Март 1983 г. 33 страница

Она радостно улыбнулась и поцеловала меня.

– Просто чудо какое‑то...

– Я не знаю, что будет дальше, – добавил я. – Но у меня такое чувство, что всё будет хорошо.

– Никто не знает, что будет дальше, – сказала она. – Но так, как сейчас – просто чудо. Самое чудесное чудо...

Я снова позвонил горничной и попросил, чтобы в номер принесли льда. Когда приносили лёд, Юмиёси снова пряталась в ванной. Я достал из холодильника бутылку водки и пакет томатного сока, что купил в городе еще днем, и смешал две порции “Блади Мэри”. Без лимонных долек, без соуса “Ли‑энд‑Перринз”, – просто “Кровавую Мэри” как она есть. Мы чокнулись. Для особой торжественности не хватало лишь музыки. Из того, что предлагало радио у кровати, я выбрал канал “популярные мелодии”. Оркестр Мантовани с особо нудной помпезностью затянул “Strangers in the Night”. Я едва удержался, чтобы не съязвить.

– Ты что, мысли читаешь? – улыбнулась Юмиёси. – На самом деле, я только и думала: вот бы еще “Блади Мэри” для полного счастья. Как ты узнал?

– Не затыкай ушей – и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз – то, что нужно, само покажется, – ответил я.

– Прямо лозунг какой‑то...

– Ну почему сразу лозунг? Кратко сформулированная жизненная позиция.

– А может, тебе все‑таки стать специалистом по составлению лозунгов? – засмеялась она.

Мы выпили по три порции “Блади Мэри”. Потом разделись и вновь занялись любовью. На этот раз – очень нежно и медленно. Мы не нуждались больше ни в ком и ни в чем на свете. Нам хватало друг друга. В какой‑то момент у меня в голове завибрировало и загромыхало, как в раздолбанном лифте старого отеля “Дельфин”. Все верно, подумал я. Здесь – мое место. Я ему принадлежу. И что там ни говори – это реальность. Всё в порядке, я уже никуда не уйду. Я подключился. Восстановил все оборванные контакты и соединился с реальностью. Я захотел – и Человек‑Овца подключил. Наступила полночь, и мы заснули.

 

 

* * *

 

Юмиёси будила меня, тряся за плечо.

– Эй, проснись! – шептала она мне на ухо. Зачем‑то одетая по всей форме. В номере было темно, и мой мозг, похожий на кусок тёплой глины, никак не хотел выплывать из глубин подсознания. Ночник у кровати горел, часы у изголовья показывали три часа с небольшим. Что‑то случилось, первым делом подумал я. Как пить дать, начальство пронюхало, что она в моем номере. Времени три часа ночи, Юмиёси вцепилась в мое плечо, дрожит как осиновый лист. И уже одеться успела... Точно, застукали. Других версий в голову не приходило. Что же делать? – лихорадочно думал я. Но ничего не придумывалось, хоть тресни.

– Проснись! Пожалуйста, проснись, я тебя очень прошу... – умоляла она еле слышно.

– Проснулся, – доложил я. – Что случилось?

– Потом объясню. Вставай, одевайся скорее!

Я вскочил и стал одеваться. Быстро, как только мог. Голову – в майку, ноги – в джинсы, пятки – в кроссовки, руки – в ветровку. И задернул молнию до подбородка. На всё ушло не больше минуты. Едва я оделся, Юмиёси потащила меня за руку к выходу. И приоткрыла дверь. На какие‑то два или три сантиметра.

– Смотри! – сказала она. Приникнув к щели, я посмотрел в коридор. Там висела тьма. Жидкая и густая, как желе из чернил. Такая глубокая, что казалось, протяни руку – засосет и утянет в бездну. И еще я услышал запах. Тот самый. Заплесневелый и едкий запах старых газет. Дыхание Прошлого из пучины былых времен.

– Опять эта темнота... – прошептала Юмиёси у меня над ухом.

Я обнял ее за талию и прижал к себе.

– Все в порядке. Бояться нечего. Это мой мир. Здесь ничего плохого случиться не может. Ты же первая рассказала мне про эту темноту. Благодаря ей мы и встретились, – успокаивал я ее. И сам не верил в то, что говорю. А если точнее – у меня просто поджилки тряслись. Меня охватил такой первобытный страх, что было уже не до логики. Страх, заложенный в моем генетическом коде с доисторических времен. Проклятая темнота – отчего бы она ни возникла – заглатывала человека, перемалывала и переваривала его вместе со всеми его доводами. Во что вообще можно верить в такой космической темноте? В такой темноте любые понятия слишком легко извращаются, переворачиваются с ног на голову и исчезают. Ибо всё растворяет в себе одна‑единственная логика: Великое Ничто.

