потом – пойдёт сидеть на крыльцо со своим старым псом Афганом, а ещё дальше дядя Миша пойдёт спать, потому что ему целую ночь сторожить, пока все другие спят. Никита, наверное, всё-всё знает про дядю Мишу: что на левой ноге, ниже колена, у него пристёгнут протез, потому что ещё давно, когда был на войне, своей настоящей левой ногой наступил на мину; что на лице у него шрам, потому что дядю Мишу хотели убить ножом бандиты – уже после войны, но дядя Миша сам их убил, потому что хорошо умеет драться, а за это его надолго посадили в тюрьму; что после тюрьмы у дяди Миши на спине осталась синяя татуировка: красивый дом, как дворец, с башнями и куполами – Никита видел, когда дядя Миша прошлым летом косил траву на лужайках: было жарко, и поэтому он снял рубашку. «Это церковь, в ней люди Богу молятся», – так сказал дядя Миша про свой дворец. Никита думал, что каждая башня с куполом – это отдельная церковь, их было целых восемь. «Каждый день в новой можно молиться и ещё одна останется», – думал Никита; как молиться, он знал, потому что этому их учил отец Макарий, который каждый день приходил к ребятам и рассказывал им про Бога всякие интересные истории. У дяди Миши была другая татуировка: голая женщина на правой руке, там, где мускулы, – тоже синяя, а Никита знал, что в комнате, где сторожит дядя Миша, висит большой плакат с другой женщиной, тоже голой, но только по пояс. На плакате женщина цветная. Ещё Никита знал, что дядя Миша иногда тайком смотрит на Оксану Андреевну, потому что она ему нравится, и что у дяди Миши есть солдатская фляжка, из которой он иногда делает один или два глотка, а когда выпьет, любит закурить папиросу, от которой кашляет и щурит глаза. Наверно, это от папирос у дяди Миши пальцы такие жёлтые. А ногти у дяди Миши часто бывают чёрные, но это – от грязи. – Ну что, Никит, поехали умываться? Поехали. – Оксана Андреевна всегда задавала вопрос и сразу же сама на него отвечала. Может быть, она не была уверена, что другие ответят ей правильно? Наверное, так. Никита знал, что Оксана Андреевна любит командовать и когда все её слушаются, и поэтому часто бывает недовольна дядей Мишей, который может с ней спорить. Хотя всё равно дядя Миша боится признаться Оксане Андреевне, что она ему нравится – наверное, думает, что Оксана Андреевна опять будет недовольна. Однако Никита знал, что на самом деле Оксана Андреевна строгая, но совсем не страшная, а наоборот – добрая, просто не хочет, чтобы другие об этом знали. Странно, что дядя Миша её боится. Оксана Андреевна подкатила кресло и протянула Никите руку. – Я сам, – ответил Никита. Он вздохнул: всё-таки не очень хотелось вылезать из кровати, где так приятно лежать. Откидывая с себя одеяло, он прощально посмотрел на стенную реку – может быть, там, за плинтусом, она всё же впадает в море? Эх, дотянуться бы… но – высоко. Никита оттолкнулся руками и сел на кровати, подвинулся к краю. Потом, – много раз уже такое проделывал, наловчился, – схватился за правый подлокотник каталки и быстро, в один рывок, опрокинул себя на кресло. Оксана Андреевна терпеливо дождалась, пока Никита усядется, тогда уже покатила его из палаты. Так происходило каждое утро, и всё было настолько привычным, – пробуждение, каталка, поездка по коридору до умывальной комнаты, – что Никита совсем не сразу опомнился: неужели Оксана Андреевна забыла?! А все остальные – где они? Неужели они все забыли! Никита хотел спросить об этом, но Оксана Андреевна велела ему, чтоб не вертелся и не вилял каталку, а что нужно – потом узнает. Обидно стало прямо до слёз, и они уже подступили, однако Никита сдержался – никак нельзя плакать! Мальчишки не плачут, тем более, он уже взрослый совсем – сегодня как раз десять лет исполняется, почти настоящий мужчина. Никита решил, что будет молчать. Пускай сами вспомнят потом, тогда им же стыдно будет. Извиняться станут. А вдруг не вспомнят? – об этом Никите совсем не хотелось