Март 1983 г. 5 страница

Я покачал головой.

– Ну, вы только представьте: раз на целом этаже света нет – значит, в работе отеля что‑то разладилось, так? Значит, либо техника подвела, либо с персоналом проблемы. А это означает одно: всех снова поставят на уши. Опять работа в выходные, муштра с утра до вечера, от начальства тычки по любому поводу... Господи, как уже все надоело! Только‑только все успокоилось – и вот, пожалуйста!

– Да уж... – посочувствовал я.

– И вот я стою, представляю себе все это и злюсь. Злости даже больше, чем страха. И заодно думаю: надо хоть посмотреть, что происходит... Отступаю от лифта на пару шагов. Медленно так. И чувствую – что‑то не то. Звук шагов не такой, как всегда. И хотя я на каблуках, замечаю сразу: пол под ногами непривычный какой‑то. Нет ощущения, что по ковру, как обычно, ступаешь – слишком жестко подошвам... У меня чувствительность повышенная, я в таких деталях не ошибаюсь! Уж можете мне поверить... И еще – воздух вокруг очень странный. Едкий, точно газеты жгли. Совсем не такой, как обычно в отеле. В отеле чистота воздуха поддерживается кондиционерами. По всему зданию. За день просто ужас сколько воздуха перекачивается! И не просто перекачивается, а еще и обрабатывается специально. В обычных отелях воздух пересушивают, так что дышать трудно; а у нас поддерживается очень естественная атмосфера. О каких‑то горелых газетах просто речи не может быть! А этот воздух, если просто сказать, очень затхлый. Как будто ему уже лет сто, не меньше. Я когда маленькая была, у деда в деревне однажды в погреб залезла... Вот так же точно и пахло. Как если бы много‑много запахов от всякого старого хлама перемешались и кисли так, закупоренные, целый век...

Тогда я решила лифт заново вызвать. На всякий случай. Только оглянулась – а кнопка уже исчезла! И экранчика с цифрами не видать! То есть, вообще ничего не светится. Полный мрак, абсолютный... И вот тут уже я испугалась по‑настоящему. Ничего себе шуточки! Стою совершенно одна, непонятно где, вокруг не видать ничего. Чуть не умираю от страха. И только в голове все равно вертится: не может быть, неувязка какая‑то. Звуки исчезли совсем. Резкая, пронзительная тишина. Разве не странно? В огромном отеле вдруг выключается свет. Почему никто не бегает в панике по коридорам и лестницам? Отель битком набит проживающими – по идее, все здание должно ходить ходуном! А тут – ни скрипа, ни шороха. И я вообще уже ничего не понимаю...

Принесли наш заказ. Мы синхронно подняли стаканы и отпили по глотку. Она поправила пальчиком оправу очков. Я молча ждал продолжения.

– Ну, как? – спросила она. – Пока еще не уловили в моих ощущениях ничего конкретного?

– Кое‑что уловил, – сказал я. – Вы выходите из лифта на шестнадцатом этаже. Вокруг темно. Странно пахнет. Слишком тихо. Что‑то не так.

Она глубоко вздохнула.

– Не хочу хвастаться, но... По природе я совсем не трусиха. По крайней мере, для женщины у меня довольно крепкие нервы. И только из‑за того, что вдруг свет погас, не стану, как большинство девчонок, подымать визг на всю вселенную... Когда страшно – тогда страшно, врать не буду. Но позволить страху меня победить – это, я считаю, последнее дело. Вот я и решила, как бы ни было страшно, сходить посмотреть, что все‑таки происходит. И пошла на ощупь по коридору...

– В какую сторону? – уточнил я.