– Не бойся. Здесь нечего бояться, – убеждал я ее, хотя на самом деле пытался убедить самого себя.

– И что теперь делать? – спросила Юмиёси.

– Попробуем пойти туда вдвоем, – сказал я. – Я вернулся сюда, в этот отель, чтобы встретиться с вами двумя. С тобой – и с тем, кто сидит там, в темноте. Он ждет меня.

– Тот, кто живет в странной комнате?

– Да, он самый.

– Но страшно же... Правда, страшно! – сказала Юмиёси. Её голос дрожал и срывался. Понятно, чего уж там: у меня самого от страха во рту пересохло.

Я прижался губами к ее глазам.

– Не бойся. Теперь с тобой я. Держи меня за руку и не отпускай. И тогда всё будет в порядке. Что бы ни случилось – не отпускай мою руку, договорились? Держись за меня покрепче.

Я вернулся в комнату, достал из сумки фонарик и зажигалку “Зиппо”, припасенные для подобного случая, и рассовал их по карманам ветровки. Затем вернулся к двери, медленно отворил ее – и, покрепче взяв Юмиёси за руку, ступил в темноту.

– Нам в какую сторону? – спросила она.

– Направо, – сказал я. – Всегда направо. Такие правила.

Я двинулся по коридору, освещая фонариком пространство перед собой. Как и в прошлый раз, я чувствовал, что это – совсем не модерновый небоскреб “DOLPHIN HOTEL”. Мы шли по коридору какого‑то старого, ветхого здания. Красный ковер под ногами истерся почти до дыр. Штукатурка на стенах своими пятнами напоминала кожу дряхлого старика. Да и сами стены были неровными: по дороге нас заносило то вправо, то влево. Может, это старый отель “Дельфин”? – прикидывал я. Не совсем. Скажем так: что‑то здесь сильно напоминало старый отель “Дельфин”. Что‑то очень дельфино‑отелевое... Я прошел еще немного вперед. Как и прежде, коридор сворачивал вправо. И я повернул направо. И почувствовал: что‑то не так. Не так, как в прошлый раз. Никакого сияния впереди. Никакой приоткрытой двери, за которой бы тускло мерцала свеча. Для сравнения я погасил фонарик. То же самое. Сияния не было. Абсолютная мгла, коварная, как океанская бездна, поглотила нас без единого звука.

Юмиёси испуганно стиснула мою руку.

– Сиянья не видно, – сказал я. Очень странным голосом. Как будто это сказал не я, а кто‑то другой. – Раньше было сиянье. Из‑за той двери.

– Да, помню. Я тоже видела.

Я остановился на повороте и задумался. Что случилось с Человеком‑Овцой? Может, он просто спит? Нет, не может такого быть. Он всегда оставляет для меня свет. Как маяк в ночи. Это его работа. Даже засыпая, он оставляет свечу гореть. Иначе ему нельзя... У меня неприятно засосало под ложечкой.

– Слушай, давай вернемся! – сказала Юмиёси. – Здесь слишком темно. Вернемся, а потом как‑нибудь в другой раз придем. Так будет лучше. Не искушай судьбу.

В душе я почти согласился с нею. Действительно – здесь слишком темно. И явно творится что‑то нехорошее. Но возвращаться нельзя.

– Нет, погоди. Я волнуюсь. Нужно сходить туда и проверить, все ли в порядке. Может, я ему нужен? Может, именно для этого он меня подключил? – Я снова зажег фонарик. Желтый тоненький луч убежал, растворяясь, во тьму. – Идём. Держись за меня покрепче. Ты нужна мне. Я нужен тебе. Все хорошо, беспокоиться не о чем. Мы остаемся. Мы больше никуда не уходим. И поэтому обязательно вернемся. Не волнуйся, все будет хорошо...

Шаг за шагом, глядя под ноги, мы двинулись вперед. Я вдыхал в темноте аромат ее шампуня. Этот запах проникал в меня и успокаивал нервы. Я чувствовал ее ладонь в своей руке – маленькую, теплую, твердую. Мы связаны друг с другом. Даже в этой кромешной тьме.