думать… Пока умывался и во время других процедур он сосредоточенно выполнял все указания Оксаны Андреевны. Ни слова не произнёс, просто послушно делал, что от него хотели. И так увлёкся своим новым занятием, – быть послушным, – что даже не подумал, почему, кроме них с Оксаной Андреевной, никого нет вокруг: никто не попался им в коридоре, никого не было в процедурной и в других помещениях – такой тишины здесь Никита раньше не слышал. Однако об этом он понял уже потом, когда Оксана Андреевна вкатила его в столовую, и он увидел, что там все и собрались. Они собрались все в середине зала, для чего столы были раздвинуты в стороны, к стенам, но не очень близко, а так, чтобы можно было сесть. У всех, у ребят и у взрослых тоже, на голове были разноцветные колпаки, и каждый держал в руке воздушный шарик или большую хлопушку, а когда Оксана Андреевна вкатила Никиту, все хором крикнули: – С днём рождения! – и шарики полетели вверх, к потолку, а у кого была хлопушка – дёрнули нитку, и в Никиту полетели разноцветные бумажки и серпантин. Никита опомнился, когда что-то коснулось его головы, но сразу же понял: это Оксана Андреевна надела на него праздничный колпак – как у всех. Значит, они не забыли!
Значит, они не забыли, и у Никиты будет сегодня праздник. Самый настоящий! Он ждал этого уже несколько месяцев. Ещё с нового года начал ждать, когда к ним сюда приезжал самый настоящий Дед Мороз. И санки, и олени, и Снегурочка, и подарки, и даже борода у Деда Мороза была самая настоящая! Это всё Сергей Александрович постарался, он всегда устраивает для ребят праздники, и сам тоже приходит, чтобы веселиться вместе со всеми. В Новый год всем было очень весело, и все получили подарки. Никите достался игрушечный конь, на котором даже можно было скакать: если прыгать, когда сидишь на нём, конь сам начинал двигать ногами и вёз вперёд. У коня было кожаное седло и хвост с гривой совсем как настоящие; он до сих пор стоит в комнате, и Никита, если захочет, может на нём кататься. А тогда, в Новый год, когда Дед Мороз только подарил коня, Никита просил, чтобы его ставили рядом с кроватью и привязывали, как настоящего, потому что боялся, что конь может вдруг ожить и ускакать – ведь это волшебный конь от Деда мороза! И хотя Никита в своём письме просил у Деда Мороза живого щенка, коню он тоже обрадовался и очень его полюбил. Наверное, это был лучший Новый год в жизни Никиты, но ведь Новый год – это праздник для всех, а сегодня у Никиты – День рождения, и сегодня все подарки будут только ему, потому что День рождения – это всегда праздник для одного человека, а все остальные только приходят его поздравлять и радуются за него. И, конечно, дарят подарки. Подарков взаправду сегодня много было; коробки с разноцветными лентами и бантами появлялись буквально отовсюду, так что Никита даже растерялся сначала: какую из них открыть раньше? В первой оказалась гоночная машина. Не настоящая, конечно, маленькая, но такая, которую не нужно катать самому руками, а на батарейках и с радиопультом – такой можно управлять издалека и даже из комнаты, а сама машина будет ездить по дорожкам во дворе. Только надо, чтобы для этого Оксана Андреевна или кто-нибудь другой из взрослых машину во двор отнёс. Сама ведь она не спустится, а если из окна бросить – разобьётся. А была здесь ещё другая машина – пожарная. Только она была без коробки, потому что была очень большая, и в неё можно было сесть. Эта машина тоже была электрическая, на аккумуляторах, но без пульта: нужно было переключать рычаг, и тогда машина ехала вперёд или назад, или останавливалась, а управлять можно было рулём или кнопками – кому как удобно. Никите было удобно рулём, тогда чувствуешь себя как самый настоящий водитель. Только ехала машина не очень быстро, но разве настроение от этого может испортиться? – ведь раньше у Никиты совсем никакой машины не было! Ну… были, конечно… Однако это всё были самые обыкновенные