– Вправо! – быстро сказала она и помахала в воздухе правой рукой, лишний раз убеждаясь, что та действительно правая. – Точно, направо пошла. Очень медленно... Коридор сначала прямо тянулся. Иду, за стенку держусь. Вдруг – раз! – поворот направо. Свернула. Гляжу – впереди тусклый свет какой‑то. Еле виднеется, будто свеча горит вдалеке. Ага, думаю, кто‑то свечку зажег. Надо туда идти. Чуть приблизилась, вижу: никакая это не свечка, а из приоткрытой двери свет пробивается. Сама дверь очень странная. Я таких дверей ни разу не видела. По крайней мере, у нас в отеле таких быть не может. Тем не менее, дверь была, и из щели свет пробивался. И вот я стою перед этой дверью, а в голове все перемешалось, как дальше поступить – не знаю. Может, там, за дверью, и нет никого. А вдруг – есть, но какой‑нибудь маньяк? К тому же и дверь какая‑то странная... В общем, взяла я и постучала тихонько. Ну, совсем слабенько – чтобы даже не очень ясно было, стучат или нет. Только вокруг такая тишина стояла, что загремело чуть не на весь этаж! А из‑за двери – никакой реакции... первые десять секунд. То есть, секунд десять я стояла и соображала, что же дальше делать. И вдруг – оттуда звуки послышались. Такие... словно кто‑то с пола подымается в очень тяжелой одежде. И затем раздались шаги. Страшно медленные. Шаркающие. Шур‑р‑р... Шур‑р‑р... Шур‑р‑р... С таким призвуком странным – то ли в шлепанцах, то ли ноги по полу волочит... И шаг за шагом к двери приближается...

Вспоминая услышанное когда‑то, она посмотрела куда‑то вверх и застыла так на несколько секунд. Потом очнулась и покачала головой.

– Я, когда это услышала, от ужаса окаменела. Сразу почувствовала: человек так ходить не может. Почему – объяснить не могу, но чувствую: это – не человек... Впервые в жизни спина от ужаса заледенела. Не в переносном смысле – буквально... И я побежала. Сломя голову побежала. По дороге, наверно, упала раза два или три. Потом чулки все порванные были. Только я ничего не помню. Помню только, что бегу, бегу... И в голове – единственная мысль так и скачет: “Господи, только б лифт не сдох, а если сдох – что тогда делать‑то?!” Добежала до лифта, смотрю – работает! И кнопка вызова горит, и экранчик с цифрами. Только сам лифт, как назло, на первом этаже стоит! Я давай на кнопку давить – он и поехал. Медленно‑медленно. С ума сойти, как медленно... Второй этаж... Третий... Четвертый... Я уже чуть не кричу – “Ну, скорее давай, скорее!”... Бесполезно. Просто пытка, как долго он полз. Точно издевался надо мной, ей‑богу...

Она перевела дух, отхлебнула еще “Блади Мэри”. И повертела кольцо на мизинце.

Я молчал и ждал, что же дальше. Музыка стихла. Послышался чей‑то смех.

– И тут я снова услышала их... Шаги. Шур‑р... Шур‑р... Медленные, но все ближе, ближе... Шур‑р‑р... Шур‑р‑р... Кто‑то из‑за двери вышел, поворот обогнул – и уже совсем рядом... Вот это был ужас! Вернее, даже не ужас... Просто чувствую – желудок поднимается к самому горлу. Все тело в поту. В холодном, липком поту. И по коже будто змеи ползают... А проклятый лифт все никак не приедет! Седьмой этаж... Восьмой... Девятый... А шаги уже совсем рядом!

Она замолчала на добрые полминуты. И все это время проворачивала кольцо на мизинце. Словно вертела ручку радиоприемника, настраиваясь на волну. Женщина за стойкой бара что‑то сказала, мужчина рядом с ней опять засмеялся. Скорей бы уж музыку поставили, подумал я.

– Такой ужас не опишешь тому, кто его не испытывал, – бесцветным голосом сказала она.

– Так чем же все закончилось? – спросил я.