Комнату Человека‑Овцы мы нашли почти сразу. В коридоре была приоткрыта всего одна дверь, и только оттуда доносился едкий запах плесени и старых газет. Я постучал. Как и в прошлый раз, от моего стука загремело так, будто в огромном ухе взорвался громадный ламповый усилитель. Я постучал трижды и начал ждать. Прошло двадцать секунд, тридцать. Ни звука в ответ. Что же случилось с Человеком‑Овцой? Может, он умер? Ведь, когда мы встречались, он выглядел таким дряхлым и изможденным. Что удивляться, если он просто умер от старости. Да, он жил очень долго. Но годы берут свое. Когда‑нибудь и ему суждено было умереть. Как и всем нам... Меня охватила паника. Если он умер – кто будет и дальше соединять меня с миром? Кто теперь будет меня подключать?

Я открыл дверь, потянул за собой Юмиёси и, ступив внутрь, осветил фонариком комнату. Всё вокруг было точь‑в‑точь таким же, как и в прошлый раз. Старые книги по всему полу, маленький стол с грубой плошкой вместо подсвечника, и в ней – погасший свечной огарок. Совсем короткий, пальца на три. Я достал из кармана зажигалку, зажег свечу, погасил фонарик и спрятал “зиппо” обратно в карман.

Человека‑Овцы нигде не было.

Куда же он подевался? – подумал я.

– И всё‑таки – кто здесь был? – спросила Юмиёси.

– Человек‑Овца, – ответил я. – Тот, кто этот мир охраняет. Здесь – что‑то вроде диспетчерской, из которой он подсоединяет ко мне всё на свете. Как коммутатор на телефонной станции. Он носит овечьи шкуры и живет на белом свете с незапамятных времен. А это – его комната. Он здесь прячется.

– От чего прячется?

– От чего? От Войны, от Цивилизации, от Закона, от Системы... От всего, что не подходит Человеку‑Овце.

– Но теперь он исчез, так?

Я кивнул. Исполинская тень от моей головы на стене тоже кивнула.

– Да, теперь он исчез. Но почему? Ведь он не должен исчезать...

Мне казалось, я стою на краю Земли – как это представляли древние люди. Гигантские водопады стекают в Ад, унося за собой всё сущее в этом мире. А мы – на самом краю. Вдвоем. И перед нами ничего нет. Куда ни глянь – только черное Ничто перед глазами... Холод в комнате пробирал до самых костей. Только наши ладони еще как‑то согревали друг друга.

– Может, он уже умер. Не знаю... – добавил я.

– Не смей думать такие мрачные мысли в такой темноте! – сказала Юмиёси. – Думай о чем‑нибудь светлом. Может быть, он ушел в магазин и скоро вернется? Может, у него свечки кончились?

– Угу. Или, скажем, решил заплатить налоги. Почему бы и нет, – добавил я. И, чиркнув зажигалкой, посмотрел на нее. В самых уголках ее губ притаилась улыбка. Я погасил зажигалку и обнял ее в тусклом мерцанье свечи. – Давай, на выходные мы будем уезжать из города куда глаза глядят?

– Ну конечно, – сказала она.

– Весь Хоккайдо объездим на моей “субару”. Она у меня старенькая, подержанная – в общем, как раз то, что надо. Тебе понравится. Я тут на “мазерати” одно время ездил. Честно скажу: моя “субару” в сто раз лучше.

– Даже не вопрос, – сказала она.

– Она у меня с кондиционером. И с магнитофоном...

– Просто нет слов, – сказала она.

– Просто нет слов, – повторил я. – И мы на ней будем ездить в разные города. Я хочу видеть всё новое вместе с тобой.

– Очень справедливое желание...

Обнявшись, мы постояли еще немного. Затем отпустили друг друга, и я опять посветил вокруг фонариком. Она нагнулась и подняла с пола книгу. “Исследование по улучшению породы йоркширских овец”. Бумага давно порыжела, а пыль на обложке засохла, как пенка на молоке.

– В этой комнате все книги – об овцах, – сказал я. – В старом отеле “Дельфин” целый этаж занимали архивы по овцеводству. Отец управляющего был профессором, всю жизнь овец изучал. И вся его библиотека теперь здесь. Человек‑Овца унаследовал ее и охраняет. Никому эти книги не нужны. Сегодня их уже и читать‑то никто не стал бы. Но Человек‑Овца ими очень дорожит. Видимо, для этого места они много значат.