машины, маленькие, в такие не влезешь, и пультом такими машинами не поуправляешь – только если сам будешь катать их рукой или за верёвочку. Наверно, большую машину выбирал сам Сергей Александрович, хотя на ней и не было об этом написано. И если честно, Никите совсем не хотелось из неё вылезать, но ведь теперь это его машина, а значит – он, когда захочет, сможет опять на ней кататься, а пока можно дать покататься Максиму или Насте, или Артёму. Конечно! – все хотят покататься на такой классной машине, и Никита, как хозяин сегодняшнего праздника, может им разрешить покататься. Ему даже немного стыдно стало за свою жадность: ведь хозяин должен быть, – такое слово иногда говорит Сергей Александрович, – хозяин должен быть великодушным. Никита не очень понимал, что это значит, но сегодня он решил быть именно таким – великодушным. Тем более что сегодня ему подарят ещё много разных подарков, так что ему, наверно, и не до машины будет сегодня. Сразу во все подарки не поиграешь. И Никита действительно скоро забыл и про машину, и про автомат, который трещит и мигает, когда нажимаешь курок, и даже про щенка, которого хотел получить уже много дней, с самого Нового года и даже раньше ещё – тоже забыл. А когда Сергей Александрович сказал, что сейчас все поедут смотреть дельфинов, Никита забыл вообще обо всех подарках, и даже перестал расстраиваться, что мама так до сих пор и не приехала поздравить его. У взрослых всегда столько запланировано, они редко успевают всё, что хотят. Может, мама будет ждать или даже ждёт уже в дельфинарии? А может, она приедет немного позже, когда все вернутся? Неважно, ведь она обязательно приедет, потому что она – мама! Мамы всегда приезжают на День рождения к своим детям.
Мамы всегда приезжают к своим детям, потому что они – мамы, и они знают, что их детям без них плохо и даже совсем нельзя. Даже если маме что-то будет мешать, она всё равно узнает такой способ, чтобы приехать. Только иногда нужно ждать. Папы не такие, папы могут совсем не знать про детей. У пап очень много каких-нибудь других дел, и папы могут уйти по своим делам от детей. У Никиты тоже был папа. Он знал, что у него есть Никита, но всё равно ушёл. Это давно было, когда Никита был совсем ещё маленьким и ничего не понимал. Сам Никита поэтому ничего не знал и не помнил про своего папу, но маме, наверное, было очень плохо, когда тот ушёл. Даже когда прошло несколько лет, мама плакала, Никита видел: особенно раньше, когда они ещё жили дома вместе, но и здесь, когда приходила, мама тоже иногда плакала – Никита видел. Он каждый раз чувствовал себя немного виноватым, что мама плачет, но больше всего ему было жалко маму, и от этого Никите тоже хотелось плакать. А плакать нельзя – мама совсем расстроится. И к тому же – как он тогда сможет вырасти и стать настоящим мужчиной, если плачет, как девочка? Только девочкам можно плакать. И мамам, потому что мамы плачут всегда от любви к своим детям. Дети – это самое важное, и мамы всегда узнают и придут к ним, когда нужны, потому что они – мамы. Снова – уже второй за сегодня раз! – Никита испытал неприятное чувство стыда. Только в первый раз было стыдно, как если ненарочно ошибся, но вовремя заметил, и ошибку ещё можно исправить. А бывает стыдно, когда ошибся, и все заметили – ещё и обидно вдобавок. Именно так он себя почувствовал, когда вдруг увидел маму – а ведь совсем перестал её ждать! Даже забыл про неё… Мама приехала на той самой большой чёрной машине, которая уже несколько раз привозила её сюда. Иногда машина оставалась стоять во дворе, терпеливо дожидаясь маму обратно, а иногда уезжала и только вечером появлялась снова. Никите было интересно, кто сидит на месте водителя, но он никогда этого не видел, потому что стёкла у машины были чёрные, а мама всегда выходила одна. Спрашивать её Никита не решался. Никита любил, если машина уезжала, ведь тогда мама всегда оставалась подольше и даже до самого