– Ну, я вдруг вижу: передо мной – двери лифта распахнутые. И из них – яркий свет наконец‑то! Я просто кубарем туда вкатилась... Вся дрожу, как припадочная, и давлю, давлю на кнопку первого этажа... Вниз приехала – все фойе в шоке. Ну еще бы, представьте: вываливаюсь из лифта вся побелевшая, дрожу как осиновый лист, и изо рта одни вопли вылетают... Сразу менеджер прибежал, что случилось, спрашивает. Я, хоть отдышаться и не могу, кое‑как объяснить пытаюсь. Дескать, там, на шестнадцатом что‑то странное происходит. Менеджер еще одного парня взял – и мы уже все втроем на шестнадцатый поехали. Посмотреть, в чем дело. Только на шестнадцатом ничего уже нет! Сигнализация красным горит, как положено, и никаких странных запахов. Все как обычно... Заглянули в комнату отдыха – спросить, что да как. Там была пара сотрудников, они все это время не спали, но никакого отключения света не заметили. На всякий случай мы обошли весь этаж из конца в конец – ничего странного не обнаружили. Чистое наваждение...

Только вернулись на первый этаж – менеджер в кабинет вызывает. Ну, все, думаю, – сейчас орать начнет. А он даже не разозлился нисколечко. Докладывай, говорит, подробнее, что произошло. Ну, я и рассказала в деталях. Даже звук шагов изобразила – хоть и чувствовала себя последней дурой при этом... Так и казалось – вот сейчас он расхохочется на весь кабинет и закричит, что мне все это приснилось.

А он даже не улыбнулся. Наоборот – сделал страшно серьезное лицо. И сказал: “Обо всем этом ты больше никому не рассказывай, хорошо?” Ласково так говорит, с участием в голосе. “Вероятно, – говорит, – произошла какая‑то ошибка. Однако никак нельзя допустить, чтобы другие сотрудники стали чего‑то бояться. Так что уж постарайся держать язык за зубами”.

Но вы понимаете, в чем дело... Мой менеджер никогда ласково с людьми не разговаривает! Влепить кому‑нибудь в лоб словцом покрепче – вот это в его обычной манере. Поэтому мне и пришло в голову... Может, я уже не первая, кто ему об этом рассказывает?

Она замолчала. Я тоже молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Пауза затягивалась – пожалуй, нужно было задавать какие‑то вопросы.

– А от других сотрудников вы ничего такого не слышали? – спросил я. – Того, что пересекалось бы с вашим случаем... Каких‑нибудь странных рассказов, мистических историй? Пусть даже на урове слухов...

Она покачала головой.

– Слышать не слышала... Но я чувствую: что‑то ненормальное за всем этим кроется. Вот и менеджер на мой рассказ так странно отреагировал... И вообще – слишком много вокруг недомолвок, каких‑то разговоров полушепотом... Не могу объяснить как следует, но... странно очень. Я раньше в другом отеле работала – так ничего похожего! Разумеется, тот отель не был таким громадным, да и в целом обстановка была другая, – но все равно: слишком большая разница. В прежнем отеле, помню, тоже какие‑то байки‑страшилки рассказывали, – да что говорить, у каждого отеля есть хотя бы одна своя история с привидениями! – но мы над ними смеялись, никто всерьез не воспринимал. А здесь совсем не так! Здесь никто ни над чем не смеется. И от этого – еще страшнее. Если бы менеджер от моего рассказа рассмеялся! Или хотя бы наорал на меня... Я бы тогда, наверное, успокоилась, решила бы – ну точно, ошибка какая‑то. А так...

Она нервно прищурилась, разглядывая стиснутый в ладони бокал.

– А после этого случая вы хоть раз поднимались на шестнадцатый этаж?

– Да постоянно, – ответила она скучным голосом. – Я же на работе. Хочешь не хочешь, приходится туда ездить. Но обычно я бываю там только днем. Вечером – никогда. И что бы ни случилось – ни за что не поеду вечером. Не дай бог еще раз пережить такое... Я поэтому и в вечернюю смену больше не выхожу. Так прямо и сказала начальству: не хочу – и точка.