Она взяла у меня фонарик, раскрыла книгу и прислонилась к стене. Я уставился на свою гигантскую тень на противоположной стене и задумался о Человеке‑Овце. Куда же он мог исчезнуть? И тут меня охватило отвратительное предчувствие. Сердце подпрыгнуло к самому горлу. Что‑то не так. Вот‑вот случится что‑то ужасное. Что? Я сосредоточился. И меня наконец осенило. Что ты делаешь? Так нельзя!! – пронеслось в голове. Я понял, что с какого‑то момента мы с ней уже не держим друг друга за руку. Нельзя расцеплять руки. Ни в коем случае. Холодный пот пробил меня в одну секунду. Мгновенно обернувшись, я протянул руку – но было поздно. С той же скоростью, с какой я протягивал руку, Юмиёси растворилась в стене. Так же, как Кики в комнате со скелетами. Ее тело исчезло в бетоне, как в зыбучем песке. Вместе с фонариком. И я остался один в тусклом мерцанье свечи.

– Юмиёси! – закричал я.

Никто не ответил. Гробовое безмолвие и могильный холод слились в одно целое и захватили все пространство вокруг меня. И еще я почувствовал, как сгущается темнота.

– Юмиёси! – крикнул я снова.

– Слушай, это так просто! – вдруг послышался ее приглушенный голос из‑за стены. – Правда, просто! Пройди сквозь стену – и тоже окажешься здесь...

– Это не так!! – заорал я. – Это только кажется просто! Те, кто ушел туда, обратно уже не вернутся! Ты не понимаешь... Там – другое. Там всё нереально. Там – другой мир. Совсем не такой, как этот!

Она ничего не ответила. Комнату вновь затопило молчанием. Оно давило на каждую клетку тела, словно я оказался на дне Марианской впадины. Юмиёси исчезла. Куда ни протягивай руку – до нее уже не дотронуться. Между нами – стена... Как же так? – бессильно думал я. Как же так?! Юмиёси и я – мы оба должны быть по эту сторону! Сколько сил уже я положил, чтобы так было! Сколько замысловатых танцев протанцевал, только чтобы добраться сюда...

Но для раздумий времени не осталось. Я не мог позволить себе опоздать. И я двинулся следом за ней – прямо в эту проклятую стену. Никак иначе я поступить не мог – ведь я любил Юмиёси. И как тогда, вслед за Кики, легко прошел сквозь бетон. Всё было точно так же: полоса непрозрачного воздуха – чуть более плотного и шершавого на ощупь. И прохладного, как морская вода. Время искривилось, причины и следствия поменялись местами, гравитация исчезла. Я чувствовал, как память Прошлого всплывает из бездны веков и клубится вокруг меня, точно пар. Это – мои гены. Эволюция ликовала внутри моей плоти. Я превозмог гигантскую, сложную, непознаваемо‑запутанную формулу своей ДНК. Раскаленный земной шар разбух – и, резко остыв, ужался до ничтожных размеров. В пещеру ко мне прокралась Овца. Море стало одной исполинской Мыслью, на поверхность которой проливался беззвучный дождь. Люди без лиц стояли вдоль волнореза и вглядывались в воду на горизонте. Я увидел, как Время превратилось в огромный клубок ниток и покатилось по небу. Великое Ничто пожирало людей, а Еще Более Великое Ничто пожирало его. Человеческая плоть таяла, под ней обнажались кости. Кости обращались в прах, который раздувало ветром в разные стороны. Вы мертвы абсолютно. Мертвы на все сто процентов, – произнес кто‑то рядом. Ку‑ку, – сказал еще кто‑то. Моё тело разлагалось, трескалось, из него вылезали куски гниющего мяса, – а чуть погодя оно снова принимало нормальный вид...

Бред в голове унялся. Полоса Хаоса пройдена. Я лежу голый в постели, вокруг темнота. Не то чтобы кромешная тьма, но все равно ничего не видно. Я один. Шарю рукой по постели – но рядом никого нет. Я снова один как перст на краю этого идиотского мира. “Юмиёси!” – пытаюсь я закричать, но крика не получается. Выходит лишь какой‑то хрип. Я хочу закричать еще раз – но раздается щелчок, и по номеру растекается тусклый свет ночника.

Юмиёси – рядом. В белой блузке, фирменной юбке и черных туфельках. Сидит на диване и с ласковой улыбкой смотрит на меня. На стуле у письменного стола висит ее голубой жакетик – словно подтверждая, что она вообще существует. Напряжение, сковавшее тело, постепенно рассасывается. В голове будто ослабили туго закрученные болты. Я вдруг заметил, что сжимаю в кулаке кусок простыни. Я расслабил руку и отер пот со лба. Надеюсь, мы оба – по эту сторону, подумал я. Или все‑таки нет? А этот свет ночника – настоящий? Или снова мой бред?

– Послушай, Юмиёси...

– Что, милый?