отбоя, когда дядя Миша закрывал ворота – тогда мама укладывала Никиту вместо Оксаны Андреевны. А теперь Никита испугался, что вот, мама сейчас подойдёт и спросит, ждал ли он её – что он тогда ответит?! Он даже не заметил, что чёрная машина не уехала, а осталась стоять во дворе… Мама подошла, и в руках у неё была коробка – с ленточкой. Мама хотела что-то сказать, может быть, просто поздороваться, но Никита поспешил сказать первым: – Я тебя ждал! А мама сказала: – Ну что ты, Никит! Я знаю – конечно, ждал. А ты разве думал, я не приду? – И у Никиты всё внутри замерло: неужели правду говорят, что мамы всегда своих детей чувствуют и всё про них знают! Значит – правду. На секунду Никите снова совестно стало, что хотел обмануть, но – только лишь на секунду, потому что мама уже протягивала ему коробку, ту самую, с которой пришла: – На-ка, Никит. Посмотри, что я тебе принесла. Коробка была большая, больше, чем из-под обуви, а когда мама положила Никите её на колени, оказалась совсем не такой тяжёлой – что же там такое? Никита обхватил коробку сразу обеими руками, потому что ему показалось, что она сейчас упадёт. Но коробка всё равно, будто хотела выскользнуть у него из рук. Никита почувствовал, что внутри коробки что-то шевелится, толкаясь то в одну, то в другую её стенку. Уже догадываясь, Никита с надеждой посмотрел на маму, и она, улыбнувшись в ответ, помогла ему снять крышку – да! Из коробки наружу смотрел щенок. Он был похож на игрушечного, только был настоящий, вон какой: маленький, прижался, глаза щурит – это потому, наверно, что в коробке было темно, а теперь он на свет попал. Щенок немного дрожал и поскуливал. – Возьми его, – сказала мама. – Скажи ему что-нибудь. Пускай знает, что ты теперь у него хозяин. Никита потянулся и взял щенка на руки; ему очень понравилось, когда мама сказала «хозяин». Это значит, что Никита теперь не просто мальчик, теперь у него есть ответственность за щенка. Раньше за Никитой все ухаживали, а теперь он сам станет за кем-то ухаживать – это большая ответственность! Никита уже совсем взрослый теперь, и со всем сможет справиться. – Нравится он тебе? – спросила мама. Никита закивал: конечно же, нравится! Мама улыбнулась: – Тогда ты должен придумать ему имя. – Тоша! – Никита выпалил, даже не задумавшись, и, заметив одобрительную улыбку мамы, наклонился к щенку и повторил уже для него: – Тоша! Робко жавшийся на коленях у Никиты щенок посмотрел на него и вдруг издал плаксивое: «Тяф!». – Мама, ты слышала? Ты слышала, он со мной говорит! – Ну, видишь, как здорово, Никит! Теперь он знает, что ты у него хозяин, а он – твой пёс. Из-за спины Никита услышал знакомый голос: – Это твой щенок, да? – Наташа подъехала. Она тоже была на каталке, и вот – подъехала. Никита обречённо подумал, что и Тошу, как другие игрушки, ему нужно будет делить с остальными ребятами. И они будут гладить Тошу, трепать его за ухом и по животу, учить командам, играть в мяч или с палкой, или в другие игры, в которые обычно играют со щенками. Вон, и Костя тоже уже идёт к ним сюда, а за ним и другие придут. Ну, чего им на площадке-то не играется?! Там и клоун есть и многие из родителей, там играет музыка и проводят конкурсы, там даже целый пони есть – катались бы себе! Тревожные мысли настолько обеспокоили Никиту, что он, по нечаянности, так крепко ухватился за Тошу, что щенок взвизгнул, и это только ухудшило ситуацию – Наташа подкатилась ближе: – Ты что! Не видишь – ему же больно! Однако Никита не отпустил щенка, но только поднял его выше к груди и немного повернулся спиной, прикрывая его от других. Никите хотелось крикнуть, что это только его щенок, а Наташа, если хочет свою собаку, пускай попросит у кого-нибудь, чтобы ей подарили на свой День рождения, и другие тоже – пускай дождутся своих Дней рождений и своих щенков или котят, или других животных! Никита сильно разволновался, и забыл, что Оксана Андреевна всегда говорил: «Если закроешь