– Так, значит, до сих пор вы об этом никому не рассказывали?

Она дернула подбородком.

– Я ведь говорила... Вам сегодня рассказываю впервые. Раньше, может, и хотела бы рассказать – да некому. А теперь появились вы – и тоже интересуетесь, что же там происходит... Ну, на шестнадцатом этаже.

– Я? С чего вы взяли?

– Ну, не знаю... Про старый отель “Дельфин” вам что‑то известно. И о том, как он исчез, сразу спрашивать начали... Вот мне и показалось – может, хоть у вас найдется какое‑то объяснение тому, что со мною было...

– Никакого объяснения у меня нет, – ответил я, немного подумав. – И про тот, старый отель я мало что знаю. Маленький, захудалый такой отелишко. Четыре года назад я там остановился, познакомился с хозяином, а теперь проведать решил... Вот и все. Не было в том отеле ничего примечательного. Ничего, что можно запомнить и потом рассказать.

Про себя, в душе, я вовсе не считал старый отель “Дельфин” таким уж обычным ‑; однако на нынешнем этапе знакомства откровенничать не хотелось.

– И все‑таки, когда сегодня днем я спросила, был ли это приличный отель, – вы ответили, мол, долго рассказывать... Что же вы имели в виду?

– Имел я в виду кое‑что очень личное, – пояснил я. – Начни я вам рассказывать – это действительно заняло бы кучу времени. Но после всего, что вы рассказали, я уже не думаю, что моя история как‑то связана с вашей.

Мой ответ, похоже, сильно ее разочаровал. Она скривила губы и какое‑то время молча разглядывала руки.

– Вы уж извините, что ничем не могу вам пригодиться. Вы‑то мне вон сколько всего нарассказывали...

– Да ладно, – вздохнула она. – Вы же не виноваты. А я хоть выговорилась, уже облегчение. Очень тяжело, когда долго держишь в себе такое. Постоянно тревога какая‑то...

– Еще бы, – сказал я. – Если такое держать в голове слишком долго, голова раздувается, как воздушный шар...

И я изобразил руками, как моя голова раздувается на манер воздушного шара.

Она молча кивнула. Потом еще раз взялась за кольцо на мизинце, покрутила, почти сняла – и вернула в прежнее положение.

– Скажите честно... Вы мне верите? Ну, про шестнадцатый этаж... – спросила она.

– Конечно, верю, – очень серьезно ответил я.

– Правда? Но ведь это... очень ненормальная история, разве нет?

– Да, пожалуй, нормальной ее не назовешь... И все же такие вещи иногда случаются. Это я знаю точно. Потому и вам верю. Так бывает: одно пересекается с другим – и образуется узел. Одно начинает зависеть от другого и наоборот.

Она подумала над моими словами.

– А с вами в жизни так бывало когда‑нибудь?

– Пожалуй... – кивнул я. – Думаю, да.

– Страшно было?

– Да там скорее не страх... – ответил я. – Просто разные узлы по‑разному завязываются. В моем же случае...

На этом все подходящие слова у меня иссякли. Словно кто‑то говорил со мной по телефону из другой части света – и вдруг оборвали связь. Я отхлебнул еще виски и сказал:

– Не знаю... Не могу хорошо объяснить. Но такие вещи случаются, это факт. И потому я вам верю. Кому‑то другому, может, и не поверил бы. А вам – верю. Раз вы говорите – значит, так все и было.

Она вдруг подняла голову и улыбнулась – немного не так, как улыбалась мне до сих пор. Какой‑то очень личной улыбкой. Выговорившись, она действительно казалась намного спокойнее.

– Интересно, с чего бы это? Поговорила с вами – и точно камень с души свалился... Обычно у меня с незнакомыми людьми нормального разговора не выходит, стесняюсь ужасно. А с вами вот – получается...

– Наверное, это потому, что в некоторых местах мы с вами здорово пересекаемся, – усмехнулся я.