– Ты действительно здесь?

– Ну, конечно.

– И никуда не исчезла?

– Никуда не исчезла. Люди так просто не исчезают.

– Мне снился сон.

– Знаю. Я смотрела на тебя всё это время. Как ты спал, и видел свой сон, и звал меня то и дело. В темноте... Слушай, а если ты сильно присмотришься, то в темноте тоже хорошо видишь, да?

Я посмотрел на часы. Четыре утра. Крошечный переход из ночи в утро. Время, когда мысли становятся глубже и извилистее. Всё тело озябло и затекло. Неужели это и правда был только сон? Там, в темноте, исчез Человек‑Овца, а за ним – Юмиёси. Я отчетливо помнил одинокое, бессильное отчаяние – из‑за того, что мне некуда больше идти. Это ощущение до сих пор во мне. Реальнее, чем в обычной реальности. Может быть, потому, что моя обычная реальность еще не стала Реальностью на все сто?

– Послушай, Юмиёси...

– Да, милый?

– А почему ты одета?

– Захотелось смотреть на тебя, когда я одета, – ответила она. – Почему‑то.

– А ты могла бы раздеться обратно? – попросил я. Мне опять захотелось удостовериться – в том, что она существует на самом деле. А также в том, что здесь – именно этот мир.

– Ну, конечно, – сказала Юмиёси.

Она расстегнула часики на руке. Разулась и поставила туфельку к туфельке на пол. Расстегнула одну за другой пуговицы на блузке, стянула чулки, юбку – и сложила все вещи аккуратной стопкой на стуле. Потом сняла очки и с легким стуком положила вместе с часиками на стол. Затем прошла босиком через комнату, достала из шкафа шерстяное одеяло, вернулась и легла рядом. Я крепко обнял ее. Мягкую, теплую. С совершенно реальной тяжестью.

– Не исчезла, – сказал я.

– Еще чего, – улыбнулась она. – Я же тебе сказала – люди так просто не исчезают.

Неужели? – думал я, обнимая ее. – Все не так просто. В этом мире может произойти что угодно. Он слишком изменчив и опасен. В нём, к сожалению, возможно всё. К тому же, в “комнате смерти” оставался еще один непонятный скелет. Чей? Человека‑Овцы? Или кому‑то еще суждено умереть в моей жизни? А может даже, это мой собственный скелет. Сидит далеко‑далеко отсюда во мраке и терпеливо ждет, когда я умру...

Откуда‑то издалека мне послышались звуки старого отеля “Дельфин”. Точно перестук ночного поезда доносило ветром. Проскрежетал, поднимаясь наверх, раздолбанный лифт и остановился. Кто‑то зашагал по коридору. Открыл дверь номера, потом закрыл... Это был он, старый отель “Дельфин”. Я узнал его сразу. Все, что могло, здесь скрипело, громыхало и скрежетало. Я принадлежал ему. Я был его частью. Там, внутри, кто‑то плакал. Обо всем, на что у меня не хватило слез.

Я целовал ее веки.

Юмиёси сладко спала у меня на плече. Я не спал. В теле, как в пересохшем колодце, не осталось ни капельки сна. Я обнимал её бережно, словно хрупкий цветок. Иногда я плакал. Без единого звука. Я плакал о том, что уже потерял, и о том, что когда‑нибудь еще потеряю. Хотя на самом деле я плакал совсем недолго. Ее тело в моих руках было таким мягким и теплым, что казалось: в ее пульсе тикает само Время. Реальное время жизни...

Постепенно пришел рассвет. Я повернул голову к будильнику у кровати и долго смотрел, как минутная стрелка отсчитывает реальное время моей жизни. Как она движется, очень медленно – и все‑таки неумолимо. А я лежал и наслаждался этим временем, ощущая тепло и влагу ее дыхания у себя на плече.

Реальность, подумал я. Вот здесь‑то я и останусь.

Когда стрелки часов доползли до семи, летнее солнце ощупало номер утренними лучами, нарисовав на полу чуть кривоватый квадрат. Юмиёси крепко спала. Осторожно, стараясь не разбудить, я убрал прядь волос и коснулся губами ее уха. Минуты три я лежал так, не шевелясь, и пытался найти какие‑то самые правильные слова. Что бы лучше сказать? Столько слов на свете. Столько способов и выражений... Смогу ли я сказать то, что надо? Смогу ли передать простым колебанием воздуха всё, что хотел бы? Я перебрал в голове несколько вариантов. И выбрал самый простой.

– Юмиёси! – прошептал я ей на ухо. – Утро...