глаза и сосчитаешь до десяти – тогда успокоишься», – совсем забыл… Но Оксана Андреевна вовремя сама заметила и, подоспевши, исправила ситуацию, пригласив тех, кто отошёл, вернуться на игровую площадку. Впрочем, это её приглашение и Никиты касалось тоже; Оксана Андреевна так и сказала: – Тебя, Никита, мои слова в первую очередь касаются. Праздник твой сегодня, артисты к тебе приехали. Тебя поздравляют, а ты – здесь! Хорошо ли это, скажи мне, пожалуйста? Никита робко попробовал: – Оксана Андреевна, смотрите, какой у меня щенок… – Да, Никита, щенок хороший. Но с ним ты после ещё поиграть успеешь. Видишь, он скулит – есть хочет. Давай, я его сейчас накормлю, и потом он спать будет, а вы с мамой идите ко всем, поиграйте с клоунами. Мама! Никита посмотрел на неё с надеждой, и мама пришла на помощь…
Мама пришла не до самого вечера, а только не очень надолго. Поэтому Оксана Андреевна разрешила им с Никитой погулять вдвоём. Правда, Тошу всё равно пришлось пока что оставить. Ну да, он ведь совсем ещё маленький, ему нужно поесть и поспать. Ничего, что сейчас его будет кормить Оксана Андреевна. Это ведь только сегодня, а зато потом у Никиты будет ещё так много дней, когда он сможет сам кормить Тошу и гулять с ним, и играть, и бросать ему палки, чтобы Тоша приносил их обратно своему хозяину – Никите. Мама везла по аллее, где росли деревья. Осенью здесь всегда много листьев: они все жёлтые, но не все одинаково, а по-разному. Прошлой осенью листья очень красиво лежали под деревьями и на дорожках, и поэтому Никите было жалко, что дядя Миша сгребал их в кучи и поджигал. Ребята тоже собирали листья, когда гуляли с Оксаной Андреевной, потом сушили из них гербарий и делали аппликации, которые всю зиму висели на стене в коридоре и в столовой тоже, но дядя Миша сжёг листьев во много раз больше. Никита думал об этом молча, ему обидно было, что мама приехала всего ненадолго. Теперь-то он заметил чёрную машину, которая стояла на небольшой стоянке недалеко от ворот – дурацкая машина! И мама тоже молчала почти всё время. Только несколько раз она что-то сказала: о делах, о работе, что день сегодня очень хороший – и солнце, и погода, и вообще. Спросила, понравился ли Никите её подарок… Наверно, ей тоже было немного грустно, а может – случайно так вышло, что мама прикатила Никиту к площадке, где клоуны развлекали гостей всякими играми. Сначала мама с Никитой просто смотрели на остальных, но потом дядя-клоун с большим красным ртом и в ботинках, похожих больше на ласты, чем на ботинки, захотел, чтобы мама стала водить, когда все начали играть в жмурки. Сначала мама отказывалась, а когда, наконец, пошла играть, то очень развеселилась, хотя и видно было, что она не в полную силу старается ловить детей. Зато мама поймала клоуна, того самого, с красным ртом. Это, наверное, потому, что в таких больших ботинках клоуну неудобно было убегать, или, может, он сам решил поддаться. Никита всё это время был в стороне, но мама, когда с неё сняли повязку, сразу увидела его и позвала играть вместе со всеми. Уворачиваться от клоуна на коляске было не очень-то удобно; впрочем, скоро Никита почувствовал, что играть ему нравится, а вместе с азартом появилась и какая-то особенная сила, которая помогала ему крутиться быстрее и даже не задевать других. Водить оказалось сложнее, чем убегать. Через повязку совсем ничего не было видно; Никита мог только слышать, что вокруг смеются и хлопают в ладоши – совсем рядом. Но, хотя и рядом, самым сложным было – ухватить кого-нибудь из тех, кто смеялся и хлопал. Никите казалось, что он уже очень долго, наверное, целый час уже, крутится на одном месте и не может никого поймать. Ему показалось даже, что это над ним теперь все смеются, что он такой неловкий и плохо играет. Ах так! – Никита решил, что обязательно сейчас кого-то поймает, чтобы знали, что играет он не хуже других. И он даже огорчился немного, когда увидел, что поймал