Она, похоже, изрядно запуталась, придумывая, что на это ответить, – и в итоге не ответила ничего. Лишь глубоко вздохнула. Хорошим вздохом, без недовольства. Просто проветрила лишний раз легкие – и все.

– Послушайте, вы есть не хотите? Я что‑то ужасно проголодалась!

Я тут же предложил сходить куда‑нибудь поужинать как полагается, но она заявила, что легко перекусить прямо здесь вполне достаточно. Подозвав официанта, мы заказали по пицце и салату.

За едой мы болтали о всякой всячине. О ее работе в отеле, о жизни в Саппоро и так далее. Она рассказала кое‑что о себе. Двадцать три года. После школы поступила в училище, где готовят персонал для отелей, через два года закончила, пару лет проработала в одном из токийских отелей, потом по объявлению в газете подала заявку в новый отель в Саппоро. Переезд сюда, на Хоккайдо, был ей очень кстати: неподалеку от Асахикавы ее родители держали небольшую гостиницу в японском стиле.

– Довольно приличная гостиница, – добавила она. – С давних времен сохранилась.

– То есть, сейчас вы как бы тренируетесь, чтобы потом унаследовать ту гостиницу и принять дела на себя? – спросил я.

– Да нет, дело не в этом... – сказала она. И в очередной раз поправила очки на носу. – О наследстве и всяких там планах на будущее я еще серьезно не думала... Просто мне нравится работать в отеле. Самые разные люди приезжают, останавливаются, потом снова едут куда‑то... И мне хорошо, уютно становится. Сразу успокаиваюсь... Может, потому, что все детство в этом прошло?

– Так я и думал!

– Что вы думали?

– Там, в фойе, мне совершенно ясно представилось, будто вы – дух отеля “Дельфин”.

– Дух отеля? – Она рассмеялась. – Скажете тоже... Я даже не знаю, привыкну когда‑нибудь к этой работе или нет...

– Ну, вы‑то уж непременно привыкнете, стоит лишь постараться, – улыбнулся я. – Вот только... В таких местах, как отель, ничто не задерживается надолго. Вас это не смущает? Ведь кто бы ни прибыл – все непременно уезжают дальше своей дорогой...

– Ну конечно, – кивнула она. – Если бы кто‑то начал задерживаться – я сама первой испугалась бы... Почему у меня так? Может, я просто трусиха? Кто бы ни появился, скоро исчезнет – и от одной мысли об этом спокойно на душе. Странно, да? Ведь у обычной женщины совсем не так, правда же? Обычная женщина должна хотеть чего‑то конкретного, неизменного. Или нет?.. А я какая‑то не такая. Отчего? Сама не знаю...

– Я не думаю, что вы странная, – сказал я. – Просто вы еще не приняли Главного Решения.

Она посмотрела на меня с изумлением.

– Но... откуда вы это знаете?

– Откуда? – переспросил я. – Да ниоткуда. Просто знаю, и все.

Она задумалась на несколько секунд.

– Расскажите о себе.

– Да что рассказывать? Ничего интересного, – ответил я.

Но она настаивала – мол, пускай, все равно интересно послушать. Тогда я рассказал ей чуть‑чуть о себе. Тридцать четыре года, развелся, на жизнь зарабатываю тем, что пишу тексты – по заказам, от случая к случаю. Езжу на подержанной “субару”. Машина хоть и старенькая, но с магнитофоном. И кондиционер есть…

В общем, рассказал ей “несколько слов о себе”. Голые факты.

Она же, как ни странно, захотела узнать побольше о моей работе. Скрывать что‑либо смысла не было, и я рассказал ей чуть больше. Про интервью с малолетней примадонной и про репортаж о деликатесах Хакодатэ.

– Вот, наверное, интересная у вас работа! – воскликнула она.

– За все эти годы не припомню ничего интересного. То есть, само это занятие – писать – мне не в тягость. И я не сказал бы, что писать не люблю. Когда пишу – успокаиваюсь. Но все‑таки смысла в том, что я делаю, – ноль. Сплошная белиберда...

– Например?

– Ну, например, объезжаем по пятьдесят ресторанов в день и в каждом – только притрагиваемся к еде и оставляем все на тарелке. По‑моему, здесь что‑то в корне неверно.

– Ну, не есть же вам все подряд, в самом деле!

– Да уж... Начни мы есть все подряд – за три дня просто в ящик бы сыграли! А народ вокруг назвал бы нас идиотами. И даже над нашими трупами никто б не заплакал...

– Так значит, тут уже ничего не попишешь? – засмеялась она.

– Вот именно. Ничего не попишешь, – кивнул я. – Сам знаю. Все равно, что сугробы в метель разгребать. Ничего не попишешь – и оттого продолжаешь писать дальше. Не потому что хочется, а потому что ничего не попишешь.

– Сугробы разгребать? – повторила она задумчиво.

– Культурологические сугробы, – пояснил я.

Затем она спросила меня о разводе.

– Ну, развелся‑то я не по своей воле. – ответил я. – Просто в один прекрасный день она взяла и ушла. С другим парнем.

– Больно было?

– А кому в такой ситуации не больно?

Положив локти на стол, она подперла лицо ладонями и посмотрела мне прямо в глаза.

– Простите... Я как‑то неуклюже спросила. Просто мне трудно представить, что вы чувствуете, если вам делают больно. Что в душе происходит? Что вы делаете, как реагируете?

– Нацепляю значок с Китом Харингом, – ответил я.

Она рассмеялась.

– И все?

– Дело в том, – продолжал я, – что со временем такая боль становится хронической. Рассасывается внутри, становится частью твоей ежедневности – так, что самой боли как бы уже и не видно. Но она там, внутри. Просто различить ее, показать кому‑то – вот она, моя боль, – уже невозможно. Показать, как правило, удается лишь какие‑то мелкие болячки...

– Просто ужас, как я вас понимаю, – вдруг сказала она.

– В самом деле?

– Может, с виду по мне и не скажешь, но... Мне в жизни тоже выпало много боли. Самой разной. Мало не показалось... – проговорила она очень тихо. – Там, в Токио, произошло кое‑что. В итоге я уволилась из того отеля. Очень больно было. Больно и трудно. Есть вещи, с которыми я не способна ужиться так же просто, как со всем остальным...

– Угу, – промычал я.

– И до сих пор еще больно. Как вспомню о том, что случилось – хочется умереть, чтобы не было ничего...

Она снова схватилась за кольцо на мизинце, сдвинула его, точно собираясь снять – и вернула на прежнее место. Затем отпила еще “Блади Мэри”. Поправила пальцем очки. И широко улыбнулась.

Нагрузились мы с ней довольно неплохо. Даже не помнили, сколько чего заказали. Как‑то незаметно перевалило за одиннадцать. Наконец, скользнув глазами по часикам на руке, она заявила, что завтра рано вставать, и что ей, пожалуй, пора. Я предложил подбросить ее на такси. На машине до ее дома езды было минут десять. Я заплатил по счету, и мы вышли на улицу. Снегопад продолжался. Не очень сильный, но тротуары успели покрыться белой коркой и хрустели у нас под ногами. Взявшись за руки, мы побрели к остановке такси. Она была подшофе и ступала не очень уверенно.

– Слушай... А тот журнал – ну, который про скандал с недвижимостью написал... Как он назывался? И когда статья вышла, хотя бы примерно?

Она сказала мне название. Еженедельное приложение к одной из известных газет.

– Где‑то прошлой осенью вышел. Я сама той статьи не читала, точно не скажу...

Минут пять мы простояли на остановке под тихо падавшим снегом, пока не появилось такси. Все это время она держалась за мою руку. Она была очень спокойна. Я тоже.

– Давно я так не расслаблялась! – вдруг сказала она. Что говорить, я сам давно так не расслаблялся. И я снова подумал о том, что наши сущности где‑то пересекаются. Не случайно же меня так потянуло к ней при первой встрече...