маму. Неужели она специально ему попалась?! Так ведь нечестно! Никита не хотел, чтобы мама водила, потому что пожалела его. Но мама не стала больше водить – ей уже надо было уехать. Она покатила Никиту с площадки, к деревьям. – Ты завтра приедешь? – Ну, конечно, Никит! Конечно, приеду, как же иначе… Мама наклонилась, чтобы обнять Никиту. Потом снова выпрямилась. – Ты поправилась. Никита давно заметил, наверно, в прошлом месяце ещё, что мама не такая худая, как раньше. Не то, чтобы она стала толстой, но свои старые джинсы в обтяжку она теперь не носила, а надевала платья, под которыми не было видно её фигуры. Но, когда стояла совсем близко или обнимала Никиту, он чувствовал, что живот у мамы стал больше. – Да, Никит. Видишь, ты тоже это заметил. Надо мне, наверное, спортом заняться. Мама улыбнулась, но как-то грустно. Никита заметил, что глаза у неё заблестели – ну вот, зачем он её расстроил?! Женщины ведь не любят, когда им говорят, что они толстые. Мог бы и промолчать! – Мам, ты очень расстроилась, да? – Ну что ты, Никит! Правда – нет. – Ты плачешь… Мама снова наклонилась и обняла Никиту: – Это, потому что я очень тебя люблю… Даже если плакала, мама никогда в этом не сознавалась. Раньше всегда говорила, что в глаз соринка попала, или, что это от света. Никита подумал, что когда он вырастет, то станет, как мама, и тоже будет очень любить своих детей. Может быть, он тоже иногда будет плакать от любви или ещё от чего-нибудь, но только так, чтобы никто этого не заметил, иначе о нём могут подумать плохо – мужчины ведь никогда не плачут!
– Мужчины не плачут – так всегда говорила Оксана Андреевна, если видела, что кто-нибудь из мальчишек начинал хныкать. Она и Никите так говорила, только это было уже давно, когда он боялся делать уколы. Теперь Никита уже привык и совсем не боится, но сегодня укол оказался какой-то уж очень болючий. – Ничего-ничего, пройдёт, – Оксана Андреевна погладила Никиту по голове. – На вот тебе, пока не видит никто, – она протянула Никите леденец. – А разве мне можно? Я ведь уже умылся и зубы почистил. Оксана Андреевна подмигнула: – Сегодня можно, – снова погладила Никиту по голове. Хотя во дворе было ещё светло, день уже заканчивался. Летом очень поздно темнеет. А рано утром уже бывает светло. Никита подумал, что когда он завтра проснётся, во дворе уже будет солнце. Его можно даже будет увидеть, когда Оксана Андреевна раздвинет шторы, только не всё целиком – в комнату проникал всего лишь пучок лучей: он светился ярким пятном на противоположной стене. Но даже небольшая часть солнца – это ведь тоже солнце! С самого утра у Никиты будет много всяческих дел. Сначала, конечно, Оксана Андреевна повезёт его умываться и на процедуры, потом будет завтрак – это всё, как обычно. А вот зато потом можно будет снова играть с подарками. Но перед этим нужно будет покормить Тошу и погулять с ним. Сегодня Никита уже успел покормить своего щенка – вечером, после ужина. Оксана Андреевна разрешила даже оставить Тошу ночевать в Никитиной комнате: как раз у стены напротив они обустроили для Тоши угол, чтобы ему было удобно спать. Но всё равно Оксана Андреевна доделывала всё сама, потому что к Никите пришёл отец Макарий – такое странное у него имя. Никита всегда удивлялся, почему отца Макария нужно обязательно называть «отец» или «батюшка», хотя он всегда приходил один, без детей. Когда думал об этом раньше, Никита решил, что, наверно, дети отца Макария уже взрослые и теперь живут где-нибудь сами. Но тогда у Никиты появился другой вопрос: если у детей будут свои дети, нужно ли будет называть отца Макария – дед Макарий? Потом уже Никита узнал, что отец Макарий – священник, а все другие люди для священников – как бы дети. Никита стеснялся спрашивать об этом подробно. Отец Макарий приходил почти каждый день. Вечером он собирал всех в общем зале и рассказывал истории про Бога. Никите нравились эти истории, они были похожи на сказки, которые мама иногда читала ему перед сном. В историях отца Макария тоже могли происходить чудеса, но только сам отец Макарий всегда говорил, что его истории – самые правдивые, а не как сказки, в которых всё происходит только понарошку. Сегодня вечером была история про то, как Бог помог одному человеку, которого звали Лот, спастись от смерти за то, что этот человек верил в Бога. А другие, кто в Бога не верил, все умерли. Когда отец Макарий закончил рассказывать эту историю, он сказал, что знает, что у Никиты сегодня День рождения. Отец Макарий тоже принёс подарок – книгу, и сказал, что в ней Никита Может сам прочитать ту самую историю про Лота и ещё много других историй про Бога и про тех, кто в него верит. Потом отец Макарий сказал, что, если веришь в Бога и хочешь спастись от смерти, нужно молиться Богу. Он уже научил ребят молитвам, которые можно произносить в любое время, но сказал, что если кто-то забудет слова – это не страшно: всегда можно сказать какие-нибудь другие слова. Отец Макарий сказал, что слова могут быть самые разные и про что угодно; главное – чтобы слова были от самого сердца, и тогда Бог обязательно их услышит. Никита решил, что сегодня он придумает свою молитву. Он как раз хотел попросить Бога о том, чтобы мама больше не стала поправляться и чтобы настроение у неё всегда было хорошее, но в комнату вошёл Сергей Александрович: – Не спишь ещё? – Нет, Сергей Александрович. – А что же так? Не устал разве? – Ну… совсем немножко… На самом деле Никита устал, – столько всего было сегодня! – но не захотел признаваться в этом Сергею Александровичу. А когда Сергей Александрович собрался уже уходить, Никита вдруг спросил его: – Сергей Александрович, а вы в Бога верите? Сергей Александрович улыбнулся: – Нет, Никит. Я верю только в хорошее… Теперь Никита тоже улыбнулся, когда вспомнил эти слова. Он подумал, что сегодня был действительно очень хороший день, а может быть – самый лучший день в его жизни! Хорошо, если у него будет ещё один самый лучший день. Хотя бы ещё один! – в это стоило верить… Никита вдруг понял, что Оксана Андреевна по-прежнему гладит его по голове – так приятно лежать и чувствовать, что тебя гладят по голове… Никита открыл глаза и посмотрел на потолок: река, как и утром, как и много дней подряд, текла почти от самой люстры и пряталась за плинтусом между потолком и стеной. Наверное, если стать очень-очень маленьким, и сесть в такую же маленькую-премаленькую лодку, то можно поплыть по этой реке и узнать, что же находится там, за плинтусом. Может быть, море или даже целый океан – океан больше моря. Никита никогда не видел океана. И моря тоже не видел. В море живут дельфины. Такие, как они видели сегодня в дельфинарии. С ними можно плавать, с ними не страшно. Даже если совсем не умеешь плавать. Никита совсем не умеет плавать… Никита закрыл глаза и представил, что он сидит в лодке, и лодка плывёт по реке. Вокруг было много воды, и Никите нравилось, что он сидит в сухой лодке. Только жалко, что с ним нет Тоши, надо было взять его с собой – всегда веселее, если ты не один. Тоша, наверное, даже и реки никогда не видел, ведь он ещё такой маленький. Никита и сам не видел раньше никогда столько воды, но ему совсем не было страшно, только очень хотелось узнать, куда же он плывёт. И тогда Никита понял, что может встать и посмотреть далеко вперёд, а когда посмотрел, то увидел, что река заканчивалась – там, впереди. Однако все знают, что река просто так не может кончиться. Все реки впадают в озёра или в моря, или в океан – так Оксана Андреевна говорила. Она никогда не обманывала, и Никита решил, что не будет волноваться. Он закрыл глаза и начал считать: один …два …три …четыре …пять …шесть …семь …восемь …девять …десять.