В такси мы беседовали о чем‑то незначительном – о снегопаде, о холодах, о ее служебном расписании, о жизни в Токио и так далее. Всю дорогу, пока я болтал с ней об этом, в душе червяком копошился вопрос: как мне поступить с нею дальше? Ведь совершенно ясно: надави я еще чуть‑чуть – и мы окажемся в одной постели. Что‑что, а такие вещи я понимаю сразу. Хочетли она этого – мне, конечно, неведомо. Но что не станет возражать – я чувствую. По выражению глаз, дыханию, манере речи, движениям рук это различить легко. Но я хотел ее, это точно. И даже заранее знал: если бы мы переспали, это не усложнило бы жизни ни мне, ни ей. Я появился – и уехал дальше своей дорогой. Как она сама и сказала... И все же я никак не мог решиться. В уголке мозга свербило: поступать так с нею – нечестно. Девчонка на десять лет младше меня, в состоянии стресса, да еще и на ногах еле стоит. Воспользоваться этим – все равно что выиграть в покер краплеными картами. Чистое надувательство.

С другой стороны, спросил я себя, – а что значит честность в такой области жизни, как секс? Если требовать, чтобы в сексе все было по‑честному – то лучше уж людям сразу размножаться, как грибы. Честнее не придумаешь.

И этот аргумент я тоже нашел вполне справедливым.

Пока мое сознание металось меж двумя этими крайностями, машина подъехала к ее дому – и за какие‑то десять секунд до прибытия она с потрясающей легкостью разрешила мою дилемму.

– Я с сестрой живу, – просто сообщила она.

И, поскольку необходимость что‑то решать мгновенно отпала, я даже вздохнул с облегчением.

Такси остановилось напротив подъезда огромной многоэтажки. Перед тем, как выйти, она спросила, не провожу ли я ее до двери квартиры. Дескать, ночью на лестнице иногда ошиваются странные типы, и одной ходить страшновато. Я велел водителю ждать – мол, вернусь через пять минут, – взял ее под руку, и по хрустящему снегу мы пошли по дорожке к подъезду. Поднялись по лестнице на третий этаж. Дом был простой, панельный, без архитектурных излишеств. Дойдя со мной до двери с номером 306, она остановилась, открыла сумочку, выудила оттуда ключ – и очень естественно улыбнулась:

– Спасибо. Я прекрасно провела время.

– Я тоже, – ответил я.

Она отперла дверь и бросила ключи в сумочку. Захлопнула ее – резкий щелчок эхом разнесся по подъезду. И очень внимательно посмотрела мне прямо в глаза. Будто решала на классной доске задачу по геометрии. Она растерялась. Она не знала, как поступить. Она не могла проститься со мной, как положено. Это было ясно как день.

Опершись рукой о стену, я ждал, что же она решит. Но не дождался.

– Спокойной ночи. Привет сестре, – сказал я наконец.

Она поджала губы и простояла так еще секунд пять.

– Что с сестрой живу – это я соврала, – сказала она очень тихо. – Живу я одна.

– Я знаю, – ответил я.

Она медленно, с чувствомпокраснела.

– Аэто ты откуда знаешь?

– Откуда? – переспросил я. – Да ниоткуда... Просто знаю и все.

– Ты невозможен!.. – почти прошептала она.

– Очень может быть, – согласился я. – Но я уже говорил: я не делаю ничего, за что бы меня потом ненавидели. И пользоваться чужими слабостями не люблю. Так что согласись – тебя‑то я никак не обманывал.

В замешательстве она долго подыскивала слова, но в итоге сдалась – и просто рассмеялась:

– Это точно! Ты меня не обманывал.

– А тебя что заставило?

– Не знаю... Как‑то само совралось. Все‑таки, поверь, у меня свои царапины на душе. Я уже рассказывала... Много всего пережить пришлось.

– Ну, царапин на душе и у меня хватает. Вот, смотри, даже Кита Харинга нацепил...

Она опять рассмеялась:

– Может, все же зайдешь ненадолго, чаю на дорогу выпьешь? Еще немного поговорили бы...

Я покачал головой.

– Спасибо. Я тоже хотел бы еще поговорить... Но не сегодня. Сам не знаю, почему – но сегодня я лучше пойду. У меня такое чувство, что нам с тобой не стоит говорить слишком много за один разговор. С чего бы это?..

Она смотрела на меня так пристально, как разглядывают очень мелкие иероглифы в объявлении на заборе.

– Не могу толком объяснить, но... мне так кажется, – продолжал я. – Когда есть о чем поговорить – лучше это делать маленькими порциями. Наверное. Впрочем, я могу и ошибаться.

Она задумалась над моими словами. Но, похоже, ни к чему в своих мыслях не пришла.

– Спокойной ночи, – сказала она и тихонько закрыла за собой дверь.

– Эй, – позвал я негромко. Дверь приоткрылась сантиметров на десять, и в проеме появилось ее лицо. – В ближайшее время я попытаюсь тебя опять куда‑нибудь выманить... Как ты думаешь, у меня получится?

Придерживая дверь ладонью, она глубоко вздохнула.

– Возможно, – сказала она. И дверь снова закрылась.

 

 

* * *

 

Водитель такси со скучающей физиономией читал газету. Когда я, плюхнувшись на сиденье, велел ему ехать в отель, он искренне удивился:

– Неужели вернетесь? – переспросил он. – А я уже думал, вы сейчас машину отпустите, чтоб я дальше не ждал... Очень на то похоже было. Обычно все этим и заканчивается.

– Охотно верю, – согласился я.

– Когда много лет проработаешь, чутье очень редко подводит...

– Наоборот: чем дольше работаете, тем выше опасность того, что чутье подведет. Теория вероятности.

– Может, и так, конечно... – ответил он озадаченно. – Но, по‑моему, вы просто не совсем похожи на нормального пассажира.

– Вот как? – удивился я. Неужели я и впрямь такой ненормальный?

 

 

* * *

 

В номере я сполоснул лицо и почистил зубы. Драя их щеткой, слегка пожалел о том, что вернулся. Но потом все равно заснул как убитый. Что бы со мной ни происходило – я никогда ни о чем не жалею долго.

 

 

* * *

 

С утра я первым делом позвонил дежурному по размещению и продлил себе номер еще на трое суток. Сделать это удалось без труда: до туристического сезона было далеко, и половина номеров пустовала.

Потом я вышел из отеля, купил газету и отправился в кондитерскую “Данкин Донатс” неподалеку, где съел пару пончиков и выпил сразу два больших кофе. От гостиничных завтраков меня воротило уже на вторые сутки. А вот “Данкин Донатс” для завтраков – идеальное место. И накормят недорого, и добавку кофе бесплатно нальют.

Выйдя из кондитерской, я поймал такси и поехал в библиотеку. Так и сказал водителю: в самую большую библиотеку этого города. В библиотеке прошел в читальный зал и попросил подшивку пресловутого еженедельника. Статья об отеле “Дельфин” обнаружилась в выпуске за двадцатое октября. Я снял со статьи ксерокопию, отправился в ближайшую кофейню, уселся там за столик и за очередной чашкой кофе погрузился в чтение.

Читалась статья с большим трудом. Чтобы понять, в чем дело, пришлось перечитать ее раза три. И хотя автор выбивался из сил, стараясь изложить все попроще, – тема, за которую он взялся, оказалась ему не по зубам. Повествование было невероятно запутанным. Но делать нечего: тщательно изучив абзац за абзацем, я, в общем, сообразил, что к чему. Статья называлась так: “Саппоро: махинации с недвижимостью. Градостроительство грязными руками”. Под заголовком – фотография с птичьего полета: строительство отеля “Дельфин” в стадии завершения.