– Десять часов уже, – сторож заглянул в палату. – Закрывать, что ли, ворота, а то чего? Сергей Александрович посмотрел на часы: – Да, действительно уже поздно. – Обернулся к Оксане Андреевне: – Нет ещё? – Нет, – вздохнула Оксана Андреевна, посмотрела на сторожа: – Вы, Михаил Дмитриевич, не переживайте, я после сама ворота закрою. – Да я чего, я думаю, врача-то мне вызывать, что ли? – Не надо. Ольга Ивановна сама заберёт завтра, всё сделает. – Мать-то, что ли? – Да. – Ну, пускай. Её дело-то. – Сторож пожал плечами. – Да я вот думаю-то: ещё одного не приспособила бы нам скоро… – Михаил Дмитриевич! – Да что я… Распирает уже, смотрю, бабу-то. Видно… – Перестаньте, Михаил Дмитриевич, я вас прошу! Сергей Александрович, хоть вы скажите ему. Откуда только мысли такие у людей в головах берутся? Сергей Александрович пожал плечами: – К сожалению, Оксана Андреевна… К сожалению, ни за что нельзя поручиться… – И вы туда же! Да что вы все говорите такое – всё у неё хорошо будет! Хватит, натерпелась уже… – После паузы: – Она в НИИ теперь наблюдается, заметили бы уже. Сторож почесал небритую щёку: – В спорте-то, вишь, тоже бывает – несколько подходов дают… – Михаил Дмитриевич! – Простите, Оксана Андреевна, не со зла ведь я это. – Грубый вы человек, Михаил Дмитриевич. – Обыкновенный… Думаете мне что, не жалко людей-то? Всех жалко. Людей жалко, детей жалко, вон этого – тоже жалко. Тоже ведь тварь живая. – Сторож кивнул на угол, в котором устроился щенок. – Вон, вишь, забеспокоился-то. Понимает. Куда вот теперь его? – А берите его себе, – Сергей Александрович вдруг оторвался со своего места возле окна и в три шага очутился перед загончиком со щенком. – Михаил Дмитриевич, вам же всё равно собаку менять. Сколько уже Афгану? – старый… – И то… – Вот и берите! С малых лет при вас будет. Сергей Александрович подхватил щенка из загончика и бодрым движением протянул сторожу. Михаил Дмитриевич принял щенка неуверенно: – А ну, кто против найдётся вдруг? – Разве только Оксана Андреевна. Оксана Андреевна, вы не против? – Делайте, как считаете нужным. – Вот видите, Михаил Дмитриевич, можете забирать. Мальчику – как? Никита? – он теперь тоже не пригодится. Поздравляю с новой собакой, Михаил Дмитриевич! Афган, я надеюсь, не слишком будет обижен? – А то что ему… – Вот и славно! С остальными подарками – завтра, будет время, разберёмся. – Много сегодня надарили-то, вишь. И не жалко ведь вам денег-то. – Михаил вы наш Дмитриевич. Правильно Оксана Андреевна про вас говорит – грубый вы человек. Вот вы мне скажите – вы были маленьким? – Ну а что же я? Таким, что ли, сразу заделался? – А вы маленький в чудеса верили? – А то! Я в Деда Мороза-то до самых пионеров верил! Потом Васька, одноклассник-то мой, засмеял меня с этой верой-то. Целая драка у нас случилась, родителей вызывали в школу. Да, вообще учился-то я не шибко важно… – Действительно, не важно, как вы учились, Михаил Дмитриевич. Главное в том, что детям нужна сказка, они хотят, чтобы было чудо… Мужчин перебила Оксана Андреевна: – Кажется, всё… Обернулись: мальчик тихо лежал на кровати, его лицо заметно побледнело. Оксана Андреевна накинула ему на голову одеяло. Сергей Александрович цокнул: – Ну, значит, всё. – Помялся. – Ладно, ухожу. Все вопросы решим завтра. До свидания, Михаил Дмитриевич. Оксана Андреевна, вы составите мне компанию? – Да… да, конечно. Двое ушли. Оставшись один, сторож задумчиво гладил щенка, который скулил и тыкался ему в грудь. – Вот и помер хозяин-то твой, – сказал сторож. – Я теперь твой хозяин-то. Такие дела. Звать-то как тебя? Со двора залетел смех – Оксана Андреевна. Сторож подошёл к окну: двое стояли возле машины перед воротами. Мужчина держал рукой открытую дверь машины и рассказывал женщине что-то беззвучное и смешное. Снова смех. Когда прощались, мужчина положил ладонь на плечо женщины. Она не сопротивлялась. Мужчина сел в машину, и машина поехала. Женщина постояла немного, потом закрыла ворота. Сторож наблюдал, как она идёт обратно через весь двор. Свернув на боковую дорожку, женщина скоро пропала из виду. Сторож хмыкнул: – Вишь, стерва… – и отвернулся.
|
